Наша любовь никогда не истлеет

Есть вещи, о которых не говорят. Не потому, что нельзя, просто из чувства правильности. Так должно быть, и навсегда на невысказанных, но жгущих словах отпечатывается тёмное вето. Бывает, сдерживаться почти невозможно. Каждая фраза назойливо жужжит в голове, мечется, не способная обрести звук и окраситься чувствами. Тогда приходится стискивать зубы и цепляться за мораль, остатки терпимости или холодную вежливость. Это очень трудно, но необходимо, потому что прошлое должно покрываться толстым слоем настоящего. Потому что нельзя лелеять уже мёртвые отношения. Временами кажется, что всё уже почти позади. Асмодей, улыбаясь, целует руку, шутит, как старый друг, и приваливается плечом к другому плечу. Они многое прошли вместе, но — главное — смогли остаться рядом после расставания. И легко становится в душе, потому что не нужно больше прятать нечто зверское из взгляда, пытаться сохранить улыбку вместо искривления лица и давиться невысказанной обидой. Просто эти чувства волнуют грудь реже. Но, он, уверен, они не забудутся и не зачахнут до конца.

***

Под стопами плещется песок, раздражающе блестящий в свете сытого солнца, которое чересчур назойливое и яркое. Ветерок колышет нежные одуванчики, приносит глоток сладкого воздуха с ароматом вишни, напоминающем о былом. И Элису кажется, что именно так пахнет его жизнь. Немного сладко, едва ощутимо — не насытишься; но спокойно и мерно, совершенно ненавязчиво. Асмодей вдыхает так глубоко, словно пытается надышаться на век вперёд. В висках приятно покалывает и голова кружится от непостижимой свежести, от ощущения жизни в самом себе и в мире за пределом собственного тела. — Весна прекрасна, не так ли, Азз? — Ирума широко улыбается, поворачивается к Элису и смотрит на него с пытливостью ребёнка. В кристально чистых голубых глазах мерно переливается удовольствие, смешанное со спокойствием, и они как будто светятся изнутри. Асмодей не понимает, что это: причудливое и мягкое солнечное освещение или воображение, всё ещё очарованное Его красотой. И лишь кивает: — Да, Ваше Величество. И не потому, что всё началось первого марта, весна хороша и без непрошенных чувств. Улыбка Судзуки теперь обращена к засохшим цветам. Он концентрирует на руке ману, проводит ей над сухими бутонами, купая их в мягком золотистом свечении. Элис наблюдает за зарождающейся цветочной поляной крайне внимательно и напряженно. Ирума прячет улыбку и говорит с оттенком несвойственного, почти взрослого спокойствия: — Ты сегодня совсем тихий, Азз, — Взгляд через плечо тоже до жути взрослый и инородно-другой. Таким его почти никогда не увидишь. Почти. Асмодей почему-то вспоминает тридцатое марта: долгий скрип кровати, загорелые руки на его плечах, медленные поцелуи и терпкий человеческий запах. Потом в мыслях противно звучат слова о дружбе и личных границах. И напоследок — начало сентября, пылающий рассвет и целующаяся пара. Парень и девушка. Элис тяжело дышит и трясет головой, пытаясь избавиться от надоедливых мыслей. Будто это когда-то помогало. — Я… — он запинается, совершенно путаясь в словах. — У тебя скоро свадьба, не хочу мешать. Асмодей поднимает взгляд на Судзуки. Тот смотрит внимательно и, кажется, строго. Странно, проникновенно, почти знакомо и просто невыносимо. Взгляд тяжелый, без лишних эмоций и жалости. Только печаль, дань прошлому и понимание. — Я не хотел, — Ирума ненадолго замолкает, — чтобы мы с тобой разделяли... настолько болезненные воспоминания. Прости меня, Элис. Искренность в его голосе убивает всё внутри, Асмодей, не выдержав её, кивает и поспешно уходит. Слова застряли в глотке ещё полчаса назад, произнести их невозможно из-за страха и колючего стыда. Элис не хочет видеть, как углах чужих-родных губ замирает тонкая улыбка, не хочет подбирать не те слова и напомнить о чём-то прошлом и несбыточном. Ведь это блядски сложно — говорить с тем, кто знает о твоей боли и является её причиной. И немного смешно. Наверное, потому что Асмодей знает, что в глубине голубых глаз тоже плещется что-то больное, по-звериному загнанное, что-то помимо раздутого и душного чувства вины. В любви оба — жертвы, и это неизбежное сходство загоняет в тупик, потому что не получается полностью свалить на Него вину. Только на жизнь, в которой нет злодея, берущего на себя все пороки и гниль. Чёртову жизнь, которая не только слепит цветами, но и методично ломает мозг нескончаемыми оттенками.