Гавань для моей души

Лололошка сидел, опираясь спиной на огромный и здоровый дуб, наблюдая за Эграсселем. Эльф рассказывал об очередном эксперименте с искрой и кровью матери, убеждённо проводя какие-то параллели, которых раньше почему-то не видел. Его руки невесомо выписывали в воздухе детали, предположения, что-то из его записей, какие-либо созданные механизмы. Лёгкий, чарующий и бархатистый голос впитывался не только в голову Лололошки, вытесняя другие какие-либо звуки, но и плел свои сети прямиком в сердце, в душе. Прохладный ветерок трепал белоснежные волосы, а летнее солнце заставляло мило жмуриться Эграссу. Ло внимательно следил за сменявшимся одна за другой эмоциями эльфа, ловя малейшие изменение в уголках губ или в движениях бровей на лбу, чтобы запечатать эти воображаемые снимки в своём сознании. Поставить их на полку «любимое», а затем пересматривать часами, когда он будет ощущать себя слабым, когда будет не хватать, но возвращаться ещё не вариант, когда кошмары станут сильнее. Лололошка привычно потерял нить разговора, не пытаясь выловить хотя бы парочку слов-маркеров, которые помогли хотя бы сделать вид того, что он внимательно слушал, а не пялился любовался чужой внешностью. Листья отбрасывали приличную тень, заставляющую несильно беспокоится о шальных лучах солнца, которые, конечно, всё равно заглядывали к ним, чтобы стать такими же сосредоточенными слушателями. Пальцы зарывались в длинные травинки, желая поиграть с блондинистыми локонами эльфа. — Лололошка! — вдруг лицо Эграсселя скосила гримаса гнева. Брови недовольно нахмурились, съехав вниз по лбу чуть ли не в одну линию, а глаза свернули опасными и таким непривычным блеском раздражение. Чужой голос мгновенно растерял всю лёгкость, непринуждённость и волшебные чары, вынуждая поперхнуться казалось бы дружелюбным воздухом. — Это твоя вина. Холодный голос превратился в длинные и острые иголки, которые сразу же впились в сердце, заставляя вытекать кровь где-то внутри, в районе груди. — Твоя вина. Ты должен был тогда умереть, — продолжил незнакомый и противный голос Эграсселя, но это был не он, не мог быть им. Злой ветер ударил в лицо, заставив зажмуриться и обратить внимание на отсутствие солнце. Лицо эльфа накрыла тень. Лололошка до боли в пальцах вцепился в траву, вырывая почву и заталкивая её себе под ногти, все слова застревали в горле, пытаясь безуспешно выйти наружу. — Эграсса... — Ты был обязан спасти её. Твоя вина, твоя! — чёрствый голос шаг за шагом переходил на крик, а лицо его лучшего друга пошло трещинами, словно разбитая фарфоровая статуэтка, один осколок за другим с громким звоном опадали на землю. Родные глаза закатились, наполняясь чернотой, а рот украсила самая кривая и кровожадная улыбка, которую он знал, чтобы мгновенно наполниться той же странной жидкостью, что и глаза. — Я не виноват, не виноват, не виноват! — отчаянно залепетал Лололошка, ощущая как в животе что-то скрутилось тугим узлом, пока по шее поползли костлявые руки. Они сдавили горло, а другая точно такая же пара заблокировала доступ к кислороду в районе ребер. Он задыхался, кашлял, пытался кричать, но всё безуспешно. Его попытки — жалкие потуги преступника, отрицающего собственную вину. Белые точки плясали перед глазами, пока Эграссель рассыпался на такие мелкие кусочки, что они с лёгкостью терялись в траве, легче будет найти иголку в стоге сена, чем хоть что-то живое от него. Темная материя покрыла траву, распространяясь с завидной скоростью и потянувшись к Лололошке, который бил руками землю. Отпусти, отпусти меня! Горло сжалось сильнее, а другая пара рук с неприятным хрустом сломала ребра, вынуждая кричать, однако ничего кроме умирающего и сиплого хрипа из его горла не вышло. Слово «вина», выведенное кровью погибших из-за него людей и существ, заполнило обзор вслед за белыми точками. Он был достоин более жёсткой смерти чем это. Виноват, Лололошка, виноват. Его глупые решения, опрометчивые поступки, идиотские предложения, которые звучали для всех слишком убедительно, настойчивость в своих решениях— всё это губило любого. Погубило его знакомых и друзей, семью, Эграссе... — Лололошка, друг мой, очнись! — ласковый знакомый голос доносился, словно из под толщи воды, ощущаясь скользким чувством на коже. Холодные ручища медленно отпускали его, но фантомная боль точечно ударила то тут, то там. — Это всё кошмар, плохой сон, фантазия в твоей голове, — мягкие уговоры звали к себе, вынуждали поверить и остаться в голове как истина в последней инстанции. Вдруг безразмерный поток кислорода жадно наполнил лёгкие, однако его оказалось слишком много, и Ло вынужденно закашлялся, сгибая пополам, словно пытался выкинуть лишние, чего, конечно же, сделать не представлялось возможным. Теплая рука опустилась на шею, чтобы медленно пройтись вниз по спине, стирая фантомные ощущения незнакомых прикосновений, став в миг такими нереальными и абсурдными по сравнению с действительными прикосновениями, не причинявшими не боли, не холода, не панического страха по всему телу — ничего. Это спокойствие, стойкая опора настоящего и существующего. — Всё хорошо, Лололошка, — оповестил его заботливый голос, совсем из сказки, наполненный доверху магией и безграничным доверием. — Куда ночь туда и сон. Кошмары – это твои утренние переживания, которым рано или поздно пришлось бы принять другую форму. Случается, со всеми бывает. Ло открыл глаза, тщетно пытаясь привыкнуть к полумраку комнаты. Он узнал этот голос, не мог не узнать. В тенях угадывались знакомые черты лица, глаз не разглядеть и впринцепе выражение каких-либо эмоций, но Лололошка знал, что эльф улыбался, мягко и спокойно, как только он умел и никто другой. Он не рассыпался, словно неудачно брошенная фигурка из хрупкого материала. Всё осталось как было, целый и невредимый. — Ты ненастоящий, — убедительно оповестил Ло, двигаясь по кровати вправо. — Я был в другом мире. Эграссель тихо рассмеялся, притягивая парня обратно под свой бок, чтобы обжечь ухо мягкими словами: — Это, кстати, подтверждение моих наблюдений насчёт твоей частой пропажи в собственных грёзах и возможных переживаниях, — Лололошка не понимающе нахмурился, скептически проводя кончиками пальцев по чужим локонам, мягкие, а на запах такие сладкие, как и всегда. — Тебе стоило помнить, дорогой, что я уже вполне подтвердил свою теорию о том, что Искра оберегает её обладателя, — Эграссель осторожно обхватил свободной рукой щеку, стирая не пойми откуда взявшие слезы. Лололошка редко плакал, практически никогда, потому что не было момента когда можно, когда вовремя, когда стоит это сделать, даже на похоронах казалось неуместным, ведь чужая смерть сводилось к его безрассудным поступкам, которые часто к этому проводили. Над ним будто повесили венец неудачи, который действовал непосредственно на его окружение, хотя лучше бы наоборот. — То есть ты сильно перепугался из-за своего кошмара, что твой мозг, разумеется, принял за чистую монету, а твоя Искра решила тебя спасти, — Эграссель наклонился вперёд настолько близко, что Лололошка мог всё же различить эту знакомую улыбку, лёгкое движение губ. — Из чего следует, что моя комната и впринцепе весь Архей для тебя является самым безопасным местом, в которое стоит вернуться в первую очередь. Я польщён этим открытием. Или потому что мне приснился в кошмар с тобой, но эта версия звучит как-то...приятнее, что ли? — Водички? — ласково спросил Эграссель, оставляя поцелуй на лбу любимого. Ло устало кивнул. Это звучало как очень хорошая, а главное безопасная и лёгкая в исполнении идея. Никакая мелочь не могла пойти не так. Эграсса невесомо провел рукой по волосам, словно без слов, призывая его успокоиться и немного подождать. Лололошка устало потёр глаза, отмечая, что очки всё же остались при нем, поэтому сразу же переложил их на тумбочку. Удивительно, что все прошлые миры и его приключения не складывались так. Только в этот раз случилось что-то слишком непредвиденное. Чёрт бы их всех побрал, Лололошка не планировал втягивать себя в такую масштабную и, скажем прямо, отвратительно-печальную историю. В смысле, с самого начала всё шло к этому, одна смерть за другой. И он держался стойко, как настоящий воин, которым его определенно считали многие вокруг, но не он сам. И вроде речь хорошую сказал на похоронах, не запинаясь и не заплакав от отчаянья. Не в первый, не в последний раз. Однако стоило появиться той щекотливой и, может быть не самой печальной, истории про семью. Как Ло посыпался, словно постройка из песка, что делают малыши на детских площадках, стоило сделать всего одно неосторожное движение и останутся одни песчинки. Вся его смелость и уверенность вытекли, как вода из бутылки с дыркой в пластике. Лололошка пытался самостоятельно уснуть, на второй день он понял, что дело – дерьмо и сдался. Снотворное помогло на два дня, а потом проглатывалось абсолютно в пустую. Он заварил чай с специальными местными травками, которые ему продали как самые помогающие от бессонницы, что он впринцепе мог здесь отыскать. Не помогло. Лололошка, скрепя сердцем, отдал накопления на какую-то местную знахарку, которая, конечно же, оказалась лгуньей той ещё, что пыталась вытянуть из него по больше денег. Всеми правдами и неправдами пытался поспать хотя бы часика три-четыре, но больше двух не выходило. Сегодня Лололошка последовал всем местным народным способам: повесил какую-то шнягу из ниток, что, точно-точно, отгоняла все кошмары; выпил чая с травами и без, посмотрел на упаковку снотворного, чтобы выкинуть её через минуту, потому что у него имелся неприятный опыт в их использовании, из-за которого Эграссель чуть ли не на домашний арест его посадил, следя за нормой сна. Да, почти в кому попал, да парочка обмороков, но не настолько же радикально стоило действовать, правда? На всякий случай помолился тем богам, которые напрямую отвечали за сон и всё им связанное, и тем, что вообще к этому даже отдаленно отношения не имели, но мало ли помогут чем смогут, может повышение получили какое-то, что давало им право выгнать его кошмары любыми из возможных и нет способов. Ло вздохнул, но, конечно же, ничто из этого его не уберегло. В этот раз у кошмара хотя бы сценарий поменялся, к нему не пришли призраки из прошлого, а настоящий образ, который был недоволен совершенными им поступками долгие тысячелетия назад. — У некоторых народов существует приметы, что после кошмаров происходит что-то хорошее, потому что всё отрицательное формально уже случилось, — заявил Эграссель, передавая стакан с водой, бархатистый голос вновь вырвал его из дум, вынудив сосредоточиться только на самом себе. Лололошка тихо поблагодарил, осушая стакан одним глотком наполовину. — Чтобы подтвердить это поверье нам стоит завтра прогуляться. — Это звучит как утверждение, а не вопрос. — Потому что оно им и является, отказы не принимаются, — эльф усмехнулся, принимая пустой стакан в руки, чтобы его отложить. — Ты слишком плохого мнения обо мне, — заметил между делом Лололошка, укладываясь на кровать рядом с Эграсселем, чужие теплые руки обвели его талию, заключая в крепкие объятья. — Я от такого не отказываюсь. — Знаю, золотце, знаю. Спокойной ночи. — Спокойно ночи, Эграсса. Ло умиротворенно прикрыл глаза, ощущая парочку лёгких поцелуев в районе шеи, согревающие кожу. Их конечности переплелись в единое целое. Чужие ладони на груди, дыхание в шею, подтверждающие реальность происходящего, его спина прижатая к груди, ноги соединённые вместе и эльфийские длинные пальцы мягко гладили его с вечными мозолями и в частый бинтах из-за мелкий травм и впринцепе общего удобства в рукопашном бою. Эграссель являлся не просто синоним слова «любовь», а гаванью для его души, в которую хотелось возвращаться каждой частички его тела, даже той которой он всё ещё в полной мере не владел. Аура безопасности окутала, согревая теплее любого пухового одеяла, которой можно было найти во всем Архее или за его пределами. Лёгкий ветерок пробирался в комнату, играясь с занавесками и страницами открытой книги на столе. Лунный свет озарил наконец комнату, помогая Лололошке в миллионный раз рассмотреть знакомые черты лица от четкой линии подбородка вверх по мягким губам до гладко лба с двумя тонкими бровями, что красноречиво указывали на любые эмоции на лице и внутренних чувствах обладателя. Эграссель — гавань для души Лололошки, которую он будет защищать и сохранить в первозданном и любом виде. Куда он будет возвращаться в моменты, когда захочет побыть слабым, потому что это не стыдно, ведь каждый не просто имел на это право, а был вынужден периодически признавать эту сторону в себе, чтобы спокойно существовать. Любимый человек рядом непременно сохранял сон, отпугивая любые кошмары, жуткие и отвратительные. Эграссель становился самым главным сторожем его снов. И Лололошка не секунду не сомневался, что проснётся утром не от панического страха, сковывающего движения ледяным холодом, а от нежных поцелуев в щеки и бархатистого голоса, который будет уговаривать проснуться, потому что готовый завтрак давно ждёт его присутствия.