Соевое молоко

То ли мы мчались по автодрому, то ли прямиком в ад. Сухой асфальт предостерегающе шипел под колёсами, когда машина внезапно виляла в сторону, явно выезжая на встречку и кого-то нагло подрезая. Сквозь горчичный фильтр ткани проглядывал невозмутимый силуэт Джерарда, побивающего рекорд по нарушениям в минуту. Повязка на глазах давала волю воображения, и я фантазировал, что на водительском сидении устроился профессиональный водитель в костюме от Brioni, и я мчусь бизнес-классом в аэропорт О’Хара, чтобы исчезнуть из гадкого Города ветров навсегда. Внимание! Открыта регистрация на рейс №666 Чикаго — Париж. Пассажирам, вылетающим данным рейсом, просьба подойти к стойкам регистрации 7-12. — Матери своей посигналь, придурок! — его секундная слабость, воля эмоциям и вновь безразличие и невозмутимость на лице. Если я выживу в этом трансфере, это точно не будет случайностью. Джерард упивался этой игрой с гравитацией и законом, выцарапывая на асфальте свежие шрамы, и я догадывался, что к следующему рывку окажусь у лобового стекла. Или в новостях. Внимание! Регистрация на рейс №666 Чикаго — Париж заканчивается через 15 минут. Пассажирам, вылетающим данным рейсом, просьба подойти к стойкам регистрации 7-12. — Сколько нам ещё? — через повязку я протёр уставшие от мутной картинки глаза, будто надеясь стряхнуть горчичную пелену. — Минут двадцать, — бодро ответил Уэй и был прав. Самолёт взлетел без меня. Замурчал шорох гравия, и ремень безопасности впился зубами мне в грудь. Двигатель заглох с протяжным кашлем, явно утомившись от психозной поездки. — Всё, капитан, прибыли. — Мистер Уэй, вы уволены из нашего такси-сервиса, — хмыкнул я, ёрзая на кожаном сидении затёкшей задницей. Водитель бизнес-класса ступал мягко, почти беззвучно по земле и вот уже оказался с моей стороны автомобиля, распахивая дверь. — Готов? — прозвучал над ухом лучистый тенор, и нежные пальцы потянулись к узлу на моём затылке. — Не уверен, что хочу видеть, как ты припарковался, — буркнул я, и хлопковая ткань соскользнула на землю с моего лица. В зловещем полумраке графитовая вода в озере сонно стелилась, как расплавленная смола, отражающая дрожащие звёзды и размывая горизонт. Это зачарованное место, срисованное со страниц тревожных сказок, манило меня в свои объятия. — Здесь красиво, — вдохнул я прохладу и влажность местного воздуха, отдающего хвоей и свежестью. — Поэтому я и завязал тебе глаза, — поджёг сигарету Джерард. — Чтобы ты не смог привести сюда никого другого. У меня не было никого другого. Посмотрите, доктор Уэй, я здесь один. Он передал мне зажжённую сигарету и устроился на пыльном капоте машины, приглашая присоединиться. Клубы никотина и канцерогенов растворялись во всепоглощающей жадной тишине. Мы оба стали слишком робкими, чтобы начать это отложенное расставание или примирение. — Ты дуешься на меня, да, придурок? — нежно и опасливо нарушил молчание Джерард, заглядывая болотными глазами в мои. — Прости меня, — выдохнул я с дымом свою вину в сторону задумчивого, грустно улыбающегося парня. — Я не готов проститься с тобой. — И ты меня прости. — Пожалуйста, не бросай меня, — взмолил я дрогнувшим голосом, прищуриваясь от стыда. Как Амбер без Runway Project, как стакан без соевого молока, как «тик» без «так» — мне не было смысла без него. Иной врач загубит меня, прервав цикл вдохов и выдохов в моей дырявой груди. Тик. Тик. Джерард потушил сигарету о капот, рассыпая по ветру соцветия искр, и, взяв меня за плечи, плавно развернул к себе. Его бледная рука несмело потянулась к моей щеке и вскоре прильнула к ней, раскаляя кожу до кровавого ожога. — Мы должны стараться вдвоём, понимаешь? — прошептал Уэй, отстраняясь ладонью от истязающего жара. — Сегодня ты начал пить таблетки, а значит — через пару недель полегчает. Тебе нужно включать критическое мышление, Фрэнки. Нужно научиться отличать реальность объективную от той, которую ты создал сам. Пора ставить свои мысли и догадки под вопрос. Твоё восприятие искажено: как других, так и себя… своего отражения. Попробуй довериться мне, и тебе начнёт становиться лучше, — на одном дыхание проговорил он, снова впиваясь глазами в моё мокрое от слёз лицо и пытаясь разглядеть в их отражении моё сожаление, мою привязанность, а после шепотом добавил: — Разве я подводил тебя когда-то? Мой ангел меня всегда оберегал, а я в благодарность лишил его исполинских крыльев, оставив шрамы на лопатках остриём разделочного ножа. Он боролся за меня до конца, пока мои тягостные мысли проклёвывали мозги, заев и налажено вторя об одном: — Как думаешь, моя кожа достаточно прилегает к костям? — Более чем, — провел он пальцами по моим наточенным рёбрам, торчащим под кофтой, заставляя кости трепетать. — Иногда я хочу, но так боюсь прижать тебя к себе, вдруг в руках останутся одни осколки. — Не бойся, — выдохнул я, и сердце в груди забарабанило по окружающему его тончайшему слою тела, моля выпустить наружу от ужаса перед объятием и невыносимого его предвкушения. Уголки губ Джерарда еле заметно дрогнули, и он, улыбнувшись взамен глазами, смахнул слёзы с моих нижних век. Его руки плавно скользнули по моей талии и плечам, дотрагиваясь до тела бережно и нежно, а его грудь соприкоснулась с моей. Я чувствовал всё в тот момент: горечь царь-транка на языке, течение глюкозы по венам, горчичную повязку на глазах и собачью преданность Джерарда. Я слышал всё в тот момент: свист отцовских прутьев, щелчки барабана в русской рулетке, шорох тайной записки и скрежет сердца Уэя в унисон с моим. Тик-так. Тик-так. — Я никогда не сделаю тебе зла, уж поверь, — прошептал он, обжигая мой слух и стискивая крепче моё обмякшее тело сильными руками. Я бы мечтал провести жизнь в объятиях своего убийцы, но Джерард сдался и расслабил хватку первым. Его руки задержались на моей талии и хрупких плечах на долю секунды дольше, чем требовала врачебная этика. Я с ужасом почувствовал, как тепло его тела постепенно исчезает, уступая место прохладе ночного воздуха, как его сердце сбивается с ритма моего. — Пойдём, у нас много работы, — улыбнулся он такой недоступной для меня беспечностью, словно между нами не произошло ничего интимного. — Викинги строили корабли, чтобы отправлять своих погибших в Валгаллу. — Рай воинов, — кивнул я, плетясь за мозгоправом к импровизационному месту для костра, спонтанно выдуманному прошлыми посетителями этого зачарованного места. Силуэт Джерарда казался ещё изящнее после объятия, и фантомные прикосновения его рук по-прежнему преследовали меня, кружась по прозрачной коже. — Рыбки там будут каждый день сражаться, умирать и снова воскресать, чтобы веселиться, пить мёд и есть водоросли в преддверии последней битвы. — Не думаю, что гуппи окажутся полезны викингам в этом бою, — хмыкнул я, наблюдая, как Уэй складывает в домик косые ветки, оставшиеся у пепелища костра. — Я всего лишь исполняю просьбу твоего друга Томаса, — пожал плечами он, заталкивая сухие листья в каркас деревянного шалаша. — Я думал, он и твой друг, — не скрывая раздражения, я припомнил Джерарду их с Томасам тайны. — Ревнуешь? — мой ангел радостно обнажил клыки, словно побеждая жертву в её последней, уже предрешённой игре. Убивая меня, он был прекрасен. — Ревнуешь… — Отвали, — злобно процедил я. Эти девичьи ресницы хлопали так привлекательно, что манили опалить их, а прах развеять над жидкой бездной озера. — Собери ветки для корабля, будь другом, — поднёс зажигалку к листьям Джерард. — Это твои руки по локоть в их холодной крови. Ещё на групповом собрании сочувствующих я разглядел в этих болотных глазах, что их хозяин понял, что именно я убийца рыбок-гуппи. Я — серийный клофелинщик*, фантазирующий о справедливом возмездии и насильственной доброте. Пускай этот преступник осудит меня по всей строгости, когда отметины папиных розог как раз зажили до грубой корки. Но Джерард Уэй не стал меня осуждать. Окутанный хрипящими кронами, я разгуливал по прилеску, выискивая ветки для гробика, что направит малышек-гуппи по воде в их последний путь. Фонарик телефона выхватывал из темноты кучи гниющей хвои, искривлённых прутьев и ветвей, которые с треском разлетались залпами щепок, когда я ломал слишком длинные через колено. Каждая поднятая ветка отсчитывала мои попытки украдкой оглянуться на Джерарда, беззаботно сидящего на бревне у костра. Его силуэт мерцал в зыбком свете пламени, будто мираж. Но мне казалось, пока Джерард оставался в поле зрения, он не мог исчезнуть, растворившись в бесконечном горизонте из водной глади и отражения дрожащих звёзд. — Сюда, — Джерард коротко кивнул вперёд, отбрасывая сигарету на растерзание пламени, и я высыпал ветки в кучу, где они загремели своими хрупкими костями. — Я нарвал тебе букет, красавица, — захлопал наглыми лживыми глазками Уэй и протянул синие колокольчики, взволнованно озирающиеся бутонами по сторонам. — Когда ты успел? — нервно выдохнул я, чувствуя, как паника мутит мой больной рассудок. — Пока ты за мной не подглядывал, — усмехнулся Джерард. — Какое свидание без цветов? Я несмело принял колокольчики в руки, казавшиеся чужими. Упругие стебли в ладони трепетали, пытаясь вцепиться зубами и устроить мятежный побег. — Они тревожные, — потерянно промолвил я взамен благодарности на этот нежный жест. — Как ты, — мой нежный рыцарь кивнул, закуривая вновь. — Говорят, их звон на ветру — это предвестник чего-то нового. Я услышал его, но захотел, чтобы эти перемены коснулись нас обоих. «Шут не испугается бросить всё и начать с чистого лица. И всё без плана, сплошная импровизация». — вспомнился мне светловолосый красавец, шагающий к краю обрыва на картинке таро. Я бережно обернул медицинские бинты из рюкзака Джерарда вокруг среза колокольчиков и пропитал их озёрной водой, давая малышкам утолить жажду. Цветы жадно впитывали влагу, словно осознание скорой и неминуемое погибели ещё не поселилось в их наивных душах. Тем временем Уэй смастерил каркас погребальной ладьи из туго связанных веточек-реек, и мне оставалось подогнать импровизированную мачту между прутьями в носовой части палубы. — Украл одну из наволочек из дурдома, — хвастливо протянул Джерард, демонстрируя трофей. Изношенный хлопок податливо захрустел, осыпаясь текстильной пылью, пока Уэй тянул его по шву в разные стороны. — Ты будто вышел с Runway Project, — усмехнулся я, оглядывая кутюрье-самозванца. — Эта сучка Амбер так меня выбесила, — выплюнул Джерард, пока я выудил сигарету из его пачки и подкурил, прожигая ей две дырки в парусе для крепления. — Она явно хочет, чтобы у меня были проблемы. — Я тоже её ненавижу, — скривился я от одного воспоминания тощей задницы и измождённой разнеженной морды своей конкурентки по худобе. — Ты не о том думаешь, придурок, — прочитал мои мысли Джерард, вываливая россыпью из коробки дохлых малышей-гуппи. — Пойдём! Тебе честь поджигать, — кивнул он в сторону мрачного озера, переливающегося искрами созвездий. Корабль мёртвых опустился на воду, шампанское о борт — и я торжественно предал огню развевающийся на ветру парус, осветивший наши лица. Озеро взглянуло на нас осуждающе, и я приласкал его рукой, отталкивая корабль вперёд. — Такой ты нещедрый, Фрэнки! — толкнул меня в плечо Джерард, и я от неожиданности пошатнулся, чуть не рухнув в воду, — Они отчалили в мир иной, а ты им даже цветочка не положил. — Я не собираюсь делить твой подарок с дохлыми рыбами, — пробурчал я, наблюдая, как поглощённая пламенем палуба погребальной ладьи с протяжным стоном треснула, и выжившие сырые обломки разбежались по чёрной глади. Гневный ветер нёс клочки пепла по берегу, цепляя их за усопшую траву и сырые булыжники, оставляя следы нашего глупого ритуала.

***

Синий колокольчик в волосах Джерарда тонко звенел всякий раз, как порыв ветра вонзался в ангельские чёрные пряди, спутывая и переплетая их между собой. Джерарду Уэю было 21, и он не походил на других мозгоправов. Он лечил меня одним наглым взглядом и заставлял забыть, что я пришёл не за поддержкой, а за красками, что не выпускаются без рецепта. Жаркое пламя костра буйными всплесками так точно вырисовывало в ночном воздухе все наши с ангелом встречи. Мои слёзы капали водкой-мартини на вечеринке Оливии, голодные ночи осыпались песком в кроссовках на пляже Оак Стрит, родительские требования переписывались в тайные записки, а осторожность и недоверие раскрылись бутонами колокольчиков. — Я не хочу возвращаться домой. Я не хочу делать капельницы в больнице, — качал я головой, желая предначертанным переменам свершиться немедленно. — Теперь мы хотя бы будем свободней, — вздохнул Джерард, не различая «меня» и «нас». Джерарду Уэю было 21, и со своей работой он ни черта не справлялся. Мозгоправ заболтал мамочку и папочку о значимости наших свиданий для успешного лечения, и они, как и я, верили каждому его слову. Они отсыпали деньжат, чтобы мне было выделено элитарное право выезжать из больницы с Джерардом. Мамуля с папулей очень волновались, что я позабуду своих дрянных друзей, поэтому скоро мне предстояло наведаться к гламурным тварям с визитом и врать, врать, врать о моём новом месте заточения. Джерард, не обращая внимания на меня, внезапно потянул за края худи, снимая его и оголяя белоснежную на фоне лесного мрака грудь. Я безучастно и непонимающе следил, как он, встав с камня, принялся расстёгивать ширинку брюк, и его взгляд и мысли были утеряны где-то вдалеке. — Что ты делаешь? — вскинул бровью я, невольно оглядывая его изящные линии. — Иду купаться, — ответил он и направился к краю жидкой бездны, подмигивающей нам разгневанными глазами-звёздами. Я растерянно наблюдал за удаляющимся ангельским силуэтом, пока он не обернулся на меня и, улыбаясь, махнул рукой, подзывая, а после, сбросив бельё, шагнул прямо в, должно быть, ледяную бездну октябрьского иллинойского озера. Пускай я и не знал, где нахожусь и что будет завтра, но этой ночью мне хотелось бежать, бежать, бежать навстречу Джерарду и беспричинному счастью, которое охватывало меня, когда я находился рядом. __________________________________________ *Клофелинщик — преступник, использующий клофелин для усыпления своих жертв