лезвие под языком

Олег лезет целоваться, не зная, что у тебя бритва под языком, опасное лезвие, которое ты хранишь для всех остальных. Он берет твое лицо в ладони, словно и не было двух лет разлуки, за которые ты стал совсем другим человеком, за которые ни разу никого не подпускал к себе в сердце на расстояние ближе выстрела; Олег и не подозревает. Обманывается твоей улыбкой — оскал такой острый, что им можно глотки резать. Ты хочешь снисходительно погладить его по плечу и напомнить, что он тут для работы, и эскорт в список его обязанностей не входит. Но почему-то медлишь. Он все держит твое лицо, касается губ своими, ты же — словно одеревенел; вот еще минуту назад хвастал ему, какой дворец купил в Венеции, а он уже порывисто подался вперед и целует тебя. Он вдруг отстраняется — покрасневший, смущенный, проводит рукой по волосам и отводит взгляд. Ты облизываешься. — И что это было? — Прости, — глухо говорит он. Ты почти наслаждаешься его смятением. Прикидываешь, как он ждал, как мечтал об этом поцелуе. Вы ведь ни разу не заговорили после той старой ссоры, после того, как ты выбросил весь его хлам в окно. Смешно, но у него больше не было вещей. Только пара сумок, которые ты перетаскивал из одной съемной квартиры в другую, пока его мотало по стране. И ты выбросил все. Он остался ни с чем. Судя по плащу — все-таки прикупил себе немного шмоток заново. Он отворачивается к окну, и тебе его почти жаль. ...К ночи, уже во дворце, вдруг немного отпускает. Ты словно вспоминаешь, как здесь оказался, как безжалостно смотрел на него, пока он стыдился поцелуя. Ты сглатываешь. Лезвие под языком стало меньше. Ты тихо, на цыпочках, выходишь из спальни, крадешься к его комнате. Олег, хорошо ли тебе спится? Ты приоткрываешь дверь, делаешь шаг, слышишь шорох — и тут же: — Черт, Серый, зачем так подкрадываться… На тебя смотрит дуло пистолета, но Олег тут же его убирает обратно под подушку. Садится и хмуро спрашивает: — Случилось что? Он, похоже, заснул под светом прикроватной лампы, а может, специально ее оставил. Внимательно рассматриваешь его, потому что в самолете был словно не ты. Ты присаживаешься на его постель и подбираешь под себя ногу. Он глядит на тебя настороженно. — Лезвия под языком больше нет, — говоришь ему. Он опять в смятении. — О чем ты?.. Ты подаешься к нему и касаешься губ. Вот о чем. Можешь поцеловать, Олег. Я больше тебя не пораню. Он словно окаменел, а ты все прихватываешь его губы своими, проводишь по ним языком, вдыхаешь глубоко — дышишь им. Ну, прости, прости, что оскорблял тебя, что избавился от твоих вещей. Давай ты сделаешь вид, что ничего не случилось. Забудешь ту ссору, как всегда забывал все плохое. И Олег сдается. Смягчается. Касается ладонью твоего затылка. Отвечает на поцелуй. У тебя сердце замирает — как возможно, что один-единственный человек вызывает такие чувства? Это небезопасно. Это неправильно. Это отвлекает тебя. Хочется вдруг надеть любимые линзы, чтобы их желтая оптика сделала мир ясным, поделила на черное и кроваво-красное, подсветила, на чем сосредоточиться сейчас — на том, чтобы отыграться за все, что с тобой сделали, через что тебя заставили пройти. И ты отстраняешься, под языком снова опасная бритва. — Прости, — говоришь на этот раз ты и внешней стороной ладони проводишь по щеке Олега. — Не трогай меня больше. И мне тебя касаться — не позволяй. — Серый, что ты несешь? Ты не в порядке. Ты скалишься. О, ты в порядке. В полнейшем. Никогда еще не был настолько заряжен и уверен в себе. Возвращаешься в свою комнату и открываешь ноутбук, расписывая, что именно нужно сделать Олегу и его наемникам завтра.