Холодные руки

Улыбка Юнги больше не выглядела дурацкой. Может, она никогда и не была такой. Это малой сгоряча надумал разного, по привычке отторгал от себя всё, что мог. Без разбору — хорошее, плохое. Всё было плохим. А потом эта улыбка посмотрела на него застенчиво, сказала: «попробуй также» — и замерла в ожидании. Чимин замер вместе с ней. Думать о подобном очень странно, как-то чуждо. Как будто есть что-то внутри, не позволяющее искренне и беззастенчиво улыбнуться любимому человеку. Но ведь он уже улыбается? Да, немного неловко, не в полную силу, но сам факт… Однако Юнги, с его большим сердцем и добрыми глазами не заслуживает кривляний. И эта мысль придаёт небывалое желание растянуть губы до ушей, не испытывая при этом желания прикрыться. Чимин улыбается ярче, сначала неуверенно и смущённо, как мальчик, когда дарит маме первые цветы, но после, быстро глянув Мину в глаза, словно расцветает под тёплым закатным солнышком. И солнышком этим был Юнги. Разговоры лились рекой. Также, как и чай в их кружках — за каждой выпитой следовала следующая, за каждым словом всё новое и новое. Теплые солнечные лучи украшали пространство маленькой кухни. Они растягивались по кафельной плитке, заливая ее приятным для глаз оранжевым светом. Малая часть, буквально самые кончики, попадали на обеденный стол, как будто и его тоже хотели порадовать своим присутствием. Чимин протянул к ним руку, желая кожей почувствовать эти приветливые потоки света. Он перекатывал их по подушечкам пальцев, будто хотел оставить частичку себе. Юнги же кладет руку себе на живот, прихлопывает пару раз и произносит удивлённо: — В жизни столько чая не пил. Как в тебя только лезет, малой? — Если б я знал, — смеётся в ответ Пак и отчего-то повторяет за Юнги. Оказывается, есть что-то приятное в щупанье своего надувшегося живота. Только никак непонятно — что именно. Хену виднее, конечно, поэтому Чимин решает спросить у него напрямую, не стесняясь. Он уже позабыл об этом неловком чувстве, находясь рядом с Мином всё чаще. Открывается входная дверь, не давая малому сказать и слова. Он не то, что, блять, ошарашен, он, как бы помягче сказать, не ожидал, что это случится сейчас. — Юнги, ты с Чимини? — раздается мягкий голос из коридора. И вопрос этот звучит для малого с такой непривычной надеждой в голосе. Неугасающей. Он не хочет представлять, как госпожа Мин каждый день приходит с работы, обнимает Юнги в коридоре, спрашивая про него, трусливого Чимина, а старший грустно улыбается и отрицательно мотает головой. Чимин не хочет чувствовать себя чертовым слепым эгоистом, но не всем желаниям свойственно сбываться. На него накатывает осознание того, каким он всегда был желанным гостем в доме. Не только для Юнги. Понимание того, как он обращался с этим гостеприимством, как с должным, заставляет разочароваться в себе. Малой даже мысли не допускал, что может так себя повести с близкими людьми. Если Чимин и сейчас убежит, то потеряет всё — Юнги, его теплый взгляд, ободряющую улыбку, руки, что всегда так приветливо раскрываются для крепких объятий. Он останется один, без своего лучика света. Без дома, в котором его всегда ждали и ждут. Может быть, пока жизнь предлагает — нужно брать? Старший бросает взгляд на Пака, не отвечая за него, давая выбрать — сказать о себе или промолчать. Тот кивает почти сразу же. Его взгляд бегает по пространству кухни, цепляется за каждую деталь и ловит ещё одну лёгкую панику. Там, у плиты, сахар рассыпали, чуть-чуть совсем, но есть, вон ложка грязная валяется, так и не достигшая пункта назначения — раковины. Нехорошо это. — Да, мам, — коротко отвечает ей Юнги и накрывает руку младшего своей. Сахар и ложка подождут, не они главные гости в их доме. — Прекрасно, а то я думала, состарюсь и так и не увижу его. — Что она такое говорит, Юнги? — не своим голосом спрашивает Пак. Юнги не находится с ответом. Кажется, он растерян не меньше Чимина и может лишь неопределенно подернуть плечами, сильнее сжимая в руке его ладошку. Этот жест, конечно, не уберет панику насовсем, но может хотя бы чуточку облегчить её. Юнги пытается унять своё волнение сам, потому что один волнующийся человек — это ещё полбеды, а вот двое — уже катастрофа. — Малой, ты не ссы только, лады? — шепчет Мин, наклонившись к нему. Для пущей уверенности он обхватывает двумя ладонями увеличившиеся щёки Чимина, потирается лбом и, заглядывая в напуганные глаза, продолжает говорить только для двоих. — Веди себя как обычно, уговор? Матушка хорошая у меня, ни разу слова против тебя не сказала. И сейчас не скажет. Пак кивнул несколько раз по мере того, как переваривал слова старшего. Вроде бы простые такие, оттого их легко принять и понять. А ещё легко говорить, потому что это чистейшая правда. Даже выдумывать ничего не пришлось. Чимин, все ещё удерживаемый руками Юнги, слегка приподнимает голову и поддаётся вперёд, касаясь кончика носа старшего в быстром коротком поцелуе. Тот моментально делается похожим на кота, который потерял связь с космосом: замершим в том же положении, с открытым ртом, распахнутыми глазами и раздувающимися ноздрями. Черт возьми, и этот человек избил его отца? Чимин все ещё не верит. — То есть после этого ты выглядишь как напуганный кошак, а когда мы тут на столе… — Я не ожидал! — шепчет Мин чуть громче и приставляет указательный палец к губам младшего, чтобы сказать: — и вообще, помолчи, малой. Пошли маме с сумками помогать. Юнги отворачивается, скрывая румянец на лице, что придаёт ему ещё сто очков очарования, по мнению кое-кого, и идёт к входной двери, где все ещё копошится матушка. Чимин идёт следом сразу же. Наверное, подгонялся мыслью, что лучше пойти сразу со старшим, чем потом преодолевать долгий путь из кухни в коридор в одиночку. Малой будто попадает в прошлое на несколько лет назад, когда его мама еще была жива. Он видит все, как наяву. Вот он также, как Юнги сейчас, подбегает радостно к женщине, выхватывает тяжелые пакеты и бросается на шею с крепкими объятиями и поцелуями. Мама смеется негромко и так мелодично-красиво. Чимин не слышал, чтобы еще хоть кто-то так смеялся. Этот звук неповторим, и пока малой ещё может его помнить, но с каждым днем всё хуже и хуже. Мама улыбается, даже это она делала по-своему изящно — до полумесяцев место глаз. Чимин унаследовал это от нее. Вот мама ерошит ему волосы на голове, чмокает в макушку и просит отнести пакеты на кухню. — Чимини, ты чего стоишь? Иди к нам, — зовет госпожа Мин. Пак выныривает из своих воспоминаний, промаргивается, смотрит на эту маленькую семью и не чувствует злобы, зависти или ненависти, как раньше это было с другими людьми. Юнги, его мама, они уже сделали Чимина лучше, хоть пока и не догадываются. Такими простыми словами и действиями они дают ему светлую надежду. Раньше бы малой со злости лишь отмахнулся и слушать бы не стал. Сейчас же он в нее верит, а в голове проносится: «Надеюсь, я смогу стать частью их семьи». — Здравствуйте, госпожа Мин! Меня зовут Пак Чимин, приятно познакомиться. Отвешивает поклон, выпрямляется, встает по стойке смирно и не двигается. А что дальше нужно делать? Что-то сказать? Или помочь? — Госпожа Мин, моё имя Мин Юнги, приятно познакомиться! — хихикает старший, кланяется и приобнимает Чимина за плечо, как бы говоря, что волноваться совершенно не о чем. — Ты че так официально, малой? Мы хоть и королеву встречаем, но… И вновь коридор наполняется смехом, едва слышным у Юнги, звонким у Чимина и нежным и высоким у мамы. — Я — Мин Соён, — склонив голову и положив руку на грудь, представляется женщина. Она не перестает хихикать, вытирает глаза от выступивших слез. И выглядит просто неотразимо. — Так, дурачье моё, берите пакеты и на кухню, а я пока в душ, договорились? Устала как собака, — выдыхает тяжело Соён и перед тем, как уйти, чмокает каждого в макушку. У Чимина аж глаза загораются, когда он смотрит на неё. — Приготовим с вами что-нибудь, да? Парни кивают и, подхватив сумки, идут опять на кухню. Неспеша раскладывают, перекидываются парой фраз, уточняя, что куда лучше положить. Малому не хватало таких простых, но очень важных действий. Они такие домашние, рутинные, пропитанные уютом и теплом. И даже этот простой вопрос от госпожи Соён моментально заставил улыбнуться, стоило только представить, какая атмосфера будет царить на кухне. Пак в такой обстановке первый раз, но внутри он чувствует совсем иное, как будто… Как будто всегда так было. И по-другому быть не должно. Чимин смотрит на спину Юнги, как тот открывает дверцу шкафчика и начинает ворчать, что та снова начала скрипеть. Он не боится себе признаться в том, что чувствует себя действительно дома. Как оказалось, дело было всего лишь в людях. Старший тем временем ставит на полку банку кофе и маленькую коробочку ягодного чая. Так вот то место, где и была заварка. Именно этот шкафчик Чимин пропустил. Его любимый ягодный чай, который все время был у старшего дома, по его наблюдениям расходовался редко, как будто только он его пил. При нем Мин все время пил кофе, за исключением некоторых случаев. Так что же получается… — Юнги, этот чай пью только я, да? — тихонько спрашивает Чимин, обнимая старшего со спины. И почему он раньше так не делал? Щека очень удобно лежит на лопатке старшего, ладони гуляют по животу, будто не зная где им остановиться. Более комфортного места, чем здесь, в объятиях Юнги, он и представить не может. — А ты не дурак, малой, — на выдохе произносит Мин и поворачивается, чтобы быстро чмокнуть его в макушку и избежать ответного бурчания. Он кладет левую ладонь на руку Чимина, призывая ее замереть, а то мало ли как его организм отреагирует на это. Кажется, уже отреагировал. Малой все понимет, он же не дурак, и кончиками пальцев спускается чуть ниже, по бедру, едва заметно. Он чувствует, как штаны старшего натянулись в области паха, улыбается довольно и мелкими осторожными касаниями пробирается туда, желая ощутить стояк под своими пальцами. Ему это удается, отчего он улыбается еще больше и прикусывает губу, терзаемый необходимостью снова оказаться желанным в сильных руках. Юнги ему снова слишком много позволяет. Или же, наоборот, он действовал, вернее бездействовал из личных побуждений? Выходит, что так. Этот… проказник не даст ему спокойно жить своими поползновениями неуемных рук. Только этими движениями он смог вырвать из старшего тяжелый рваный выдох, а дальше, что будет? Мин отрывается от разглядывания дверцы кухонного гарнитура, устремляет свой взгляд вниз и понимает, какую же ошибку совершил, когда посмотрел туда. Он же сейчас начнет думать о том, как это может быть потом, когда одежда будет последним, что они захотят видеть друг на друге. И снова выдыхает, долго и с оттяжкой. Юнги перехватывает его руку, видя, как она собирается заигрывать более открыто, разворачивается и смотрит в напуганные глаза. — Я сделал что-то не то? — с опаской спрашивает Чимин. Он округляет глаза еще больше, когда старший касается поцелуем его руки. Малой ведь даже подумать не мог, что Мин может быть таким романтиком. И правильно делал, наверное, потому что в следующее мгновение тот уже властно держит пальцами его подбородок, вынуждая поднять голову и неотрывно смотреть в глаза. — Довести меня решил? — низким голосом звучит в тишине кухни. — Мало тебе моих слов о том, что мне от тебя башню сносит? Решил дразнить меня, да? Какой же ты, блять, жадный, малой. У Чимина сейчас начнут подгибаться колени, желая соприкоснуться с полом как можно быстрее. Он и подумать не мог, что возбужденный Юнги будет таким несдерживающимся, грубым и невыносимо притягательным. Его темный взгляд с проскальзывающими в нем искорками не позволяет сдвинуться с места или сказать хотя бы слово. Чимину это нравится так сильно, что он может лишь коротко кивнуть. — Тебе пиздец сегодня вечером, малыш, — шепчет Юнги на ухо и, не сдержавшись, прикусывает мочку. Пиздец — это еще мягко сказано, думает Чимин. Вечером на нем отыграются по полной, но он не боится. Он предвкушает. *** Матушка появляется на кухне, и солнце начинает светить ярче. Ощущение, будто оно направляет все свои силы на то, чтобы согреть эту маленькую кучку людей на крохотной кухне. Чимин снова смотрит на госпожу Мин, взгляд его все также восхищен. Он представлял её немного иначе. Паку думалось, что она гораздо старше. Всё-таки «матушка» из уст Юнги негласно добавляло ей возраста в воображении Чимина. На деле же, выглядела Соён лет на сорок, не больше, и была настоящей красавицей. Даже слово «женщина» было немного грубовато произносить по отношению к ней, думал Чимин. Для него она выглядела девушкой. Очень доброй, яркой, сногсшибательно красивой. Не зря Юнги сказал, что они встречают королеву. В своей голове малой будет именовать её только так. Даже усталость после тяжёлого рабочего дня не портила её естественного изящества. Или Соён сама не позволяла этому случиться, оставляя работу на работе, со всеми жалобами и недовольствами. Домой она хоть и пришла вымотанной, но об этом говорило её погруженное в раздумья лицо и слегка замедленные движения. Переведя взгляд на старшего и получая в ответ небольшую улыбку, Чимин замечает, что они поразительно похожи. Настолько, что он не побоялся бы сказать, что Юнги — это мужская версия Соён, или наоборот. Улыбались они один в один, глаза их были с одинаковым лукавым прищуром. Даже для того, чтобы убрать мешающую чёлку с глаз, мама с сыном выполняли одно и то же движение. А сколько в этих людях заботы! Тут они могли даже посоревноваться в своей способности окружать комфортом. Чимин вряд ли бы смог выбрать победителя. — Вы опять наелись печенья и особо не хотите есть, да? — со знанием дела спрашивает матушка. Малой тушуется на мгновение, снова смотрит на старшего, не понимая, как реагировать. Они ведь и вправду набили животы мучным, и что, так сразу сказать об этом? Может попытаться как-то выкрутиться? — Да, — уверенно и с улыбкой отвечает Юнги, снимая сразу все вопросы. Он кивает малому, мол, под контролем, не ссы. — Как я и думала, — продолжает мама. Она собирается сказать что-то ещё, как Мин тут же врывается со встречным вопросом. — А зачем спрашивала тогда? — игривым голосом произносит и складывает руки на груди. Дурачества Юнги — ещё один тёплый лучик солнышка на этой кухне. Чимин смотрит на них с ласковой улыбкой, думая лишь о том, что старший сейчас выглядит, как подросток, желающий получить внимание от любимой мамы. Малой бы… тоже хотел так дурачиться с мамой Юнги. — Чтоб ты спросил, — беззлобно отвечает она и щипает его за нос. — Всё равно будем готовить, просто не будем торопиться. Как раз поболтаем. Чимини, ты как, умеешь что-нибудь? — Ну, мы с мамой обычно пекли вместе, что-то точно смогу сделать, а всякие там супы она одна готовила, — с некоторой неуверенностью отвечает парень. Его щеки каждый раз теплеют от этого ласкового «Чимини», кажется, он знает откуда ноги растут. На удивление, сейчас, в этот самый момент, его не пугает говорить о маме в прошедшем времени. В его голове появляются картинки воспоминаний, от которых впервые не хочется плакать. — Тогда Чимини сегодня шеф-повар, будешь руководить нами. Как насчёт рыбного пирога? — Кто-то сказал рыбный пирог? — с выпученными довольным глазами говорит Юнги. Ему ещё не хватает начать принюхиваться, дергая носом и хмурясь. — Для котят, конечно. — Я за, — подаёт тихонько голос Чимин и сияет, видя улыбающуюся госпожу Соён. А потом ещё и Юнги присоединяется. Чимину выдают персональный фартук, все-таки он сегодня шеф-повар. Парень от такого простого жеста испытывает небывалое восхищение и снова едва не кланяется, желая выразить благодарность всеми возможными способами. Юнги, возмущенный тем, что его обделили, оставив одного без фартука, начинает ворчать и строить обиженку. Мама смотрит на него долгим взглядом, наверное, думает, чтобы сказать такого в ответ на его кривляние, а малой, он… Просто начинает смеяться. Сначала совсем тихо, так, что его особо даже слышно не было. Но чем дольше он смотрел на Юнги, на его уморительное лицо, тем громче он смеялся. К нему быстро подключилась матушка, приобнимая за плечо, тем самым говоря, что она в его команде. Чимин снова покраснел. Юнги на их выходки начинает хмуриться лишь сильнее, а потом резко дергается, в шаг подходя к ним, и начинает щекотать. Он знает, что у малого надо сразу пробираться к бокам и проводить по ним кончиками ногтей, вызывая безудержный смех и попытки вырваться, а у мамы — к ребрам. Они слепились в комочек счастья и радости. А потом так вообще стояли и обнимались прямо так, одной кучкой. Пора приниматься за работу. Чимин, конечно, готов был стоять так целую вечность, не выпуская никого из рук и не желая выпутываться самому, но пирог сам себя не приготовит. Так часто говорила его мама, и сейчас также сказала Соён. Пак уже забыл эти чувства, запахи, окутавшие помещение. Пачкаться в муке, месить тесто и указывать Юнги, какие ингредиенты и в каком количестве подавать было настоящим раем для Чимина. Госпожа Мин тоже не стояла в стороне, помогала в некоторых местах, говорила, в какой последовательности лучше добавлять продукты в тесто. Парень все внимательно слушал, где-то спрашивал сам, уже не боясь, и смущенно улыбался на похвалу от Юнги и его матушки. Мин вызвался помочь и разбить яйца в тесто. Чимин успел осторожно обхватить его запястье над миской и, смотря прямо в глаза, начал говорить: — В тесто лучше добавлять только желток, так оно будет более нежным и рассыпчатым. — А я и не знала, — вдруг говорит госпожа Мин. — Тебя этому мама научила? — ласково спрашивает она. — Да, — тихо и с улыбкой отвечает. Чимин не чувствует себя неуютно, отвечая на такие вопросы матушки. Ему совсем не хочется огрызаться или грубить, игнорировать. У него язык не повернётся сказать хоть что-то, что может обидеть эту драгоценную девушку. Чимин ей благодарен. Вопросы она задаёт аккуратно и в меру, не много и не мало. И как будто чувствует, что ему это действительно нужно — поговорить о маме. Поделиться воспоминаниями, своим видением её образа, чтобы не он один хранил его в себе. Чимин хотел подарить маме самое главное — память. Он желал снова сделать её частью своей жизни. Ведь то время, когда её не стало… Это время не было для него жизнью, потому что самого родного человека там не было. Сейчас же Пак, рассказывая о том, как они с мамой прятались от всего мира на кухне и занимались выпечкой, впервые чувствует облегчение. Малой чувствует, что она рядом с ним. *** Посиделки на кухне с чаем и рыбным пирогом стали приятным окончанием вечера для всех. Каждый так или иначе успел подумать о том, что именно такого времяпрепровождения ему не доставало для счастливых искорок в глазах и тепла в душе. Уютная тишина вперемешку с тихими разговорами расползались по кухне, гостиной, желая облагородить каждый уголок квартиры и оставить приятные воспоминания. Соён беззвучно сделала глоток чая, провела пальцами по столу и с какой-то тяжестью сказала: — Надо бы салфетки новые купить, эти совсем уже себя изжили. Чимин резко поднял голову, всмотрелся в погрустневшую маму и, не испытывая ни грамма радости от своей проснувшейся наблюдательности, заметил — госпоже Мин стыдно принимать гостей с такими салфетками. Да и хуй бы с ними! Малой еле успел прикусить губу, дабы не дать такой грубости сорваться с языка. Он вообще, честно признаться, не смотрел на то, как выглядит стол, шкафы на кухне или вся квартира в целом. Гораздо важнее, что именно здесь, Чимин чувствовал себя дома. — А мне кажется, они очень красивые, — улыбаясь, говорит малой. Матушка снова смотрит на него с небывалой нежностью, молчаливо благодарит и поднимается из-за стола. Она мягко целует Юнги в щеку и гладит его по волосам. Старший светится, не стесняясь снова показать перед Паком свою мягкую сторону. А Чимин даже не чувствует себя лишним. Госпожа Мин подходит и к нему, целует в макушку и расправляет спутавшиеся локоны. Чимин едва сдерживается, чтобы не замурчать. — Уже поздно, оставайся, Чимини. А я спать пойду, спокойной ночи, котята. Пак смотрел уходящей матушке вслед и думал лишь о том, что готов купить ей все салфетки мира, лишь бы избавить её от переживаний. *** Как только на кухне был наведен порядок, Чимину выданы полотенце и домашняя одежда, неожиданно вспомнились слова Юнги на кухне, когда… Принимая душ, малой без остановки прокручивал слова старшего в голове, его низкий охрипший голос. А воспоминания, оставшиеся на подушечках пальцев, заставляли кровь кипеть. Молодой организм не заставил себя долго ждать и моментально среагировал. Выходить теперь Чимину из душа со вставшим членом. Он не пытался даже прикрыться, ведь это привлечёт лишь больше внимания со стороны Мина. Поэтому малой, как гордый павлин, расправил плечи и вышагивал до гостиной. Да, у него стояк, и что? Зато на кого! На того, кто сейчас пролетел мимо него и закрылся в ванной. Кажется, не один Чимин ждёт уединения этой ночью. В гостиной разложен диван, постелена простынь, тут же две подушки и одеяло. Юнги сделал всю работу, не оставив Чимину возможности чем-то занять руки. Хотелось бы зарычать от досады, только вот мама наверняка уже спит. По крайней мере, они оба на это надеялись. Не придумав ничего занимательного, Чимин укладывается на живот, подтягивает к себе подушку и ждёт. Кого? Юнги. А точнее, ту версию, от которой у Чимина бегут мурашки и двусмысленно размыкаются губы. А вот чего можно ожидать — Пак не представляет. Грубых касаний, горячего шепота на ушко и укусов, заставляющих всхлипывать от боли вперемешку с наслаждением? Если так, то Чимин подпишет согласие на всё, если понадобится. Подумать только, сейчас Мин выйдет из душа, прижмет его к себе поближе да посильнее, будет затыкать рот во избежание лишних звуков, а сам будет приговаривать, как бы хотел услышать Чимина во весь голос, как тот будет… Внезапно на ляжку опускается горячая ладонь, заставляя малого дёрнуться и тут же обернуться через плечо. Даже в темноте гостиной он видит, как Юнги ухмыляется, красуясь клыками. Вид у него такой, будто одним движением руки он поймал несопротивляющегося котёнка. Чимин вновь отворачивается, желая подыграть старшему. Всего одно касание заставило его сжаться и вцепиться что есть силы в подушку. А когда Юнги прижмется к нему, малой вообще испарится? Рука всё ещё не двигается, в отличие от взгляда старшего. Он бегает по всему телу, лежащем сейчас с приподнятыми ягодицами, задравшимися шортами и футболкой. Обнажённые бедра в темноте выглядят, как самое вкусное лакомство и как самая страшная погибель. Их хочется смять, чувственно провести по внутренней стороне, покарябать ногтями, вынуждая непроизвольно дёрнуться. Хочется укусить. Несильно, просто показать, каким вкусным десертом этот парень может быть. Юнги ни в чем себе не отказывает. И не боится своих желаний, потому что сбываются они наилучшим способом. Чимин дышит сбито, кусает себя за пальцы на руках, останавливаясь от внутреннего желания обернуться и посмотреть, как старший сейчас выглядит рядом с ним. Слишком, блядь, горячо, убеждается он, когда получает первый укус. Такой обжигающий, пропитанный желанием съесть, оставить след, который можно скрыть лишь штанами, довести до умоляющего шепота и слезливых глаз. Когда Чимин выдыхает, опуская голову, Юнги наклоняется для ещё одного прикосновения. Зубы касаются кожи на другой ноге, прихватывая едва ощутимо, а рука забирается под кромку шорт. Малой ждёт, что его ягодицу сожмут, что есть силы, но ничего такого даже близко нет. Её, мягкую и обнаженную, ласково поглаживают, будто боясь навредить. А, может, Юнги просто не ожидал, что младший будет без белья. — Живой? — шепчет Мин на ухо, не убирая руки из-под шорт младшего. Другая стоит у него перед лицом в роли опоры. Юнги всё-таки к нему прижался. Грудью опустился на спину, вдавливая в диван ещё сильнее, а член теперь упирался в бедро малого. — Да, — выдох вперемешку со стоном вырывается из его распахнутых губ. Чимин оборачивается на горячее дыхание, поднимает глаза и тут же накрывает другие губы своими. Оба стонут в поцелуй, не думая отрываться друг от друга ни на секунду. Желание движет ими, заставляет кусать мягкую плоть, толкаться языками в рот, очерчивая контуры друг друга. Воздух с каждым мгновением покидает их, но они не могут прерваться, не сейчас. Они дышат друг другом так, словно впервые чувствуют запахи друг друга. Чимин чувствует слишком много. Лёжа под старшим, он плавится, ещё чуть-чуть, и потеряет связь с реальностью. Его рука сама находит другую, стоящую перед его лицом. Сначала игриво касается запястья, бегает кончиками пальцев, а после — полностью опускает свою ладонь на чужую. Так куда лучше. Малой начинает с большим рвение отвечать на поцелуй, кусать чаще. А когда рука Юнги всё-таки сжимает ягодицу, принося наслаждение каждому, Чимин стонет особенно громко. — Теперь я хочу побыть жадным, — шепчет Мин, ложась сбоку от парня, — до твоих касаний, малыш. Юнги берет руку Чимина в свою и начинает медленно вести по ткани своей футболки. Кончиками пальцев малой чувствует, как напряжено тело под ним, какие мышцы выделяются ярче других. Он ловит себя на желании тоже оставить какие-то следы на теле Мина, будь то царапины от ногтей или едва заметные пятна засосов. То, что мог видеть только Чимин. Кажется, у него все мысли отпечатались на лице, потому что сейчас их руки уже касались тёплого живота Юнги. Он резко вдохнул, как будто не знал, что это может быть настолько приятно. Чимин чуточку осмелел. Закусанная губа старшего, его прикрытые глаза сказали больше нужного. Малой продолжил изучать живот под своей ладошкой самостоятельно. Осторожно двигаясь наверх, Чимин наклонился к манящим губам для такого нужного сейчас поцелуя, но его опередил сбитый шёпот: — Смелее. Пожар вокруг них разгорелся ещё сильнее. Чимин с нажимом провел ногтями по мышцам груди, задевая сосок. Ещё один сильный выдох, громче предыдущего. И Пак потянул футболку наверх. Сначала со старшего, а потом и с себя. — Можно… — Да. Чимин касается ключицы лёгким уксусом. Слишком приятно. Спускается чуть ниже, теперь уже целуя приглянувшийся ему участок кожи и не теряя ни секунды, втягивает его, помогая себе зубами и языком. Как будто всегда умел это делать. На голову опускается ладонь, чуть сжимающая волосы на затылке. Жест, говорящий о многом. О том, как Юнги приятно, как все внутри него будоражит от чувств. Он в этот момент только о Чимине думает. О его губах, так нежно касающихся кожи, о его маленьких ладонях на боках, о его горячем теле. Мин знает, как его малой волнуется, поэтому поглаживает еще и по спине, одобряя все действия парня. Чимина же простреливает мурашками. Или это мурашки Юнги перебежали на него? Они встречаются глазами. Чувств там неописуемо много. Обожание, страсть, нежность, желанность. Каждое из них встречается в новом поцелуе, напоминая о себе. Ярче всех о себе говорит желание в глазах Юнги. Будь другая обстановка, он бы так не сдерживался. Касался сильнее, вырывал больше жалобных стонов, дышал громче и горячее. Глаза Юнги сами тянут руку Чимина ниже. Он не вправе сопротивляться. Всё, что Пак может — это обмениваться взглядами со старшим, слушать его дыхание и пытаться восстановить своё. Ладонь младшего накрывает чужое возбуждение, да так, что рука в его волосах сжимается с большей силой. А потом и вовсе тянет на себя, сталкивая в требовательном поцелуе. — Сними ты их уже, — нетерпеливо шепчет Юнги, когда движения Чимина становятся увереннее. Шорты с бельём не улетают со свистом, как хотелось бы старшему. Пак, будто назло, тянет одежду нарочито медленно, постоянно бегая взглядом от лица сходящего с ума Юнги к его члену, который поначалу сложно разглядеть в темноте комнаты. Спустив шорты до середины бедра, Чимин ложится на бок, прижимается своим стояком к бедру старшего и припадает губами к шее. Это почти что больно — ходить возбужденным так долго, не прикоснувшись к себе ни разу. Но его это странным образом не волнует, пока что. Чимин касается рукой члена Мина, пальчиками собирает выделившуюся на головке смазку и растирает по всей длине. Юнги, блядь, чуть ли не подбрасывает. Как же давно его не касались с таким трепетом, с таким желанием угодить. Хочется отпустить себя, показать малому, каким он будет с ним в постели. Но он может лишь стиснуть зубы посильнее, смять мягкий чиминов бочок и уткнуться ему в волосы, жадно вдыхая запах родного человека. — Подожди, — вполголоса произносит Юнги, когда начинает болезненно морщиться от сухой дрочки. Малой не может себя пересилить и добавить…скольжения. Стесняется. Хотя и сам прекрасно понимает, что от такого приятного мало. Старший вот не загоняется. Облизывает ладонь, проводит по члену пару раз и удовлетворённо выдыхает. Так-то лучше. Но с ладошкой Чимина — это какой-то верх блаженства, если такой вообще существует. Пак движется осторожно, внимательно вслушивается в низкие стоны. Они заводят не на шутку, ещё чуть-чуть и Чимин начнёт потираться о бедро старшего, как подросток. — Сожми сильнее, — слышит хриплый шёпот малой. — Так? — Да… Это становится похожим на пытку. Видеть, чувствовать, как Юнги хорошо с ним. Слышать его стоны, ощущать усилившуюся хватку на боку и властный поворот головы для глубокого поцелуя. Понимать, что старшему уже сносит башню, а ведь Чимин просто дрочит, местами слишком быстро и неумело. Юнги приходится направлять его, но наслаждение от этого не уменьшается. В нетерпении малой начинает кусать всё, что ему встречается на пути. Начиная с шеи, где он корябает нежную кожу зубами, двигаясь к любимым плечам, где укусить можно посильнее, доходя до груди — самого вкусного лакомства. Чимину нравится быть жадным, он не собирается отступать от этого. — Больно, — едва не хнычет Пак, толкаясь членом в бедро старшего. Он не хочет прерывать его удовольствие, но сдерживаться ещё дольше Чимин не в силах. — Запрыгивай. Юнги похлопывает себя по бедру и смотрит на замершего Чимина. Тот моргает, кажется, больше не переживает из-за тянущего возбуждения. Куда больше его волнует то, что он не рассчитывал на секс. Он не готовился. Как всё это сейчас будет выглядеть?.. Малой не из тех, кто ссыт. Потому решительно стягивает шорты, оставаясь полностью обнаженным, усаживается на бедра старшего и не двигается. Ему сказали запрыгнуть — он запрыгнул, дальше указаний не было. Правда, наличие или отсутствие шорт на нём тоже не оговаривалось, но… В этом вопросе одежда явно была третьей лишней. На удивление, Чимин не стеснялся собственной наготы. Ночь скрывала изъяны его юношеского тела, давала ценную возможность — стать более раскрепощенным с Юнги, сказать о своих желаниях. Показать. Только сидя верхом на старшем, Чимин смог это понять. Видеть распластанного под собой Юнги было очень…возбуждающе. Парень, который был заметно шире в плечах, выше в росте, сейчас заставлял Чимина чувствовать себя ещё меньше. Казалось, что одна его ладонь может полностью накрыть ляжку или обхватить талию, прижав ближе. Малой находил это неимоверно горячим. Трудно сказать, кому из них повезло больше. Юнги видел перед собой такого красивого и любимого мальчика. На мгновение ему показалось, что он больше не дышит, хотя сердце, стуча как бешеное, говорило об обратном. Его стройное тело не портили мягкие бока и животик, они скорее были приятным дополнением. Чимин этого стеснялся, конечно, Юнги видел. Потому старался доказать обратное не только словами, но и действиями. — Юнги, если ты не коснешься меня прямо сейчас, я… — Охуеть. — Что? — Если б я знал, что будет такой охуенный вид, сразу бы тебя к себе посадил. Чимин не должен смущаться, но он делает именно это. Внутри он безумно благодарен старшему за такие искренние комплименты, которые исходят напрямую от сердца. Малой прикрывает глаза, проходится рукой по животу старшего и восхищенно выдыхает тихое: — Спасибо. — Я больше ни на секунду не отпущу тебя, — говорит Юнги, касаясь большим пальцем его зацелованных губ. Он медленным движением обводит каждую, оттягивает нижнюю и замирает. Его пальца касается язык коротким дразнящим движением. Только вот Чимин выбрал не самое лучшее время для поддразниваний. Юнги толкается пальцем в рот, прихватив малого за шею. Тот на собственническое касание выгибается податливо, выглядя как самое настоящее божество. Изгиб талии становится ярче и отчетливее настолько, что Мин всё-таки кладёт туда ладонь и сжимает. Чимин смотрит на него из-под полуприкрытых век, смыкая губы вокруг пальца и танцуя вокруг него языком. Кажется, Юнги надолго запомнит у себя эту картинку в голове. Чимину мало. Он толкается бёдрами самостоятельно, прося обратить внимание ещё и на член. В первую очередь на него! И стонет глухо, когда проезжается своим стояком по члену Юнги. Тот, кажется, настолько сосредоточен на Чимине и на том, что творит его рот, что даже никак не реагирует на своевольные движения этого парня. Сейчас он это исправит. Малой касается себя сам и едва не плачет от удовольствия. Рот распахивается, Юнги приходится выпустить палец из горячего плана и посмотреть теперь уже на другого Чимина. Такого, который всхлипывает едва заметно, желая получить долгожданное освобождение. — Думаешь, что справишься сам? — Я, блядь, устал ждать тебя, — со сбитым дыханием отвечает, продолжая надрачивать себе, пока его руку не скидывают и не заменяют другой. Чимин едва успевает прикусить палец, чтобы не выдать громкого стона облегчения. Его сжимают особенно сильно, не давая хоть какой-то возможности привыкнуть к ощущениям. И дрочат, сильно, быстро, словно издеваются. Другая рука перемещается с шеи на грудь, цепляет соски, сжимает и крутит их. Ещё чуть-чуть и у Чимина выступят слёзы от такого количества приятных ощущений, граничащих с болью. Он чувствует, что до финала осталась жалкая крупица времени, и как же приятно осознавать, что прямо сейчас он… — Покатайся, малыш, давай, — с лёгкой насмешкой произносит Юнги, перемещая ладони на ягодицы младшего. Оторопевший Чимин не понимает абсолютно ничего. Старший смотрит, снова ухмыляется и придвигает его за задницу вплотную к члену. Даже приподнимает его пару раз, показывая, как именно нужно действовать. — Нравится? — с придыханием спрашивает Чимин, прокатываясь самостоятельно. Его руки удобно устроились на торсе Мина, а бедра совершают плавные поступательные движения, сталкивая каждый раз оба члена. Тяжелое дыхание сдерживать все сложнее, ведь удовольствие рушит любые рамки, которых они пытались придерживаться. — Пиздецки, — отвечает Юнги и резко выпрямляется, чтобы толкнуться в распахнутый в удивлении рот языком. Чимин ждал этого не меньше, если знать, как сильно он вцепился в волосы старшего на затылке. Мин не отстаёт, кусает в отметку за губу, сжимает ягодицы, разводя их в стороны, и потирает подушечкой пальца колечко мышц. Если ему не показалось, а он почти уверен, что так, то Чимин прямо сейчас заскулил в поцелуй. От одного такого звука Юнги готов кончить. Ещё раз облизав свою ладонь, Мин накрывает ей оба члена сразу. Ощущение двух сталкивающихся влажных головок вызывает дрожь по всему телу. Их рты соединяются в новом поцелуе, небрежном и прерывающемся. Они никак не могут насытиться друг другом. Вряд ли это когда-нибудь сможет произойти. Чимин кончает первым, спустя несколько ритмичных движений ладони Мина. Его потряхивает от ощущений, он хватает воздух судорожно, как будто это его последняя возможность подышать одним воздухом с Юнги. Малой опускает голову на любимое плечо и утыкается носом в шею, вдыхая естественный запах горячего тела, приближающегося к разрядке. Сперма Чимина ни на секунду не помешала Юнги продолжать резкие движения рукой по своему члену. Он испытывал непомерный кайф оттого, что может дрочить прямо так, размазывая сперму по себе. Юнги ушёл не так уж и далеко, заливая вскоре ещё и своим семенем руку. — Блядь, — жарко выдыхает он на ушко Чимину, не способный хоть как-то собрать мысли в кучу. — Я боюсь представить, чё будет, когда мы реально поебемся, если сейчас ты уже такой горячий. — Только давай, когда мамы дома не будет? — Так сразу согласился? — недоуменно спрашивает Юнги, поглаживая чистой рукой малого по спине. — Я это так спизданул, без призыва к действиям. — Я хочу тебя, мне все равно как, — шепчет откровение Чимин куда-то в шею и подтверждает его лёгким поцелуем. — И я тебя, — признается Юнги с небывалой нежностью в голосе. — Понравилось? — несмело спрашивает и движением руки просит Чимина подняться, чтобы посмотреть ему в глаза. — Пиздецки, — возвращает старшему его фразу и продолжает: — мне кажется, ещё ни одна дрочка не заводила меня настолько сильно. Хотя, кажется, дело вовсе не в ней, — стреляет глазками малой и, видя снова эту ухмылку, улыбается сам. — Могу сказать, что у нас всё взаимно. *** Когда Чимин в следующий раз приходит домой к семейству Мин, мама встречает его также радушно, накрывает на стол, угощает свежим горячим ужином и очень много улыбается. А когда они остаются с Юнги наедине, малой произносит слова раньше, чем успевает их обдумать. Тем и лучше — не сдаст назад. — Юнги, можно я подарю твоей маме цветы? — осторожно заглядывая в глаза старшему, спрашивает Чимин. Мин, не ожидавший такого вопроса, просто стоит и молчит, не понимая, как реагировать. А у Чимина уже все внутри в узел скрутилось. — Пожалуйста. — Можно, конечно. Но почему ты… Старшему не дает договорить слеза, медленно скатившаяся по щеке Пака. Тот, кажется, вообще в раздрае. Юнги его тут же в охапку сгребает, да посильнее, знает уже, как нужно действовать. Удобно устроиться щекой на мягкой макушке, да ещё и обхватить её одной рукой, а другой — талию. — Ты своей не подарил? — шёпотом спрашивает, заранее зная ответ, который разобьёт ему сердце. — Не успел. Первые цветы были на…на… — Не договаривай. Маленький мой… Тот уже содрогается в рыданиях. Юнги и себя сдержать не может, пропускает несколько слезинок, впадая в ужас оттого, через что Чимину пришлось пройти. Одному. Никто не помогал ему. Маленький мальчик страдал в одиночестве, винил себя, не ел и не пил. Тупо пялился в стену и плакал, не в силах справиться с горем. Он так и не справился. Зарыл поглубже, вспоминал изредка, но плакать уже было нечем. Сегодняшний день пошатнул всё. — Спасибо, спасибо, что дал мне этот шанс. Я не проебусь, обещаю. Пойду работать куда угодно и сколько угодно, лишь бы… — он не стал договаривать, боясь сглазить. — Скажи… Какие цветы любит твоя матушка? — Тюльпаны, — с нежностью отвечает Юнги. — Это её самые любимые. Малой больше ни слова не говорит. Он запомнил каждую деталь, хоть тех и было так мало. Прошла неделя. Подработку найти было сложно, но Чимин справился и записал это своей первой маленькой победой. Он старался изо всех сил, прятал деньги так, чтобы отец их не нашёл, а потом, когда пересчитал накопленное, отправился в цветочный. Выбрал семь самых красивых и свежих белых тюльпанов, с невероятно счастливыми глазами протянул деньги и забрал букет, смотря на него с небывалым восхищением. Он никогда не видел чего-то более красивого. Он пришёл по заученному адресу в то время, когда вся семья была в сборе, и постучал быстро и громко. И стремительно спрятал букет за спину, желая создать максимально непринуждённый вид. — О, малой, заходь, — Юнги пропускает парня в квартиру, сам же закрывает дверь и смотрит на цветы, которые тот плохо пытается скрыть. — Это ты матушке принёс? Красивые. — Тише ты! — шипит на него Пак, прикладываю палец к губам. Можно подумать, здесь стены не из картона. — Позови её, пожалуйста. Старший кивает и уходит в сторону гостиной. Спорить с этим мелким бесполезно, он горой на своём стоять будет. — Чимини, воробушек, привет, — нежным, но уставшим голосом встречает его женщина. Малой никогда к этому не привыкнет: у него каждый раз глаза раздуваются, едва не слезятся, сердце бьётся бешено и руки дрожат. Рядом с ней он чувствует себя маленьким. — Я поставлю чайник, — озвучивает Юнги, выходя из гостиной, и идёт на кухню. Их нужно оставить вдвоём и обязательно озвучить, а то кое-кто не сможет и слова сказать. — Госпожа Мин, — тихонечко говорит Чимин, склонив голову к полу и перебирая руки за спиной. И замолкает. Он не репетировал речь, не знал, что можно говорить, а что — нет, не знал, как себя вести, не знал, как матушка Юнги воспримет это. Отсутствие каких-либо слов не на шутку пугает его. — Зови меня мамой, воробушек, если можешь, — произносит Соён и осторожно гладит мальчишку по плечу. Тот резко поднимает на неё свои глаза, охваченные печалью и болью, смотрит долго, будто не верит, бегает взглядом от одного глаза к другому. Медленно кивает, позволяя себе небольшую улыбку. — Ты очень красивый, когда улыбаешься. — Спасибо, мама… Я… Это тебе, — говорит все также тихо и неуверенно, протягивает букет и смотрит своими яркими хрусталиками, полными надежды. Только бы понравились. Только бы… — Какие чудесные, — неверяще шепчет матушка, аккуратно забирая букет из поддрагивающих мальчишеских рук. Она не спрашивает зачем, почему и как. Не к месту, не сейчас. Этого ребёнка сейчас любое слово может разорвать на куски, он обнажён, как никогда. А видеть, как его всего наполняет счастьем и облегчением — дороже всего на свете. — Спасибо тебе за них, малыш. Обнимемся? — А можно? — Конечно, можно, — мягко проговаривает женщина и раскрывает руки для объятий. Она надеется, что по её лицу не видно боли, окатившей её после робкого вопроса Пака. Просто удивительно, как он сберег свое сердце и душу, что сейчас стоит и жмется котёнком к материнскому теплу. Чимину стоило больших усилий, чтобы не заплакать в руках этой чудесной женщины. Он просто не мог себе этого позволить — портить такой момент своим неумением держать эмоции. Однако, познакомившись с этой семьёй, став её частью, малой стал больше показывать себя настоящего и старался меньше стесняться своих чувств. Чимин и Соён появляются кухне. Юнги встречает их мягкой улыбкой, малого так сразу подзывает к себе под ручку, поближе. — Твои любимые, да, матушка? — ласково проговаривает старший. Его голос, глаза, всё пестрит счастьем за близких. — Самые любимые. Мальчишки, вы пока налейте чай, достаньте печенье, а я пойду, телефон проверю. Кажется, кто-то звонил. Они согласно кивают, смотрят на убегающую маму, но не торопятся накрывать на стол. Юнги разворачивает Чимина к себе лицом, смотрит долго и внимательно, а потом спрашивает так просто, что аж слова теряются. — Получилось? — Да, — облегченно выдыхает Пак и опускает взгляд, чтобы найти руку старшего. Касается сначала кончиками пальцев, оглаживая костяшки, а затем переплетает их. — Представляешь, она сказала, что я могу называть её мамой. — Ты рад? — Мин заправляет малому прядку за ухо. — Да! Но… Надо привыкнуть, мне немного странно, — неловко отвечает парень. Глаз не отводит, не пытается утаить правду. Здесь, в этой атмосфере, с этими людьми, хочется быть искренним. — Я думаю, это будет быстро, малой, — поддерживает мягким поцелуем в щёку и в макушку. Чимин от этих мягких жестов расцветает, краснеет щеками, как в первый раз. В порыве нежности он тянется ладошкой к щеке старшего, бережно проводя по ней кончиками пальцев, перемещаясь на шею и такие любимые сильные плечи. Юнги не моргает, смотрит так, что малой и слов найти не может, чтобы это описать для самого себя. Юнги так смотрит не в первый раз, и не второй уж точно. Взгляд его такой пленительный, говорящий о таком для них непривычном, что Чимин невольно теряется. Юнги его в такие моменты быстро возвращает. Пак привстает на носочки, накрывает щёку мягким поцелуем. И выдыхает, все ещё прижимаясь и пуская мурашки по шее старшего. Глаза тут же загораются желанием, находят губы, но… Пока не могут себе позволить. Вместо этого Юнги наклоняется к уху, проводя самым кончиком носа по мочке и оставляя там лёгкое касание губ, и шепчет: — Нужно сделать чай и позвать маму. Ещё успеем нацеловаться на диване, идёт? Чимину кажется, что старший его совсем с ума сошёл. Как можно так открыто его дразнить, причём опять на кухне, в их излюбленном месте для поцелуев и нежностей? Мама возвращается, смотрит на улыбающихся парней, которые взгляда друг от друга влюбленного отвести не могут, и едва сдерживает слезы. Какое счастье — видеть зарождающееся светлое чувство между мальчиком, которого чуть не сломала жизнь, и парнем, который пропускал эту жизнь мимо себя. Сейчас им нельзя отходить ни на шаг, чтобы дать этим чувствам прорасти, сделать ярче. — Чимини, может, переедешь к нам? Места на всех хватит. — Только если я не буду доставлять никому неудобств. Я бы с радостью переехал к вам, мама.