Grand Pas

Песня к главе: Top-Display! - Пустой

Марат Цепакин. Пластиковая папка формата А4, брошенная на винтажный круглый столик, выбивалась из общего уюта и гармонии кофейни своей офисной безликостью. В офисе Максим эту папку и позаимствовал: три с лишним месяца назад, в самом начале весны, когда понял, что информации из Гугла накопилось слишком много и пришло время упорядочить ее, подшив, точно материалы полицейского дела. Максим собирал сведения о Марате везде, где мог. К самым первым статьям, которые он читал в интернете еще до знакомства с Артемом, постепенно добавлялись показания свидетелей, вернее одного свидетеля, а еще вернее — возможной жертвы. Максим старался отмечать все, что Артем говорит о Цепакине, и считывать все его интонации, эмоции и даже язык тела. Он искал подтверждения своих подозрений, искал хоть какие-то улики, которые сможет предъявить Артему в качестве повода его спасать. Не то чтобы он сильно продвинулся. Картинка по-прежнему оставалась разрозненной. Фактов не хватало, и фрагменты паззла собирались так, что Максим всегда оказывался параноиком. Но он не отступал. Он знал, что дело там нечисто, и должен был докопаться до правды ради Артема. Он редко бывал хоть в чем-то уверен так же, как в гнилой подноготной Марата Цепакина, и сдаваться не собирался. Прошло уже несколько дней после караоке, но Максим до сих пор не опомнился. Той ночью они провалились в параллельную реальность, вывернутую наизнанку и вспоротую по швам. Максиму даже хотелось вернуться в караоке и еще раз выйти оттуда, только уже не в зазеркалье, а в нормальный прошлый мир, где Василь не сорвал голос и не потерял работу и где на противоположной стороне дороги не стоит зловещий «Эскалейд». Максим отгонял мысли о том, что, никого к себе не подпуская, Артем остался с Цепакиным один на один. Он сразу сел к нему в машину. Молча, покорно, ни с кем не попрощавшись, — самый прилежный мальчик на свете. Он боится его. Так боится, что бросить друзей и любимого легче, чем столкнуться с его гневом. Почему он его боится? Что он знает? Что он видел? Размышлять об этом трезво, прикинувшись детективом, у Максима не получалось. После караоке он ни разу толком не спал. Постель в его квартире стала студеным болотом, в котором он увязал каждую ночь в ожидании, когда зловонный ил наконец просядет и заберет его вместе со всеми психозами и криминальными теориями. Насколько похоже на совпадение появление Цепакина и желание Артема углубиться в постановку балета? Для Максима здесь не было ни намека на совпадение. Погруженность в работу и отсутствие свободного времени — банальные предлоги, чтобы избегать встреч. Артем признавался по телефону, что боится раскрывать их отношения Марату. Да, почти все до какого-то момента прячут партнера от близких, но почти никто не ведет себя при этом, как Артем. Цепакин запугал его до смерти, и Максима бросало в дрожь от бешенства, что эта сволочь может беспрепятственно приближаться к его Тёме. В переписке и телефонных разговорах Максим старался казаться спокойным и понимающим, но временами паника достигала таких масштабов, что он едва успевал пресечь импульсивные порывы вроде наорать на Артема благим матом и вытребовать адрес квартиры на Крестовском острове или приехать к служебному входу Театра русского балета и уволочь Артема за шкирку в Девяткино. Такие радикальные поступки, может, и освободили бы Тёму, но явно в ущерб собственным отношениям с ним. Максим знал, что Артем по нему скучает и хочет увидеться так же сильно, как он сам. Это подтверждали и нежности в переписке, и безысходный тон его голоса, и стыдливая робость при каждом отказе. Даже на расстоянии Максим чувствовал, что Тёмка его любит, и, откликаясь, еще отчаянней хотел ему помочь. Однако помня, как болезненно Артем реагирует на любые упоминания Марата, Максим не мог давить и уж тем более кричать или караулить у Театра. От такого напора Артем бы только разозлился, закрылся или отправил Максима в игнор, сославшись на свою долбанную балетную постановку. Поэтому действовать нужно было аккуратно и в обход. — Так, у меня на тебя полчаса и ни одной секундой больше. Маш, свари мне что-нибудь убийственно сладкое, — с этими словами Филипп приземлился на стул напротив Максима. Загудела кофемашина. Бариста Маша, знавшая кофейные капризы чуть ли не всех артистов Театра русского балета, адресовала Филиппу будничный кивок и занялась делом. В отличие от Максима, которому четверть часа назад она лучезарно повествовала обо всех фирменных напитках, с Филиппом можно было не церемониться. ­— Это что? — Филипп ткнул пальцем в офисную папку. Если бы не послеобеденное время, когда в кофейню заглядывали одни студенты да случайно забредшие на Моховую туристы, и то чтобы взять стаканчик навынос, Максим бы не отважился вот так сразу выложить карты на стол. — Спасибо, что смог вырваться, — начал он, нервно потерев друг о друга ладони. Фраза была фатической, просто чтобы настроиться на разговор, но Филипп отреагировал саркастичной усмешкой. — Как там ваши репетиции? Об этом Максим спросил уже не для разогрева, но и не потому, что заинтересовался постановочным процессом с французом Ифре или как его там. Просто Филипп выглядел, как бы точнее выразиться, заебанным. Постоянно надрываясь в Театре, качалке и студии танца, он все равно никогда не казался Максиму настолько измотанным. Его будто насиловали с самого утра. Дерганый, с синюшными мешками под глазами, с наспех прибранной прической, в небрежном трикотажном комбинезоне поверх белой футболки, в рабочих танцевальных кроссовках — он с трудом удерживал перед собой любимую ширму спесивости, которая колыхалась, как при штормовом предупреждении, угрожая рухнуть в любой момент. И это был только пятый день их постановки из четырнадцати. — Все ок, — резюмировал Филипп. — Точно? — Максим скептически свел брови. — Вас там, похоже, здорово дрючат. Филипп цокнул языком и равнодушно отмахнулся: — Как обычно. — Ну… — Максиму очень не хотелось думать, что Артем находится в таком же состоянии. — Слушай, нам нужно за две недели собрать балет на сто пятьдесят минут, а хореографию Ифре ставит с нуля прямо под нас. Это, конечно, очень лестно, но очень медленно, — снизошел до пояснения Филипп. — Я сегодня в Театре с полвосьмого утра. Полвосьмого, Макс! — он облил его ртутным взглядом, проверяя степень остолбенения. — А освобожусь в полночь. Или, может, позже. Я сплю по четыре часа, а когда спит Ифре, я вообще не знаю. По-моему, он не человек. — И ты все еще не хочешь отказаться? — Максим знал, что Филипп бросает балет, поэтому никак не мог взять в толк, зачем он вхолостую участвует в постановке. — Ну ясное дело, не хочу! Это лучший опыт работы, какой у меня был! — Филипп всплеснул руками, глаза у него азартно вспыхнули, и в этот момент он ей-богу стал похож на помешанного. — Я, кстати, не шутил про полчаса. У меня закончится перерыв, и ты меня тут не увидишь. Ты приехал обсудить, как у меня дела, или перейдем наконец к сути? Раздражение булькнуло в горле, но ответить Максим не успел: бариста Маша вынесла из-за стойки высокий стакан и поставила его перед Филиппом, объявив: «Капуч горячий, как ты любишь». Пришлось ограничиться тяжким вздохом. Ну ведь он же умеет быть вменяемым. Неужели нельзя обойтись без вот этого вот всего? — Да уж, Фил, не завидую я тебе. Работа тяжелая, сил нужно много, а значит, нужно как следует высыпаться, — с сочувствием прокомментировал Максим. — Может, попробуешь для начала не таскать к себе моего гитариста каждую ночь? Думаю, это поможет. Филипп чуть не поперхнулся кофе, а Максим растянул губы в такой добродушной улыбке, какую только смог изобразить. Сам напросился. — Я так гляжу, ты что-то слишком много знаешь, — не остался в долгу Филипп. — Он тебе наше домашнее видео еще не показывал? — А у вас есть? — Пошел ты, — Филипп лягнул его под столом. Маша настороженно покосилась на них от кофемашины, но Максим успокоил ее легким кивком: «У нас это нормально». Еще с минуту Филипп потягивал кофе через трубочку, бегло строча сообщения на экране айфона, а Максим настраивался на сложный разговор и убеждал себя, что решение подключить Филиппа к делу было правильным. Тянуть дальше не имело смысла, промедление, при котором Максим пытался взять себя в руки, а Филипп втыкал в айфон, начинало выглядеть глупо, так что Максим сделал решающий вдох-выдох, как перед заплывом, и вступил: — Это насчет Артема. Десятки раз прокручивая их диалог в голове в течение мая и середины июня, Максим разыграл, пожалуй, все варианты развития событий. Он ничего не знал об отношении Филиппа к Марату, о его осведомленности по поводу опекунства Цепакина над Артемом, равно как и о том, чему Филипп сам был свидетелем, поэтому к любой его реакции отнесся бы с пониманием. Вдруг Филипп тоже что-то скрывает? Вдруг он стал таким агрессивным и циничным из-за Цепакина? Артем и Филипп очень близки. Что если их связала общая тайна? В своих рассуждениях Максим забирался довольно далеко. Но Филипп, разумеется, сумел его удивить. — Я не хочу про Артема, — отсек он, продолжая на айфоне диалог с контактом «Базиль». — В смы… ­— Максим выпал в осадок. — В смысле? Вы что, поссорились? Артем о таком не заикался. Будь у него проблемы с лучшим другом, Максим бы узнал первым. Разве нет?.. — Однажды человек решает, что для него важнее: карьера или семья. Артем свой выбор сделал, — высокопарно изрек Филипп. — Ты еще что-то хотел? — здесь он наконец оторвался от болтовни с Василем и обратил к Максиму зашторенный безразличием взгляд. — Или я пойду? — Так, погоди, — Максим стряхнул всю эту мишуру. — О чем ты? Какой выбор? В этот момент над Филиппом мигнула лампочка озарения. Он отодвинул в сторону айфон, издевательски медленно скрестил руки на груди и с язвительной усмешкой откинулся на спинку стула: — Что, он и тебя кинул, да? Поэтому ты здесь? — Я здесь, потому что… да блять, — залпом выпалил Максим. Его тщательно выстроенные подводки и монологи смешались, как мусор на свалке. — Он съехал на Крестовский, ничего не объяснил и отказывается от встреч. Говорит, что должен сосредоточиться на постановке, как… — Как спортсмен перед Олимпиадой, — закончил Филипп, добавив в ответ на потрясенный взгляд Максима: — Мне он сказал ту же херню. — То есть он не предупреждал тебя, что съедет? — подался навстречу Максим. — Нет. — И не было никаких предпосылок? Он не упоминал, что хочет побыть один перед работой с французским хореографом? Филипп мотнул головой. — Но это же не первая постановка в его жизни, так? — не отступал Максим. — Он же раньше нормально реагировал? — Это Леон Ифре, — пожал плечами Филипп. Для него столь исчерпывающий аргумент не нуждался в пояснениях. Максим задумчиво пожевал нижнюю губу. — То есть ты думаешь... — снова начал он. — Ты думаешь, что он так резко изолировался, просто потому что хочет углубиться в работу? И это реально единственная причина? — Я думаю, что он мудак, — срикошетил Филипп. Окей, тему обиды он раскрыл. Можно двигаться дальше. — Мы танцуем две главные мужские партии. У нас куча совместных сцен. Леон Ифре ставит хореографию под нас. Разве это не исторический момент? Тем более что это мои последние репетиции и мы никогда не танцевали вот так вместе, — глаза у Филиппа замерцали и тут же болезненно потускнели. — Вместо того, чтобы отметить со мной получение ролей, просто посидеть недолго дома, выпить по ноль-пять, он поехал на Крестовский, чтобы выспаться. Выспаться, — продавил голосом Филипп. Максим кивнул в знак поддержки, видя, что именно этот поступок задел Филиппа сильнее всего, однако все-таки рискнул спросить: — И ты больше никуда его не звал? — Да пошел он нахер! — в сердцах воскликнул Филипп. — А на репетициях вы хотя бы общаетесь? — Только по делу, — отрезал Филипп, всем видом давая понять, что разговор окончен. Максим не знал, что и думать. С одной стороны, версия Филиппа звучала убедительно, как ни грустно было это признавать. Есть такой философский принцип, бритва Оккама. Суть его в том, что из всех возможных вариантов объяснения события верным окажется самый простой. Зачем искать подвохи и приплетать влияние Марата, когда отгадка лежит на поверхности? Всем известно, как сильно Артем дорожит карьерой танцовщика. Он с самой зимы танцует травмированный, даже хотя ночами стонет от боли. Ради балета он многим готов пожертвовать. Почему бы не друзьями и не любимым? Но с другой стороны, верить Филиппу Максим не хотел. Не хотел и все. Может быть, разум ему затмевала любовь. Может быть, он знал Артема не так хорошо, как Филипп. Может быть, он банально отрицал, что Артем его «кинул». Он не признавал сейчас справедливость бритвы Оккама. За день послать всех к чертям ради карьеры способен только бессердечный человек. Тёма уж точно не такой. В Филиппе говорила обида, и от этого Максиму было горько. Выходит, что Тёмка остался один-одинешенек. Даже лучший друг перестал с ним общаться, дуется, фыркает и обзывает мудаком. Вот почему Тёма всегда на связи, ищет поводы как можно дольше не прощаться и доброй ночи желает с неохотой, словно недовольный, что людям требуется сон. Он не просто скучает. Он совсем один. Один на один с Цепакиным. — Имя Марат Цепакин тебе о чем-нибудь говорит? — наконец добрался до цели рандеву Максим, опуская взгляд на офисную папку. Филипп тоже скосил к ней глаза. Перемена темы была ему непонятна. — Конечно говорит, — плохо скрывая недоумение, пробурчал Филипп. — Это дядя Артема. Ну, не родной дядя. Мы так его зовем, потому что он его воспитал. На самом деле Марат друг его отца. У них совместный бизнес. — Расскажи мне о Марате, — едва справляясь с адреналином, из-за которого голос скакал и срывался, Максим не мог строить длинные фразы. — Это тебя после караоке переклинило? — Филипп пытался разобраться в причинах спонтанного интереса. — Артем ничего тебе о нем не говорил? Максим качнул головой. — Ну… — призадумался Филипп. Максим отметил, что он не напрягся, не занервничал, не начал ерзать по стулу или отводить глаза. Он вообще никак не изменился. Имя Цепакина не вызвало в нем эмоций. Либо он тщательно их скрывал. Куда лучше Артема. — Марат появляется как-то периодами, — наконец заговорил Филипп. — Сначала видишь его чуть ли не каждый день в течение месяца или двух, а потом он так же на месяц пропадает. Он часто ездит в Штаты по работе, у них с Тёмкиным отцом что-то очень муторное и серьезное. Какие-то инвестиции. Честно, в душе не ебу, — Филипп изможденно вздохнул, и на этом его показания кончились. — Ты часто общаешься с Маратом? — Максим старался избежать полицейского допроса, но тревога у него зашкаливала сверх всяких пределов, так что он даже тряс под столом ногой. Филипп, к счастью, ничего не замечал, а вот бариста Маша продолжала поглядывать на их столик, явно догадавшись, что диалог там происходит необычный. — Слушай, Макс, — немного сориентировавшись в ситуации, Филипп решил взять вожжи. — Я понимаю, что на первый взгляд Марат выглядит зловеще и ты у караоке отложил пару кирпичиков… — Завали, — закатил глаза Максим. — …но я тебе даю стопроцентную гарантию, — проигнорировал вставку Филипп, — что он классный мужик. Я его знаю почти десять лет, ровно столько же, сколько Тёмку. И это человек, который, по сути, воспитал чужого сына, пока родителям было посрать, уж извини за прямоту. — Удивительно, что ты знаешь слово «извини», — ввернул колкость Максим, далеко не обрадованный позицией Филиппа. — Марат был на всех детских Тёмкиных спектаклях, лично знал всех его педагогов, помогал Академии финансово, а сейчас фактически содержит Театр русского балета. — Чего?! — ошалел Максим. Филипп с перепугу аж вздрогнул. И выругался, конечно. — Все в порядке? — пискнула Маша от стойки, на всякий случай прибавив музыку, словно она загородила бы их, как ширма, зайди в кофейню обычные гости. — Да, все ок, — Филипп сделал выразительный глоток капучино, восстанавливая душевное равновесие после пережитого шока. — Ты больной ублюдок, Макс. — Что значит Цепакин содержит Театр?! ­— Максим и сам не понимал, отчего эта новость выбила его из колеи. — Ну ты еще на улицу выйди и разорись, ­— заворчал Филипп. — Он просто помогает. Как меценат. Это особо не афишируют. Я об этом знаю только от Артема. И тебе сейчас говорю как пример того, что он хороший мужик. Он не использует деньги для давления на руководство Театра, для продвижения Артема и все такое прочее. Он так вообще никогда не делал. Хотя, сам понимаешь, мог бы, — Филипп выждал внушительную паузу, чтобы Максим сполна осознал масштабы цепакинского благородства, и снова приложился к стакану с кофе. От гнева и потрясения Максима рвало на части. Да что происходит?! Почему все шиворот-навыворот?! Почему Филипп выгораживает Цепакина и рушит дело, когда должен был — обязан был, черт возьми! — подкрепить подозрения Максима новыми фактами?! Все же ясно как божий день! Максим едва сдерживался, чтобы не долбануть кулаком по столу: «Если Марат такой хороший мужик, какого хрена Артем его боится?!» — Тёма избегает меня, потому что не хочет посвящать Марата в наши отношения. Так он мне объяснил, — кое-как держа себя в руках, проговорил Максим и пару раз глубоко вдохнул, чтобы прогнать красные сполохи перед глазами. — Ну и? — дернул плечом Филипп. — Из всех, кого я знаю, каминг-аут перед семьей сделал только я. — Серьезно?! — внезапное признание заново огрело Максима кувалдой, и он отвлекся от лейтмотива встречи. — Ты рассказал родителям? — Ну да, — с безразличием подтвердил Филипп. — И как они отреагировали? — Хуево. Мы не общаемся полгода. — Твою мать, Фил, — вырвалось у Максима. — Сочувствую. На это Филипп только махнул рукой. Вряд ли ему было плевать. Скорее, наоборот: ему было слишком больно. — Уверен, все наладится, — Максим добавил в голос теплых нот, намекая, что разгадал его истинные чувства и готов поддержать, но Филипп захлопнул приоткрытую на щелочку дверь: — В общем, логично, что Тёма хочет спрятать тебя от Марата, пока он опять куда-нибудь не свалит. Поэтому не психуй, вы с ним вряд ли пересечетесь. А если пересечетесь, все пройдет нормально. Марат только с виду суровый. На самом деле он милый и безобидный. И почему-то мне кажется, он бы понял насчет вас с Артемом. Ну может, не сразу, но понял бы. Он любит Тёмку, он всегда о нем заботился. У них столько бабла, сколько нам с тобой и не снилось, а Тёма при этом вырос неизбалованным. У него только на брендовых шмотках пунктик. А так почти все деньги от отца и Марата он отдает на благотворительность. Ну или дарит друзьям «Крузаки» за пять миллионов на День рождения, — в завершение патетической речи пробурчал в сторону Филипп. — Или покупает парню, с которым едва начал встречаться, ударную установку за сто тысяч, — не удержался от улыбки Максим. — Да это финиш вообще! — Филипп взмахнул руками в потрясающем танцевальном па и пригрозил: — Только попробуй ему не вернуть, альфонс хренов. — Я откладываю в свинью-копилку, — успокоил его Максим. Это почти что соответствовало действительности, только вместо копилки Максим завел специальный банковский счет. — Марат, между прочим, нашел квартиру на Гривцова и сторговался на низкий ценник, — Филипп вспомнил еще один аргумент в поддержку Цепакина. — Хотя не исключено, что он доплачивает какую-то часть аренды, только мы об этом не знаем. — Ну, по твоим рассказам он прям святой, — с сарказмом заметил Максим. — В смысле? — Филипп свел брови. Уважение, которое он испытывал к Марату, просто не укладывалось у Максима в голове. Уж кто-то, а Филипп и на солнце найдет пятна. При этом о Цепакине ни единого дурного слова. «Может, я и правда сочиняю на пустом месте?» — Максим вновь покосился на офисную папку. Нет. Нужно довести этот разговор до конца. — Я собрал кое-какие сведения, — Максим аккуратно пододвинул папку ближе к Филиппу. — Какие еще сведения? — скептически переспросил Филипп. К папке он не притронулся. Он и близко не понимал, что происходит и куда клонит Максим. — Просто посмотри. — Ладно, — Филипп стянул папку со стола так же размашисто, как делал, пожалуй, все в этой жизни, и открыл сразу в середине. Максим затаил дыхание. Он не раз прокручивал этот момент, пытаясь спрогнозировать реакцию Филиппа, но при этом почему-то и не предполагал, что Филипп может относиться к Цепакину положительно. Максим был готов к тому, что грязь в биографии Марата испугает Филиппа, напомнит ему о событиях, в которых лучше не копаться, и воскресит чувства ужаса, беспомощности и потерянности. Максим представлял, как будет успокаивать Филиппа и как в итоге выведет его на откровения. Благосклонность Филиппа к Марату в планы Максима никак не вписывалась. Марат здесь отрицательный герой. Это ведь очевидно. А значит, он априори не может нравиться Филиппу. — Что это за говно? — голос Филиппа просел на тон вниз. — Ты где это взял? Он медленно перелистывал подшитые файлы с распечатками статьей и постов в соцсетях и просматривал их по диагонали, хотя кое-где все же останавливался и сосредоточенно вчитывался, тем самым обнадеживая уже порядком приунывшего Максима. — Это информация из открытых источников, — сообщил Максим. — Гугла, блогов, архивов газет на их же сайтах. — Ты это все за неделю после караоке собрал?! — опешил Филипп, вскинув глаза от папки. — Нет, я… — Максим смущенно поскреб в затылке. — Я узнал о Марате задолго до караоке. Он сразу показался мне подозрительным. И как видишь, не зря. — Пиздец… — выдохнул Филипп. Максим не вполне понял, что он прокомментировал: вскрывшуюся правду или дотошность ее розысков. Филипп тем временем продолжал изучать папку, и с каждой минутой самодовольство осыпалось с его лица, точно штукатурка со здания. — Фил, все нормально? — осторожно обратился к нему Максим. — Вы, кажется, близки. — Мы не близки, — нахмурился Филипп. — Я просто хорошо к нему отношусь. Мы видимся на спектаклях, праздниках или когда он забирает Тёму на машине. Пару раз я бывал у него дома, но мы не то чтобы общались. Мы с Тёмкой сидели в одной комнате, он в другой телек смотрел. Обычная родительская фигня. — Можешь что-нибудь рассказать об их отношениях? — Максим сжимал под столом руки в замок, молясь всем богам, чтобы Филипп не передумал верить папке и не бросился защищать Марата. — В каком плане? — растерялся Филипп. — Как он ведет себя с Артемом? В каком тоне они общаются? Нет ли у них напряженности? — С чего у них должна быть напряженность? — С того, что он не такой хороший мужик, каким хочет казаться, — Максим кивнул на папку. Этот шаг оказался преждевременным. Филипп захлопнул папку и кинул ее на стол: — Ты уверен, что это реальные факты? — Я смотрел только надежные источники. — Это какие, например? Википедию? — Филипп раздраженно скрестил руки на груди. — В инете вечно пишут всякую желтушную херню, ты что, вчера родился? Или тебе было жизненно важно раскопать дерьмо про единственного близкого человека Артема? — Ты его близкий человек, Фил. И я. — Ты понял, о чем я. — Ты тоже понял, о чем я, — гнул свое Максим. — Я знаю, что твое мнение о Марате сложилось, когда ты был подростком, и ты не хочешь менять это мнение и пятнать образ… — Ты чертовски прав, — перебил Филипп. — …но Марат не святоша, — Максим протянул руку к папке и вновь распахнул ее перед Филиппом. Тот стянул губы в проволоку, но глаза на распечатки все-таки опустил. — Эти истории про его похождения с отцом Артема в девяностых, про рэкет, про крышевание Апрашки, про поездки на лимузине по городу с ворами в законе и проститутками — все это ищется запросто, на десятках сайтов, в десятках газет. Там есть фотки, комментарии людей, которые работали в то время на Апрашке, куча других свидетельств. Я нашел это без проблем. Неужели за все годы тебе не приходило в голову просто ввести его имя в поисковике? — Извини, а ты всегда пробиваешь в Гугле семью своих друзей? — съязвил Филипп. Максим смиренно вздохнул. Тут не поспоришь. — Я не знаю Марата лично. Всю информацию о нем я взял из Сети. Может быть, я нагнетаю, — с неохотой признал Максим. — Но появление Марата и отъезд Артема на Крестовский остров кажутся мне подозрительным совпадением. Особенно вот на этом фоне... — Блять, да понял я! — взбесился Филипп. — Хватит уже тыкать в меня своей папкой! — Фил, мне очень нужна твоя помощь, — как можно более открыто обратился к нему Максим, вытаскивая его настоящего из-под груды театральных декораций. — Ты когда-нибудь замечал между ними напряженность? И о чудо: на этот раз Филипп не пасанул вопрос, а примолк, отведя отрешенный взгляд в сторону, словно и впрямь вспоминал, как Марат обращался при нем с Артемом. Наблюдая за его погруженным мыслительным процессом, Максим в очередной раз восхитился, какой же он все-таки фантастически красивый парень. Даже сейчас его усталый, недовольный, не выспавшийся и лохматый профиль — готовый кадр для обложки модного журнала, что-нибудь из фотосессии под названием «Эстетика хаоса». Недаром почти все снимки в телефоне Василя — это снимки с Филиппом. И недаром при его звонках на раздолбанном экране «Хуавея» загорается короткое говорящее имя «Муза». — Слушай, Макс, мне дико трудно об этом думать, — в конце концов сдался Филипп. — Я понятия не имел, чем Марат занимается по жизни, кто он, какое у него прошлое. Я этим всем не интересовался. Мне даже в голову не приходило. Я всегда знал его только как дядю Артема. Я бы и не представил, что он... вот это все. — Я понимаю, — вкрадчивым тоном поддержал его Максим. — Тебе нужно время, чтобы переварить новую информацию и решить, согласен ты с ней или нет. Только по фактам, окей? Я знаю, ты в любом случае захочешь за него заступиться. Артем отказывается говорить со мной о Марате, запрещает мне с ним встретиться, бегает от меня и вечно повторяет, что все нормально. Я волнуюсь, Фил. Я боюсь, что такой человек, как Марат, может быть опасным для Артема. — Господи боже, да неопасный он, Макс, — утомленно вздохнул Филипп. — Что бы он там ни делал в девяностых, я лично своими глазами видел его только с положительной стороны. Он никогда не был злым или жестоким. Никогда не обращался с Тёмой плохо. Никогда не ругал его, не прикрикнул ни разу. Никаких проституток у них в квартире не было. Это же Марат. С чего ты вообще... блин, Макс... — Филипп агрессивно разгреб пятерней волосы. Ему действительно было непросто. — Марат заменил Тёме отца. Как ты вообще додумался его в чем-то подозревать? — Были ситуации, по которым у меня создалось впечатление, что Артем его боится. — У меня такого впечатления и за десять лет не создалось. — Я очень надеюсь, что ты прав, — подытожил Максим. От их разговора Филипп был разбит и подавлен, ничего нового Максим бы сейчас от него не добился, поэтому он закрыл папку, давая понять, что экзекуция кончилась, и потянул к себе, чтобы спрятать обратно в рюкзак. Но Филипп не дал ему этого сделать и, внезапно перехватив папку, сунул под мышку, буркнув: — Полистаю перед сном. Максим хлопнул глазами и застыл, хотя на самом деле чувствовал себя так, будто ракетой взлетел над стулом от ликования. — Только Артему не показывай, ладно? — кое-как поборов желание немедленно записать Филиппа в напарники, попросил Максим. — И не говори, что мы с тобой виделись. — Не скажу, — пообещал Филипп. — Мы же с ним не разговариваем, забыл? Парадные двери Театра русского балета с недавних пор стали запирать, чтобы «не шастали», поэтому после кофейни Максим с Филиппом прогулялись по Моховой до перпендикулярной ей улице Пестеля и попрощались возле памятной арки, ведущей в извилистый лабиринт дворов с центральной жемчужиной: дверью «ТРБ. СЛУЖЕБНЫЙ ВХОД». Возвращаться в офис Максиму не хотелось. Тёмка был совсем рядом, в какой-то сотне метров. Максим знал код домофона на воротах арки и преодолел бы некогда сложный маршрут по дворам с закрытыми глазами. Что такого страшного случится, если он попросит Артема выйти? Просто повидаться на пять минут. Пятиминутный перерыв в его графике же найдется? «Проезжаю мимо театра, пересечемся?» — закинул удочку Максим. Артем откликнулся мгновенно: «Прости, работа в разгаре» — Ну да, ну да… — вздохнул Максим. — То-то ты из телефона не вылазишь. «Могу подождать в машине или во дворе», — на всякий случай попытался он. Судя по тому, в каком бешеном темпе следующие пару минут загоралась и пропадала надпись «Печатает…», Артем весьма обстоятельно подбирал формулировку для отправки Максима в дальние страны. Наконец он прислал: «У меня не получится вырваться( Сейчас общая репетиция, потом сольная, вечером с Альфией. Если ты будешь около театра, я с ума сойду и ничего не смогу учить. Я так сильно хочу тебя увидеть...» Предлагать встретиться вечером было бесполезно, это Максим знал на ура. Филипп после репетиций тащил к себе Василя, даже если время перевалило за полночь. Они хватались за любую свободную минуту, чтобы побыть вдвоем. Максим тоже мог бы забирать Артема из Театра. Даже отвезти его домой и обсудить в машине, как прошел день, было лучше, чем ничего. Ведь в самом начале отношений они зачастую просто доезжали до переулка Гривцова и, посидев в салоне с включенным двигателем, обменивались робкими прощаниями. Каким легким тогда казалось их счастье и каким близким. «Фейстайм на ночь?» ­­— предложил Артем. Переписываться с ним, поддерживая связь и зная, что он в порядке, было здорово. Получать его фотокарточки, щелкнутые мимоходом в коридорах Театра, репетиционном зале или столовой, было еще лучше. От звонков и приглушенного трескучего голоска у Максима сладко ныло в груди. Но это проигрывало тому, чтобы увидеть его перед собой: если не вживую, так хоть на экране. Они общались перед сном, когда Артем уже забирался под одеяло. Рассеянный свет ночника бросал тень на его лицо, обрамляя усталость угольной растушевкой, поэтому Максим старался не отнимать у него много времени, даже если хотелось болтать до утра и даже если Тёма наотрез отказывался прощаться. В основном они обсуждали постановку французского хореографа. Хотя Артем работал на должности солиста и в свои девятнадцать имел внушительный опыт небольших афишных партий типа Шута из «Лебединого озера», заглавные роли ему пока что доверяли осторожно. Как и многие молодые дарования, он постепенно оттачивал сценическое мастерство на «Щелкунчиках», благо под Новый год их было столько, что спектаклей хватало на всех желающих артистов. Партия Ромео, которую Артем учил сейчас под руководством француза, была самой крупной в его карьере, поэтому, конечно, ему не терпелось делиться новостями. В балете Максим разбирался уже лучше, чем никак, например знал, что такое «па-де-де» и чем «па-де-де» отличается от «мизансцены», но рассказы о балете он по-прежнему воспринимал как фоновый шум. Зато эмоции Артема, такие пылкие, кипучие и чистые, какими могут быть лишь в девятнадцать лет, заставляли сердце Максима биться чаще. Он очень ценил возможность послушать монологи Артема о репетициях, всегда поощрял и подбадривал его вопросами, проявлял максимальное внимание и любовался им настолько явно, что Тёмка смущался даже через экран. Максим так гордился своим мальчишкой, так хотел наконец обнять его и стиснуть, чтобы аж хрустнули все его балетные косточки, так завидовал Филиппу, который видит его постоянно… Бестолочь Филипп. Как он мог его бросить? «Считаю каждую минуту до вечера и каждый день до конца постановки», — прислал Артем, а следом отправил три сердечка. Одним у него ни за что не ограничивалось. И даже это Максим в нем любил. «Я скучаю, Тём», — он зашагал от арки обратно на Моховую к припаркованному возле кофейни «Солярису». «И я скучаю, — мигнул уведомлением телефон. — И люблю» Нужно вытаскивать его с долбаного Крестовского острова. В ожидании позывных от Филиппа Максим в ближайшие дни был сам не свой. Собираясь с утра на работу, листая почту на офисном компьютере, обзванивая заказчиков, катаясь по объектам, простаивая в вечерней пробке в Мурино по пути домой — он без конца проверял телефон, зло смахивал в сторону нытье коллег и расстраивался, даже если видел, что сообщение от Артема, а не от Филиппа. Все больше хотелось написать ему первым и сдвинуть дело с мертвой точки, но пока Максим сдерживался, чтобы ненароком не оттолкнуть единственного потенциального союзника. Если Филипп все-таки поверит в причастность Марата к странному поведению Артема, то можно будет взять упрямца в осаду уже с двух сторон. Максим с Филиппом идеальный тандем хорошего и плохого копа, и вместе они сумеют его расколоть. Максим всей душой надеялся, что Филипп с умом использует паузу и решает, на чью сторону встать, а не выкинул папку в ближайшую урну посмеявшись. Несмотря на загруженность в Театре, соцсети он проверял регулярно, и автоматические уведомления «Был 15 минут назад» подбешивали Максима на контрасте с его тотальным молчанием. Сторис в Инстаграме он тоже не забывал постить, но, судя по тому, что все снимки он делал в Театре, свободного времени у него действительно не оставалось. Еще в одном из трех его профилей, между которыми Максим до сих пор не понимал разницу, появилось незамысловатое селфи, где он лежит в белоснежной футболке на черном танцевальном покрытии то ли зала, то ли сцены. Фото сопровождалось парой четверостиший с таким витиеватым подбором слов и таким закрученным построением, что автором мог быть только Василь. Максим прочел строки несколько раз, но так ничего и не понял, кроме того, что Васины стихи по-прежнему беспробудно мудреные, вычурные и красивые. Идеально под стать Филиппу. Сторис Филиппа давали общее представление о происходящем в балетном зале: там мелькали кусочки групповых танцев, чьи-нибудь высоченные прыжки, чаще всего, конечно, самого Филиппа, темнокожий постановщик, воодушевленно мурчащий на французском, и раскрасневшиеся растрепанные балерины, которые застенчиво просили не снимать их. Но Максим ни разу не видел Артема, даже мельком, хотя Артем танцевал главную партию. Такое старательное игнорирование могло значить лишь одно: они с Филиппом не помирились. Удивительно, но Артем об этом так и не обмолвился. Максим не верил, что ему плевать на размолвку с Филиппом. Филипп для него как кровный брат. Наверное, Артем просто не хочет выносить сор из избы и жаловаться. Он вообще неестественно позитивный все эти дни. Старается ничем не рассердить помимо своих бесконечных отказов. В конце концов Максим сам словно невзначай поинтересовался, как дела у Филиппа. «Все хорошо, он учит партию Тибальта. У него нет партнерши, вся работа на нем, поэтому хореография полная дичь. Ифре ставит под его возможности, и походу Фил сам не ожидал, что у него такие возможности) Я это в жизни не повторю, — как ни в чем не бывало поведал Артем. — Мне даже немножко стремно на наших совместных репетициях» «Почему?» — удивился Максим. «Ну я тут вроде как Ромео, но Фил так разошелся, что я и рядом не стоял» «Перестань, ты потрясающий танцовщик», — принялся успокаивать его Максим. После этого Артем еще минут пятнадцать восторгался Филиппом, перечисляя особенности его техники и придумывая колоритные эпитеты для его артистизма, так что под конец Максим засомневался, точно ли они поссорились. Может, это Филипп поссорился с Артемом, а Артем с ним нет? У Филиппа такое запросто. Наблюдая за балетными через смотровое окно соцсетей, не имея возможности нормального общения с Артемом и бесконечно психуя из-за Цепакина, своего бессилия и отсутствия определенности, Максим легко мог съехать с катушек. Он плохо спал, не выпускал из рук телефон, громоздил в голове трехэтажные теории, так что элементарно забывал поесть, и как-то раз на работе завис прямо во время телефонного обсуждения блокировки окон с заказчиком. Пришлось подхватывать налету, чтобы не убить за минуту образ эксперта, который Максим строил в этой компании почти десять лет. Честное слово, он понятия не имел, как бы вывез эту французскую постановку. — Мне не нравится звук, он какой-то попсовый. Добавлю перегруз и пройдем заново, окей? — наклонился к педали Василь. Единственным, что спасало Максима, были их репетиции. Из-за сорванного голоса Василь остался без работы минимум на две недели, и, хотя эта ситуация удручала, им с Максимом не приходилось подгонять друг под друга расписание, чтобы пересечься. Василь был свободен практически всегда и без проблем соглашался на любые варианты. Квартира в Девяткино стала их постоянной репточкой. Василь даже окрестил ее «базой» и простодушно интересовался в течение дня, во сколько ему подъезжать на базу, купил ли Максим на базу кабель и можно ли оставить на базе пару медиаторов. Поначалу Максим планировал заезжать за Василем в Пески после работы, чтобы он не таскался с инструментами на метро через полгорода, но, пораскинув мозгами, они отмели эту затею. Из офиса в Обухово до дома Максим добирался по КАДу за полчаса. Крюк через центр увеличил бы это время вдвое, а то и втрое из-за пробок. Василь категорически отказался от комфорта в пользу более длинных репетиций и решил, что будет приезжать в Девяткино тогда же, когда туда приезжает Максим. Поэтому, заворачивая во двор своего дома после рабочего дня, Максим первым делом замечал нахохлившуюся на скамейке у парадной тощую тень в компании гитары, комбика, сигареты и двух шаверм в пакете. Шаверма особенно грела Максиму душу. Они по-прежнему находились в поисках, перебирали стили, пробовали разные звучания и много импровизировали, притираясь друг к другу. Максим переживал, что у них по каким-нибудь причинам не получится сыграться. Например, он со своей непрофессиональной подготовкой и плюс-минус нулевым опытом окажется недостаточно хорош для Василя, который все-таки поймет это во время репетиций и признает, что погорячился, дав самоучке шанс. Сам же Василь был настолько виртуозным музыкантом, словно его боженька в макушку поцеловал. Максим поверить не мог, что он закончил одну только музыкальную школу и никогда не учился в консерватории. Исполнял он далеко не на школьном уровне. Постоянно боясь опозориться перед ним, Максим выкладывался по полной. Каждая восьмерка казалась ему испытанием на экзамене. Потуги у него были хуже, чем со штангой в качалке, когда Филипп, весело насвистывая, так же весело довешивал ему пару блинов. Однако, несмотря на мучения, Василь от него не отказывался, а через довольно короткий промежуток времени Максим вообще стал замечать, что психует меньше, а играет лучше. Василь будто за уши тащил его из канавы и своим примером подпинывал развиваться. Вот Максим и развивался, удивляясь, как мог раньше думать, что уже достиг своего потолка. Василь был идейным вдохновителем их дуэта. Он потрясающе тонко чувствовал музыку и умел найти звучание, которое придется по вкусу им обоим. Максим же, напротив, отвечал за прагматику будущей группы. Его интересовали конкретные шаги: где раздобыть басиста и ритм-гитариста, как найти площадку для выступлений, откуда взять деньги на оборудование и раскрутку и прочие подобные вопросы. Когда Максим впервые озвучил их Василю, по рабочей привычке еще назвав «ключевыми этапами», тот завис наглухо. Несмотря на солидный опыт выступлений и обширную сеть знакомых в андеграундной тусовке, Василь никогда не задумывался о стратегиях. Выступал, если подворачивалась возможность. Играл с тем, кто свободен и хочет. Реклама… Это что вообще такое и зачем? Его и так все, кому надо, знают. В общем, работы там был еще непочатый край. Но пока они просто импровизировали, добиваясь слаженного звука. Раз уж Василь находился в вынужденном отпуске, а балетные засели в злосчастном Театре, Максим предложил использовать время по максимуму и репетировать еще и в обед. Чем чаще он оставался один, тем хуже переносил разлуку с Артемом и беспокойство о Цепакине. Идея репетировать аж дважды в день здорово воодушевила Василя, который, как и Максим, тяготился одиночеством. Прошерстив какие-то свои каналы, Василь нашел репточку в районе Анненкирхе, куда можно было забуриться посреди дня, и вот тогда, сочиняя для начальства животрепещущие басни о встречах с заказчиками, Максим как оголтелый мчался из Обухово в Пески, подхватывал Василя на его Пятой Советской, репетировал с ним на Кирочной, затем гнал обратно в офис, а по приезде, делая вид, что страшно занят «умными домами», разгребал бесконечные сообщения своего дотошного гитариста по поводу того, что нужно изменить или доработать вечером. Максим понимал, что в обычное время масштабы их с Васей увлеченности казались бы неадекватными, но сейчас только это и держало их обоих на плаву. Максим бог знает сколько лет не бывал на репточках. С университета уж точно. И хотя студия на Кирочной, принадлежавшая одному из бесчисленных приятелей Василя, находилась в таком же бермудском треугольнике дворов, как и служебный вход Театра русского балета, да еще и в подвале бывшего доходного дома, Максиму там нравилось. Студия состояла из трех каморок с худосочной звукоизоляцией и маломальской музыкальной аппаратурой. Там пахло сыростью и затхлостью, не было ни одного окна, пол скрипел от любого чиха, а потолок нависал так низко, что Максим почти доставал до него макушкой. Василь очень извинялся, оправдываясь тем, что этот вариант самый дешевый и удобный по расположению. «Потом найдем нормальную репточку», — виновато добавлял Василь. Но Максима все устраивало. В клетушке, которую они с Васей снимали на час за смешные деньги, стояла настоящая ударная установка. Что еще нужно для счастья? К своим домашним электронным барабанам Максим поначалу относился предвзято. Несмотря на полноту диапазона и совместимость с соседями, вся эта модная синтетика никогда не заменит живой звук, а ощущения от резиновой тарелки не приблизятся к отскоку палочки от бронзы. Максиму потребовалось время, чтобы привыкнуть к музыкальной игрушке, но за прошедшие три с половиной месяца он уже полностью освоился, поэтому сейчас, вновь оказавшись за настоящей установкой, не сразу вспомнил, что делать. Пришлось перестраиваться обратно. Пока на первой репетиции Максим колотил куда попало, Василь в качестве поддержки философствовал, что терпеть не может гитаристов, которые при записи накладывают эффекты в программах вместо того, чтобы использовать, как нормальные люди, аналоговые примочки. — А барики они живьем вообще не пишут. Ставят дорожку в «Аблетоне» и все, прикинь. Просто в пизду барабанщика, — возмущался Василь, наблюдая, как Максим в сотый раз собирает конструктор из томов. К счастью, на следующий день руки у Максима опомнились, и на репточке он застучал не хуже, чем дома. Возможность посидеть за ударной установкой крайне сильно мотивировала его сбегать с работы. Репетиции приносили чистейший кайф, казалось бы давно забытый. Порой Максим не замечал, как, начав со скромных шестидесяти, разгонялся почти до двухсот ударов в минуту. Он чувствовал себя так, словно ему едва исполнилось восемнадцать, словно он еще не растратил юность на ерунду, не связанную с музыкой, и добьется всего, чего захочет. В такие моменты он напрочь улетал за пределы реального, забывал обо всем, что тревожило сердце, и растворялся в ритме. Из этого транса его выводили только извне, обычно звонком по работе или стуком в дверь, означавшим, что время вышло. Один раз Максим прервался, потому что сломал палочки о рабочий барабан. Василь никогда его не останавливал. Если Максим начинал импровизировать, он бережно прислонял гитару к стене, садился на пол по-турецки и следил за ним с немым восхищением в черных глазах. Максиму хотелось вообще не делить репетиции на дневную и вечернюю, а просто ебашить с утра до ночи. Василь бы точно подвязался на такую авантюру. Вот бы засунуть куда подальше бестолковую офисную рутину, все эти «умные дома» с их датчиками открытия окон, подогревом пола и регулировкой напора воды, тем более что на контрасте с музыкальными вставками они угнетали Максима еще сильнее обычного. Но все же перерывы шли на пользу и ему, и Василю, потому что оставалось время отдохнуть и проработать разные мелочи. Если днем они суматошно накидывали все подряд, то вечером, забаррикадировавшись на «базе» с шавермой, решали головоломки своих идей обстоятельно и неторопливо. Увлеченные процессом, они спускались на землю лишь по трезвону Васиного будильника, возвещавшего, что метро скоро закроется и пора ехать к Филиппу. С самого начала французской постановки, а вместе с ней и музыкальных репетиций Василь по вечерам отправлялся из Девяткино или прямиком на Гривцова, или в Театр русского балета, чтобы встретить Филиппа. Максим восхищался такой их целеустремленностью и преданностью друг другу, особенно когда сам довольствовался «фейстаймами» с Артемом перед сном. Судя по всему, именно поддержка Василя помогала Филиппу «разойтись» в балетном зале и показывать результаты, которых он сам от себя не ожидал. Максим то и дело вспоминал его неудачу с партией Красса и то, как он рыдал до полуобморочного состояния у себя в кровати в окружении друзей, пока сам Максим ошалело отсчитывал ему капли пустырника. Может, этого удалось бы избежать, будь Василь тогда с ним рядом. Максим очень надеялся, что у Филиппа все сложится с французским балетом, пусть даже он не станцует его на сцене. В ночных свиданиях Ромео и Джульетты был, правда, один жирный минус. Они здорово выматывали их обоих. Даже Василь, который мог отсыпаться днем, иногда подтормаживал от усталости. А каково Филиппу с его физическими нагрузками, Максим даже представить боялся, пока не увидел его в кофейне и не убедился, что он в таком же неадеквате, как и Василь. В конечном счете их бешеный режим привел к тому, что на исходе недели Василь никуда не поехал из Девяткино по вечернему сигналу будильника. Вместо этого он обессиленно плюхнулся на диван в углублении комнаты, набрал Филиппа и напрямик сообщил, что сегодня не получится. Максим был уверен, что Филипп закатит истерику, которую будет слышно примерно из окна, но Филипп там, похоже, особо не расстроился. — Может, по пивку? — отложив телефон в сторону, предложил Василь. На часах была почти полночь и официально алкоголь уже не продавали, но Максим с Василем и не думали беспокоиться: спасибо «Продуктам 24 часа» прямо во дворе. Одна нога здесь, другая там — и вот они преспокойно потягивают пиво за кухонным столом в неясном и мутном, как древний янтарь, свете вытяжки над плитой. Василь еле хлопал глазами, зевал и постоянно терял нить разговора. Впрочем, разговор у них с Максимом и без того складывался скупой. О музыке они могли болтать часами, но, оставаясь один на один, без гитары и барабанов, становились куда сдержаннее и обычно хранили молчание, которое, как ни странно, не назвали бы неловким. Обменявшись парой-тройкой рассеянных фраз и смешков, они неспешно распили пиво, после чего Василь проверил время на растрескавшемся экране своего телефона и, все-таки сдавшись, стыдливо попросил: — Можно переночевать у тебя? Максим кивнул с деланой беспечностью, чтобы ненароком не проболтаться про гостевой комплект постельного белья, который ждал в шкафу своего часа еще с тех самых пор, когда Василю пришлось спать на диване, подложив под голову чехол от гитары вместо подушки. Все то время, что Василь обустраивался на диване, неуклюже переодевался в выданные ему футболку и шорты и шумел водой в душе, Максим пытался осознать глубину своего одиночества. Он был рад, что Василь остался. Он с самого начала надеялся, что однажды он останется и тогда ночь в однокомнатной коробке на краю города покажется не такой чудовищно холодной. Они молча погасили свет и молча разошлись каждый в свой угол. Максим слышал, как Василь шуршит одеждой в темноте, скрипит стулом, чтобы ее повесить, и закапывается под одеяло. — Спокойной ночи, Вась, — когда все стихло, сказал ему Максим. — Спокойной ночи, — отозвалось сиплое эхо. От присутствия Василя было легче, но Максиму не спалось. Мрачные переживания накатывали из глубины, захлестываясь в разум, как соленая вода на прибрежные камни. Максим думал об Артеме. Затянувшаяся репетиция на «базе» и изменение Васиных планов не дали им сегодня созвониться, Максим не видел его на фоне изголовья кровати и белоснежной наволочки и не удостоверился, что у него все хорошо. В переписке можно притворяться веселым и сочинять любую хренотень. Что если Цепакин караулит его у Театра? Что если Цепакин догадался о его отношениях с Максимом и теперь шантажирует расправой? Что если Цепакин принуждает его участвовать в незаконных махинациях? Что если Артем живет не на Крестовском острове? Что если Цепакин держит его возле себя, в зоне видимости, на коротком поводке? Что если… Нет, это невозможно. Максим стянул с тумбочки телефон. Светать начнет часа через полтора, нужно как-то продержаться до этого времени. Потом ночные демоны отступят. Немного полистав соцсети и новости, Максим вдруг вспомнил про фильм «Одержимость», который, к своему стыду, до сих пор не посмотрел. Он знал об оскароносной истории барабанщика и его наставника с самого ее выхода, но в ту пору запрещал себе любые намеки на барабаны. От одних только упоминаний фильма на работе или случайных взглядов на афиши кинотеатров Максима бросало в дрожь, а сердце сжималось так судорожно, что ни о каком просмотре и речи не шло: Максим бы свалился с инфарктом уже в первой сцене. Ну а когда он познакомился с Артемом и жизнь его вновь наполнилась музыкой, стало не до «Одержимости», которую отчего-то хотелось посмотреть наедине с собой. Максим включил онлайн-плеер, сунул в уши наушники, до предела убавил громкость и покосился на диван, где спал Василь. Да ну телефон же не фонарь, не будет он ему светить. И хватит уже так трястись над ним. Максим что-то частенько беспокоился о Василе. Сможет ли он снова петь? Как он возит на метро тяжелую аппаратуру? Удобно ли ему на этой подушке? Может, заказать как-нибудь нормальной еды вместо шавермы? Раньше Максим не замечал за собой подобной заботы о приятелях. Хотя у него и не было приятелей на десять лет младше его самого. От фильма прошло минут двадцать, когда Максим неожиданно услышал сквозь очередной диалог героев: — Тоже не спится? — Я тебя разбудил? — Максим вытащил наушники, ткнув в экран на паузу. — Заснуть не могу, — Василь перекатился на спину и уставился в потолок. — Ты не знаешь, работать по шестнадцать часов в день законно? Или не очень? — Ты о Филе? — Максим опустил телефон на одеяло. Василь вздохнул: «Угу». — Ну… — задумчиво протянул Максим, соображая, чем бы его ободрить. На самом деле, он полностью разделял его тревогу, только в случае Артема эта тревога была не единственной и даже не главной. — Я знаю, что артисты балета пашут как лошади, но тут, по-моему, перебор, — пробурчал Василь. — Две недели без сна и отдыха. Так нельзя. — Он справится, — участливо отозвался Максим. Василь переживал всерьез, и шумовые помехи в тембре его голоса не могли этого скрыть. — Балетные не совсем обычные люди, ты же понимаешь. Со стороны кажется, что поставить спектакль за две недели нереально, но они к такому привыкли. — Скорей бы это дерьмо закончилось. — Да уж, — поддержал Максим. Василь продолжал таращиться в потолок, поэтому Максим, решив, что разговор окончен, вернулся к своему фильму. — А что ты смотришь? — робко и словно мимоходом поинтересовался Василь. — «Одержимость». — Который про барабанщика? — Ага. Ты смотрел? — Собирался, но руки пока не дошли. — Хочешь вместе посмотрим? — предложил Максим. Василь обнадеженно повернулся в его сторону: — А можно? Иногда он задавал такие прямодушные невинные вопросы, что Максим впадал в ступор от умиления. — Можно, — с улыбкой разрешил он. — Я даже могу вывести на телек, правда телек у меня теперь видно только с кровати. — Ладно, — Василя эти осложнения не испугали. — Приставать не буду. Максим подыграл: — Обещаешь? — Конечно, ­— строгим тоном подтвердил Василь. Если бы Максим не знал о его проблемах с иронией, решил бы, что он издевается. — Подожду, когда ты будешь готов к большему, — с прежней весомостью добавил Василь. — Спешить нам некуда. Все-таки издевается, гад. Это он у Филиппа, что ли, научился? — Окей, я буду сверху, — усмехнулся Максим. Здесь Василь уже не нашелся с ответом и заглох в неловкой растерянности, поэтому Максим поспешил разрядить обстановку. — Там в холодильнике осталось пиво, лучше притащи его, пока я включаю телек. — Сначала отвернись, — властным тоном потребовал Василь. — Зачем? — удивился Максим. — Затем, что я в одних трусах. И ты, кстати, тоже. — Ну и? — Хочешь, чтобы мы в трусах смотрели кино в кровати? — Василь раздраженно цокнул языком, и, честное слово, на секунду Максиму показалось, что это Филипп. — Ладно, — он покорно перекатился по матрасу, чтобы оказаться к Василю спиной. — И штаны надену, и сяду подальше, и сделаю все, что захочешь. Только пиво принеси. Василь проявил удивительное целомудрие: напялил домашние шорты, футболку, поверх нее толстовку, для чего-то еще накинул на голову капюшон и, доставив Максиму стеклянную бутылку из холодильника, уселся со вторым пивом на противоположном краю постели. Максим, само собой, тоже оделся, но такие обстоятельные приготовления от души его забавляли. — Вась, да никто не подумает, что мы геи, не бойся, — подтрунил он. — Чисто по-пацански сидим. Василь послал ему мрачный взгляд исподлобья, хлебнул пива и приказал: — Включай. Пока первые двадцать минут «Одержимости» крутились заново, мысли у Максима рассеянно плыли в известном направлении. Что-то переворачивалось внутри от одного лишь вступления: «Тёмка…», бессознательный страх и предчувствие опасности опутывали теплые звуки его имени колючей проволокой, и Максим мгновенно сходил с рельсов вменяемости. После каждой бессонной ночи граница между обоснованным беспокойством и раздутой паникой становилась тоньше. Если ничего не прояснится до того, как она исчезнет совсем, Максим перестанет различать факты и домыслы и наворотит дел — он знал это наверняка. Бездна ширилась, готовая проглотить его. — Джазовые музыканты просто бешеные, — голос Василя спугнул пустоту. — Я бы научился играть джаз. — Джаз?! — встрепенулся Максим. — А как же андеграунд? — Одно другому не мешает, — пожал плечами Василь. — Я люблю не андеграунд, а музыку, которая мне созвучна. Сейчас это хардкор, но музыка богата и многогранна. Это бесконечный простор для поисков. Только узколобые кретины запирают себя в единственный стиль. Максим покивал с глубокомысленным видом и прикусил язык. — Джазовые гитаристы — это высший пилотаж, — восхищался Василь. — Ты видел, какие у них аккорды? Охренеть можно. Мне такая техника и не снилась. До нынешней минуты Максим был убежден, что уж если Василь не считает свое исполнение идеальным, то доволен им точно. С музыкой он всегда знал, чего хочет и как этого достичь. Прежде Максим не то что в творчестве — в обычной жизни не встречал столь уверенных в себе людей. — Джазисты берут не только техникой, — задумчиво отозвался Максим. — В джазе главное вайб. Это зрелая музыка. — Ты считаешь, что я незрелый музыкант? — Василь сверкнул ему глазами из другого угла кровати, но без обиды или недовольства. Скорее, с любопытством. — Я считаю, ты в состоянии осилить все, что взбредет тебе в голову, — без тени лести заключил Максим. — В том числе джазовые аккорды. — Спасибо, — смутившись, Василь потеребил завязки под капюшоном, а после осторожно попросил: — Можно, я попробую завтра Гэри Мура? Черт подери, у него и правда разносторонний вкус. — Если ты мне Гэри Мура тут сыграешь, я сам начну к тебе приставать, — съязвил Максим. Василь метнул в него крышку от пивной бутылки: — Иди нахуй. — А я-то тут при чем? — увернувшись от снаряда, засмеялся Максим. — Это все вайб. Они комментировали фильм, рассуждали о музыке и подкалывали друг друга до самых финальных титров. По ходу действия Максим много чего рассказывал Василю о барабанах, а тот слушал с вдохновляющей увлеченностью, затаив дыхание, распахнув сверкающие звездами глаза, не шевелясь и крепко стиснув в руке давным-давно пустую бутылку. Порой монолог Максима становился для него настолько интересней происходящего на экране, что приходилось нажимать на паузу. В конечном счете Василь объявил, что на завтрашней репетиции не только сыграет Гэри Мура, но и выучит какой-нибудь парадидл, а Максим искренне удивился, что он не сделал этого раньше. Василь вряд ли мог предположить, какую мощную поддержку оказал Максиму своим присутствием, вниманием и беседами. Вместо того, чтобы топнуть в трясине одиночества, Максим чувствовал себя понятым и согретым. Хорошо, что он предложил Василю посмотреть кино вместе. Он испытывал такую вселенскую человеческую благодарность к несуразному мальчишке в смешном остроконечном капюшоне китайской толстовки, что едва ему об этом не сказал. Потом они долго обсуждали психологию персонажей, их взаимоотношения и природу музыкального творчества, а Василь делился историями о жестких взбалмошных преподавателях в своей музыкальной школе. Когда Вася смелел и раскрепощался, слушать его было одно удовольствие. Мало того что он потрясающе здраво рассуждал для своих двадцати с хвостиком, речь его журчала, как родник, и зачаровывала своей мелодикой. Даже временные искажения добавляли в его голос какой-то особый терпкий мужской шарм, очень приятный на слух Максима. Когда собрание их киноклуба подошло к концу, за окном вовсю светило солнце. Метро открывалось где-то через час, и Василь решил ехать домой на первой электричке. — Омлет будешь перед уходом? — предложил Максим. Василь кивнул. От еды он редко отказывался. На самом деле, хотелось сделать для него что-то более внушительное, чем завтрак, например самому отвезти его в центр, но озвучить такую инициативу Максим не отважился. Это, наверное, уже перебор. — Вась, а нафига тебе метро? Давай я вызову такси. У меня там корпоративные бонусы, даже платить не придется, — доковыляв наконец до гениальной в своей простоте идеи, Максим бросил на сковородке полуготовый омлет и скорей вернулся в комнату. Про бонусы он, правда, досочинил. Оплата спишется с его карты в полном размере. Списалась бы. Василь безмятежно спал на своей половине кровати в обнимку с подушкой. Он так быстро отрубился, что даже не снял с головы дурацкий капюшон. Громкий голос Максима ничуть его не потревожил. Ну, видимо, омлет пока отменяется. Накинув на Василя сбившееся одеяло, Максим закончил на кухне с готовкой и завалился на диван в углублении комнаты, где уже через минуту безо всяких помех погрузился в сон. Проснулся он от продолжительного звонка в дверь, такого сердитого и настойчивого, что с ответом лучше было не мешкать. Первым делом, разлепив глаза, Максим закономерно подумал: «Какого хрена?!», потом разозлился на кретинов, решивших разбудить его в пять утра, и бегло глянул на часы. Почти полдень. Ладно, допустим. Кровать, на которой спал Василь, оказалась пустой и прилежно заправленной. На кухне Василь тоже не обнаружился. Под надрывающиеся позывные звонка Максим нашел сложенные стопкой шорты и футболку на стиральной машине в ванной. — Да иду я! — рявкнул Максим и, сделав пару шагов к входной двери, распахнул ее резким движением. — Забери это, — в полной экипировке, с гитарой за спиной и комбиком в руке, Василь протянул ему через порог пятитысячную купюру. — Чего? — Максим растерянно захлопал глазами. Спросонья и с похмелья голова у него весила тонну. — Ты как вообще… ты почему тут? Ты же только что был, — он оглянулся, — ты был там. — Я встал, собрался и пошел домой. Твоя дверь сама блокируется, — отрывисто разъяснил Василь. Выглядел он далеко не дружелюбно. Протянутая рука застыла в предупредительном жесте. — Забери это. Все еще плохо соображая, что происходит, Максим поглядел на деньги, нахмурился и снова поднял глаза на Василя. — Забери, — отсек Василь и угрожающе добавил: — Пожалуйста. — Давай не через порог, — смирившись, что он не отстанет, Максим отступил в сторону и кивнул внутрь квартиры. Он не верил в приметы, даже не был уверен, что такая примета про деньги существует. Он попросту тянул время, чтобы совладать с накипающим стыдом и придумать оправдание. Василь тем временем зашел из парадной в прихожую, настырно продолжая тыкать деньгами в Максима. Пространство вокруг так и заискрилось от оскорбленной гордости. — Вась… — Забери. — Блять, ладно, ­— Максим выхватил деньги и сунул с глаз долой в передний карман своих трикотажных домашних шорт. — Извини. — Пока, — Василь шагнул одной ногой обратно за порог. — Слушай, давай… — Максим хотел придержать его за локоть, но рука застыла в паре сантиметров над кофтой, опасаясь касаться. — Давай я объясню. Ему и правда было что объяснить, даже если кипучее желание провалиться на месте сквозь все двадцать четыре этажа жилой высотки не давало формулировать мысли членораздельно. Максим знал, что, оставшись без голоса, Василь безуспешно ищет временную подработку. Возможность репетировать дважды в день и встречаться в любой удобный Максиму момент времени была, конечно, классной, но денег на жизнь у Василя не хватало и перерыв в работе он себе позволить не мог. Максим не раз замечал, как он листает на телефоне группы в «Контакте», каналы в «Телеграме» или просто сайты с подработками, как он звонит и пишет кому-то по поводу вакансий и как он всякий раз, откладывая телефон, расстраивается. У них не было принято лезть друг к другу с личными темами, поэтому Максим и не лез, хотя помочь Василю хотелось. Поворотный момент случился пару дней назад на репточке, когда Василь совершенно невинно поинтересовался: — Макс, а ты же знаешь всю эту юридическую фигню? Почему-то Василь и, кстати, многие другие считали, что, раз Максим работает в офисе и ведет заказчиков от первой консультации до заключения договора, то автоматически знает всю «юридическую фигню» на свете. — Смотря в какой сфере, — Максим подбросил одну палочку, другой продолжая стучать фоновый ритм. — Если предлагают стать формальным директором и получать комиссию за использование твоего имени, не стоит соглашаться? — Нет конечно! — палочки так и вылетели у Максима из рук. — Ни в коем случае! Ты же не вписался в такую историю?! Он уже представил, как придется вытягивать Василя из финансовой аферы, где его закопают в долги и мошенничество по самые уши, но Василь, к счастью, мотнул головой и пробормотал, пряча глаза: — Я сразу понял, что здесь что-то нечисто. Слишком легкий заработок. Так не бывает. У Максима от сердца отлегло. — Вася, блин, — он снова механически застучал по барабанам, чтобы перенаправить туда всплеск адреналина. — Ты давай поаккуратней с этим. — Да знаю я, — недовольно отмахнулся Василь. — Я всегда все проверяю и берусь только за что-то понятное. Типа вакансий грузчиков. С такими разводами я просто еще не сталкивался. Они так складно пиздят, что начинаешь сомневаться в своих сомнениях. — Давай, если ты не уверен, будешь сначала спрашивать меня, хорошо? — Максим собирался сделать ненавязчивое предложение старшего товарища, который никого не душит своим опытом и умудренностью, но из-за перепуга получился отцовский приказ. Максим даже занервничал, что Василь зарычит и совсем от него закроется. — Хорошо, — на удивление покладисто согласился Василь. Вот почему после «Одержимости», когда он заснул и не мог ничего заметить, Максим сунул пятитысячную купюру во внутренний карман его чехла от гитары. Максим чувствовал себя вправе так поступить. Прошла неделя, Василь по-прежнему не нашел подработку, и, очевидно, запас денег у него таял. Максим очень хотел его поддержать, особенно сейчас, благодарный за его дружеское участие. Пусть это будет небольшой ответный подарок, который поможет ему чуть дольше не беспокоиться о работе. — Не надо кидать мне подачки, — сквозь зубы процедил Василь. Он стоял боком к Максиму и глядел через дверной проем в парадную. — Как нищему. — Перестань, все не так. Я не хотел, чтобы так… чтобы ты так думал, — затараторил Максим. Василь размашисто дышал, желваки у него напряглись, волк на шее оскалился. Он был настолько зол, что Максим готовился последовать в страну разбитых носов за балетным Пашей. — Вась, — еще раз попробовал Максим. — Это было неприемлемо. Прости. Я это сделал без задней мысли, правда. По-дружески. — Хуевый из тебя друг. — Я исправлюсь, — Максим потянулся к двери и начал осторожно ее закрывать. — Тебе еще нужна работа? — Нужна. — И ты вроде как не против поработать руками? На стройке, например? Новый оборот дела заинтересовал Василя, и, к великому облегчению Максима, стоически непроницаемое выражение его лица дрогнуло под влиянием любопытства. — Присядь тогда на кухне, я кое-кого наберу, — Максим деловито приосанился и пошел в комнату за телефоном. ­— Можешь не разуваться. Он до последнего надеялся, что запасной план не понадобится, что Василь найдет работу раньше или что он хотя бы не откажется от пяти тысяч, которые, честное слово, вообще ни на что не намекали. Листая список контактов, Максим задумался, что, пожалуй, истинной целью его тайного подарка было желание отсрочить этот звонок без кислотного чувства стыда за свое бездействие. Дело в том, что Сергей, муж сестры Максима Светы, работал начальником строительства жилого комплекса на Парнасе. Взять кого-нибудь «по знакомству» он мог без проблем. Он сам не раз намекал Максиму во время семейных встреч, что готов помочь при необходимости, и плутовато подмигивал: «Ну ты если че, на трубу набирай. Своих не бросаем». Отчего-то в семье Максима должность старшего менеджера по продажам домашней автоматики считалась несерьезной, и мать с сестрой, а вслед за ними и Сергей из года в год исправно ждали, когда Максим наконец останется без работы и будет вынужден заняться «солидной мужской профессией». — На телефоне этом одни студенты сидят продают да ты, — не уставала ворчать мать. Максим давно зарекся объяснять им, что такое колл-центр, чем колл-центр отличается от отдела продаж и что обзвон клиентской базы далеко не единственная его обязанность. Сергей расписывал будущее Максима с фантастическим воодушевлением: — Мы вон тебя в снабжение посадим, нам снабженцы позарез. Мужик ты с мозгами, опыт есть, закупки опять же. — Я никогда не занимался закупками, я продажник, — терпеливо вздыхал Максим. — Да закупки, продажи, одно говно! — махал рукой Серега. — Деньги платят. Сидишь на жопе в офисе. Ты ж технарь по образованию, тебе самое то к нам в строительство. — Я экономист по образованию. — Тем более! Автоматику продаешь, электронику, значит шаришь в этом, — Сергей размашисто хлопал его по спине. — Все, братан, договорились. Местечко тебе нагрею. Максим избегал Сергея всеми правдами и неправдами. Невозможно было отыскать еще более несовместимых людей. Максим не соглашался буквально с любым мнением зятя. Ему претил обывательский образ жизни Сергея, его плоское мировоззрение, шаблонные интересы, отвратительный музыкальный вкус, застрявший между шансоном и клубняком, пристрастие к дешевому алкоголю, и особенно — снисходительное отношение к Свете и наплевательство на сына Дениса. Рядом с Сергеем Максим чувствовал себя снобом, не без участия матери и Светы, которые обожали Серегину приземленность и даже ставили его Максиму в пример: «Сережа вот простой парень, никогда не зазнается, не то что ты». Тем не менее, Максим старался поддерживать нейтральные отношения с зятем, не переставая поражаться, как тот не замечает вообще никаких проблем. Сергей вел себя так, будто они лучшие на свете друзья с идентичными увлечениями, взглядами на жизнь и стилем общения. Он свободно повествовал обо всем, что придет в голову, не заботясь, подходит эта тема для обсуждения с Максимом или нет. Иногда Максим восхищался его твердолобостью. Находиться с ним рядом и, уж тем более, что-то просить у него было пыткой. Если бы Максим действительно остался без работы, к Сергею он бы ни за что не обратился. Он бы устроился кассиром в фастфуд, пошел бы раздавать листовки, сел бы у Московского вокзала с табличкой «Помогите на билет до дома», рылся бы в помойках — в общем, он бы точно не пошел работать к зятю в снабжение или куда-нибудь там еще. Но сейчас нужно было попросить не за себя. Поэтому Максим собрался с духом и ткнул по контакту «Сергей зять». Василь прекрасно слышал их разговор. Взбешенный до белого каления, он протопал на кухню не то что не разувшись, но даже не сняв рюкзак, и теперь сидел за столом в агрессивном ожидании новостей. Он обнаружил пять тысяч в кармане чехла от гитары возле метро, когда полез за своим «Подорожником». Первой реакцией было, конечно, замешательство, ведь обычно деньги пропадают у людей из карманов, а не появляются там сами собой. Впрочем, вычислить благодетеля оказалось проще простого, и Василь, крутанувшись на месте, стартанул обратно в направлении дома Максима. Он был кошмарно зол на него. Он даже не думал, что так разозлится. Как будто Максим не просто унизил его своей милостыней, а предал. Особенно обидно Василю было оттого, что прежде их с Максимом общение складывалось идеально. Они нашли общий музыкальный язык, на котором болтали без умолку. Все остальное не имело значения. С Максимом Василь забывал, что вне творчества у него тоже есть какая-то жизнь и что та жизнь куда менее примечательна. Максим не знал о провале на школьных экзаменах, о никчемных скитаниях, о магазине «Мелодия», о долге соседке, о секретном чате с Толстым, который Василь наконец удалил… Все это он отсекал, оставаясь для Максима лишь тем, кем всегда хотел быть в глазах окружающих: музыкантом. Безопасное место — вот как Василь назвал бы их репетиции. Как же он был наивен, считая, что Максим равнодушен к его личности. Нет смысла и дальше с таким усердием лепить шедевр из куска речной глины. Василь больше не сгусток музыки. Так же, как все вокруг, Максим знает его самый позорный секрет. Первые несколько минут Максим обсуждал по телефону что-то совсем постороннее. Судя по неформальному тону: «Серега, привет, как дела?», звонил он хорошему знакомому. Василь не привык получать помощь и уж никак не рассчитывал на помощь Максима. Они не должны были встретиться на этом берегу, не должны. Если бы не пресловутые пять тысяч, предложение Максима Василь бы даже не рассматривал. Обрубил бы на корню и просто-напросто перестал листать вакансии во время репетиций. Но теперь чего уж. Все равно Максим в курсе. Все равно Василь для него нищий беспризорник. Терять нечего. — Да, Серег, обязательно, выберем выходные, у меня правда удочки нет. Слушай, тут одно дело… — продолжал Максим. Василь заметил, что голос у него стал другим. Обычно Максим разговаривал мягко, звуки плавно и ровно перетекали один в другой, будто узор на вязаном шарфе. Открытые слоги удлинялись, закрытые проскакивали налету. Максим больше выделял гласные, а согласные, наоборот, подшлифовывал. Тембр у него был плывучим. Не проседал в низкий регистр, не подскакивал к верхам, а мерно покачивался в середине, припорошенный обертонами. Такой голос усыплял бдительность, давая понять, что его обладатель пришел с миром. Василь был уверен, что Максим добился успехов в продажах за счет располагающего голоса. А еще у Максима был шелестящий и очень теплый смех. Этот смех всегда напоминал Василю о зимних вечерах из детства, когда, завернувшись в одеяло, он смотрел с бабушкой балеты по «Культуре» и пил горячее молоко из железной кружки. Максим был хорошим. Внимательным, рассудительным и надежным. Рядом с ним можно было выдыхать без страха. Поэтому сейчас, слыша, как голос у него опустился в холодный карьер и выровнялся в тугую мелодику, точно навесной мост над бездной, Василь стушевался. Концентрированная злость разбавилась чувствами неловкости и благодарности. — Пристроишь моего пацана? На неделю-две максимум. Русский, да. Местный, — услышал Василь и тут же втянул голову в плечи. Максим говорил громко, раздельно и четко. Разлетаясь по маленькой квартире, его слова отскакивали от стен, точно мячики для пинг-понга. — Да, ага… — голос стал приближаться. — У него опыт на стройках, грузчиком. Что надо, то и будет делать. Ну только давай чтобы не слишком тяжело. Василь накинул на голову капюшон толстовки, будто так можно было лучше спрятаться. Здесь Максим зашел на кухню и, слегка отодвинув бормочущий телефон от уха, положил перед Василем листок с ручкой: — Полное имя, дата рождения, телефон. И снова вернулся к разговору: — А сможешь на бумаги какие-нибудь его посадить? Да мой это пацан, я за него ручаюсь. Не поднимая глаз, Василь подтянул к себе листок и стал карябать личные данные. Рука у него подрагивала, и он боялся, что Максим обо всем догадается по почерку. О чем таком всем, Василь и сам не знал. Никто никогда не решал его проблемы вот так, по щелчку пальцев. Никто никому ради него не звонил. Василь даже не представлял, что бывает иначе. У кого-то, конечно, бывает, но уж точно не у него. — Написал, да? ­— Максим взял у него листок и пошел обратно в комнату, на ходу диктуя информацию в трубку. — Не Василий, а Василь, с мягким знаком на конце, — слышал Василь с кухни. — Нет, не то же самое. Это другое имя. Да, существует. Откуда я знаю? Украинское, наверное. До чего же заманчивым был этот дивный новый мир, в котором сильный взрослый готов тебе помочь. Сильный взрослый в это время хотел уже на стенку лезть от внезапных шовинистских комментариев своего зятя по поводу Украины и старался закончить разговор под любым предлогом. Сергей не уточнил, чем именно предстоит заниматься Василю, но пообещал простую работу в АБК. На переспрос Максима, как расшифровывается АБК, Сергей с неподдельным изумлением пояснил, что это административно-бытовой комплекс. — Ты же в этой сфере работаешь, Макс, — пожурил его зять. Максим даже не собирался рассуждать, давно ли строительство стало его сферой, и просто поблагодарил Сергея за помощь. — За тобой должок, — с хитрецой добавил зять. — Готовь удочку на следующие выходные. — Жду не дождусь. Пока, — Максим изможденно провел рукой по лицу, кинул телефон на кровать и с минуту просто стоял посреди комнаты, наслаждаясь тишиной и чувствуя, как липкий голос Сергея сползает с него на пол под действием гравитации. — В общем, так, — немного придя в себя и смирившись к грядущим истязанием рыбалкой, Максим снова принес на кухню листок с личными данными Василя и положил на стол обратной стороной вверх. — Завтра к восьми тридцати утра придешь вот по этому адресу на проходную и скажешь, что ты от Максима Громова. Дальше тебя направят. Это жилой комплекс на Парнасе. Тебе обещали работу за компом. Если наденут каску и пошлют на площадку, сразу мне позвони. Хватит таскать мешки с цементом. Ты музыкант. Василь послушно подтянул листок ближе и покрутил в руках, с пристальным вниманием разглядывая свой почерк на одной стороне и почерк Максима на другой, будто сравнивал. Он выглядел смирным, даже каким-то пришибленным, ничего общего с недавней взрывоопасной смесью обиды и ярости. Еще в капюшон свой зачем-то опять закопался. — Я прощен? — Максим с улыбкой уселся на свободный стул. Ему хотелось как можно скорее оставить конфликт позади и вернуться на проторенную музыкальную тропу. В разговоре с Сергеем Максим специально прибавил убедительности и жесткости. Он знал, что Василь его слышит, и старался произвести впечатление солидности. Пусть Василь не думает, что он играет в доброго самаритянина и подбрасывает всем вокруг деньги. Он вообще-то деловой человек со связями, который может без труда решить любой вопрос. Максим не был уверен, что эта тактика успокоит Василя, однако результат превзошел ожидания. — Спасибо, Макс, — тихо произнес Василь и вдруг, шмыгнув носом, попросил: — Не говори Филиппу, ладно? Филипп, конечно, все равно узнал и тем же вечером закатил Максиму скандал по телефону, будто тревожная мамаша, которой не понравилось, куда отец пристроил их отпрыска на лето. — Я же хотел найти ему место в Театре! Я первый, кто должен о нем позаботиться! Меня тошнит уже от этих строек! Неужели ты не понимаешь, что ему там не место?! Какого хрена он от моей помощи отказался, а твою принял?! Может, он и трахаться с тобой тогда будет?! — бушевал Филипп. Максим в это время поставил его на громкую связь и ужинал. Они впервые, с позволения сказать, общались после кофейни, но Филипп был слишком на взводе, чтобы заикаться с ним про Марата и папку. Максим надеялся, что, прооравшись, Филипп вспомнит об их договоренности, но Филипп, прооравшись, бросил трубку. Ладно, в другой раз. Больше Филипп не перезванивал. Из-за того, что Василь теперь целыми днями на Парнасе «страдал в Экселе», как тоскливо называл свою работу он сам, следующая неделя у Максима выдалась вялой. Они репетировали всего пару раз да и то как-то формально. Зато балетных загрузили постановкой еще плотнее, хотя плотнее, казалось бы, некуда. Артем почти не писал Максиму, Филипп перестал выкладывать сторис, прекратились и его ночные свидания с Василем. У балетных не оставалось сил даже на «фейстайм» перед сном. И Артем, и Филипп только желали доброй ночи и клятвенно обещали всю следующую неделю посвятить близким. На этой вожделенной следующей неделе Театр уходил отдыхать. Артисты должны были восстановиться после Леона Ифре и настроиться на европейские гастроли. От беспокойства за Филиппа Василь метался, как самый настоящий волчонок в клетке. Он постоянно писал Максиму, что руководство Театра ненормальное, что до следующей недели артисты такими темпами не доживут и что он приедет на Моховую и влезет в окно, если Филипп не ответит ему в течение часа. В такие моменты Василь забывал, что они с Максимом не обсуждают личное, и читать его драматичные монологи сообщений на тридцать было очень трогательно. Василь любил Филиппа и, конечно, был достоин того, чтобы Филипп любил его в ответ. Максим стал ловить себя на мысли, что не простит Филиппу, если тот включит заднюю и разобьет Васе сердце. Сам Максим держался исключительно за счет того, что Артем не единственный пропадает с радаров, плохих вестей о нем нет, а значит бить тревогу рано. Филипп позвонил в субботу, предпоследний постановочный день. Никаких причин для этого, кроме папки, не было. Вряд ли Филипп собрался извиниться за прошлую истерику. Максим едва успел переступить порог квартиры и бросить на пол сумку с вонючими окунями. Чтобы отработать помощь Сергея, он в половину четвертого утра уехал с ним в Приозерск и, честное слово, все время до окончания рыболовной пытки прикидывал в уме плюсы и минусы по-тихому утопиться. Сергей, разумеется, подтянул своих друзей, троицу армейских капитанов, работавших в местном военкомате, и остался с ночевкой в частном доме одного из них. Перспектива продолжения рыбалки, плавно перетекающей в попойку, настолько не обрадовала Максима, что он после шести вечера сбежал из Приозерска на машине Сергея, взяв с кого-то из капитанов пьяное обещание доставить Серегу завтра в Питер целым и невредимым. Увидев на экране имя Филиппа, Максим даже вздрогнул. Вот он, тот самый звонок, который расставит точки над i. Сейчас все решится. Будет ли у него союзник против Цепакина или придется спасать Артема в одиночку — Максим ждал ответ на этот вопрос несколько месяцев, с того самого дня, когда впервые поцеловал Тёму в арке напротив Вагановской академии. Филипп может перейти на его сторону, а может послать, объявить полоумным и с пеной у рта защищать Марата. Нужно быть готовым ко всему. — Да, привет, — Максим откашлялся, затолкнув обратно заходы типа «Ну наконец-то ты созрел, давай выкладывай». — Макс… — перепугано обронил Филипп. Голос у него вибрировал, западая в фоновые помехи. — Ты можешь сейчас приехать на Крестовский? Я скажу адрес. Артем… Он… — Филипп осекся, и сердце у Максима полетело в пропасть без страховки. — Короче, это пиздец.