Микки

      Такого яркого огня Миша никогда в своей жизни не видел и никогда больше не увидит. Никогда не было и мысли, что стеклянный дом в стиле модерн может гореть, как стог сена, но бензин сделал своё дело, и под утро, когда приехали пожарные, ничего, кроме чёрного пепла не осталось.       Внешне Микки был невозмутим, только будто немного потерян. Да только внутри эмоции и мысли горели нещадно и яростно, всё разрывалось, трещало и плавилось, дымило и тлело с каждой секундой, отравляя угарным газом ядовитых мыслей. Горело прошлое и будущее, хорошее и плохое, оставляя страх и отчаяние.       Да, было страшно, было очень страшно смотреть, как человек против всех природных инстинктов обрекает себя добровольно и безрассудно на казнь! Сожжение в горящем доме. И вид горящей плоти и запах такой, что волосы встают дыбом! Не просто человек, а Света. Мама. Она ведь такая красивая, такая хорошая, она должна была жить и жить до спокойной старости. Он должен был взять всю боль на себя, защитить её, и пусть он — никогда, но она бы излечилась от сломанности! Она бы умерла в тёплой постели с мягкой, доброй улыбкой на лице. А не в горящем доме с улыбкой страдания наполовину с безумием.       А теперь что? Теперь он один сломанный. Сломанный, но свободный. А свобода — это хорошо, правда ведь? Тем более, какой ценой она получена. Независимость, безконтрольность, сила. Микки теперь может делать, что захочет. Микки взрослый. Микки один.       Кудрявый парень с надписью «VEGAN» на лбу неловко кладёт ладонь на его плечо и мягко поглаживает, пробуждая от невеселых мыслей.       — Микки, пойдём в общагу, — звучит отдалённо и утешающе.       Министр радости, не поворачивая головы, легонько похлопывает сожителя по ладони, словно принимая поддержку.       — Да, сейчас. Иди, я догоню.       Самоубийство не требует пышным похорон, так ведь? А то ещё одних он не выдержит.              До общаги они добираются быстро, в тишине. Джесус извиняется и куда-то убегает, оставляя Мишу наедине с самим собой, ну и Зефиром, конечно. Лабрадор устало разлегся у кровати на цветастом ковре, жалобно поскуливая.       — Ну, что, Зефирыч, будешь теперь здесь жить, будь как дома. Корм я тебе куплю, не беспокойся, и выводить буду — как заживём!       Пёс недоверчиво посмотрел на хозяина и, полежав с минуту, встал и уткнулся влажным носом в согнутые колени. Собачьи глаза наполнились слезами. Миша почувствовал, что плачет тоже.       — Ну, ну! Только ты не начинай! Если мы вдвоём начнём скулить, какой я буду Министр радости? Нормально всё. Ложись, спи.       В комнате не хватало воздуха, стены давили на голову и сжимались всё сильнее. Микки схватился за стены, лишь бы не дать им сойтись ближе и придавить их с Зефиром. В груди всё трепыхалось и ныло, как давно не было. Нужно было отвлечься, отвлечься и забыть, забыть надолго, а лучше — навсегда.       Парень схватился за телефон, как за спасательный круг и, как последний идиот, загуглил: «Как справиться с потерей близкого человека?» Первый же сайт вывел совет «не оставаться одному и обратиться за поддержкой к близким людям». Что-то ещё раз больно кольнуло в груди. А к кому можно вообще обратиться? Веро! Но ведь он сам её тогда бросил, и сам сказал, что никогда её не любил. А сейчас она совсем отдалилась, к тому же и без того слишком страдает без Таси. Шади мёртв. Кимаева носится по городу со своим расследованием. Катя тоже мертва. Получается, вот и нету у него близких людей.       Один.       Это не стены давят, а одиночество. Никогда оно не чувствовалось так остро, так больно. В висках кровь стучала быстро и громко, громче всего остального мира. А пакетик с заветным порошком в кармане брюк вдруг стал так ощутимо тяжелым. И Микки схватился за него, как за самого лучшего друга. За самого верного. И стало вдруг всё так предельно чётко и правильно, как давно должно было случиться — его финальный выход, о котором он думал, но никогда не верил в него.              Лайкра гидрокостюма приятно обтягивает кожу, скрывая и ласково оглаживая незаживающие порезы. Микки даже на минуту залюбовался своим отражением, зачарованный безумным влажным взглядом. Прощай навсегда, больше не увидимся. Через минуту в коридоре раздались быстрые решительные шаги, но никто их не слышал. На улице ветрено и пасмурно, волны средние, но всё же есть. Отплывая от берега, Миша думает о том, что он что-то упускает, но не может понять, что. С каждой розовой крупинкой мысли ускользают от него, предложения рвутся на словосочетания и слова.       Синее море. Розовый порошок. Вода холодная. Глаза зелёные. Волосы короткие. Каштановые. Взгляд осуждающий.       Ты мне нравишься.       Марьяна.       И боль как-то отступает, и вода кажется уже не ледяной, и жить хочется. Доза кажется ничтожной, а трагизм ситуации пустячным. Глубина не большой, а расстояние до берега — вполне преодолимым. Микки гребёт к берегу, полупьяный, полубезумный, и в этот момент ему кажется, что он всё-таки не совсем одинокий. Появляется надежда.

***

      Стоя перед незнакомой дверью Микки нервничает как никогда, будто от этого зависит его жизнь. Он спешно приглаживает волосы, облизывает губы и заставляет себя улыбаться.       Марьяна сражается с несчастным браслетом, битый час пытаясь справиться с застёжкой, когда раздаётся настойчивый стук в дверь. Странно, она никого не ждала. Девушка проклинает двери без глазков, когда в комнату бесцеремонно заваливается Микки. Хорошо хоть подруга не в комнате, какое зрелище…       — Ну, привет, красотка. Как жизнь? — Министр радости обворожительно улыбается, произнося это развязным тоном.        — Что ты здесь делаешь? Зачем ты пришёл?       — Мне так скучно, так одиноко. Я гулял по общаге и вот решил зайти к тебе в надежде приятно провести время в твоей компании, — дверь громко хлопнула в образовавшейся тишине, — Ты ведь не прогонишь меня?       — С чего бы вдруг тебе гулять по общаге? Веро выгнала и тебе не к кому приласкаться? — зло усмехнулась девушка.       Микки улыбнулся и отрицательно покачал головой. В полумраке тёмный силуэт разглядеть трудно, лишь по светлым волосам можно было угадать, где он примерно находится. Министр радости медленно, по-кошачьи начал приближаться к Марьяне.       — Почему сразу Веро? — Микки подходил всё ближе, — Я думаю тебе известно, что мы с ней давно разбежались, — Марьяне пришлось отходить назад, — может быть, я пришёл сюда, чтобы встретиться с тобой?       В глазах девушки застыло непонимание, смешанное с недоверием и любопытством.       — Что за бред ты несёшь?       — Бред — это по моей части ведь я же Министр Радости! — ещё немного и они упрутся в стену! — Я невыносим, не так ли? — ещё одна обворожительная улыбка.       Ему просто нужен какой-нибудь человек, чтобы был рядом. Он не умеет любить, тогда пусть любят его: нужно привязать к себе, приручить. А эта девчонка и так уже приручена.       — Но невыносимость не единственная моя черта. Ещё я чертовски красив и отлично целуюсь, — Марьяна внимательно смотрела в карие глаза, уперевшись спиной в стену, — и не только целуюсь.       Микки внимательно посмотрел в зелёные глаза, силясь найти в них долю прежнего обожания или признания, когда вдруг понял, что не может прочесть ничего, ни одной эмоции — одно спокойствие и невозмутимость. Даже смеха не было. Это его напугало.       — Марьяна, не будь такой холодной, — парень перешёл на шёпот, прижавшись носом куда-то в шею, — ты ведь тогда говорила, помнишь? Что я тебе нравлюсь.       Микки ещё раз вгляделся в спокойное лицо и, уперевшись ладонями в стену около женского лица, потянулся за поцелуем…       …И вздрогнул от неожиданности, почувствовав на щеке жар от удара.              — Ты нравился мне, но это не значит, что нравишься сейчас.       Министр Радости освободил жертву из кольца своих рук и удивлённо тер ушибленную щеку, с немым вопросом на губах.       — Ты нравился мне, я помогала тебе, но ты ни разу даже не поблагодарил. А когда я тогда призналась тебе, помнишь? Ты отшил меня, да ещё как! Ты хоть помнишь, что тогда сказал? Я даже вспоминать не хочу. А сейчас ты приходишь сюда, жмёшься как мартовский кот, и лезешь с поцелуями? Ты думаешь, что я, влюблённая дурочка, кинусь с тобой обниматься?       Мишин самодовольный и уверенный вид растворился в темноте, сменившись сожалением и растерянностью.       — Так не получится, не со мной. Если у тебя закончилась наркота, закажи ещё! Если тебе одиноко после разрыва Веро и хочется с кем-нибудь переспать, найди другую! Катись отсюда, понял?!       Марьяна ждала, что неудавшийся герой-романтик сейчас вскочит, скажет пару ласковых на пассивно-агрессивном и свалит к другой женской юбке, но тот остался неподвижен и как-то подозрительно печален. Парень, опустился на пол и сел, облокотившись на стену. Только сейчас стало понятно, что он одет в костюм для сёрфинга, что очень странно выглядело.       Она меня уже не любит. Конечно, как можно любить такого, как я? Ненормального, сломанного. Даже Веро — и та оставила попытки. Что же теперь делать… Опять идти к океану? Как последний трус утопиться от трудностей в жизни, окончательно доказав, что я типичный нарик с на самом деле дерьмовой жизнью? Это лёгкий путь. А можно, наверное, и по-другому. Можно пытаться побороться. Я пришёл в эту комнату с этой целью и могу продолжить.       — Я не то сделал. Мне не это нужно, — раздалось вдруг из темноты совсем другим тоном, словно это был другой человек.       Хозяйка комнаты снова села за стол, делая вид, что не замечает гостя, и принялась застёгивать браслет.       — Марьяна.       — Да ладно! И что же тебе нужно? — прозвучало грубо в ответ.       Бледное лицо исказила толи усмешка, толи гримаса боли.       — Мне нужен близкий человек.              Захотелось вдруг рассмеяться и выплюнуть этому подонку ещё одну издёвку на очередную жалобную речь прямо в лицо, но когда девушка повернулась, чтобы сделать это, грустная гримаска заставила её остановиться. Микки сидел, как провинившийся щенок, не поднимая головы и ковыряя заусенец на пальце. Закатив глаза, Марьяна попыталась успокоиться.       — Тогда почему пришёл ко мне?       — Другие слишком заняты своими проблемами.       — М-м-м, ясно.       Опять настала неловкая тишина. Марьяна, к сожалению не понимала, каких тяжелейших усилий стоил этот немногословный разговор для Микки, и не старалась поддержать диалог. Министр радости же сосредоточено подбирал слова, стараясь не рассердить девушку и добиться своего.       — Ты права: мне правда сейчас одиноко, но я хочу друзей, а не того, о чем ты подумала, — собеседница смерила говорящего скептическим взглядом, — а потому предлагаю нам с тобой спокойно пообщаться.       — Что ж, хорошо. Давай поговорим, — недовольно пробубнила девушка.       — Ну, только не здесь, не так. Может сходим куда-нибудь?       — Зачем? Что, здесь недостаточно изысканно для Вас? — опять сарказм в ответ.       — Ну, я хочу чтобы как у нормальных людей: узнать друг друга, погулять, пиццу поесть.       — С чего вдруг мне соглашаться, я же говорила, что видеть тебя не хочу.       Микки поднялся с пола, подошёл к столу и озадаченно посмотрел на насупившуюся упрямицу, которая никак не могла застегнуть браслет. Вдруг, улыбнувшись, он ловко перехватил её руку, одним аккуратным движением прикрепил крохотный карабин и сразу отстранился, чтобы не отхватить по щеке ещё раз. Марьяна опять закатила глаза, сложилась руки на груди и, нахмурившись, наконец-то посмотрела на парня.       — Потому что, я угощу тебя коктейлем?       — Так себе аргумент.       — Ну, тогда, потому что, ты хорошая и добрая?       — Тоже сомнительно.       Микки задумался, а потом неожиданно уставился на Марьяна настоящими щенячьими глазами.       — Потому что… я заслуживаю второго шанса? — а вот этот аргумент, кажется, подействовал: девушка тяжело вздохнула.       — Давай сходим погулять, обещаю, я буду максимально адекватным человеком, я даже могу вообще не шутить, если хочешь! — запричитал обрадованный Миша.       — Ну, ладно, я подумаю.       Так, ну это уже победа.