шум моря

             в последний раз билл видел рона на собственной свадьбе.       с тех пор, как его младший брат аппарировал в неизвестном направлении вместе с гарри и гермионой, он ничего о нём не слышал. билл, конечно, привык к редкой коммуникации и разлуке, ведь он четыре года прожил вдали от родной англии и семьи, но учитывая ситуацию... тот факт, что трое подростков буквально в бегах и за их головы, грубо говоря, ставят вознаграждение, заставляет его нервничать так, что флёр даже подумывает показать его целителю.       и первое, что он услышал от рона спустя, буквально, четыре месяца неизвестности, это: «я бросил их и сбежал‎» — слабым, заикающимся голосом, — «я устал»       билла это разозлило. он устал. джинни, пусть и поступая глупо, но пытается бороться с режимом снейпа; близнецы до последнего стояли на своём, пока их почти не порубили пожиратели, вынудив закрыть магазин и спрятаться дома, зализывая новые раны; да даже та радиостанция, транслирующая правду, пока вокруг пропаганда министерства. а рон говорит ему, что он бросил своих лучших друзей, потому что он устал? замёрз? не покушал три раза в день? он, конечно, не сказал этого, но билл хорошо знал и чувствовал своих младших.       он прогнал его и рон молча ушёл. единственное, что между ними было после этого — затравленное признание младшего в содеянном и гневная, пусть и короткая тирада о безответственности от старшего.       билл думал, что у него прямо там остановится сердце, когда он нашёл рона на берегу моря. он был грязным, лежал на песке, не двигался, и его рука почему-то была в крови.       после того, как он вместе с флёр отмыл его, переодел и перевязал рану на животе, безответсвенным идиотом билл считал уже себя. рон лихорадил, его температура была такой высокой, что рыжие волосы не успевали сохнуть, липли к его сверкающему от пота лбу, и билл даже предположить не мог, что он будет настолько... настолько плох. о мерлин, он на секунду подумал, что рон погибнет прямо там, в постели, в коттедже своего старшего брата, пока он сам не может сделать абсолютно ничего, потому что он не уверен, что может выдавать рона кому-либо, даже лекарям. его младший брат всегда был худым, но сейчас у него немного выпирали рёбра, и его это пугало. а ещё его пугал этот шрам на его плече — откуда он? какого черта он такой большой, широкий? глубокий...       ещё у рона не было двух ногтей на правой руке, много синяков на ногах, и эта ужасная бледность на всём его теле.       и какого чёрта билл всего этого даже не увидел, когда рон приполз к нему со словами «я устал‎»?       проснулся младший только на третий день, четырнадцатого декабря, и билл был готов обводить эту дату в календаре. он на пару с флёр выпытывал у него подробности его самочувствия, а также причину, по которой он был ранен, но рон ограничивался слабыми кивками и, казалось, с трудом держал глаза открытыми. билла трясло и он ощущал, как флёр пугается и за него тоже, и кладёт свою нежную узкую ладонь на его плечо. билл был на грани того, чтобы начать умолять рона ответить хоть на что-то своим голосом.       — если я вам что-то скажу, вы будете в опасности... и у нас–.. у них ничего не получится.       хриплый голос рона и его слова подействовали как ведро ледяной воды прямо на голову. билл не мог прийти в себя до самого утра и не выспался.       сидя в своём кабинете, билл невидящим взглядом таращился в документы, пока мыслями был в совсем другом месте. все, кто хоть немного погружен в вопрос, знают, что гарри — мальчик-который-выжил, тот, кто противостоял тёмному лорду и, как его называют, «избранный‎». как и любой сторонник ордена, билл был уверен, что гарри — ключ к победе в этой войне. и он также предполагал, что вероятно, находясь в бегах (а они точно не скрывались на гриммо, ведь все в ордене уже знали, что там больше не безопасно), они ищут способ сразить того-кого-нельзя-называть. но вспоминая слова рона, его состояние... его сердце сжимается.       какого чёрта это должны быть семнадцатилетние подростки?       на них столько ответственности, настолько, что на них надеется вся та часть магической британии, что стоит против власти тёмного лорда. конечно, все говорят о гарри, но кому как не биллу знать, что именно его брат и гермиона играют в этом немаленькую роль? рон боится, что если скажет им хоть слово о том, что знает сам, это немедленно поставит их в опасность. он носит в себе эти ужасные знания, — чем бы они ни были, — и думает об их безопасности в первую очередь. рон изранен и истощён (билл намеренно запрещает себе думать о гарри и гермионе, о том, что они тоже не в лучшем состоянии), рон напуган... память подкидывает воспоминание о том, как младший шатался, когда уходил от его порога прочь. биллу становится дурно.       рон уснул обратно практически сразу после того, как проснулся четырнадцатого числа, (устал?) он явно болел, и его тело было горячим, но при этом его сильно морозило, что свидетельствовало о зверской температуре, (замёрз?) и флёр почти со слезами на глазах смотрела на его более тонкие руки, гладила слегка заострившиеся скулы, шепча мужу слова о том, что рон раньше таким точно не был (не покушал?)       биллу стыдно за то, что он не потрудился помочь сразу. рон, вероятно, весь день бродил по округе, пока не потерял сознание на берегу, потому что не знал, куда идти, и не мог позволить себе ещё одну аппарацию в таком состоянии и с такой раной (билл с силой сжимает свою челюсть, чтобы отвлечься на боль, а не думать о том, что если бы рон всё же аппарировал, то вероятно погиб бы, а билл даже не узнал об этом). а размышляя о самом поступке рона, — побеге от друзей, — билл уже не знал, как оценивать поведение брата. он слишком многого не знал, слишком многое эти трое скрывали от всех... пытаясь защитить, ставя под удар только себя. в груди опять больно щемит.       рон лежал в постели ровно семь дней с тех пор, как билл принёс его к себе домой, и он с флёр оба не находили себе места. младший либо спал, либо молча лежал, сверля взглядом стену или потолок, и старшего это не на шутку пугало. что такого он с гермионой и гарри узнали? почему рон в плену своих мыслей настолько, что целую неделю безвылазно лежал в постели? он не ел, совершенно ничего не ел, и это настолько непохоже на его младшего брата, что биллу на секунду кажется, что рон либо умер, а они не заметили, либо это кто-то под оборотным. тот факт, что обе эти безумные теории неверны, одновременно успокаивает и беспокоит ещё больше.       вторая дата календаря, которую он мысленно обводит и считает за личный праздник — девятнадцатое декабря, когда рон наконец-то выполз из кровати, спустился к ним на первый этаж и даже съел половину порции. он, правда, всё ещё ничего не говорил, выглядел разбито и откровенно плохо, но это было почти неважно: билл светился от счастья, глядя на брата, с этими растрёпанными волосами и в пижаме старшего, которую флёр магией подогнала по размеру, но она всё равно висела мешком на роне, отчего он казался таким маленьким, хотя уже был самым высоким в семье.       после этого, рон раз в день приходил на обед или ужин, ел совсем немного, и возвращался в своё новое укрытие в виде комнаты для гостей в доме билла. сам он несколько раз в день заглядывал к младшему, пытался разговорить его, но всегда находил его в одном и том же положении: сидящим на подоконнике, прижимающим ноги к груди, и слушающим радио (маггловское, потому что по волшебному один бред). безостановочно и молча, наблюдая за морским берегом через окно. билл показал ему специальную радиостанцию с правдивой информацией о войне. рон только едва заметно кивнул.       билл рассказывал ему абсолютно все новости, которые о знал об их семье, прекрасно зная, что именно это больше всего волнует рона. он видел блеск в его глазах, и потому не прекращал говорить, пока слова не заканчивались. отчасти, он просто хотел заглушить эту отчаянную тишину, которая давила на него, прерываемую лишь шумом радио.       флёр тоже разговаривала с роном, и это так напоминало молли (билл и сам ловил себя на мысли, как неожиданно похожи его мать и жена), что младший каждый раз прятал лицо в локтях и плакал. когда это произошло впервые, девушка растерялась, но после она всегда обнимала его, гладила по лохматым волосам, целовала в макушку и просила выплеснуть эмоции, чтобы стало легче. всхлипы были единственным, что они могли получить от рона, кроме молчания, и это разбивало биллу сердце.       третий личный праздник наступил для старшего двадцать четвёртого декабря, когда флёр убедилась, что рана на животе зажила, после чего рон подошёл к биллу, дёрнул его за рукав (совсем как в детстве) и сказал третью фразу за почти пять последних месяцев.       — я хочу погулять. с тобой.       его голос был хриплым, наверняка от того, что он не использовал его почти две недели. но билл всё равно был безумно счастлив в душе, снаружи лишь мягко улыбнувшись брату и погладив его по худому плечу.       — конечно, пошли.       флёр достала из шкафа билла едва ли не половину его гардероба, чтобы подправить размер и одеть рона по-теплее. причитала, что он только-только выздоровел — надо беречь своё здоровье, а то и так ни к чёрту! младший уизли молчал, и надел всё, что ему дала невестка, чему флёр была действительно довольна. если бы билл сам не обращал всё своё внимание на рона, мог бы возмутиться, что его жена заботится о его брате больше, чем о нём, но сейчас он думал совсем о другом.       они сразу пошли на берег. рон шёл ровно, не шатался, и в нормальном темпе — его дыхание не сбивается, не тяжелеет. не устаёт. значит, действительно хорошо себя чувствует. это радует старшего, и он готов идти рядом чуть ли не пружинистым шагом.       они сидели на камне, прижимаясь друг к другу плечами, наблюдая за волнами: море здесь почти не замерзало, несмотря на уже немного выпавший снег. между ними был только шум прибоя, мерное дыхание и множество невысказанных слов и вопросов. билл не торопился начать попытки разговорить младшего, потому что, он впервые высказал желание выйти на улицу, ещё и вместе с ним, а не в одиночестве, и это так много значило.. что старший не смел прерывать этот момент.       он не знал, сколько они так сидели, но когда рон встал, поднимаясь следом, билл ощутил, что его ноги немного затекли. брат помог ему встать, и ощутив какую-никакую силу с его стороны, старший не мог сдержать улыбки. рон действительно хорошо восстановился, пусть и ел мало, он хотя бы не был совсем слаб. это так радовало.. весь день они бродили по округе, в какой-то момент зайдя в лес, а к вечеру вернувшись на берег.       наблюдая за закатом, рон впервые снова подал голос, и билл сразу же навострил уши.       — я такой идиот. это было глупо.       он прочистил горло. а после длинной паузы, — но учитывая недели молчания до этого, она показалась вполне себе короткой, — он, похоже, вывалил на билла абсолютно всё, что с ним произошло. ну, или не всё, старший всё ещё не уверен, как много рон действительно ему рассказал, и какие «опасные‎» детали утаил, но он имел дело с тем, с чем мог.       впрочем, того, что ему рассказал рон, и так хватало с головой. рон, аппарировав прочь от гарри и гермионы, сразу же наткнулся на егерей (у билла кровь стынет в жилах), и те сходу резанули его заклинанием — оттуда и рана на животе. сбежав от них после небольшой потасовки (билл ненавидит тот факт, насколько в общих чертах рон рассказывает ему это), ощутил на себе расщеп: потерял два ногтя на правой руке, а рана на животе стала хуже. он попытался подлатать себя, напряг мозги и осторожно использовал заклинание, которое когда-то слышал от мадам помфри в больничном крыле, пусть и боясь навредить себе, но в итоге смог немного заживить рану, перестав истекать кровью (билл чувствовал, как сжимается его сердце: его младший брат такой способный и сильный, сам себя лечил заклинанием, которое слышал дай бог год назад...). не найдя гарри и гермиону, пробовал найти их, аппарировал несколько раз практически подряд и делал это на протяжении, наверное, около двух недель, пытаясь при этом найти информацию о том, что происходит в большом мире, ни с кем не выходя на связь напрямую, чтобы не выдать себя и не подвергнуть кого-либо опасности. из-за аппараций, его рана никак не хотела заживать нормально, и он быстро слабел (билл с трудом сглотнул, ощущая боль в своей груди). он в последний раз аппарировал к коттеджу, и весь день бродил по округе, не решаясь перемещаться снова (он ненавидит слышать подтверждение своим догадкам). в итоге, он уснул на берегу моря, где его и нашёл билл. и сейчас рон не знает, что ему делать: он не собирался возвращаться в нору или в принципе в «‎большой мир», но и не мог знать, как найти своих друзей.       билл резко понял, что его брат за эти месяцы пережил большее, чем он сам за всю жизнь: вспомнились все эти шрамы на теле младшего, его пустой взгляд, вся эта апатия, отчаяние и уныние в каждом движении, и ему стало от этого так неприятно на душе, что хотелось забрать рона, найти гарри с гермионой, спрятать их в своём коттедже и послать к чёрту весь мир. почему дамблдор считал, что имеет право вешать этот груз на них?       а также, задумавшись о собственном поведении в контексте всего, что пережил рон, прежде чем прийти к нему за помощью, он понял: наверное, совершать глупые импульсивные поступки и обижать этим близких — такое же семейное, как рыжие волосы. либо это конкретно от него перси и рону передалась такая дурная черта.       — мы их найдём, я помогу, — заверил его билл, утешающе положив руку на всё ещё такое болезненно худое плечо, смотря в бледное лицо рона немного снизу вверх. когда его младший братишка так вырос и.. повзрослел?       тот в ответ только (как-то неуверенно) кивнул. после этого он снова молчал, а по возвращению в дом, ничего не съел и ушёл спать, лишь выслушав пожелания спокойной ночи от флёр. а завтра рождество.       как всегда заглянув к брату утром, билл обнаружил, что он уже не спал, как обычно сидя на подоконнике в широкой пижаме и слушая радио. на вопрос о том, ложился ли он вообще, младший не отреагировал, и плечи старшего немного опустились: он почувствовал досаду, что, похоже, вчера был лишь небольшой просвет в состоянии рона, но сегодня всё вернулось к началу. «‎приходи на завтрак» — всё, что он сказал, прежде чем тихо выйти. чтобы ожидаемо не увидеть брата за столом и выслушать обеспокоенный лепет флёр, которая тоже думала, что вчерашняя прогулка — это прогресс.       после приёма пищи, убрав в столовой, они оба поднялись на третий этаж, чтобы немного уединиться в кабинете билла — в целом, учитывая затворническое поведение рона, они могли уединяться где-угодно, и всё же, — желая получить ощущение комфорта и утешение друг от друга. они просто обнимались, сидя на мягком диване, целовались иногда. им нужно было обдумать поведение рона, понять, как помочь ему (проскользнула горькая нежеланная мысль: если помочь ещё возможно). в доме было тихо, настолько, что молодожёны чувствовали себя неуютно в собственном доме, хотя и до появления здесь искалеченного жизнью рона им эта тишина казалась комфортной.       наверное, именно поэтому резкий грохот на втором этаже показался таким оглушающим.       они буквально молниеносно оказались на месте, увидев лишь распахнутую дверь в комнату, где расположился рон, пижаму, небрежно скинутую на постель, и тихо разговаривающее радио. сердце ушло в пятки, когда они услышали неосторожный хлопок входной дверью на первом этаже.       — рон!       билл вместе с флёр выбежал на улицу, адреналил бурлил в его крови так, будто он сейчас сражается, но это лишь от страха. нет-нет-нет, куда он собрался?       — рон!!       флёр кричит его имя, когда они замечают его, стоящего к ним спиной: на нём его одежда, в которой они нашли его, сумка с вещами, и его волосы такие лохматые, он явно торопился... они спешат, чтобы остановить его, уговорить вернуться в коттедж, не делать глупостей снова...       но рон аппарирует.       двадцать пятое декабря стало его личной маленькой смертью, потому что он снова больше не знал, где его младший брат, в каком он состоянии, жив ли. он нашёл лишь записку, нацарапанную взволнованным кривым почерком: «‎я знаю как их найти». впереди опять была удушающая неизвестность и, учитывая все новые знания билла и осознание положения троицы, он боялся за жизнь брата ещё больше, ещё болезненнее и невыносимее.       прошло ровно четыре месяца (он считал), прежде чем куча подростков и измученный мужчина появились на его пороге, и рон опять был ранен и вымотан, он прижимал к себе слегка невменяемую гермиону, и рядом был тяжело дышащий гарри, но голубые глаза больше не излучали апатию — одну лишь решимость и внутреннюю силу.       тот сломанный рон остался лишь в стенах коттеджа и памяти билла. чему он был несказанно рад.