The Price of Hope

Fool me once, fool me twice

Are you death or paradise?

Now you'll never see me cry

There’s just no time to die

      Ги Хун застыл на краю обрыва. Камни под ногами казались неподвижной частью его самого, словно земля сама удерживала его от движения. Но внутри всё горело, кричало, разрывалось — нужно было бежать, спасаться. Где-то за спиной доносился хруст шагов. Солдаты в розовых костюмах двигались неторопливо, словно охотники, методично загоняющие жертву в тупик. Ветер беспощадно хлестал по лицу, но холод, казалось, перестал существовать. Единственной мыслью, терзающей разум Ги Хуна, было: как он оказался здесь?       Шаги за спиной становились всё ближе. Ги Хун не обернулся, пока голос, низкий и ровный, не прорезал гнетущую тишину:       — Ты снова бежишь, Ги Хун, — произнёс ровный, как натянутая струна, голос Ин Хо. В нём не было угрозы, только привычная усталость — глубокая, выжженная временем.       Ги Хун резко повернулся. Их взгляды пересеклись, и этот миг вырвал из памяти картину прошлого. Та комната. Тот вечер. Они стояли так же близко, как сейчас. Тёплое дыхание Ин Хо, его пальцы, задержавшиеся на запястье, и поцелуй — первый и единственный.       Это было похоже на взрыв. Слишком много ненависти, слишком много боли, спрятанной за масками. Они не искали утешения — скорее пытались утопить свою ярость друг в друге. Но когда их губы соприкоснулись, всё, что они так тщательно скрывали, вырвалось наружу. Ин Хо прижал его к стене с отчаянной силой, словно хотел удержать что-то большее, чем просто Ги Хуна — хотел удержать самого себя от разрушения. Ги Хун сначала сопротивлялся, но потом что-то сломалось. Они оба были разбитыми, потерянными, и этот поцелуй стал их общим ядом, их общим спасением и проклятием.       Теперь, на краю обрыва, в глазах Ин Хо был тот же взгляд. Полный сомнений, боли и той же неизбежности.       — Ты ведь не сделаешь вид что забыл?, — тихо произнёс он. Его голос звучал мягче, чем когда-либо.       Ги Хун медленно кивнул.       — Я не могу забыть. Да и ты бы не спросил, если бы это ничего не значило для тебя, — ответил он хрипло, каждое слово словно обжигало горло.       Ин Хо слегка усмехнулся. Но это была не ирония, не насмешка. Его улыбка была грустной, едва уловимой, словно тень сожаления.       — Ты даже не представляешь, как сложно мне было тогда остановиться. — Он на секунду замолчал, пытаясь подобрать слова. — Мы оба загнали себя в эту клетку, Ги Хун. Но если я знаю, как её выдержать, то ты… ты просто не создан для неё.       — Значит, ты просто сдался? — перебил его Ги Хун. Голос звучал твёрдо, но внутри всё ещё бушевала буря.       Ин Хо молчал. Лишь его взгляд говорил за него. Он медленно поднял руку и, прежде чем Ги Хун успел отпрянуть, коснулся его щеки. Это движение было неожиданным, но Ги Хун не отстранился.       — Нет, не сдался, — наконец тихо произнёс Ин Хо. — Просто осознал, что для меня нет места в обычной жизни. Слишком поздно что-то менять.       Слова повисли в воздухе, и тишина казалась невыносимой. Но прежде чем Ги Хун успел ответить, Ин Хо вдруг шагнул вперёд. Его руки мягко, но решительно обвили Ги Хуна. Это было не грубо, не с яростью — в этих объятиях было всё: тепло, боль, сожаление.       Ги Хун замер. Ветер, скалы, шаги солдат за спиной — всё исчезло, ушло на второй план. Остались только двое. Их дыхание, тяжёлое и рваное, смешивалось с холодным воздухом.       Мир вокруг застыл. Но в этой неподвижности был не покой, а трагедия — тихая, неизбежная и до боли реальная.       — Ги Хун, — голос Ин Хо прозвучал тихо, почти шёпотом, но его слова разорвали гнетущую тишину, словно острое лезвие, рассекшее плотный мрак. — Ты не оставил мне выбора.       Ги Хун поднял взгляд, полный болезненного непонимания. Но привычной жёсткости, которая всегда скрывалась в чертах Ин Хо, он не нашёл. Вместо этого в его глазах плескался хаос — беспорядочная борьба эмоций, как будто в глубине его души столкнулись два непримиримых мира.       — Ты… ты изменил всё, — голос Ин Хо дрогнул, но он не отвёл взгляда. — Ты сломал мой порядок, вырвал меня из той пустоты, в которой я научился существовать. Ты заставил меня вспомнить, кем я был… тем, кто умел верить, мечтать, жить. Тем, кто умел быть счастливым. — Он сделал шаг ближе, и их лица оказались совсем рядом. Его дыхание смешалось с воздухом между ними, горячим и пронзительным. — Но теперь это невозможно. Всё это… всего лишь клетка, из которой мне не выбраться.       — Клетка? — Ги Хун, сжав кулаки, из последних сил удерживал себя в руках. Его голос был глухим, почти шипением. — Нет, Ин Хо. Клетка — это твоя собственная ложь, в которую ты загнал себя. Но разве это жизнь — просто прятаться?       Ин Хо медленно выпрямился, словно собирая себя по частям, и вновь натянул на лицо ледяную маску отстранённости. Однако — эти предательские глаза — выдали всё: глубоко спрятанную боль, тягучую усталость и почти неуловимое сожаление, тенью мелькнувшее в тёмных зрачках.       — Твои планы… они всё ещё кружат в твоей голове, не так ли? — тихо проговорил он, и в уголке его губ на миг дрогнула кривая усмешка. В ней горечь сарказма причудливо смешалась с той самой болью, что прожигала его изнутри. — Глупец. Ты так и не понял? Эти игры… они больше нас. Они сильнее всего, что ты когда-либо мог себе представить. Они — неотвратимы, как ночь, сменяющая день.       Он сделал паузу, словно давая словам пропитаться воздухом.       — И всё же ты думаешь, что можешь изменить это. Что можешь обмануть систему, сыграть по своим правилам. Но… — Ин Хо вскинул взгляд, и на миг в нём вспыхнула ледяная решимость. — У таких, как мы, никогда не было настоящего выбора.       Его голос, прежде наполненный каким-то странным отголоском горечи, внезапно вновь стал холодным и жёстким. Слова, будто выточенные из льда, обрывались резко, с пугающей окончательностью.       — Это не то, что можно разрушить, что можно остановить одним усилием воли. Ты сам видел, к чему привела твоя жалкая попытка изменить хоть что-то. Ты принес в жертву тех, у кого, возможно, ещё был шанс. А теперь? Теперь у них нет даже этого. Я показал тебе, к чему приводит твоё упрямство, твоя слепая вера. Да, я убил того, кто был тебе дорог. Но не для мести, — голос его на мгновение дрогнул, словно эти слова не предназначались для чужих ушей, — хотя, если быть честным, в этом есть доля правды.       Он задержал взгляд на Ги Хуне, и в его глазах вдруг вспыхнуло что-то необъяснимое — смесь гнева, зависти и ненависти, обращённой скорее к себе, чем к собеседнику.       — Я чувствовал… ревность, — признался Ин Хо с горечью, выдавливая из себя это слово, словно оно причиняло ему физическую боль. — Нелепую, бессмысленную, как всё, что связывает нас. Я знал, что никогда не стану для тебя таким, каким был он. Мы с тобой по разные стороны пропасти, разделённые слишком глубокой трещиной. Слишком много крови, слишком много обид.       Его лицо застыло, а голос приобрёл ледяную интонацию, как будто с каждым словом он возводил стену между ними.       — Игры — они никогда не закончатся. Ты только начал понимать их цену, Ги Хун. А я уже давно знаю, что эта цена выше, чем кто-то когда-либо сможет заплатить.       Он на миг замолчал, опустив взгляд, будто выискивая в глубине своей души последние слова, способные хоть что-то изменить. Когда же заговорил снова, в его голосе слышалась глубокая, пронизывающая измождённость. Губы дрогнули, и на его лице появилась слабая, почти незаметная улыбка — призрачный отблеск, того беспечного Ён Иля, которого знал Ги Хун.       Его глаза, всегда такие холодные, на мгновение ожили, в них мелькнула тень чего-то неуловимого: то ли ирония, то ли горечь, скрытая за завесой изломанной маски. В этой тени заключалась насмешка — над собой, над ним, над их коротким проведенным временем вместе, которое теперь казалось далёкой, едва различимой на горизонте иллюзией.        — Ха… — выдохнул он, и слабое, почти неуловимое движение уголков губ напомнило о каком-то мимолётном счастье, давно растаявшем в пепле их судеб. — Так и не угостишь меня соджу, да? — Его голос, мягкий и обманчиво тёплый, словно принадлежал другому человеку, теперь звучал иначе. В этой мягкости угадывалась горечь, пропитанная разочарованием. Это был не смех — лишь его эхо, обернувшееся болезненной усмешкой человека, который потерял всё, включая веру в простые радости.       На мгновение мир застыл в тягостной, болезненной тишине. Эта тишина, пропитанная отчаянием и невыразимой тоской, казалась непроходимой стеной, разделявшей их с реальностью. Ин Хо медленно, почти торжественно, как будто выполняя заранее определённый ритуал, достал пистолет. Его движения были плавными, даже изящными, но в них сквозила неумолимая решимость. Он словно готовился поставить последнюю точку в истории, написанной болью.       — Ин Хо… что ты… — голос Ги Хуна дрогнул, сломался, погребённый под грузом страха и непонимания.       Звук выстрела прозвучал глухо, словно растворился в холодном воздухе, не оставив за собой ничего, кроме разрывающей сердце тишины.       Ин Хо не упал сразу. Он застыл, словно вырезанная из камня фигура, будто упрямым напряжением воли пытался удержать неумолимую поступь смерти. Его взгляд был твёрдым, но в этой мнимой стойкости уже угадывалась тень обречённости. Только едва заметная дрожь, пробегающая по его телу, предавала истину — силы медленно, но неизбежно покидали его.       — Я знаю, что, как бы ты ни старался, всё равно будешь винить себя, — прошептал он, его голос звучал слабо, но в этих словах чувствовалась несгибаемая твёрдость. Тонкая алая линия крови скользнула по его побледневшим губам, оставляя за собой след, похожий на последний штрих в картине жизни. Его пальцы едва ощутимо сжали руку Ги Хуна, как будто он хотел передать ему остатки своего тепла.       — Но это… единственный способ… стать свободным, — он на мгновение замолчал, чтобы перевести дыхание, и добавил, его слова прозвучали почти шёпотом, но каждый из них вонзался в сердце, как лезвие: — Спасибо… что доверял мне, даже за этот короткий отрезок времени. Мне понравилось играть с тобой… игрок 456.       Его взгляд вдруг стал отстранённым, и на мгновение казалось, что он смотрит не на Ги Хуна, а сквозь него, куда-то за горизонт. Его тело напряглось, когда он заметил солдат, окруживших их. И тогда что-то в нём окончательно сломалось.       — Ты не останешься здесь, ты должен выжить, — глухо произнёс он, его голос прозвучал как приказ, которого невозможно ослушаться.       Прежде чем Ги Хун успел понять смысл сказанного, Ин Хо резко схватил его за руку и рывком потянул за собой. Всё произошло в одночасье — обрыв, пронизывающий до костей ветер, их тела, падающие в бездну.       В тот момент, когда их падение началось, время, казалось, остановилось. Мгновения растянулись в бесконечность, воздух вокруг стал густым, а реальность — размытой. Вспышка ледяной воды ударила с силой, от которой перехватило дыхание. Шок, тьма, волны, накрывающие с головой.       Ги Хун открыл глаза. Вокруг него была только бескрайняя водная гладь, равнодушная ко всему. Её холодная, безмолвная бескрайность поглотила их обоих.       И только теперь, когда всё было позади, Ги Хун понял. Всё, что осталось от Ин Хо, — это шёпот его голоса, дрожащий в его памяти, как отголосок утраченного времени. А всё, что осталось от него самого, — это зияющая пустота, заполняющая всё вокруг.