Минус на минус даёт...

— Держи. Это ключи от дома, это от машины, это от террасы, и вообще, честно говоря, всё подписано, и в большинстве случаев они запасные и тут везде электронный замок, но если что, звони, — передал всё в чужие руки Вельзевул. — Понял, — учтиво кивнул Михаил, — в холодильнике всё то, что я просил? — Да. Я заказал согласно прайсу, который ты выслал, — устало протараторил черноволосый. — Что ж, Гавриил, — поднял Михаил на него взгляд, мужчина ему в ответ очень мягко и растерянно улыбнулся, — ты сегодня на мне. Будем с тобой. Развлекаться. — О, ну… ладно, — несколько растерянно выдал он. — Ты главное не дави на него и спрашивай, что он хочет, и… — Разберёмся. Иди. Он без памяти, а не умственно отсталый в конце-то концов, разговаривать умеет, да, Гавриил? Фиолетовый неловко скользнул к пронзительному голубому. — Ты какой-то слишком холодный сегодня, иссиня-чёрный. Михаил изумлённо приподнял брови на это. — Ты его слушай, он по делу говорит, — хмыкнул Вельзевул, — если что не так, звоните оба, в общем всё. У меня совещание, я побежал, а то уже начинаю опаздывать, — подхватил черноволосый сумку и, помахав рукой им обоим, юркнул за дверь. Краснозолотистый чуть сощурился. — Почему иссиня-чёрный? — Не знаю. На вкус как хризантема. — Ты пробовал на вкус хризантему? — скривился в искреннем удивлении Михаил. Проще говоря, просто выпал с этой планеты. Такого бреда из уст своего друга он ещё никогда не слышал. И самое главное совсем не понимал, как на такое лучше реагировать. — Нет. Но в голову почему-то пришла она, и я подумал, что… очень уж похоже. Или как коктейль лонг айленд, правда он сладковатый. А ты сейчас местами как сыр дорблю с голубой плесенью — вяжешь на языке. — Я смотрю, ты весьма красноречив… на сравнения, — перевёл взгляд на ключи Михаил. — Не хочешь сыграть в… шахматы? — Можно, — задумался очень глубоко Гавриил и улыбнулся так по-детски наивно, что краснозолотистый аж взрогнул от такой эмоции на чужом лице, — а как они выглядят? — Я… покажу, — кивнул он ему, — у тебя в кабинете, я помню… была резная доска с фигурами. Авторская работа. Твои любимые. Мы… — Михаил от чего-то растерялся, — часто играли с тобой, в свободное время… — О, правда? — с интересом вздёрнул брови Гавриил, — ну пойдём. А… кабинет мой кажется на втором этаже, да? — Да, — кивнул Михаил, стало как-то попроще, когда он нащупал вектор развития этого вечера, по крайней мере, может через игру Гавриил хоть что-то наконец, но вспомнит? Краснозолотистый поправил рубашку и шагнул в след за мужчиной наверх. Честно говоря, он всё ещё был сбит с толку. Точки соприкосновения у него с человеком, шагающим перед ним, куда-то резко стёрлись. Он пытался вспомнить о чём они говорили полгода назад, когда встречались ещё по нормальному. В кафе. Но тогда Гавриил был слишком занят, слишком погружен в свои дела. Да и говорили они в последнее время только лишь о работе. Да, было дело, звонили. Но. Разговор всегда выдавался сухим и скудным. Из разряда «Как дела?» — «всё отлично, работаю». И вот он шёл и не понимал. А о чём с Гавриилом вообще сейчас можно поговорить? Что их вообще объединяло и связывало последние несколько лет. От чего-то они ведь сошлись? Было же вроде как весело? По крайней мере, по всем важным вопросам Михаил предпочитал советоваться с Гавриилом, и ему всегда была важна его экспертная оценка относительно того или иного события в жизни, делах. Да в чём угодно. И вот когда они дошли до чужого кабинета, Михаил очень серьёзно задумался о том: а когда они в последний раз вообще разговаривали друг с другом как обычные люди? Без дел, без оценок. Без всякого разного другого. Просто. Как ты себя чувствуешь, а что у тебя там в жизни? Ты как вообще? И когда наконец-то выпал шанс поинтересоваться — его один из самых близких друзей теряет память о нём самом, и Михаил уже просто не понимает, что он вообще здесь забыл. Как общаться с этим человеком, если он даже не уверен, что знал о нём хоть что-нибудь. Хоть самую блядскую малость. Ведь Гавриил действительно был всегда до ужаса скрытным человеком, а Михаил был из тех, кто никогда лишний раз не спрашивал. Были ли они в итоге друзьями вообще? — А где лежат эти самые… на букву Ш? — Шахматы, — кивнул Михаил, — Нижний ящик справа в твоём столе. Гавриил с интересом залез туда и, выдвинув ящик, нахмурился. — Здесь только какая-то… фотография, доски нет. — Да? — искренне удивился Михаил. — А что за фотография? — Какие-то люди, — пожал плечами Гавриил и вытащил на стол фотографию. Михаил подошёл, чуть сощурившись, и затем его лицо приятно засветилось. — О… это же. Наш выпуск. Смотри это ты, — ткнул он пальцем на человека в синей рубашке и строгим выражением лица, но мягкой улыбкой, — всегда такой правильный, пришёл просто нас поддержать, но… мы всё равно затащили тебя на общую фотографию, — выговорил это Михаил с лёгкой улыбкой и приятной ностальгией в голосе, — рожки тебе ставит Рафаил, притащился тогда дурень в пиджаке и жёлтой футболке, как всегда от всех отличился… — Я там учился? Рафаил мне немного рассказывал про мою жизнь, но я всё не запомнил… — Да. Закончил через год. Позже нас на заочном, — с каким-то сожалением сказал это Михаил. — Но на отлично, как и всегда. Гавриил с интересом рассмотрел эту фотографию. На удивление лица ему казались знакомыми. И тут вдруг в голову что-то стрельнуло. — А где Уриил? — спросил он, чуть хмурясь. Михаил удивлённо приоткрыл рот. Задумался. — В смысле на фотографии? — Где сейчас? — метнул он фиолетовый взгляд на голубой. — В… Китае, кажется. Уже лет пять как. — Они с Рафаилом разошлись? — удивлённо спросил мужчина. Михаил немного грустно улыбнулся. — Семь лет назад, Гавриил. В фиолетовых глазах что-то мелькнуло. Гавриил задумался очень уж глубоко, а затем выдал короткое: — Жаль. Я думал они созданы друг для друга. Из того, что я… помню. Михаил хмыкнул. — Он тоже так думал. Но… случилось как случилось. — А что было… потом? Я ведь был в курсе, что они расстались? Как это пережил Рафаил? Михаил опустил взгляд. — Ну… — это было очень давно и одновременно так недавно. Честно говоря, краснозолотистый уже и забыл об этом эпизоде, — мы его вытаскивали со дна, как только могли. Он не хотел больше жить, Гавриил. И, честно говоря, никакие доводы не помогали, пока ты хорошенько с ним не поговорил. С глазу на глаз. Меня не было в этом разговоре, и что ты ему сказал, я не знаю, но. Он после этого собрался и хотя бы пошёл к психологу. Дальше стало намного легче, а так… судя по всему у него была депрессия, он перестал себя обслуживать совершенно, ничего не хотел, ничего не чувствовал. Это было страшно и тяжело. Я предлагал связать его и повезти в больницу на обследование, ты согласился, но предложил перед этим с ним переговорить. Только чтобы я вышел, там что-то личное. Ну и… в общем-то сработало. Гавриил хмурился. — Ни черта не помню. С ним точно сейчас всё хорошо? — Да, — спокойно сообщил ему Михаил, — щеголяет довольный по своим больницам, тусуется на конференциях, постоянно в каких-то разъездах. Мне кажется, вполне себе. Ходит к психологу. Регулярно. — Я… не могу тебя вспомнить, но я знаю тебя. Так всё изрезанно в голове. Так всё не последовательно… — он сморщился. — Давай найдём доску? А потом могу ещё чего рассказать про нас, — добродушно отозвался Михаил. — Мы просто проводим время вместе как друзья или… в твоём случае знакомимся заново. Ты главное… не перенапрягайся. — Ладно… — виновато выдал Гавриил. Михаил чуть сощурился, внимательно вглядываясь в фиолетовые глаза. — Я не стыжу тебя за это, если что. И ни за что в твоей жизни я никогда тебя не стыдил. Не важно, что ты выбирал или кого, — спокойно выдал он. — Я и сам не сахар, честно говоря, раньше, конечно, страдал снобизмом, но сейчас стал попроще, поэтому расслабься, я здесь, просто потому что сам хотел быть, а не с конкретными требованиями и предъявами в твой адрес. Может и хорошо, что ты не помнишь меня, не то, чтобы и особо что вспомнить было, — пожал плечами краснозолотистый. — Вельзевул сказал, что благодаря тебе, его пустили ко мне, а ещё Рафаил вовремя подоспел и уделил максимальное внимание персонала в мою сторону, некоторые его знания о моей истории болезни помогли более качественно оказать помощь мне в моменте. — Это лишь воля случая, — пожал плечами Михаил, — не позвони он Люциферу и не окажись я рядом, ничего бы не получилось. — Ты мог ему не поверить, — просто выдал ему Гавриил, — ничего не сказать, никуда не направить. Просто. Проигнорировать, — всмотрелись фиолетовые глаза очень пронзительно в голубые. Михаил аж вздрогнул и сглотнул. — Нет. Я не мог, — как-то нервно ответил он, — если я молчу всю жизнь в твою сторону и на многие вещи закрываю глаза в твоей жизни, это не значит, что мне на тебя плевать! — сдержанно выдал он. Гавриил аж удивлённо приподнял брови. — Я сказал что-то не так? — аж опешил мужчина, — прости… Михаил мотнул головой. — Нет. Я просто… сожалею. Что. Мы так давно с тобой не виделись и не общались по нормальному. Очень. Очень давно. А сейчас, я как бы. Больше не имею возможности это сделать. И, — сдержанно выдал краснозолотистый, изучая глазами пол, а затем резко поднял взгляд на фиолетовый, — ты не виноват в этом, но вот я… я чувствую себя очень виноватым. И. Мне правда жаль, что за все полгода я так и не нашёл время, чтобы пересечься с тобой и вытащить тебя с твоей работы тоже. И что. Я… Михаил отчего-то сморщился. Для него была нетипично выходить из своего холодного вечно без эмоционального образа. Он всегда держался от всех на расстоянии. Он никого и сам не пускал к себе слишком близко. И, наверное, больше, чем Гавриил знал о нём только Люцифер. Да и то потому что они вроде как любовники давно, а не друзья. Поэтому краснозолотистый никогда и не предъявлял Гавриилу за то, что он слишком скрытный, вечно у него какие-то тайны, о которых по какой-то причине Рафаил знает всегда первее его. Поэтому Михаил даже почувствовал себя более значимым, когда хотя бы первый узнал о его мужике, пусть это и было всего лишь на пару минут раньше Рафаила. На пару чёртовых минут раньше он чувствовал себя победителем. — Так и не смог стать для тебя другом, которому ты мог бы по-настоящему доверять. Выговорил наконец-то это Михаил. То, что его терзало. Жаль только не тому Гавриилу, который, он хотел, чтобы его услышал. Потому что этот сейчас не поймёт всей той его боли и разочарования в самом себе. Гавриил не поймёт, как это больно, когда ты годами реально о нём паришься, но и сам стесняешься спросить, как у него дела. Боишься показаться слишком навязчивым. И вот вам уже по сорок пять, а вы так и не научились за всё это время нормально разговаривать. И может уже и никогда не получится нормально заговорить, потому что вот теперь то Михаил точно и окончательно для Гавриила официально — никто. Он больше не имеет никакого доверительного статуса. Абсолютно. — Ты просто иногда очень холодный, Михаил, а я этого очень сильно боюсь, — выдал ему Гавриил. — когда я не понимаю, что чувствуют люди, мне страшно с ними общаться. То, что ты говоришь не состыкуется с тем, что выражает твоё лицо. И это страшно. Я не могу почувствовать, кто прав. Ты или твоё выражение лица. Краснозолотистый сощурился. Он не понимал его вспомнили или нет. По каким критериям его судили сейчас? — Но ведь и ты. Всю свою жизнь. Был. Таким же, — тихо выдал ему Михаил, — что не скажешь тебе — отвечаешь спокойно. Ровно. Будто бы по заученному сценарию наизусть. По листочку. Даже эмоции у тебя если и были, то всегда идеально и в точку. Ничего лишнего. Всё. По регламенту. А что кому-либо не нравилось ты ловко прятал и доставал только там, где это было приемлемо. Порой, мне казалось, что ты только притворяешься, называя нас своими друзьями. Что нам всем просто очень сильно повезло, что ты нас так называешь. Что есть список каких-то негласных правил, которые если кто-то из нас нарушит, ты со спокойным выражением лица просто вычеркнешь этого человека из друзей, и, как ни в чём ни бывало, продолжишь жить дальше. Мол одним больше одним меньше — какая разница? Гавриил посмотрел на него в полном недоумении. Он пытался проанализировать чужие слова, но их было слишком много за раз. Ему будто бы здесь и сейчас требовался переводчик, чтобы разобрать каждую претензию в его адрес, потому что то, что ему сейчас рассказывали — было не про него. Но. Было про другого него. А каким он был другим — Гавриил не знал. Михаил почувствовал чужое смятение и закусил губу. — Извини… я. это было лишнее. Забудь. Гавриил нахмурился. — Я не понимаю, о чём ты, честно, — виновато выдал мужчина, — но я так не чувствую. Я никогда так не чувствовал. Я не такой, как ты обо мне сказал. Сейчас или… внутри. Но мне жаль, что я, хоть и не помню себя таким — причинил тебе столько боли. Это грустно, что я был для тебя плохим другом, Михаил, — выдал ему весьма печально Гавриил, по щекам от чего-то скользнуло пару слёз. — Я… нет… это… — аж растерялся Михаил ещё больше от чужой реакции. Такая уязвлённость и открытость вызывала в нём огромную сука панику. — Я не считаю тебя плохим другом! Наоборот, очень и очень ценным! Я здесь, потому что ты для меня важен, Гавриил, прости, что я тебе всякого наговорил, это… моё личное. Я справлюсь с этим. Прости. — Мне больно, что я делаю вам больно просто от того, что я есть. Я стараюсь что-нибудь вспомнить, но у меня не получается. Иногда у меня очень сильно болит голова и я ненавижу себя за это, — подтёр он пару слёз. Михаил почувствовал себя вдвойне хуже. Его ведь предупредили. Аккуратней. А он сразу начал с козырей и своих внутренних обид к человеку, который, по сути, ужасно сейчас растерян и нуждается в качественной поддержке тех, кому он не безразличен и кто действительно здесь, потому что любит, уважает и ценит его. — Я не… требую вспомнить. Я просто… — Михаил замялся, — это было грубо с моей стороны доставать всё это. Я уверен у тебя тоже есть куча претензий в мой адрес. Ну. Были. Сам сказал, я холодный. И это правда. Я недалеко от тебя ушёл. Я так же прячу себя и свои эмоции. Я ничего не выражаю. Потому что я боюсь, что меня за это осудят. Что я не к месту. Или уже слишком опоздал. Прямо как… сейчас, — затрясло аж краснозолотистого. — Но лучше сказать вслух и обсудить, чем промолчать и мучиться, — шмыгнул он носом. — когда я говорю вслух, что я думаю и чувствую, мне становится легче, даже если это не всегда к месту. Разве не так? Михаил замешкал. — Не знаю… не то, чтобы часто… практикую. — Почему ты меня боишься? — скользнул фиолетовый к голубому. Михаил снова запаниковал. — Я не боюсь тебя. Просто растерялся. Ты обычно так… не делаешь. — Как так? — Ну… как бы это… — он хотел бы сказать «чувствуешь» но ему заранее показалось это слишком грубым, — я не видел столько эмоций на твоём лице за раз. Я не знаю как реагировать. — Но это и есть страх. Разве не так? Михаил запутался окончательно. Как из всего этого вывернуться, он не знал. Но, кажется, он действительно сейчас ужасно боялся Гавриила. Такого Гавриила, по крайней мере. — Если я с тобой соглашусь, мы сможем аккуратно сменить тему на другую? Гавриил подтёр свои слёзы окончательно. — Ты можешь со мной не соглашаться, если тебе неприятно. Зачем соглашаться, если тебе плохо от этого? «Блядь» Впервые за этот вечер подумал Михаил. Впервые вообще за последние пару месяцев хорошенько так подумал. Даже Люцифер его так жёстко не доводил, как этот чертов Гавриил всего за пару фраз. И самое стрёмное, что он даже не понимает, как сейчас выкручивает нервы Михаила наизнанку. И если краснозолотистый сорвётся, он прекрасно знает, что станет в десять раз хуже, потому что придётся потом ещё и Гавриила успокаивать. А он никогда и ни при ком не психовал так, чтобы по-настоящему, кроме Люцифера. Да и тот непонятно каким местом его терпит, потому что Михаил, честно говоря, не подарок. Он не просто так шифруется от всех годами. Прячет свою настоящую личину за добродетелью и добропорядочностью. Внутри на самом деле Михаил очень часто мечтает всех убить. Он даже разочек связывался насчёт заказных убийств, когда они очень сильно поругались с Люцифером, но так и не решился пачкать руки пусть даже косвенно. Потому что, когда его кто-либо злит или что-либо злит — это всегда фатально. Тихо и медленно поедает его душу. Чёрным не перевариваемым ворохом мыслей и чувств. — Мне не плохо. Гавриил. Мне так легче, — выдавил он из себя достаточно дружелюбную улыбку, — давай лучше найдём доску для шахмат, — развернулся в сторону шкафа Михаил. Гавриил чуть нахмурился. — Ты. Злишься. Кажется. Я сделал что-то не так? Краснозолотистый закатил глаза. Захотелось помолиться господу Богу здесь и сейчас. Исповедаться, чтобы хоть как-то уже облегчить свою душу. Потому что Михаилу было просто невыносимо, когда кто-то пытался раскопать в нём хоть малейший проблеск чувств, это лишь ещё сильнее подпитывало его желание убивать. В детстве его обычно связывали по рукам и ногам и пичкали таблетками, чтобы он не нападал на людей и хоть немного успокоился. Это было жестоко, наверное, Михаил до сих пор не оценивает. Он ничего по этому поводу не чувствует. Но он знает, что всё с ним в порядке, если не спрашивать и не лезть в его душу без разрешения. И никогда не называть первее его — то, что он чувствует на самом деле. Потому что никому блядь нельзя копаться в его сука голове! НИКОМУ БЛЯДЬ! Михаил посмотрел настолько убийственным взглядом на Гавриила, что тот пошатнулся и отступил на шаг назад. «Блядь. — подумал про себя краснозолотистый, — блядь, Михаил. Соберись. Ты умеешь. Как тебя учил Люцифер? Нужно досчитать до десяти.» Он вдохнул и на выдохе перечислил: «Один, два, три, четыре, пять… — челюсти чуть свело, тело сжало, — шесть, семь, — фокус внимание сместился с гнева, на какие-то другие мысли, — восемь, девять… — пульс замедлился, сердце успокоилось, — десять,» — договорил чужой мягкий бархатистый голос возле его уха за него, что окончательно подуспокоило Михаила. Пусть не до конца, но уже хоть что-то. — Нет. Я просто… ненавижу, когда со мной говорят о моих чувствах без моего разрешения, — процедил сквозь зубы Михаил, сделал вдох-выдох, — поэтому, пожалуйста, спрашивай, перед тем как что-либо утверждать, — весьма миловидно улыбнулся он ему. — Почему ты прячешь это от всех? — чуть нахмурился Гавриил. — Что? — не понял его Михаил. — Себя настоящего. Голубоглазый мужчина приоткрыл чуть рот, взгляд заметался. — Потому что это не я. Просто моя неугодная всем часть, зачем это показывать? — решил сыграть в эту игру Михаил. Решил посмотреть, что получится. — Если не угодная, почему тебе больно, когда не можешь показывать? — Потому что она разрушает и меня, и окружающих, какая от неё польза? — немного маниакально улыбнулся Михаил. — Это не ответ на вопрос, — посмотрел на него очень прямо Гавриил, очень пронзительно. Так пронзительно, что Михаилу было страшно пошевелиться сейчас лишний раз и абсолютно не куда было спрятаться, — если это не ты. Почему тебе больно, что такого тебя никто никогда не видит? — Видит, остальным не положено. — А не то что? — Что? — Что будет если остальные увидят? Михаил забегал глазами. — Это разрушит их. — Это не то, там что-то другое болит, ты лжёшь, — очень уверенно выдал ему Гавриил. Михаил сглотнул. Зачем он в это полез, он не понимал, но из него как будто бы что-то вытаскивали настолько аккуратно и одновременно клещами за самые-самые корни, что его мозг не понимал включить панику или сбежать. Было только огромное чувство непомерной тошноты, на которое он выдал: — Потому что то, какой я на самом деле там внутри это… — его губы иссохли, — бессмысленный крик, там нет ничего человеческого, такое интересно только, пожалуй, Дьяволу, ни Богу, ни миру такой человек не нужен, Гавриил. Это гнилое посмешище, такому не положено жить, — Михаила трясло, и он стоял и смотрел на Гавриила в полном шоке. Зачем он ему это говорил, он не понимал, он даже себе никогда такое не говорил, и его скручивало, и одновременно была тихая гладь. Полный штиль, и шёл фоном какой-то обратный отчёт в голове. — Ты сейчас светишься, — аккуратно выдал Гавриил, — как солнце. И Михаил резко зажмурился. Всё. Мать твою сука всё. Он его нахуй довёл. Всё. — Я в… в уборную! — выдал он на последнем сука терпении и выбежал нахуй из этого злополучного кабинета, дрожащими руками доставая телефон и набирая наизусть заученный номер. Раздались гудки, когда он хлопнул дверью ванной на первом этаже. — Да? — скучающим тоном произнёс Люцифер. — Приезжай. Срочно, — сдержанным тоном процедил сквозь зубы Михаил. — Чё? Куда? — растерянно выдал Люцифер, — у меня сегодня работа, ты ведь знаешь. — Отложи и приезжай ко мне. Срочно. — Что случилось? — спросил уже намного нежнее Люцифер. — Не спрашивай, просто приезжай. Красноволосый чуть нахмурился по ту сторону трубы. Голос у Михаила был слишком неустойчивым. — Ты у Гавриила вроде сегодня? С ним что. Что-то случилось? Что там вообще за кипишь? — Счёт до десяти не помогает. Я его убью, если ты не приедешь. Люцифер цокнул. — Чем же он так вывел тебя из себя? Он же ни хрена не помнит. — Твои вопросы не помогают, Люцифер. Приезжай. — Я тебя туда не заставлял ехать, — закатил глаза красноволосый, — а Рафаил чё, занят, что ли? — Люцифер. — Да мой ясный свет? — мягко отозвались по ту сторону трубы. — Я не… — голос задрожал, — не… — пальцы сжались, и он стал шокировано подтирать слёзы, сам не понимая, что за херня с ним происходит, — сп… сп… справл… Люцифер аж брови приподнял, вслушиваясь в рыдания по ту сторону трубы, так, кажется, ещё никто не доводил Михаила. Да даже ему сначала хорошенько доставалось по лицу, или как минимум сначала был сломан стул, потом перебита вся посуда и даже этого, бывало, не достаточно, чтобы голубоглазый наконец вышел на слёзы. Он скорее нож к горлу приставит тебе, чем обнажит свою сука слабость. Поэтому Люцифер почувствовал лёгкую панику и неприятный холодок прошёлся по всему телу. — Милый, я с тобой, дыши, — мягко выдал красноволосый, — кто тебя так обидел, мой ясный свет? — Ненавижу себя. Я такой мерзкий там внутри, я не понимаю почему ты со мной общаешься до сих пор, Люцифер! — протараторил на одной дыхании Михаил, и снова у него сбилось дыхание. Он сидел в ванной комнате на полу у раковины и всё подтирал пальцами и руками всё лишнее. Красноволосый замешкал. — Потому что… я люблю в тебе всё, а не какую-то конкретную часть, иначе тогда это называется лицемерие, а не любовь. Мол вот где ты хороший я беру, а где не очень — не беру. Ты ведь. Это всё вместе. Михаэль. Краснозолотистый сглотнул. — Ты правда так…с…с…считаешь? — затряслись его зубы. Челюсть дрожала. Пальцы. Руки. Каждая мышца в теле. Он выжидал. Его ответа. — Ну. Да. Ты ведь любишь меня не только за хорошее? За говно ведь тоже? — Люблю, — осторожно выдал Михаил, — но некоторые твои части… — Их не вырезать, мой ясный свет, или принимаешь их все или ни одну из них. Я не могу одну показывать, а вторую нет. Это приведёт к тому, что ты будешь любить конкретные качества и черты характера в человеке, а не всего человека в целом. Тогда получается тебе без разницы с кем общаться. Общайся с каждыми кусочками, а как только кусочки заканчиваются ищи следующие и так, пока не устанешь или не помрёшь. Только. В тебе тоже будут видеть только кусочек, и когда надоест найдут следующий, потому что ты всю свою жизнь предпочитаешь питаться объедками, а не есть качественное грамотно приготовленное цельное блюдо, Михаил. Ты или вкусный, но честно горчишь на языке, или сладкий, но под конец кислишь. Когда приторно в один вкус — не интересно. Это про неживое, Михаил, понимаешь? — Но я не кислый и не горький, я мерзопакостный, такое даже пробовать никогда не будут! — Ну я вот сколько ем до сих пор не сдох, — закатил глаза Люцифер. — У тебя просто вкусы весьма специфичные, — пробубнил в трубку Михаил. — Чья бы корова мычала, Михаэль. — Ты приедешь? — шмыгнул он носом. — Не раньше, чем через час, мой ясный свет, мне надо доделать дела. Михаил закусил губу. — Ну час… час я ещё продержусь, пожалуй. — Бери передышку, если он настолько не выносимый. Ставь будильники. Выходи считать до… пятидесяти. Тебе бы в идеале до ста. И дыхание. Помнишь? Я же тебе показывал. На выдохе до четырёх, задерживаешь и снова до четырёх, и тоже самое в обратную сторону. — Я попробую. Спасибо. Но я тебя жду. — Да понял я, понял. Разберусь со своим районом и приеду. — И прихвати что-нибудь на троих. Здесь вроде есть только шахматы… и может. Может ещё карты есть. — Ладно, — вздохнул Люцифер, — ты там как? — Лучше, — осторожно поднялся с холодного кафеля Михаил к раковине. — Умоюсь и пойду. — Отлично, ты главное не умирай до моего приезда. — Нет-нет, не умру. Теперь уже точно, — выдохнул Михаил. — Скинь адрес только, и какие там явки и пароли, чтобы я не сильно парился. — Да сейчас все сделаю. — Вешаю. Целую. — И я тебя. После чего оба повесили трубки, а Михаил, вздохнув умыл хорошенько лицо, пока то наконец-то не стало выглядеть нормально, после чего вышел из ванной.

***

Вельзевул устало нажал на ключах замочек и двери на его красной Порше удачно закрылись. Вот уже как месяц он с наслаждением каждый день катался на своей тачке на работу. Он, наверное, за то время, пока Гавриил откисал в больнице сделал всё, чего боялся и откладывал в долгий ящик на потом. Например, уже практически договорился о покупке новой квартиры, ещё рассматривал вариант элитного дома, но в итоге остановился на пентхаусе на 25 этаже. В конце концов до него совсем недавно дошла мысль: он может купить вообще-то несколько квартир, домов и жить по надобности там, где ему больше всего нравится. Его аж осенило, насколько это практично и самое главное: для него доступно. И. Ещё. Он сделал маленький такой, но очень важный для себя шаг: он оформил доставку еды согласно своим запросам и, чтобы лишний раз не парится, назначил доверенного человека, который это всё забирает у курьера и доставляет ему на дом. Как удачно, что Азазель всегда не против лишний раз подзаработать на чём-то безумно простом, но за хорошие деньги. Когда как для Вельзевула это была настоящая запара. Так вот. Дышать стало в два раза легче, если даже не в три. И он реально нанял себе Верону на хату. От этого тоже стало проще. И как будто бы пока Гавриила не было Вельзевул осознал, насколько дохуя он делал за него и для него, чтобы облегчить его сука жизнь. Черноволосому даже стало немножечко стыдно за себя, потому что Гавриил и так нещадно перерабатывал, и ему казалось, что Вельзевул разгружает его хоть немного, но в итоге всё своё жизнеобеспечение и выживание, и жизнь он делегировал на своего мужчину. Поэтому, наверное, чтобы не падать в уныние, Вельзевулу пришлось резко трансформироваться в самостоятельного человека, который всё-таки умеет вкладывать в себя деньги. По крайней мере, если ему было очень уж страшно, что-либо решать, в голове возникал Его голос и мягкие слова успокоения, и черноволосый собравшись — просто шёл и делал. Он больше не оценивал, не ныл, не сомневался, больше не было ни времени, ни сил на это. Хотелось стать наконец-то кем-то. Для себя. Хотя честно признаться, в начале Вельзевул больше старался для Гавриила, чтобы потом, когда его мужчина очнётся (потому что иного исхода не существовало) черноволосый бы хвастался, как он офигенно о себе позаботился. Но где-то к третьей неделе и очередной скуренной сигарете под вечер, он задумался: А если всё-таки не очнется? Никогда? Ну если вдруг? Исходов — тысячи. Это были весьма болезненные и напряжённые мысли для Вельзевула, но из них он вытащил одну сакральную, что… тогда о себе заботится ему вовсе не интересно. И это была страшная мысль. Такая глубокая и режущая. Будто бы он есть и существует, пока есть конкретный человек. А сам по себе просто бессмысленный кусок из костей и плоти. Просто кусок мяса. У которого нет ни цели, ни смысла. И вот это Вельзевула уже стало пугать. Получается его жизнь абсолютно бессмысленна, если Гавриил никогда не очнётся? Но ведь он как-то до этого жил. Как-то ведь существовал. Ключевое слово: существовал. В том-то и дело, что не жил. Поэтому, наверное, больше всего сейчас Вельзевул стал вкладывать в своё удовольствие. Просто искать его в разных местах. Где-то ещё кроме как с Гавриилом. Где-то ещё кроме как в соединении с другим. Потому что даже когда Гавриил и был — это не была жизнь 24 на 7 с ним, а ощущение у Вельзевула были, будто бы он живёт от встречи к встречи. А между ними его и не существовало. Так вот, именно по этой причине, помимо работы он ещё сегодня ходил в фитнес-клуб, ездил на занятие по батутам и даже заглянул в СПА. Он стал спрашивать: что ему ещё интересно? А где он сам во всей этой истории? А зачем он существует ещё? Что ему приносит радость? Лифт открылся, и он зашёл. Мыслей и ощущений было невъебенно много. Он устал, пытался расслабиться на массаже — не получилось, но при этом была какая-то радость от того, что он попробовал что-то новое. Поэтому с каким-то внутренним предвкушением он приложил карточку к входной двери. Та щёлкнула и, открывая её, до него донеслись уже привычные ему два голоса и ещё один. Весьма знакомый — третий. Вельзевул нахмурился, дернул за ручку и вошёл в квартиру. — Чёрт ты опять накинул эту дурацкую синию восьмёрку! — устало выругался по-доброму Люцифер. — Я пасс! Михаил напряженно смотрел на колоду разноцветных карточек. После чего всё же вытащил зелёную восьмёрку. — Мой ясный свет! Где была эта карта раньше! — Я тоже, между прочим, хочу выиграть, милый, — добродушно-приветливо улыбнулся он ему. Гавриил заискивающе на них смотрел, а затем вытащил предпоследнюю карту и торжественно выдал, одновременно с Люцифером: — УНО! — Бери карты, — бросил ему красноволосый. Гавриил нахмурился. — Мы сказали одновременно, но в приоритете учитывается сторона ходившего игрока. — С чего бы вдруг? Раз одинаково сказали, бери половину карт. Гавриил замешкал. — Михаил, кто из нас был первее? Краснозолотистый замешкал. — Да, мой свет, — ласково произнёс Люцифер, — кто был первее? — Решайте на камень-ножницы-бумага! — прикрыл он лицо картами, — я не знаю! — Что ж, сразимся, — развернулся Гавриил к красноволосому. Люцифер поднял руку. — Насчёт три, — вгляделся он очень внимательно в фиолетовые глаза. Гавриил кивнул. — Раз… — начал Люцифер и подумал о том, что Гавриил достаточно собранный мужик, управленец, контролёр, стопудово он выбрал бы камень. — Два… «Нет, — снова стал анализировать красноволосый, — он же толком-то себя и не помнит настоящего, значит он будет действовать наобум, а это скорее что-то очень простое, как бумага или всё-таки… ножницы? Или всё-таки бумага?.. — Три, — чётко произнёс Люцифер и выставил руку в жесте ножниц, Гавриил, мягко улыбаясь, и пронзительно смотря в красно-карие глаза, показал точь-в-точь одновременно с ним такой же знак. — Кажется, у вас и здесь ничья, — подметил Михаил. — Ещё раз, — нахмурился Люцифер, — один… два… Гавриил задумчиво сжал руку в кулак слишком преждевременно. «Вот оно!» — подумал красноволосый и на счёт три выдал жест «бумаги». И какого же было его удивление, когда в самый последний миг рука Гавриила растопырилась и приняла точно такое же положение, как и Люцифера. Михаил прыснул в ладонь и очень учтиво добавил: — Что ж, Бог любит троицу так, что… — Я атеист, не надо его сюда примешивать! — стал раздражаться Люцифер, — но давай третий. Заключительный. — Хорошо, — добродушно отозвался Гавриил. «Что ж, — подумал снова красноволосый, — в этот раз точно получится, скорее всегда Гавриил всё-таки попробует камень или ножницы. Камень он ещё не пробовал, а ножницы как остаточный эффект после бумаги. Но если он всё-таки каким-то образом додумается выбрать бумагу…» Такая головоломка для Люцифера в первые в жизни показалась какой-то сука не решаемой. Ему даже стало интересно разработать самолично план по убийству Гавриила, потому что, кажется, там всё случилось бы точно так же. Сломался бы пистолет, он бы перепутал стакан с ядом и выпил вообще не то. Или банально передумал ехать в свою квартиру в самый последний момент. Может вообще страну бы покинул. Вот настолько ему сейчас кажется непредсказуемым Гавриил. Вплоть до того, что, если бы Люцифер целился в него из снайперки — тот бы чихнул и увернулся. Красноволосый вот даже не сомневается, что так бы и было. — Раз… два… Поджал губы Люцифер. — Три. И сам показал в итоге «камень» так и не определившись. А Гавриил, недолго думая, снова показал «бумагу» — О-о-о… — отметил Михаил, — кажется, ты потерпел крах, Люцифер. — Ну нет уж, давай до трёх победных! — Учись проигрывать, Люцифер, — послышался голос из прохода, на который все обернулись. — О. Кто к нам пожаловал. Вельзевул, — чуть вздёрнул деловито бровь красноволосый. — Очень удивлён тебя видеть здесь, — вежливо и холодно сказал это черноволосый. Это была их не первая встреча спустя много лет. После того судьбоносного звонка старшему брату, с Люцифером они пересекались ещё и в палате Гавриила. Но то было вскользь и с сухим приветствием. — Ну знаешь ли, — обворожительно улыбнувшись младшему брату сказал Люцифер, — я здесь не последний человек по значимости. Так или иначе Гавриил близкий друг Михаила, а Михаил — это моя зона ответственности. — Зона ответственности? — вздёрнул с недоумением бровь краснозолотистый. — Мой ясный свет, все поняли, что я имею в виду, — проворковал Люцифер. — В таком случае, — достаточно сдержанно ответил Вельзевул, — Гавриил, моя зона ответственности. И все такого рода посещения проходят через согласование со мной. — Вельз, ты путаешь понятие «зона ответственности» и «моя личная собственность», — улыбнулся во все тридцать два дьявольской улыбкой Люцифер. — Хочешь поиграть с нами? — вклинился в весь этот разговор Гавриил, — мы почти доиграли. — Нет-нет, не почти, я не дам тебе так просто выиграть, — возмутился Люцифер. Михаил закатил глаза. А Вельзевула колотило. Он думал злость на брата его отпустила за все эти года, что он с ним не общался. Держал в чёрном списке, да и ладно. Хрен с ним. Разок связался, потом мельком виделись… но. Вот он стоял и ему как будто бы снова было пятнадцать лет, и всё его нутро от этого жутко выворачивало. Он ненавидел этого человека. Искренне. Всем своим существом. Вельзевул ненавидел его за то, что, когда он действительно в нём нуждался один, брошенный на улице и никем не нужный — Люцифер от него отвернулся. Просто перестал отвечать на его звонки. А когда он до него добрался лично — всё что он услышал, это обвинения в свой адрес, и что он никогда не просил его защищать от отца так. Никто не просил твою мать Вельзевула жертвовать своим телом ради него, поэтому, мол, иди и разбирайся со своей жизнью сам. Найди там работу, торгуй своим телом, что угодно, но меня больше не трогай, я сделал для тебя всё, что мог. А что Люцифер для него сделал, Вельзевул так и не понял, но зато черноволосый наговорил примерно столько же говна в ответ и добавил этого гандона в чёрный список, и ещё кричал ему вдогонку, что проклинает его, желает искренней смерти и будет ненавидеть до конца своей жизни. И это было… девятнадцать лет назад. — Я устал, давайте вы доиграете и, как и договаривались мы… с Михаилом. Разойдётесь по домам. — Конечно, Вельзевул, мы не будем тебя задерживать, — вежливо кивнул краснозолотистый. Люцифер флегматично бросил красную четвёрку в общую колоду. Михаил напряженно посмотрел в свои карты и кинул карту с четырьмя цветами. — Голубой, — коротко произнёс он. То, как стоял и сверлил взглядом их всех Вельзевул — Михаила изрядно напрягало, и он хотел поскорее закончить эту чёртову игру. А черноволосый просто внутренне считал до ста и думал о том, что пачка сигарет сегодня улетит со скоростью звука. Он бы уже сейчас поджёг, честно говоря, одну, но посчитал это слишком вызывающим. Гавриил положил последнюю карту. — Я вышел, — довольный произнёс он и захлопал радостно в ладоши. Вельзевул скосил на него взгляд и мягко улыбнулся. От чужой радости ему стало очень хорошо сейчас. Осталось только из этого дома выпроводить эту странную парочку. Люцифер скривил весьма недовольную морду. — Что ж поздравляем победителей. — Четвёртый раз подряд, — добавил, ухмыльнувшись, Михаил. — Уточнять было не обязательно, мой ясный свет. Люцифер ненавидел проигрывать. Особенно тем, кто соображал в два раза хуже него. По крайней мере, так он оценивал сейчас Гавриила. — Что ж, благодарю за компанию, — кивнул краснозолотистый Гавриилу, — буду рад провести с тобой время как-нибудь ещё. Мужчина доброжелательно кивнул. — Ты хороший друг, Михаил, ты мне очень нравишься, — улыбнулся он широко. Люцифер от чего-то всего на секунду скосил на него весьма ревностный взгляд, но уже через мгновение его лицо больше ничего не выражало. — Михаэль, поехали домой, уже поздно. — Да, — поднялся из-за стола краснозолотистый, — спасибо за возможность, — обратился он в сторону Вельзевула. Черноволосый протянул руку. Они обменялись рукопожатиями. — Не за что, — свербил взглядом он Люцифера. — Но… — вставил всё же слово Михаил, — Люцифер прав, Гавриил не твоя личная собственность, он сам решает с кем ему общаться. Он не недееспособен. Да, не всё помнит, но. Очень даже проницательный, и я спрашивал у него разрешение, прежде чем Люцифер приехал сюда. Вельзевул метнул вопросительный взгляд на Гавриила. Тот улыбнулся в ответ. — Тебя ведь спрашивали о гостях? — Ага, — подтвердил мужчина, — это парень Михаила, он хороший. Он мне тоже нравится, когда не думает об убийствах. Люцифер от чего-то сглотнул. Вельзевул скосил недовольный взгляд в сторону старшего брата. — Нам пора, Михаэль, завтра рано вставать, — выдумал наобум красноволосый и потащил того за руку в сторону прихожей. Вельзевул устало поплёлся за ними следом. Ещё минут десять он стоят и молча на них пялился, пока те одевались и обувались. — До встречи, — приветливо поднял руку в жесте Гавриил, — вы отлично сочетаетесь, как лимон и клубника или как свинина в кисло-сладком соусе. Люцифер на сегодня уже успел тысячу раз удивиться с чужих выражений, лучшую реакцию на это он так и не подобрал. — Благодарю, Гавриил, — улыбнулся весьма лучезарно Михаил, он уже начал потихоньку привыкать к таким описанием в его адрес. Вельзевул закусил губу. — Благодарю за помощь, — всё же сказал он напоследок Михаилу. — Тебе спасибо. Если что. Звони. После этого Люцифер поднял руку в прощальном жесте и вышел первым, а Михаил закрыл за ними дверь. Вельзевул стоял и пялил ещё какое время на неё и о чём-то думал, или делал вид, что о чём-то думает. — Как прошёл твой день? — легла тяжёлая чужая рука на его плечо. Вельзевул очень мягко улыбнулся, разворачиваясь. — Потихоньку, Гавриил, потихоньку, как ты провёл с друзьями сегодня время? Мужчина замолчал. — Кажется, Михаил меня не выдерживает. Ему тяжело со мной. У него в голове тысячи проводов, и все они настолько разные и разноцветные, что он не понимает, как их вовремя переключать правильно, если вдруг что-то идёт не так. Там очень много… словесных искажений. Ему больно от этого, а я не знаю как помочь. — Ты не обязан, — нахмурился чуть Вельзевул, вслушиваясь во всё это. — Поэтому он позвал… Люцифера? — Да, — кивнул Гавриил, — он привёз нам мороженного и интересные игры. Ещё мы пытались найти шахматы, но так не нашли. — Ты забыл их на террасе под столом на полке, это было ещё до аварии. — О… вот как? Покажешь, что это такое? Я не помню что. Вельзевул закусил губу. — Твоя любимая игра, Гавриил. Мужчина сощурился. — Ну тогда точно нужно в неё сыграть. — Можно только не сейчас? Она меня бесит. — Тебя бесит Люцифер, но я не знаю почему. Вельзевул цокнул. — Ты можешь перестать меня видеть насквозь хотя бы пару мать его минут? Отключить вот это вот всё? Я лучше пойду покурю свои мысли, я не готов об этом разговаривать! Гавриил лишь удивлённо приподнял брови. — Извини… Черноволосый вздохнул. — Нет это ты прости. Я просто… там всё сложно, Гавриил, не трогай меня со всем этим сейчас, пожалуйста. — Да, конечно, я не специально, извини… — Я знаю, что ты не специально, я просто злой. — Ты вроде сегодня ездил отдыхать. Не получилось? — Я ездил на работу, Гавриил, потом да было что-то наподобие отдыха, но это не расслабляет меня пока. Меня в принципе ничего сейчас не расслабляет, кроме сигарет. — Тогда не буду тебе… мешать? — Спасибо, — он вздохнул, — перекурю и вернусь. Ты голодный? Я просто перекусил в ресторане. — Пока вроде бы нет. — Ладно. Сейчас… приведу себя в порядок и расскажешь по нормальному как прошёл твой день, если будешь настроен. — Ага, — кивнул мужчина и Вельзевул удалился в свою комнату.

***

После, наверное, сигареты пятой черноволосого наконец отпустило, и он, устало взглянув на луну, поплёлся обратно в тепло с балкона. Свежий морозный воздух ноября его немного привёл в чувство. Он открыл дверь комнаты и почувствовал запах. Такой приятный и опьяняющий до самого его естества, что ему захотелось расплакаться на ровном месте от того, насколько это сейчас ассоциировалось у него с теплом и уютом. Вельзевул зашёл на кухню и обнаружил там Гавриила в фартуке с зайчиком и морковкой. — Привет, — улыбнулся ему мужчина. — будешь оладушки? Они с малиновым вареньем. Не знаю любишь ли ты такие… но захотелось как-то тебя. Порадовать. Черноволосый чуть сморгнул, в глаз, кажется, что-то попало. — Это мои любимые, Гавриил. Ты, как всегда, до безумия точен и проницателен. — О, правда? Я рад, — улыбнулся он ему искренне, — я сварил какао, оно ещё не остыло, будешь? — Буду, — устало плюхнулся в кресло черноволосый. Как бы там ни было дальше, по крайней мере, Гавриил его очень хорошо чувствует. И это так… успокаивает. В этом бесконечном хаосе и ворохе собственных мыслей, хоть где-то небольшая стабильность. Гавриил был собой и не был, но одно оставалось фундаментальным — связь, что существовала между ними, и которую не уничтожила даже потеря чужой памяти. — Держи, — осторожно поставил тарелку с оладушками перед Вельзевулом Гавриил. — Спасибо, солнце, — искренне поблагодарил его черноволосый, — спасибо, что ты у меня есть. Гавриил осторожно положил руку на чужое плечо, так он выражал поддержку. — Тебе спасибо, ты очень меня выручаешь. Каждый день… — он задумался, — вряд ли бы кто-либо из моих друзей смог бы выдерживать меня так долго, как это делаешь ты. Вельзевул хмыкнул. — Не каждый готов быть честным настолько, насколько ты обнажён и открыт сейчас внутренне для всех, Гавриил. Раньше у тебя была обратная ситуация. Ты лгал себе, а перед остальными был честен. Люди не привыкли к тому насколько ты больше не фильтруешь свою речь, а говоришь как есть. А так как ты очень чувствительный, ты уже чуть ли не читаешь чужие мысли, видя каждого насквозь, это пугает. — Почему пугает? — удивился Гавриил и налил ему из ковшика какао, сунув туда несколько маршмелоу в виде розовых и синих единорогов. — Ну. Страшно, когда видят то, что ты прячешь от всех, что порой даже от себя прячешь. Страшно, что о тебе подумают окружающие… — А что они могут подумать? — сел за стол Гавриил. — Осудить, например. Унизить, да что угодно. — Зачем? Если вы все внутри… такие красивые? — искренне выдал ему мужчина. Вельзевул закусил губу. — Люди так не думают про себя, Гавриил и те, кто других осуждают за то, что у тебя внутри — это скорее частый случай. Ты не просто так закрылся от мира в своё время и боялся себя показывать, хоть и не помнишь этого. Я клещами буквально доставал из тебя ответ на вопрос «а что ты чувствуешь на самом деле?». Ты на него отвечал всегда с таким тяжким трудом, как будто я прошу тебя предсказать будущее на ближайшие 10 лет с кучей расчётов и вероятностей, а не про твои эмоции спрашиваю. Гавриил нахмурился. — Странно. Как можно не понимать, что ты чувствуешь? Я вот палец сегодня обжёг было больно. А вода, под которой я держал его, была холодная. А когда ты ушёл курить мне было грустно, и я чувствовал себя виноватым, что я никак не могу тебе помочь. А пока я готовил оладушки, я почувствовал такую любовь и умиротворение. Мне стало так спокойно и хорошо. И в тот момент, когда ты вернулся на кухню, у меня было ощущение что на мне распустились цветы, тысяча розово-белых с красными вкраплениями и у них были жгутики с пыльцой цвета лимонного тарта, именно мусса сверху, такого молочно-лимонного, очень нежного. И у меня по коже побежали мурашки. А когда ты улыбаешься, у меня замирает сердце. Знаешь так. Раз и встаёт в ступор, будто бы о чём-то задумывается и смакует это мгновение. Я так неимоверно счастлив, когда ты улыбаешься, Вельзевул, мне кажется, что в этот момент во мне растёт огромное дерево и на нём тысячи-тысячи листьев, и все они одновременно шевелятся и щекочут меня, как стаи бабочек. Вельзевул покачал головой, почти каждый день ему пели вот такие мать его развёрнутые дифирамбы, и он до сих пор не понимал, как на такое ему реагировать. То ли плакать, то ли смеяться. Вот только его всегда накрывала какая-то абсолютно ненормальная эйфорическая истерика. Его буквально абсолютно всегда после всех этих слов трясло. Потому что то, как Гавриил описывал своё чувство любви к нему, а Вельзевул уже не сомневался, что это было именно оно, и не важно с каким подтекстом — всегда трогало его сердце до глубины души. И хотелось разрыдаться прямо здесь и сейчас, что это всё красивое в его сторону. И что Гавриил каждый раз находит всё новые и новые слова, чтобы это хоть как-то выразить, чтобы его порадовать. Черт, подумал про себя Вельзевул, как можно влюбиться в человека дважды, если ты в него и до этого был влюблён? — Когда ты улыбаешься это похоже на февраль. Когда снег ещё лежит, но уже начинает пахнуть весной и вот-вот наступит мой день рождения. Я в последнее время правда не праздную, но всегда предвкушаю, и в эти дни у меня обычно настроение приподнятое, и я будто бы живу в сказке. Я ожидаю, что мир и Бог будут ко мне благосклонны. Что я достаточно постарался и… что за это получу какой-то приз. За год, который я прожил. В общем. Эм. Мне сразу становится чуть лучше, чем было до этого, когда я вижу тебя. А когда ты улыбаешься, то я вообще забываю про лишнее в своей голове, и мне становится так спокойно, как… — он задумался, — если бы я хорошенько выпил, или скурил пачку. Вот. Очень ценный ты, короче говоря, — стушевался под конец Вельзевул и отпил из чашки с какао. — А когда у тебя День рождение? — Третьего марта. — О, уже скоро. Пару месяцев и… Вельзевул улыбнулся. — Да. Не придумал ещё нихуя, что буду делать на него, но есть ощущение, что должно случиться что-то невероятно грандиозное, то, о чём я так долго мечтал. Всю жизнь. Гавриил улыбнулся. — Тогда пусть сбудется. Вельзевул хмыкнул. — Обязательно, — осторожно откусил он оладушек с малиновым вареньем и с огромным удовольствием закатил глаза.