Наша любовь никогда не истлеет

Хладный ветер вызывал мурашки по телу, остужая кожу после невыносимой жары. Трудно поверить, что чувства способны бурлить настолько неистово, почти прорываясь наружу, нуждаясь лишь в небольшом толчке, действии, признании, что так долго, верно и непоколебимо висело над головами. Приязнь Асмодея к Ируме выражалась не в безвкусных, пошлых словосочетаниях, не в дорогостоящих подарках, не в смелых, непрошенных обещаниях. Она выражалась в томных взглядах, в милом хлопанье ресницами, мягких, робких, почти боязливых касаниях и в клятве на крови, скреплённой смертельными обетами. Раньше Элис вдоволь посмеялся бы над такой безоглядной преданностью, свойственной лишь адским псам да законченным идиотам. Но не сейчас. Мир, что так дорог и любим господином, стремительно менялся; неожиданные обстоятельства, повергавшие Асмодея в величайшее изумление, подталкивали к этим тёплым чувствам, невозмутимо тыкали носом в чарующую неизбежность. Нет, менялся сам Элис. Все обстоятельства, все эти сладостные, пьянящие мгновения были результатами его собственных действий, его выбором. Человек и демон. Господин и слуга. Всё это более не имеет значения, границы безвозварно стёрты, размыты, былые идеалы и правила истаяли голубоватой дымкой. Асмодей прикрыл глаза, не желая более оставаться в тишине, темноте, одиночестве, в мыслях вертелось тихое, но яркое «чёрт». В Короле Ируме было всё, что наполняло жизнь удовольствием, теплом, брезжащим светом и смыслом. Он пронзительно мил, покладист, невероятно трудолюбив и страстен. С ним легко, но в то же время невыносимо из-за туманящей сознание приязни, мучительно сжимающегося сердца и безмолвно стонущей души. Сегодня состоится их первая ночь, которая пройдёт без плотского, срамного греха, без утешения пустой похоти, но с вожделением, необъятным чувством и с неугасающей нежностью. Однако грядущее событие откликнулось в душе потаённым страхом, будто было в нём что-то, чего Элис подсознательно опасался, то, что существует лишь на эмоциональном уровне и не имеет точного определения. Его Король, его любовь — харизматичный, чуткий и талантливый лидер, человек, с которым Асмодей знаком уже более десяти лет, человек, которому он безоговорочно, всецело доверяет. Элис верит, что не причинит вреда господину, будет внимателен, нетороплив, отзывчив. Ведь между ними всё ещё крепла, цвела та связь, которую они установили в день знакомства, связь, что не погаснет, не истлеет от колких дуновений ревности и чужих дерзливых, бесстыжих языков. И если ночь, это их ритуальное соитие, что-то изменит, то изменит не в худшую сторону, а напротив, только упрочнит их узы, позволит насладится теплом и терпко-сладким запахом господиновой кожи.

***

За окном звонко накрапывал дождь, влажным облаком повисал в ранних вечерних сумерках туман. Усталость накатила свинцовой тяжестью, сердце отразилось ритмичной болью в висках. Асмодей шумно сглотнул, задумчиво погладил позолоченную круглую ручку и потянул её на себя. В покоях царил полумрак, смягчаемый парой свечей на рабочем столе и светом из щелей дверного проёма. В центре стояла кровать, укрытая тёмно-фиолетовым одеялом, уголок которого слегка откинут, открывая взору свежие белоснежные простыни из тончайшего льна. Очевидное, нехитрое, но притом непорочное, почти что стыдливое приглашение, пленительное и совершенно свойственное милому Ируме. Но… Хватило лишь короткого взгляда на господина, чтобы интимность момента, всё возбуждение и желание схлынули, испарились, подобно дымке тумана поутру. Злость кипела белым ключом, клокотала в крови адским бешенством, настолько не понравилось Элису видеть Ируму таким: с широко раздвинутыми ногами, крепко сжатыми челюстями и с напряжённостью, что чувствовалась в каждой мышце, в каждом коротком движении. Асмодея аж передёрнуло от взгляда больших голубых глаз, полных панического страха и жертвенного, но столь же эгоистичного, отвратного желания стерпеть любые муки, лишь бы партнёр остался удовлетворённым, пресыщенным. Эти чувства, это ненужное самопожертвование ранили гордость Элиса, втаптывали в грязь мягкой пятой лакированного сапога все светлые чувства, надежды и устремления. Король боялся ласковых прикосновений, как будто он мог разбиться с хрупким звоном хрусталя от любого неловкого движения. Асмодея эта боязливость ранила, но ещё более ранила выдержка Ирумы, его ужасная привычка подавлять в себе нежелание, неготовность. Элис вернул самообладание, успокоился. Его тёплые, необыкновенно нежные руки ворошили густые пряди иссиня-чёрных волос, прерывисто гладили Короля по лицу, будто хотели запомнить каждую чёрточку, все выпуклости и впадинки. Ирума расслабился, стал плавнее двигаться, даже слегка улыбнулся. Они начали снимать рубашки, нижние сорочки; штаны небрежно отброшены куда-то в глубь комнаты. Асмодей замер, упёршись коленом в податливый матрас, рукой — в мягкую бархатную подушку. Король выглядел абсолютно беззащитным, как никогда открытым и чувствительным к прикосновениям. Да и сам Асмодей неприлично наг, безотступен и доступен, и эти открытия породили ползущее щекочущее чувство, несколько мучительное, холодящее, и одновременно с этим успокаивающее, утешающее. Ирума задрожал от робкого, едва ощутимого поцелуя куда-то в уголок губ, зажмурился, отвернулся, но попыток бегства не предпринял. Элис аккуратно прикусил мочку уха, слегка втянул её в рот и игриво провёл языком. Король коротко пискнул от удивления, сердце забилось бурно, бока, осторожно оглаживаемые Асмодеем, вздымались в напряжённом дыхании. Король издавал короткие вздохи, полные удивления и чего-то отдалённо похожего на наслаждение, упоение. Он определенно не знал, как относится к ситуации, но охотно и жарко отзывался на ласки, полизывал жёсткую, слегка солёную кожу плечей, груди. Руки Ирумы неловкие, подрагивающие, неуверенные, но неизменно мягкие, жадные, загребущие. Король вздрогнул, стоило Элису провести по телу ладонью, тронуть внутреннюю сторону бедра, чётко давая понять, что тот торопится, просит слишком многого. Эти волнующие, щемящие ощущения для них новы, нет ничего удивительного в подспудной тревоге, в недоверии. Ирума действительно наслаждался касаниями, теплом, воздухом, наполненным кисловатым потом, едкими, душащими огоньками и духмяным воском, но всё ещё страшился близости физической. Асмодей быстро, едва уловимо касался губами чувствительных предплечий, осторожно царапал кожу острыми зубами, с удовольствием наблюдая за тем, как Король закрывал глаза в томном восторге и ждал, трепеща, решительных действий. Элис сдерживался, ласкал господина руками, возбуждено выцеловывал шею, пока кожа не начала гореть. Целовал Асмодей и губы, его вкус — бергамот, роза и что-то совершенно невообразимое, от чего Ирума совершенно сходил с ума, хотелось навсегда запечатать в памяти, сберечь, как самое интимное, драгоценное воспоминание. Элис нежил Короля, прерывистым шёпотом наговаривал приятные уху слова, успокаивал, пока тот не простонал «Мо-можешь наконец-то…», совершенно не стесняясь своего желания. Слова, что Асмодей выуживал так долго, кропотливо, точно обухом по голове ударили. Стало кристально ясно, что стеснительность, страх, неуверенность вызваны не физической брезгливостью, а напротив, переполняющим желанием. Ирума замирал, смирённый и совершенно напряжённый, не из-за того, что ему не нравилось, наоборот, из-за того, что Элис делал всё абсолютно правильно, искусно, чувственно, любя. Потребовалось немного времени, соучастия и кучи асмодеева терпения, чтобы Король смог унять сердце, что сжималось болью, жгло так немилосердно. Асмодей неспешно заскользил внутрь, чувствуя, как тело Ирумы начало, слегка сдавливая, поглощать естество, стягивать, опаляя жаром. Элис втянул Короля в очередной поцелуй, глубоко и напористо толкаясь языком в горячий рот, заглушая сладостные, несдерживаемые стоны. Знойный воздух обжигал влажную от пота и слюны кожу, быстрые, смелые прикосновения рук и громкие, тяжёлые вздохи лишь сильнее будоражили. Вот теперь-то Элис узнавал своего господина: жадного, уверенного человека, теряющего контроль и ясную мысль, всецело отдающегося удовольствию. Человека, не нуждающегося в чьём-либо руководстве, трясущегося всем телом и душой, сжимающего Асмодея, примитивно и просто пачкающего живот. Жажда Ирумы порождала другую, сдавливающую грудную клетку и молнией ударяющую в длинные аристократичные пальцы. Король цеплялся за Элиса, за мокрые белокипельные простыни, оставляя следы от пальцев, сжимал спину сильными бёдрами, пытаясь принести себе и партнёру некоторое облегчение, но лишь подхлёстывал желание. Ирума кружит голову, сводит с ума и заставляет Асмодея терять остатки рассудка и всякий ориентир. Король крепче обхватил Элиса, они энергичнее задвигали бёдрами под звуки жаркого шёпота и прерывистого дыхания, заполняющие целиком комнату, поглощающие ватную тишину. Асмодей в очередной раз поцеловал Короля, боясь, что чувства разорвут душу зажимистыми когтями. Совершенно обессиленные Элис и Ирума поудобнее улеглись в постели, напрасно пытаясь успокоить быстро бьющиеся сердца и роившиеся мысли. Шелковистые волосы Короля спутаны, в мутноватых глазах всё ещё блестел диковатый огонёк, покусанные губы припухли, на щеках полыхал румянец. Асмодей уверен, что выглядит так же. Многое было в столь пикантном зрелище: и клокочущая страсть, и безмятежное блаженство, и истинная невинность. Этот странный гремучий коктель заставлял перебирать слова, имевшие приторно-горький и разительно беспощадный привкус. Элис вдохнул, осторожно взял ладошку господина в свою ладонь, склонился к ней и, коснувшись костяшек губами, выдал: — Всё. В Вас есть всё, в чём я нуждаюсь. С трепетом сказанное признание в любви, которую они разделяли чуть ли не с первой минуты, отразилось в глазах ярким светом и скрепилось упоительным, пьянящим, словно разбавленное вино, поцелуем.