Спящие холмы

«Добро пожаловать в Альквуд».

Эта старая вывеска не внушала Тиму доверия, хотя сейчас его больше волновала весна; окружающие цветы зацвели весьма рано, заставляя его чихать и подолгу сидеть в бабушкином доме, как попугай в клетке. Эта неволя сказывала на нём, но сбегать тот даже не думал: умереть молодым ему казалось не очень привлекательным делом. Оттого приходилось терпеть, уткнувшись в старые пыльные книги, с весьма неинтересным сюжетом. В Альквуд родители привезли Тима на лето, чтобы избавить мальчишку от постоянного недоверия ко всему. Однако это место, где дома поросхли мхом и плетучей лозой вызывало больше недоверия, чем прокуренные подъезды его дома или подозрительные хмыри в переулке, которых подросток видел каждое утро из окна. — Тим! — а ещё он постоянно воевал с бабушкой и дедушкой, которые каждый раз хотели от него чего-то странного. Теперь, конечно, они хотели только, чтобы Тим чаще выходил на улицу и гулял, но зная внука, те лишь раздосадовано вздыхали. Никто не знал откуда такая подлинная недоверчивость к окружению. И всё же, каким бы упрямым недоверчивым Тим ни был, на улице он показывался, но только ближе к закату. Его место прибывания всегда оказывалось озеро. Далеко, в Спящих холмах, в низине был небольшой водоём, окружённый кустами черной смородины, высокорослой травой и плющом, что вился по стволам одиночных и редких деревьев. И почему именно это место? Тут не было цветов, и ближайшие источники пыльцы потерялись на горизонте, к тому же здесь было тихо, не было лишних взглядов, которых он не любил, и где можно было потанцевать без проблем. Тим любил танцы. Поэтому сбегая ближе к сумеркам из дома, он переодевшись в лёгкое летящее одеяние, словно некое божество, просто растворялся в тишине, где музыкой ему выступала природа. Тревога и недоверие уходили куда-то на время, и он, казалось, дышал свободнее. Однако сейчас он сидел дома. Смотрел как в комнату настойчиво прорывалась бабушка, и как внизу бухтел дедушка, отчавшийся ещё до приезда. Тим вздыхающе отложил книгу и поднялся. Через плотные занавески пробивался закатный луч. Подросток расшторил окно и сел на деревянный подоконник, смотря как тёмное, лишь слегка синее небо окрапляли чёрные тучи окрашенные конрастом заходящего солнца. И ему стало по-особенному тоскливо; захотелось кинуться прочь. И то, было бы куда, недоверие давало о себе знать, и когда четкие глаза Тима встретились с голубыми озарными глазками стоящего внизу парня, подросток закраснев, зашторил окно и ещё две минуты косился на него. Было тяжко и не по-себе, благо бабушка бросила всякие попытки вызволить его из комнаты и заставить что-то сделать. И тут он ловит себя на мысле, что разглядывает представший перед глазами фантомный образ незнакомца с улицы. Это был уличный певец, бродяга, облачённый в белые весящие лохмотья, с причудливой маской, которую бродяжка редко снимал. Маска, к слову, была настолько странной, что Тиму показалась с эмоцией. Словно на ней застыло удовольстие или крайняя похоть. И пальцы у него были красные, постоянно. А эти голубые глаза, что встретились с его взглядом: так и пленили звериным желанием. Ещё и улыбался незнакомец, как последний извращенец. Тима передёрнуло и он поспешно вышел из комнаты, лишь перед дверью сбавляя обороты. А то со стороны бы выглядело так, словно он чего-то напугался и вылетел из комнаты, а не на фантазировал себе. На кухне было тепло и даже очень. Вились под потолком лёгкие клубы пара, наровящие выскользнуть в приоткрытое на форточку окно. На плите бурчала крышкой кастрюля и недовольно закипал железный чайник. Бабушка и дед, сидели за столом и, на удивление, играли в карты. Некогда дедушка славился своим шулерством, а бабушка была известна выдающейся ловкостью рук, умело тусуя карты. Естественно в свою пользу. Наверное потому они и сошлись. Улыбнувшись этому, Тим взял сумку, висящую на крючке вешалки, и надев городские кроссовки, непопрощавшись, отправился к озеру. Уже на бежали сумерки, и дорога становилась зловеще тёмной, и, казалось, Тим должен со страхом бежать вперёд, но он спокойно, даже слегка гордо шёл по знакомой тропе, и улыбался догорающему почти севшему солнцу. И вот, когда молоду траву пригладил ласковый ветер, и озеро показалось отблеском в угаснувших лучах, закат догорел совсем. Наступила ночь. Тим спустился по знакомой дороге по склону, а после скинул сумку на старый пирс, вернее на то, что его напоминало. Это был, наверное, скроее мостик для рыбаков, но те сбда не ходили уже давно из-за банального запрета о рыбалке. Рыбы становилось тут меньше, и чтобы не дать озеру обмельчать совсем, (Тим не знал, как это связано с рыболовством) мэр наказл сюда не ходить, и ловить рыбу запретили. Зато место расцвело, появились новые растения, озеро слегка покрылось мхом, что дрейфовал от берегов, и порой зацветали по лету лилии. Тим переоделся. Его одежда была легкой и нежной на ощуп. Плечи и слегка предплечья были открыты, торс полностью скрывала облегающая ткань, а вот поверх лежал шифоновый слитный костюм. Он был серо-синим, металлическим и блёклым, и на фоне темнеющей ночи ярко выделялся. Лицо он от греха припрятал за деревянной серой маской с синими полосами. Маска выражала подозревающий взгляд. Тим начал танец. На его ногах были деревянные туфли, внутри обитые мягким материалом. И они, туфли, были единственными источником звука. — Прекрасно, — Тим оступился, шлепнувшись на свою задницу. Его глаза под маской тут же округлились, когда у кромки воды сидел тот самый незнокомец. Он лениво, расслабленно касался пальцами воды, смотря на парня томным взглядом. Казалось, что внутри этот человек хотел многого, и уже крайне устал от этого. — Ты светишься, когда танцуешь... Его голос слегка дрогнул, обломившись от резкого использования, но Тим даже и не обратил внимания, все также сидя на досках. Он учуял слабый запах сладостей и нотки манго. Это слишком сладко, несмотря, что запаха почти и не было. Тим поморщился. — Что? — он нахмурился, а потом поднялся: танцевать уже не хотелось, было так жутко находится рядом с тем, кто казался ему потенцеальным маньяком-насильником. Незнакомец усмехнулся, растянулся у воды и приглашающе похлопал рядом. И кто знает почему Тим поддался этому открытому жесту, но тело словно само примостилось в некоторых сантиметрах, и от этого парень сжался, притягивая к себе колени. Вокруг блестели светлячки и лунный свет скользил по водной глади достигая их. Тогда подросток обратил внимание, что одежда неизвестного была не белой, а светло-розовой, а где-то и красной, только маска белела, расскрашенная бордовыми полосами. — Кто ты? — как-то робко для себя самого сказал Тим. Обычно его отрицательным качеством была пустая агрессия и яркая самозащита, а сейчас...он едва мог вдохнуть и что-то выдавить из себя. Его очаровали. — Дилан. Это звучало сладко, и парень повторил имя про себя, словно в чём-то желал убедиться. Узнав имя певца, Тим не совсем успокоился, но почувствовал спокойствие, тут же громко вдохнув воздуха. — Ты осознал себя? — этот вопрос, который задал Дилан, сбил его с толку, и какое-то время танцор просто смотрел на голубые яркие глаза под маской. Тим покачал головой. — Ты не понял наверное меня. Дилан поднялся, сел, а после снял маску. Снова эта утомленная пошлая улыбка. И этот взгляд, словно раздевающий, лелеющий, но чертовски ласковый и нежный. В нем словно сражается грех похабства и желание ластиться. — Когда-нибудь и ты поймешь, — это звучало как принятие чего-то весьма грустного, подобно тому, как принимают что-то вкрай упертые люди. Тим задумался. — Я...— снова заговорил бродяга, прерывая затянувшуюся тишину. Видимо она давила на него, и тот поспешил хоть как-то, но избавиться от молчания. — Всегда не понимал за что мне это, но наверное с десяти лет стал испытывать эту мерзкую тягу к сексу. Словно он и я — одно и тоже. И люди вокруг как на зло поддавались моему внутреннему желанию...однако. Дилан замолчал, а Тим, не веря своим глазам, наклонился, заглядывая. На глазах певца появились слезы, и что-то щелкнуло между ними; Тим ощутил это. А затем бродяжка заревел, да так, словно уже не мог выносить этот бренный мир, а присутствие Тима только усугубило ситуацию. Подросток поспешил ретироваться, начав чувствовать нараставшее чувство недоверие. Он недоверял самому себе, а поворачиваясь и смотря на Дилана, сжавшегося в комочек, ему становилось противно вдвойне. И что делать? Это единственный не решенный сейчас вопрос. Слез Тим не терпел, вернее всегда впадал в отчаянныф ступор, не зная как правильно утешить, что сказать, и откуда начать диалог. Оттого и сам не заметил как ноги унесли его прочь, почти и деревенские огни заблистали на горизонте. ”Ты поступаешь неправильно, Недоверие“ Тим ощутил как рук коснулись холодные порывы ветра, но ощущались они как чьих-то отрезвляющие на ощупь ладони. Этот возникший вокруге отголосок шепота заставил его остановится. Да. Он делал точно что-то не то, особенно подавшись загоревшимся эмоциям. Но почему надо вернуться? Почему? Тим не видел в Дилане причины, и не думал, что правдо стоит возвращаться назад. Всё же, тот просто бродяга, человек без дома и семьи... Без дома и семьи... Тима кольнула вина, и завыла совесть. Такие редкие чувства, однако это побудило его вернуться назад, и пускай Дилана не было (отчего подростка уколола обида), он решил отвлечься. Пришёл значит пришёл. А потому закрыл глаза. Он стоял на песоке, его ноги тонули в нём, а он встав в позу балерины, отвел ноги и пошёл в танце. В моменте его талию обвили теплые рук, но он не открыл глаз. Парень положил свои ладони на плечи, и уверенно (на удивление обоих) повёл его в танце. И это...даже приятно. Тим открыл глаза и увидел красные от слез, но довольные глазёнки Дилана, что смотрел с нежной улыбкой благодарности и выражением спокойствия. — Давай прогуляемся? — заробело сказал Дилан, а потом виновато уткнул взгляд в пол. Кажется он даже покраснел, хихикая, как глупый подросток. — Ты влюбился? — Хе, это странно, да? — Почему? — Тим снял свою маску, подходя с Диланом к сумке. Та по-прежнему валялась на пирсе, позабытая всеми. Подросток задумался, не совсем понимая, что такого странного певец нашёл в спонтанной влюблённости или во влюбленности с первого взгляда. — Мы друга друга не знаем, — он нахмурился, прокашлявшись, а потом отвернулся, дабы скрыть раскрасневшее лицо. Тим улыбнулся. Это был первый человек с кем он общался довольно легко, так как обычно недоверие было всегда и уходило лишь спустя много лет общения. Он своим одноклассникам до сих пор недоверяет, а тут незнакомец с пятью минутами знакомства. — И всё же, — певчий бродяга отозвался снова только тогда, когда они побрели оголёнными ногами по приятно холодному песку вдоль воды, — раньше я испытывал такой букетик эмоций, что сейчас, не испытывая такого страсного желания, даже испугался. Наверное от этого я и заплакал: необычно. Да и нервы уже ушли куда-то за горизонт. Ты поломал меня! — Эй! — Тим толкнул его, не сильно ударив в руку. Это выглядило жалкой попыткой, но Дилана сумело расмешить и поднять настроение. — Вообще-то, я могу сказать тебе тоже самое! Дилан улыбнулся. Его глаза засветились счастьем, который тот искал дольше, чем надо было. Наклонившись к Тиму, парень быстро нашел теплые губы, и просто нагло поцеловал его. Наверное они стояли так долго. Их тёмные силуэты выделялись на фоне серебрящегося озера и луны. Но им наверное, больше ничего и не надо было. Они нашли свое счастье. Так спонтанно и рвано... — Ты мой соулмент, ты это знал? — задал вопрос Дилан, когда они примостились под деревом, среди поля. Тим не сразу заметил как его рука обзавелась красной ниточкой, такой же как и на запястье певца. — Боже, — это было отчаяние, счастье и сарказм. Видимо его это не волновало, забавляло и не интересовало одновременно. — Ты теперь мой друг? — И даже больше. Тихий хохот прошёлся по полю и исчез в цветущем мраке ночи. Тим понял. Понял, всё что было раньше. С тихим пением певца они покинули Спящие холмы и отправились домой...

Они — это весна, убаюканная похоть и усмирённое недоверие.

_______________________

Альквуд посетили чиновники. Старой, замшелой и побитой временем деревушкой заинтересовались люди, которых привлеками разные, не совсем добрые слухи. То убийста, то изнасилования и подобное. А приезд, такой весьма неожиданный, напугал всех. Даже Джон удивился, когда выходят раздражённым из дома, столкнулся с сыночком одного из приезжих высокопоставленных. Только увидев это личико, украшенное еле видным слоем косметики, Джон едва удержался, чтобы хорошенько не украсить его парочкой тёмных синяков. А потому просто фыркнул, нацепил на свою голову капюшон красной робы и поплёлся, стараясь быстрее скрыться из виду. Шёл он не ахти, хромал и матерился, стараясь не задевать больное место. Наверное, здравый смысл говорил, что с отцом спорить было бесполезно, но гнев взяли над собой, затмив даже его порочное самолюбие. — Я блять лучше него, этого глупого отброса! — он пнул камень. Вокруг все сменилось, и вместо знойных летних улочек, пропахших пылью и хлебной выпичкой, уже зноилась трава, и наливалось лазурное июльское небо. Было жарко, и вскоре, уже успокоившись, Джон шёл с оголённым торсом, почти издыхая от духоты. Ноги привели него к прохладной кромке воды застоялого озера, где дрейфовали слетевшие от ветра листья. Харрис сёл, уставившись в рябь воды, и задумался. Ему было ни хорошо, ни плохо: мысли путались, в груди поселилась тяжесть, давящая тяжесть. Хотелось разрыдаться, да вот просто так...Нет. Джон со злостью ударил по воде. — Избивая воду, ты от мыслей не избавишься, — за спиной, непринужденно придерживая лошадь, стоял тот самый парень, которого Джон ранее хотел привратить в отбивную. Увидев это лицо, подросток сначала замедлился, а потом самодовольно фыркнул, понимая свою значимость, и уже после подошёл. — А ты у нас на пророка учишься? — остро съязвил недовольный рыжий, осматривая шатена с ног до головы. Весьма...впечетляющий наряд. Только сейчас Джон заметил, что неизвестный был одет в очень пастельный розовый цвет. Это были летящие шарофары с манжетами чуть выше щиколотки, и шифоновая рубашка. Под ней была оголённая грудь с татуировкой небольшой лилии. — Эй? — привлёк его слегка огрубевший голос наездника. Джон смутился, отвёл взгляд, открыто утыкнувшись им в песок, а после прочистив горло, обронил короткое: — Джон. — Лололошка. И тут первый засмеялся. Его хохот был чистым, и не злым. Его это просто позабавило, но когда Джон понял, что смех не совсем обрадовал Лололошку, извинился. — Я не хотел. Извини. Ло кивнул, а затем пустил коня пастись, а сам пригласил юношу к воде, где они просто долго молчали, уставившись в воду. Солнце стремилось уже за зенит, и постепенно нарастал ветер. Где-то у далёких синих гор толпились чёрные вороные тучи. — Ты местный? — Лололошка спросил это совсем неожиданно, и Джон, сам не понимая причины, залился краской. Что-то ёкало, когда он смотрел на Ло, и это ему совершенно не нравилось. Совсем. — Да, я...живу тут с отцом. — спрашивать тоже самое смысла не было, и так понятно: парень не отсюда и явно откуда-то подальше. Может даже из самой столицы. — А мать...? — Сбежала узнав, что я "проклят", — горько усмехнулся Джон, говоря это. В воде на миг отразилась на его лице маска, разрозненная трещинами. Оранжевый и золотой цвет, самодовольное выражение. Казалось, это было его внутреннее состояние, которое тот пытался убрать глубого внутрь. — Проклят? — Да. Понимаешь, я страдаю крайней степенью самодовольствия и самолюбия. Вроде бы и нормально, а вроде бы...тошно. Столькие отношения загубил. Свои и чужие. Они замолчали. Прошелся ветер, затормошил опавшие в воду отмеревшие листья, траву и одежду. Они оба опечалено вздохнули. Джон оглянулся на Ло, и снова покраснев, глупо заулыбался, отвернувшись. — Ты краснеешь от моего торса, а я вот от твоего тела вообще никуда, — парень усмехнулся, убирая из рук маску, что всё это время непереставая теребил пальцами. — Рх, — прорычал Джонни и отвернулся. Глупый Лололошка! Глупый. Увидев недовольство на лице парня, Ло раздосадованно посмотрел в озеро, а потом с ехидной улыбкой плеснул на него водой. Конечно, это вывело Джона из самобичевания и каких-то мыслей, заставив юношу подскочить, ударить песок, и с милыми угрозами погнаться за шатеном. На прогретый солнцем берег упали две деревянные маски. Одна была оранжево-золотой, а другая серебрилась, отдавая розоватыми полосками и выражала доверие, наивность и невинность. Хохот двух подростков разносил по Спящим холмам ветер. Это было сравнимо с пением птиц, со звоном тихих далеких колокольчиков и с капаньем капель в пещере. Ло оступился, упал на спину и в его обьятия по инерции свалился румыный от смущения Джон. Он выдохнул стон, неождивши такого поворота событий, но вскоре крепко сжал Лололошку. — Я почему-то крайне не хочу тебя отпускать, — он зашептал ему в шею, чувствуя как непринужденно поглаживает кончиками пальцев Ло его волосы зарываясь в них. Юноша похихикал. — Приятно? — шатен улыбнулся его смеху, а потом посмотрел как к солнцу, стремившемуся к закату, одиноко плыли возникшие облака. Зной и жара спадали, ветер похолодал и в воздухе запахло преддождевой сыростью, свободой и деревенской чистотой. — Я хочу сбежать. Ло сел, собрав руки парня. В его голубых глазах металось отчаяние и надежда, которую наверное не смог бы усмерить даже самый богатый и уверенный человек. Он ждал чего-то. — Куда? И..зачем? — Джон зашептал; мир вокруг притаился. — С тобой, вслед за облаками, за горы, за горизонт. Убежать, просто забыть этот город, этот мир... Давай, — он протянул руку, быстро поднявшись. И казалось бы, логично отказать, сославшись на малое количество проведенного времени, но...Джон поддался тому затервшемуся чувству, которое он вспомнил, когда только посмотрел на эти яркие, голубые и блестящие глаза. — Твои глаза похожи на два озерца...— юноша потянулся, неосознанно косаясь пальцами щёк Лололошки, отчего он улыбнулся, а затем глупо, но резко поцеловал Джонни. Это ввело обоих в краску, когда оба отпрянули, отвернувшись в сторону. — Пойдём, — рыжий потянул шатена к воде: там они забрали маски, и скрыв за ними лица, с ласковым смехом и шепотом ушли гулять в лес. Только когда небо окрасилось чернильным цветом, а звезды хаотично расплескались по полотну, каждый нашел ответы на свои вопросы. Их разгорячённый, голые тела ласкал ветер, а они просто глупо краснели и смеялись, укрываясь одеждой и выискивая на небе причудливые, возможно несуществующие фигуры и созвездия...

Они — это лето, забытое на миг самолюбие и спасающая его наивность.

_________________

(2/4).