Принц нации

Хуа Чэн видел их, и не раз: в записях с дэнс-практик, во время выступлений, во влогах из-за кулис. Кто-то менялся, уходил-приходил, но основной состав был прежним вот уже несколько лет. Хуа Чэн видел их, и не раз. Но лишь встречаясь с ними лично, он понимает, какой это цветник. Все танцоры напоминают о Се Ляне. Нет, естественно, ни один из них на него не похож. На Се Ляня не похож никто в этом мире. Но эти люди определенно провели рядом с ним много времени и переняли столько чужого света, что стали как будто единым целым. У них схоже горят глаза, одинаково спокойны улыбки, уверены движения. Их объединяет одна энергия — энергия процветания, словно все, к чему они прикасаются — физически или мысленно, работает исправно. Это его энергия. В репетиционном зале на пятнадцатом этаже все масштабное и молочно-белое. Это не залы трейни, где дизайнерский ход — темные стены — сузил и без того небольшое пространство. Танцоры, двое парней и три девушки, рассосредоточились по помещению и делают растяжку. Они тоже в светлом. Даже в стиле одежды они напоминают Се Ляня… Хуа Чэн не успевает переступить порог, а уже чувствует себя черной вороной среди благородных лебедей. Он-то, по своему обыкновению, во всем черном и с алой резинкой в не до конца собранных волосах. Дворняга среди нежных овечек. Демон в тылу божьих созданий. — А это, кажется, наша недостающая деталь? — одна из девушек, сидящая в поперечном шпагате, замечает Хуа Чэна раньше всех. — Заходи, не стесняйся! Се Лянь нас предупредил о тебе. Как легко она произносит его имя, мельком думает Хуа Чэн, и заходит в зал. Знакомится. Через десять минут заканчивается разминка, и начинается полноценная репетиция. — Мы сделаем два прогона, — объясняет парень в футболке, на которой большими буквами написано «BALENCIAGA». — Следи за мной и запоминай. Потом попробуем с тобой вдвоем. Связки здесь несложные. Первый раз Хуа Чэн сидит перед зеркалом и наблюдает спереди. Движения действительно простые. И музыка к новому альбому классная, запоминающаяся, правда еще без слов. Танцоры двигаются непринужденно, воздушно. Такая хореография для них — не уровень. Девушка, что сидела в шпагате, успевает пару раз весело подмигнуть Хуа Чэну. Он никак на это не реагирует. Второй прогон он наблюдает сзади и не пассивно, а кое-что повторяя за парнем в баленсиаге. Под конец Хуа Чэн подстраивается под общий ритм и заканчивает вместе со всеми. Его фигура в черном все еще бросается в глаза кричащим пятном, но чуть меньше. Теперь она двигается синхронно, занимает пустующую позицию слева, и в какой-то момент Хуа Чэн чувствует себя почти не лишним. На третий прогон он вовсе танцует от начала и до конца. Когда музыка заканчивается, воодушевленная команда обступает Хуа Чэна, загоняя его в центр круга. Все улыбаются, смеются, кто-то хлопает его по плечу. — Молодец! — Ну ты крут! Так быстро все запомнить! — Се Лянь — умница. Знает, кого приводить. — Думаю, нам пора спуститься в столовку за столетним яйцом. — Фу! Зачем? Сам ешь эту гадость. — Это не гадость! И я ж не тебя прошу съесть, а Хуа Чэна — в качестве боевого крещения. — Тупая традиция. Кто ее придумал? — Се Лянь. — Не ври! Он не мучает людей! — Зато я мучаю. Круг в мгновение ока расступается. В дверях репетиционного зала стоит подтянутый мужчина с аккуратной бородкой. Ему чуть за тридцать, на нем обтягивающий спортивный костюм, а серьезные глаза недовольно прищурены. На какое-то время он пересекается взглядами с Хуа Чэном, а потом пристально осматривает остальных. — Если решили, что нескольких прогонов достаточно и можно идти жрать, будете у меня всю неделю на столетних яйцах сидеть, — после этих слов танцоры испуганно подбираются. Хуа Чэн неосознанно повторяет за ними. Мужчина заходит в зал, держа руки за спиной. — Лукас, всего два дня прошло с нашей последней встречи, а у тебя щеки шире плеч стали. Сегодня будешь тренироваться, пока не похудеешь, — рядом слышится сокрушенный вздох. — Поучиться бы всем у Се Ляня… Может, ему тоже хочется баоцзы со свининой? Но вы хоть раз видели, чтобы он их ел?! — кто-то шепчет «видели». Хуа Чэн едва успевает спрятать улыбку. — А тебя, Лукас, я застал за этим делом ночью! В круглосуточном! Скажешь, был не ты? Парень в баленсиаге виновато опускает голову. — Я, учитель Мэй. Извините меня. Такое больше… Мужчина отмахивается от оправданий, как от назойливой мухи, и направляется к высокому стулу у зеркала. Хуа Чэн предполагал, что это место «босса», а сейчас в этом убедился. — Бог простит. Еще прогон, — учитель Мэй щелкает пальцами, и стадо милых овечек, суетясь, встает на свои места. Хуа Чэн и так на своем. — Я хочу посмотреть на вас. Они снова танцуют. Хуа Чэн не может перестать думать о движениях, которые только разучил и толком не отработал, а теперь ему приходится думать еще и о том, что за ним наблюдают. В упор. Учитель Мэй, по всей видимости, не наделен особым тактом. Его лицо выражает то крайнюю степень замешательства, то высшую — неодобрения. Хуа Чэну кажется, что он начинает заплетаться в собственных ногах. — Смотри не на меня, а на зрителя! — перекрикивает музыку учитель Мэй и активно жестикулирует. Хуа Чэн концентрируется на своем отражении в зеркале. Он нервничает. К счастью, испытание длится недолго, всего три с половиной минуты. Когда танец подходит к концу, Хуа Чэн беззвучно выдыхает и бросает на учителя Мэя короткий, осторожный взгляд, а тот… Сидит, уставившись в телефон. Причем телефон повернут горизонтально, как если бы… — У него опять урожай созрел? — интересуется на грани слышимости девушка с косичкой. Все переглядываются, общаются какими-то знаками, значения которых Хуа Чэну неизвестны. В конце концов, Лукас в баленсиаге тихо командует: — Валим. И действительно, все, пытаясь не производить много шума, семенят к выходу. Хуа Чэн не спешит следовать за остальными. — Пойдем, пока не поздно… — тянут его за рукав. Но тут учитель Мэй, не отвлекаясь от онлайн-игры, распоряжается: — Черненький, останься. А вы, бестолочи, брысь на полчаса. Танцоров будто ветром сдувает. Хуа Чэн оказывается один на один с хореографом, крайне занятым фермой на телефоне. Ничего не остается, кроме как сесть у противоположной стены и покорно ждать. Один раз учитель Мэй говорит что-то вроде: «вот дура, а я тебе сто монет подарил…», а потом опять надолго замолкает. Хуа Чэн рассматривает полосы от кроссовок на полу. Он больше не нервничает. Хотя услышать мнение о том, что он тут продемонстрировал, было бы интересно. — Ты у нас кинестетический гений? Хуа Чэн не сразу понимает вопрос и то, что он обращен к нему, поскольку хореограф продолжает усердно тыкать в экран пальцами обеих рук. — Сколько раз ты практиковал свою партию, до того как я пришел? Хуа Чэн чуть хмурится, размышляя. — Ну, раза два. — Гений. Но не обольщайся. Я таких, как ты, видал. С вами потом проблемы вылезают, где не ждешь, — Хуа Чэн не успевает ничего ответить, когда учитель Мэй продолжает: — Как относишься к современному балету? Хуа Чэн мычит что-то неопределенное, с недоумением глядя на хореографа. Тот, смотря в экран, усмехается. — Скажи, я к нему не отношусь, да? Это я тебя напугать хочу. Не одному же мне бояться. — Вы о чем? — Подойди. Приходится подняться и пересечь зал. Хуа Чэн, стоя перед этим едва знакомым человеком, вдруг чувствует себя, как провинившийся ученик. Противное, давно позабытое чувство. А учитель Мэй убирает телефон в карман спортивной куртки и нарочно впивается придирчивым взглядом, сидя на высоком стуле. — Се Лянь в очередной раз что-то придумал и вынудил меня волноваться. По его словам, он хочет поставить с тобой танец. Мне даже представить сложно, что ему в голову пришло. Но, как бы там ни было, в нем я уверен. А ты… Мне вот интересно, что же он в тебе нашел? — учитель Мэй кривит губы. — Ты способный мальчишка, это да, но есть в тебе двойное дно. Не удивлюсь, если в школе ты был хулиганом и задирой. От такого откровенного обвинения Хуа Чэн не может сдержать смешок. — Не был, — изумленно говорит он. — А ты не хмыкай, — учитель Мэй презрительно щурится. — Даже если ты этого не понимаешь, тебе очень повезло. Твоя задача — поддержать и исполнить затею Се Ляня. И только попробуй его расстроить… Хуа Чэн боится предположить, на что ему тут пытаются намекнуть. Но чувство, что он ребенок из неблагополучной семьи на комиссии по исключению, цветет в груди буйным цветом. — Это никогда не произойдет, — припечатывает Хуа Чэн и смотрит с вызовом. Учитель Мэй никак не комментирует сказанное. Слезает со стула, становясь сразу на полголовы ниже, и добавляет уходя: — Не сломай себе что-нибудь. Камбэк через полтора месяца, а у нас каждый год одно и то же. То руки, то ноги…