На острие ножа

Очередной разговор с Бетси после работы оказывается долгим. Эндрю вертит кружку какао в руках, замечая, что на улице зажглись фонари, а небо потемнело. Би не спрашивает, почему он пересмотрел свое решение о разговоре про Ники и Аарона. Принимает это как должное, выражает готовность помочь. Смотреть на Би сложно, и Эндрю произносит, рассматривая прохожих: — В следующий раз я бы хотел поговорить с тобой и Аароном. Это из-за слов Нила. Если тот уверен, что нужно наладить отношения с родственниками — стоит хотя бы попытаться. Ники готов к общению, но Аарон замыкается в себе, сидит на встречах с недовольным лицом, постоянно переходя на немецкий. Би безмятежно отвечает: — Без проблем, если он тоже захочет, — сделав глоток какао, добавляет: — Я могу задать вопрос? Можешь не отвечать. — Да. На ее губах появляется легкая улыбка, вызывающая лучики в уголках глаз: — Ты давно не упоминал интересного новенького с работы. Собрал головоломку? Проницательность Бетси ужасает. В такие моменты понятна нелюбовь некоторых к мозгоправам. Эндрю молчит, не желая врать. Он еще не готов говорить о Ниле. За время их знакомства многое стало ясно, но полного понимания событий прошлого еще нет. Из-за полуправды появляются противоречия, которые предстоит обдумать. Молчание — тоже ответ. Би меняет тему, предлагает мороженое. Экспериментирует с добавками и просит выбрать самое удачное сочетание. Жизнь прекрасна, когда самый сложный выбор — шоколадное с карамелью и орехами или клубничное с сиропом и ванилью. Холодная сладость растекается на языке — то, что было недоступно долгие годы и никогда не надоест. Отправляя в рот очередную ложку мороженого, он почти слышит ворчание Кевина о своих пищевых привычках. Это веселит и вынуждает попросить добавки. Наевшись мороженого и попрощавшись с Би, Эндрю идет домой. Его встречает Король, трется о ноги, мурча, ведет к миске на кухне. Из комнаты раздается голос Нила: — Не верь ему, я его кормил. Эндрю переводит взгляд с пустых мисок на честные золотые глаза. — Он говорит, что нет. Нил хмыкает. Он устроился на диване, склонившись над учебниками немецкого. Крутит ручку в пальцах, а задумавшись, подносит ее к губам, прикусывая. Однажды он точно прокусит стержень и наглотается чернил. Придет, показывая высунутый синий язык. Даже эта картинка, мелькнувшая в воображении, кажется горячей. Эндрю слишком гей и до сих пор с трудом это признает. Нил заканчивает с заметками в тетради, закрывает ее, устало откидывается на спинку дивана, прикрыв глаза. Неосознанно демонстрирует тонкую шею с выступающим кадыком, к которому хочется прижаться губами. Эндрю медленно приближается, нависает над ним, уперев руки в спинку дивана. Не соприкасаясь даже краем одежды. Нил открывает завораживающие голубые глаза. Не пугается, наоборот, приподнимается, сокращая расстояние между лицами, проводит кончиком языка по нижней губе, провоцируя. Не дождавшись вопроса, шепчет: — Да. Всегда да, если это ты. О таком доверии можно только мечтать и очень сложно в него поверить. Замерев, Эндрю ищет в лице напротив признаки лжи. Страшно их не находить. — Кроме тех случаев, когда ответ нет. Не слушая, Нил прижимается губами, заставляя забыть обо всем. Эндрю перехватывает инициативу, яростно отвечает, понимая, что соскучился по этому за прошедший день. Нил стал наркотиком, слишком быстро вызывающим привыкание и требующим повышения дозы. Отстранившись, чтобы набрать воздуха, замечает румянец на щеках и припухшие губы. Нил медленно поднимает руки, держа в поле зрения, собирается спросить, где может коснуться. — Плечи и выше. На плечи опускаются ладони. Теплые и безопасные. Обдумав свои ощущения, Эндрю кивает. Нил проводит по плечам, сминает ткань уже мешающей футболки. Поднимается выше, оглаживая шею, и зарывается пальцами в волосы. Осторожно, стараясь не тянуть. Они заваливаются на диван. Испугавшись, что придавил парня весом своего тела, Эндрю отстраняется, желая убедиться, что все в порядке. Нил определенно доволен происходящим. Волосы растрепаны, глаза сверкают, дыхание сбито. В бедро упирается доказательство его возбуждения. Эндрю приводит языком по своей ладони. Смачивает, чувствуя солоноватость кожи. Нил смотрит рассеянно, еще не до конца понимая, что будет происходить, но полностью доверяясь. Эндрю успокаивающе целует его в щеку, ведет губами по скуле, одновременно с этим запускает руку под резинку домашних штанов Нила. Обхватывает длину рукой, большим пальцем собирает предэкулят с головки. Распределяет его для лучшего скольжения. Сжимает пальцы, слегка выворачивает запястье, скользит по длине, слушая тихое: plus rapide и oui, comme ça. Понимает, что это был французский. Нил выгибается, прикрывает глаза, в попытке удержаться, цепляется за диван, чтобы случайно не потянуть волосы Эндрю. На очередном резком движении переходит на немецкий. Выдает фразы, которые они точно не изучали, но которые вызывают желание услышать их снова. Когда Эндрю прокладывает дорожку поцелуев на шее, Нил напрягается всем телом, вздрагивает, изливаясь. Еще не придя в себя, тянется за ленивым, медленным поцелуем. Эндрю вытирает руку о его штаны — все равно потом стирать. Устраивается рядом, игнорируя собственный стояк. Пропускает темные волосы Нила сквозь пальцы. Замечает, что пряди немного отросли. Очередная неожиданная правда — цвет волос. — Значит, рыжий? Не будешь красить? Нил открывает мутные, сонные глаза, отрицательно качает головой. — Это больше не важно. Я принял решение не сбегать. — Похвальное решение. И трудновыполнимое, мысленно добавляет Эндрю.

***

Все рушится в один день. Когда Ники звонит, и в его голосе паника. — Эндрю, у тебя есть налаксон? Черт, я не знаю, где ампулы Аарона. Они пропали. Эндрю ставит две кружки с кофе на кухонную столешницу, прикрывает глаза, собираясь с мыслями. Ему известно назначение этого препарата, как и просьба правительства носить его с собой для помощи прохожим при передозировках опиатами. Спрашивает: — Как ты это допустил? Ники смолкает. Нил заходит на кухню, подходит, берет свою кружку кофе. Благодарно кивает, прислоняется бедром к тумбе, прислушиваясь к разговору. Отвлекает одним присутствием, особенно после вчерашнего вечера. В трубке раздается жалобное: — Я не знаю, где он достал дозу, но не могу сейчас его оставить. Приезжай, пожалуйста. — Не говори это слово. Адрес? Дослушав адрес, Эндрю сбрасывает звонок, переводит взгляд на Нила. Появляется чувство, что они видятся в последний раз. Но Нил здесь. Живой, растрёпанный, расслабленный, делающий глоток мерзкого горького кофе. — Собирайся. У Аарона передозировка, надо помочь. Эндрю направляется в комнату. Думает, как быстро добраться до нужного места и где ближайшая аптека. Понимает, что Нил не идет следом, и озадаченно оборачивается. Получает кривую, виноватую и насквозь фальшивую улыбку. — Я останусь здесь. В голове набатом стучит, что происходящее неправильно. Нил дожимает: — Не думаю, что смогу помочь. Я не врач. Это злит. Потому что Эндрю тоже ни разу не врач, но он справляется, вытаскивая придурков из дерьма. Нет времени объяснять, что дурное предчувствие преследует уже вторую неделю. Что именно сегодня нельзя разделяться. Если Нил не хочет идти, ладно. Тащить силой все равно не вариант. Эндрю одевается быстро. Навык, приобретенный еще в колонии. Подхватывает ключи и зашнуровывает ботинки, говорит: — Никуда не уходи. Нил салютует двумя пальцами, улыбаясь. Это тоже злит. Есть в этом жесте что-то ненормальное, но в спешке сложно понять, что именно. — Я серьезно. — Я тоже. Подумав, Эндрю снимает повязки и кидает их Нилу. Проследив, что тот вооружился, выбегает из дома, забегает в ближайшую аптеку, а затем ищет нужный дом. Входная дверь оказывается открытой. Он проносится по дому, распахивая двери, пока не находит родственников в ванной. Аарон лежит на кафеле без сознания. Бледный, с посиневшими губами и в луже блевотины. Рядом сидит Ники, прижав пальцы к шее, пытается нащупать пульс. Он оборачивается, и паника в глазах сменяется облегчением. Эндрю швыряет Ники лекарство, укладывает Аарона на бок, устраивает его голову на своих коленях. Подрагивающими руками Ники вводит препарат. Несколько долгих, мучительных минут Аарон не реагирует. Остается терпеливо ждать, пока пульс участится, а дыхание станет глубже. Аарон медленно открывает глаза. Ники помогает ему сесть, придерживая голову. Аарон удивленно осматривается, его снова выворачивает. Ники шепчет: — У нас около часа. Эндрю прекрасно знает, что блокировка опиоидных рецепторов временная, а они не имеют понятия, что и сколько он принял. Аарон смотрит на Эндрю, хрипит: — А этот что тут делает? — Спасаю твою задницу, — переводит взгляд на Ники, — помой его. Оставив их в ванной, Эндрю идет на поиски комнаты близнеца. В одной из комнат находит одежду собственного размера и берет собой, чтобы было во что переодеть брата. Возвращается и видит насквозь промокшего Аарона, обхватившего себя руками, и Ники, поливающего его из душа. Швыряет в них одежду. Выходит, захлопнув дверь. Впервые внимательно осматривает дом. Два больших светлых этажа со всеми удобствами. Подходящий дом для семейной пары с детьми, а не для двух вчерашних подростков. В следующий раз он находит Ники в комнате Аарона. Сидя на краю односпальной кровати, он заботливо укрывает копию одеялом. Оторвавшись от своего занятия, произносит: — Спасибо. Жаль, что ты впервые увидел этот дом при таких обстоятельствах. Знаешь, я ведь сегодня перепроверял его карманы. Понятия не имею, как он смог достать дозу. Если бы мы его не вытянули и пришлось ехать в больницу, страшно представить счета за лечение. Эрик бы помог, конечно, но нельзя же постоянно брать у мужа деньги, — нервно хихикает, — хотя может поэтому я замуж и вышел. Аарон еще и нагрубил тебе. Мне так жаль. Количество информации вызывает головную боль. Эндрю прерывает его простым: — Заткнись, — подумав, добавляет: — У меня просьба. Последнее слово дается с трудом. Ники выглядит как человек, готовый любыми способами отблагодарить за помощь. — Убеди моего клона поговорить со мной и Бетси. Ники широко улыбается: — Это замечательная идея. Я сделаю все возможное. Чтобы не видеть его радость, Эндрю выходит на крыльцо. Зажигает сигарету. Думает, что сегодняшний день его уничтожит. Телефон снова звонит. На экране номер Ваймака, и это не сулит ничего хорошего. Потому что Ваймак всегда пишет сообщения. Он берет трубку, ждет. — Эндрю? — Очевидно. Ваймак мог бы прочитать шуточную тираду о том, как важно выучить простые «алло» и «слушаю», чтобы не пугать собеседников, но он явно настроен серьезно и переходит сразу к делу: — Мы закрываемся на неопределенный срок. Все бои отменяются. — Что случилось? Ваймак устало вздыхает, как делает всегда, когда на него сваливаются проблемы подопечных: — Ринг залит кровью. На одной из стен надпись. Мы с Эбби пытаемся все отмыть и ждем полицию. Нужно убедиться, что кровь не человеческая, а если заведут дело… Спину сковывает холодом. Тревога усиливается. — Что написано? Ваймак замолкает. Приходится повторить вопрос, чеканя каждое слово. Худшие догадки подтверждаются, когда в ответ раздается: — Попался, Младший. Нил не берет трубку. Этого достаточно, чтобы Эндрю бросился домой, проверить, все ли в порядке. Его встречает тишина, пустота и захлопнутая дверь при выходе. На журнальном столике — повязки с ножнами, ключи, телефон и записка. Подрагивающими руками Эндрю открывает телефон. Там простое смс с балтиморского номера. Число ноль. Он разворачивает записку, перечитывает текст несколько раз, но смысл все равно доходит с трудом. Ровные, четкие линии складываются в слова: «Спасибо за все, ты был великолепен».

***

Натаниэль прекрасно понимал последствия своих действий, когда сбегал в Лисью нору. Знал, что закончит вот так — на коленях в подвале, со скованными наручниками руками. На предплечьях — свежие круглые ожоги от автомобильного прикуривателя. Похитители решили, что просто довезти до места — скучно. Лола проводит тонким лезвием по новым ожогам, впивается пальцами в открывшийся порез. Шипит: — Хорошо жилось с подстилкой Доу? Лоб покрывается холодным потом. Натаниэль тяжело дышит. Хочется кричать, но приходится сдерживаться, сжимая зубы. — Не тебе говорить о подстилках. Половину лица обжигает болью, в ушах звенит. Лола крепко держит за волосы, впечатывает лбом в пол снова и снова. В очередной раз приподнимает так, что шея хрустит и шипит на ухо. — Ты не достоин своей фамилии. Натаниэль терпит. В ушах звенит, сознание уплывает, кровь стекает на глаза, скрывая обзор. Очерчивает нос и перетекает на губы. Он слизывает ее, чувствуя тошнотворный металлический привкус, пытается осмотреться в поисках выхода. Голые стены, скудное освещение от одной лампочки и стул в центре. Лола смотрит с отвращением, снова впечатывает лицом в пол, а затем подзывает Ромеро. Вместе они усаживают его на стул. Фиксируя ноги веревкой, Лола интересуется: — Ты знал, что Натан сегодня выходит из тюрьмы, Младший? — на ее лице расплывается безумная улыбка. — Пришло время воссоединения семьи. Уверена, он с удовольствием расскажет, что с тобой сделает. В подвал заходят две фигуры. Натаниэль не смотрит на здоровяка-телохранителя, фокусируя внимание на втором человеке. В тюрьме отец практически не изменился, разве что похудел немного. Оставаясь верным привычкам, Натан пришел босиком и в простой одежде. Ему всегда нравилось рассматривать капли крови на светлых джинсах и рубашке. Дьявольский, завораживающий контраст. — Сын, величайшее разочарование в моей жизни, — он берет топор из рук телохранителя, приближается, прикладывает заточенное лезвие к шее сына, — начать с головы было бы слишком просто. Лучше подрезать сухожилия на голеностопе, затем под коленями. Руки, хм, — приложив топор к сгибу локтя, изображает задумчивость, — тоже не нужны. У Натаниэля нет ни сил, ни желания, чтобы пугаться и просить пощады. Остается надежда, что все пройдет быстро и Эндрю после не тронут. Такой был уговор с помощниками отца. Натаниэль добровольно сел в машину в обмен на гарантию безопасности близких. Натан замахивается топором. Натаниэль отворачивается, закрывает глаза, напрягается в ожидании удара, которого не происходит. В подвал вваливается толпа людей. Начинается стрельба. Натаниэль дергается, опрокидывая стул на бок, замирает скрюченным на полу. Когда выстрелы стихают, в подвал заходит еще один человек. Незнакомый, но смутно похожий на Мэри. Человек смотрит удивленно, спрашивает: — А ты что здесь делаешь? После этого наваливается темнота.

***

Неизвестность пугает. Единственная зацепка — Кевин. Который упрямо утверждает, что не помнит Нила. Слова «Гнездо» и «Морияма» немного освежают его память. Эндрю видит, как в голове Кевина крутятся шестеренки, а глаза расширяются от ужаса. Севшим голосом, он спрашивает: — У Нила карие глаза, верно? Эндрю ухмыляется. — Ты когда-нибудь слышал о цветных линзах? — добивает: — А еще он рыжий. Реакция Кевина непередаваема. Он медленно оседает на пол, не моргая, смотрит перед собой, едва слышно произносит: — Я думал, он мертв. Сбивчиво рассказывает историю о пропавшем друге Натаниэле. О кровавом побоище, положившим конец их дружбе. С каждым новым словом хочется разбить его лицо. Хуже неизвестности только осознание, что, если все услышанное правда, у Нила нет шанса выжить. Мир теряет краски. Знакомое состояние апатии. Эндрю ходит на работу в кафе, не разговаривая ни с кем, кроме посетителей, чтобы принять заказ. Обеспокоенные взгляды и бессмысленные вопросы знакомых доходят словно сквозь очень толстый слой ваты. Эндрю бы лежал в подворотне, угашенный алкоголем и таблетками, если бы не обещание, данное Кевину, и необходимость заботиться о Короле. Он просто не может позволить себе саморазрушение.

***

Неизвестность заканчивается, когда Ваймак говорит, что Нил в больнице. Эндрю прорывается в палату, смотрит на бледного и всего в бинтах, но живого Нила, дотрагивается до его руки кончиками пальцев в страхе, что он исчезнет. Нил не приходит в себя. Эндрю сидит рядом, иногда подходя к окну, чтобы выкурить сигарету. Запоминает расположение каждой раны на теле Нила, выстраивает в голове предположительную хронологию событий. Засыпает, сидя у его койки, сгорбившись и устроив голову на предплечьях. Его будит медсестра. К счастью, она не получает локтем в ребра, а отделывается угрозой ножом. Медсестра верещит, что в больницу нельзя с оружием и вообще время посещений давно окончено. На следующий день она не дотрагивается до плеча, а швыряет в Эндрю упаковку таблеток. Способ, явно подсказанный Ваймаком. На третий день медсестра, сжалившись, приносит подушку. Позволяет остаться на всю ночь. Поэтому утром, когда Нил открывает глаза, Эндрю рядом. Хочется сказать ему много нецензурного на тему добровольного мученичества, но получается только хриплое: — Выглядишь паршиво. Нила словно протащили по асфальту. Со лба, носа и подбородка стерта кожа, на щеке пластырь, пара клочков волос вырвана. Он улыбается, и корочка на губе лопается, выступает кровь. — Лицо разбито, но я не плачусь. Эндрю вспоминает их диалог, когда Нил отказался от защиты, но сейчас он не в состоянии оценить эту шутку. Нил говорит уже серьезнее: — И я рад тебя видеть. — Чушь. Я тебя ненавижу. История, рассказанная Нилом, нет, Натаниэлем, кажется дикой. Про сообщения, похищение в шаге от дома и пытки в автомобиле по пути и в подвале. Про внезапное появление людей его дяди, о существовании которого он и не догадывался. Про сделку с ФБР. Он рассказывает о программе защиты свидетелей и о новом удостоверении личности. Говорит, что дядя вернулся в Лондон и звал с собой, когда все стабилизируется, но он пока не готов с ним встретиться. Нил смолкает, и Эндрю понимает, что за все время никто из персонала их не потревожил. Спрашивает: — Какие планы дальше? Нил напрягается. На лице появляется виноватое выражение. Словно достаточно одного слова и он навсегда исчезнет из жизни Эндрю. В итоге робко спрашивает: — А у тебя? Эндрю фыркает: — Ну, для начала, верну домой одного придурка. Сменю ему повязки, дело привычное, затем покормлю кота. Прослежу, чтобы этот придурок не сбежал на следующий день. Нил улыбается. Неуверенно, но искренне. Протягивает руку, замирает в миллиметре от пальцев Эндрю. Спрашивает: — Можно? Получив кивок, осторожно переплетает пальцы. — Я не сбегу. Все закончилось. Это новая сделка: спокойная жизнь вместе.