Назови меня по имени

      Воспоминания мелькали вереницей. Вот мы вчетвером жарили барбекю и отмечали чей-то День рождения, перед этим стоически выдержав официальное празднование в доме Фугаку. А здесь Миа принесла вкуснейшие данго, чтобы все могли подкрепиться, не отлучаясь никуда с полигона. Шисуи привычно перехватил у неё пакетик, дабы шутливо стащить один из сладких шариков. Ещё один осколок: в котором светлая макушка, столь приметная среди однотонно-темновласых жителей квартала, спешила куда-то с раннего утра...

***

      Юноша передо мной. Лопотал что-то: противным басом, что скрёб по ушам.       — Н-нет, прошу прощения, мне уже пора идти.       Улыбался сладко и наигранно.       — Всего лишь имя, прошу вас, — облизывал сальным взглядом: акцентированно, неспешно, точно пробуя на вкус.       «Как ты смеешь при этом о чём-то просить?» — но, вопреки внутреннему отвращению, я продолжала любезничать с бесстыжим повесой.       — Н-нет, мне, правда, пора, — длинное и облегающее книзу кимоно мешало: тяжёлое, из плотной ткани, ещё и с накинутой зимней накидкой-хаори. Даже захочешь — не сбежишь.       И он, будто прочитав мысли, схватил за рукав этой самой накидки.       — Не откажите в любезности.       Тошнота разом подкатила к горлу. Вывернет, меня вывернет!       — Где ты пропадала?       Рука на моей руке. Почти ледяная. С тонкими изящными пальцами.       — А... я...       Девушка — такая же холодная, как и её ладонь. Уже не малышка и даже не вступающий в пору созревания подросток. Непривычно-строгая, взрослая, отводящая меня в сторону, точно провинившегося ребёнка. Намеревающаяся увлечь в шумную толпу, что собралась на территории храма средь укутанных в багрянец деревьев.       Багрянец? Неужто наступил сезон любования клёнами?       — Прошу простить мою грубость, но я хотел бы узнать имя Вашей спу-..       Впрочем, нахала не остановило это. Он направил свои лапищи: через меня — к ней — которой такому отбросу не позволено было касаться.       — Нам пора, — изящно уклонилась от попытки ухватить её и продолжила тянуть меня за собою. Годы бок о бок с Учихами или же проявившаяся с возрастом ловкость?       — Э-эй! Я с тобо-..       И она обернулась.       Переливающиеся в полумраке вечера и огнях фонариков глаза — обычно сияющие светлым лазуритом — сейчас казались темнее самого океана. Хмурые. Полнящиеся презрением. Чуть блеснувшие слабым снисхождением.       Идеальная осанка, драгоценные украшения в причёске, искусно подобранный под сезон пояс-оби — с листьями, вышитыми золотой нитью.       Хоть я и понимала, что острые кристальные иглы, вонзившиеся под кожу, предназначались ублюдку за моей спиной, почему-то тоже замерла, точно прикованная. Тихая и скромная Миа сделалась внезапно совсем другой — чужой, какой она раньше никогда не была: неприступной, величественной и гордой — словно знатная дама, запечатлённая на старых свитках. От довлеющей ауры перехватывало дыхание: хотелось внимать её речам и исполнить всё, что бы ни приказала. Неужто это то самое, что звали магией благородных кровей?       Опростоволосившийся олух тоже понял.       — П-прошу проще-...       — Вынуждена откланяться, — а она лишь бросила подачку вежливости и удалилась, не позволив даже принести извинения.       Теперь мы только вдвоём пробирались сквозь ворох незнакомых лиц: шиноби и гражданские, мужчины и женщины, взрослые и малыши. На сей раз сезон алеющих клёнов привлёк невероятно много гостей: даже визитёры из других деревень — такие же, как тот молоденький наглец. С узкой кривокаменной тропинки Миа свернула на широкую дорогу: к лавке, что торговала с-пылу-с-жару сладостями. Аромат политых соусом шариков разносился вместе с облачками пара.       — Подождём здесь. Думаю, Шисуи быстро нас найдёт, — тщательно, почти брезгливо стряхнула она несуществующую пыль со своих одежд. На насыщенном каштановом оттенке ткани как нельзя лучше проявилась переливающаяся янтарём тончайшая полоска. Девушка заметила её и скинула беспристрастно вниз.       — Нормально ли, что мы с ним так? Он же из Тумана, а Фугаку-сама как раз занят торговым соглашением...       — Ты поэтому не стала ничего говорить ему? — гипнотизировала щебень, на который упал одинокий волосок.       — Д-да, поэтому... говорю же, разве нормально, что мы так его?       — Не стоит.       — В-вот, — что же пугало меня больше: перспективы сорвать подписание важного договора или же необъяснимая отрешённость, с которой подруга вдруг погрузилась в себя? — так что, может, нам следует вернуться и...       — Не стоит... — повторила она вновь.       — А?       — Он не стоит даже волоса с моей головы. И с твоей, Изуми, головы тоже.       На дне безбрежного океана вновь засияли тёплые искры. Незнакомка с внешностью Мии посмотрела на меня строго — в последний раз — а затем исчезла, заставляя подругу вымученно улыбнуться.

***

      Аппетитный аромат тушёных овощей растекался до самой обеденной комнаты: трапезная находилась рядышком с кухней, а потому невероятные сочетания запахов долетали до неё быстрее всего — заставляли пускать слюнки в предвкушении и мысленно отсчитывать минуты до заветного начала.       — Изуми, рис тоже готов! — послышалось по ту сторону.       — Да, Макико-сан, сейчас! — ответила я, в спешке заканчивая расставлять закуски: свеже пожаренные пельмешки-гёдза терялись среди невероятного разнообразия других небольших блюд — крохотные салатики, шарики из фарша, кубики тофу.       Однако не успела я встать из-за стола, как в дверном проёме уже показалась Миа.       — Госпожа, негоже Вам... — доносились причитания нянечки вслед.       Подруга лишь хихикнула украдкой и буквально вплыла в комнату: ступни её скользили по полу, точно крылья птицы по воде.       — Никто не видит, а мы никому не скажем, — походка, выработанная с самых ранних лет. — Та-ак, — мнимая лёгкость, за которой стояли сотни часов скрытых ото всех усилий. — Раз, — Миа принялась расставлять округлые плошки, доверху заполненные белоснежным рисом, — два, — поставила вторую, — три... — а за ней и ещё одну.       Даже занимаясь столь примитивной работой, она воплощала непередаваемое достоинство: выверенные плавные движения и отсутствие спешки. Точно готовила она не какой междудельный обед, а занималась хлопотами для поединка изящных искусств или каллиграфии.       — У меня что-то на лице?       — А? — и тут я осознала, что пялюсь на подругу слишком уж долго. — А, нет, ничего, просто задумалась, — но с каких пор Изуми стало волновать подобное?       — Маринованные овощи тоже! — вновь голос с кухни.       — Иду-иду!       — Нет, сиди, — перехватила я уже опустевший поднос, — Макико-сан права: негоже тебе таким заниматься.       — Изу-уми, ну, я же хотела помочь! — а она надулась, точно ребёнок, будто бы искренне не понимая, что было в её желании неправильного.       Нет, Миа — не глупая. «Он не стоит даже волоса с твоей головы», — просто добрая. Слишком добрая для человека её статуса. Я уже видела множество обрывков прошлого: как ребята бегали вместе к речке, как ловили рыбу и поджаривали потом огненным дзюцу, как спорили о чём-то, шутили, резвились. Присутствие «Мии» там ощущалось столь естественным, что сама мысль, будто бы это создание могло принадлежать к какому-либо миру, кроме маленького уютного квартала Учиха, казалась совершенно невозможной. «Вынуждена откланяться», — чтобы она так резко и высокомерно прерывала кого-то, чтобы смотрела так, будто мужчина напротив — мусор под её ногами. Разве могла Миа быть такой?       — ...ми...       — Ой.       — Ты сегодня в облаках витаешь.       Трапеза, похоже, благополучно завершилась: тарелки практически опустели, а вкусный запах более не витал в воздухе. Людей стало больше: двое вернулись с миссии точно вовремя, успев на застолье. Или же изначально такое изобилие блюд затевалось с расчётом на их визит?       — Спасибо, Шисуи, — тёплая улыбка Мии удачно гармонировала с рыжими лучами заходящего солнца: они окрашивали всё, чего касались, в невероятные огненные оттенки — стены, татами, мебель, одежду... и талисман, что девушка бережно прижимала к груди.       — Он из храма на границе со страной Рек. Сказали, исполняет желания.       — Очень красивый, — и правда: вместо привычной формы оберегов-омамори, напоминающей небольшой мешочек на завязках, этот был сложен из отдельных тончайших нитей: ярко-коралловых и нежно-розовых, уступающих место жёлтому в самой сердцевине. Точно неувядающий цветок.       — Это что? — не успела заметить, как передо очутился бумажный пакетик: что-то маленькое и компактное.       — Открой, — то был Итачи, прежде сидевший и только молча слушавший беседы других, а теперь почему-то решивший отставить чашечку чая в сторону и передать мне что-то.       Слишком удивлённая, чтобы возражать, я покорно развернула пакетик, в котором лежал...       — Какая муха тебя укусила?       Сотканный из перламутровых нитей. Талисман-омамори.       — Изуми, это грубо, — вступилась за юношу Миа, — ты хоть поблагодари его, — высказала точь-в-точь в назидательной манере Макико.       — С-спасибо, конечно... Но зачем?       Симпатичный, крохотный, не имеющий никакого практического применения и не приуроченный ни к одному значимому празднику. Совершенно необъяснимой природы подарок.       — Ты против?       — Нет, но...       Но ты никогда не делал так раньше.       — Я рад.       — Изуми! — толкнула настойчиво в плечо подруга.       — С-спасибо, Итачи... — благодарить, уставившись куда-то вниз, было бы слишком бестактно, а потому я вынужденно подняла взгляд: только чтобы произнести единственное коротенькое предложение. Однако именно в тот миг, когда взоры наши должны были пересечься — ничего особенного, Итачи ведь научен был держать зрительный контакт — юноша отвернулся.       — Не за что, — а затем обратился ко мне уже с привычной вежливой улыбкой.

***

      Озеро в квартале Учиха. Изуми не любила бывать здесь: слишком открытое место, где обязательно встретишь знакомых, с которыми в минуты раздумий сталкиваться совершенно не хотелось. В этом смысле девушка оставалась лесным созданием: сколько бы лет ни прошло, предпочитала прятаться под тем самым старым раскидистым дубом, где когда-то скрывалась от надзора взрослых вместе с друзьями. Так что же привело тебя сюда сегодня, Изуми?       Мутный образ отражался в колышущейся водной глади: расходился сотней небрежных мазков. Фиолетовый. Ничего было не различить, но насыщенного цвета кофта проступала ярким пятном даже в таком искажённом зеркале. После того случая в детстве Изуми всегда выбирала этот оттенок.       — Ха-а... — я тяжело вздохнула, запуская в лёгкие противный влажный воздух. Вновь лето?       Хоть жара и мешала полностью погрузиться в себя, в сознании постепенно начали пестрить разрозненные картинки. Они заслоняли собою искрящееся озеро и уносили куда-то далеко-далеко...       — Шисуи, ты уверен в своём решении?       Широкий коридор. Бежевые стены. Много света. Галдёж птиц за окном, за ширмой хаотичных звуков скрывающий то, что не должно быть услышано никем.       — Да, Фугаку-сама.       Как и ожидалось: за спиной моей — дверь кабинета Хокагэ. Как? Зачем? Почему Изуми здесь?       — Миа, она же мне почти как дочь. За столько-то лет.       И почему подслушивает, как шкодливая малолетка?       — Именно поэтому я и пришёл к Вам, Фугаку-сама.       — Что ж, твоя смелость заслуживает уважения.       Страшно. Нельзя. Уверена: это то, что нельзя знать никому! Что же ты делаешь, Изуми?       — Если Миа откажет, я отступлю и не стану настаивать.       — Если откажет, да?       Сердце стучит набатом. Меня раскроют.       — Откажет... — продолжает мужчина, шагами будто отмеряя расстояние от одного окна до другого. Как могу, я сосредотачиваюсь на шарканье подошвы и едва заметном шорохе хлопковой ткани: чтобы только не оглохнуть от грохота в ушах. — А если откажет, но не она? Ты хороший малый, но... уверен ли, что её отец будет рад такой партии?       — Отец...       — Рядовой шиноби среднего ранга, — чётко и размеренно. — Из клана хоть и уважаемого, — Хокагэ точно вонзает гвозди, — но с выродившимся Шаринганом, — в крышку гроба столь отважной затеи. — К тому же, сирота, — бросая самый болезненный аргумент как бы невзначай, последним: потому что не иметь за собою родителей... — Думаешь, её отца устроит?..       — Этот ублюдок не заслуживает зваться «отцом».       Потому что не иметь за собою родителей — значит остаться в одиночестве, и потянуть в этот омут возлюбленную. Одни — без поддержки, без помощи для только родившей жены, без мудрости старших — без всего. Не вернёшься с миссии — обречёшь семью на непростую жизнь, но если супруга твоя ещё и из гражданских — то на нищее и жалкое существование.       — Я всё ждал, когда ты присоединишься, невестка.       Но, даже если знаю это, злость, кипящая в венах, перекрывает собою всё. Я выскакиваю — распахиваю дверь со всего маху, рявкаю, точно с цепи сорвавшийся зверь.       Потому что этот ублюдок не заслуживает зваться «отцом».       — Изуми, не нужно было... — плевать, Шисуи, даже если меня потом обвинят в измене.       — Что значит «не нужно было»? — я бы не стала молчать, соглашаясь с тем, как это бессовестное создание имнеуют столь святым словом. — Очевидно же, что против Шарингана Хокагэ-сама у моей маскировки нет шансов.       — Так что же ты думаешь о столь смелом решении Шисуи? — Фугаку, однако, не гневается на самовольство: только заинтересованно сверкает алыми огоньками в мою сторону.       — Дорогой свёкор, я искренне считаю, — как ни пытайся, а яд всё равно просочится сквозь неумело натянутую маску, — что если родитель не заботится о своём чаде, не навещает его, не вспоминает, даже... — эмоции распирают, беря надо мною верх: начинаю запинаться из-за подступившего к горлу кома, — даже письмо за столько лет ни разу написать не соизволит... То у такого человека нет права зваться «отцом», и уж тем более решать судьбу ребёнка. Да и Миа давно уже не ребёнок, она может сама...       Но мужчина прерывает: на том месте, до которого, хотелось верить, был хоть как-то согласен.       — Согласно закону — да. Но ты же знаешь, Изуми, — нет-нет-нет, не говорите, что даже в этой жизни он! — что есть вещи более важные, нежели законы. Наследие, — этот горделивый! — воля предков, — напыщенный идиот! — Мы ведь просто пыль на свитках истории, и не вправе нарушать заложенные поколениями до нас традиции. Любой родитель, каким бы ни был, желает своему чаду только счастья.       — И поэтому он благословит её на брак с мешком денег? — к счастью, нутро Изуми клокочет в том же непринятии, что и моя душа.       — Ты слишком категорична, Изуми.       — А Вы слишком идеалистичны, Хокагэ-сама.       Наступает пауза. Она ощущается столь напряжённой, словно натянутая до предела струна сямисэна: лишь задень — и лопнет. Хокагэ натужно размышляет: точнее, нет, мы знаем, насколько глубоко в минуту эту погружен он в раздумья, хотя ничего в облике не выдаёт сомнений — мужчина будто бы просто наблюдает за жизнью Конохи за окном. В этом смысле Итачи — его точная копия.       — Невестка, — обращается ко мне, казалось, спустя целую прошедшую вечность. Однако по одному вздоху становится ясно: смягчился, — ты напоминаешь своего отца в молодости. Рихито так же всегда спорил со мной, а жена его осаждала. Их брак был благословлён родителями, как и ваш будущий с Итачи союз. Никто даже не ставил его под сомнение, потому как отказаться от благословения — значит оскорбить мудрость родителей и пренебречь защитой предков, — речи погрузившегося в ностальгию Фугаку, хоть и пронизаны прежним тщеславием, отдают какой-то невыразимой теплотой. — Впрочем, пусть. Если ты, Шисуи, действительно готов ради преходящих чувств поступиться всем, принять Мию, даже если господин даймё отвергнет её из своего дома, и нести эту ответственность даже после смерти... то я не стану противиться.       Милосердие истово защищающего традиции лидера приводит в шок не меня одну. Но Шисуи быстро обуздывает удивление.       — Благодарю, Хокагэ-сама, — и склоняется в глубочайшем уважительном поклоне: как если бы кланялся отцу Мии.       — …ми?       — А? — кажется, кто-то позвал меня.       Снова летний пейзаж: озеро и расходящаяся рябью водная гладь.       — На таком солнце, — знакомый с детства юноша, — голову напечёт.       Столь напоминающий собственную матушку — от изящных черт внешности до обходительной вежливой улыбки. Казалось, перенявший от отца лишь телосложение и высокий рост, но на деле похожий прежде всего скрытностью. Человек, с которым я была обручена ещё до рождения. Мой будущий муж.       — Изуми?       «Муж», — но что в действительности означало это слово? Тот, кто возьмёт ответственность за меня и детей? Тот, кого благословили предки на этот союз? Тот, кто светом своим дополнит мою тень?       — Что-то случилось?       Или мужчина, который поклянётся в любви?       — А, нет, всё нормально.       — Хорошо, если так.       Итачи никогда не допытывался, если я говорила, что «всё нормально». Ждал, пока расскажу сама? Или же просто считал, что это не его дело?       — Итачи...       Мы так отдалились за годы. Даже с Мией, с кем делили дом, виделись редко и урывками: в перерывах между бесконечными миссиями. Что уж говорить об Итачи, способностями которого затыкали каждую свободную ячейку.       — Есть кое-что... о чём я хочу спросить.       Только вернулся с очередного задания: выглядел потрёпанным и уставшим. Потому и держал дистанцию, не решаясь подойти ближе: запах грязи и пота никого ещё не делал краше. Дай ему отдохнуть, перевести дух, Изуми. Зачем же, почему так важно узнать именно сейчас?       — Спрашивай.       Но я не могу упустить столь редкий шанс. Иначе буду терзаться ещё неизвестно сколько!       — Что между нами?       Простой и одновременно невероятно сложный вопрос — любого выбил бы из колеи. Но суженый мой даже не подал виду: только зрачок предательски сузился.       — Извини, ты, наверное, утомился с дороги. Ещё и я ни с того ни с сего...       Чего я ждала?       Стоял замерши, со всей серьёзностью обдумывая мимолётную женскую глупость.       Набросилась, как дура.       — Мы помолвлены, — произнёс он спокойно и уверенно. Без сомнений. Наверняка сказал бы то же самое, даже если бы пришлось держать ответ перед самим владыкой загробного мира.       И ни единый мускул не дрогнул на лице.       — Действительно…       Итачи не сказал ни грамма лжи, так почему же стало так гадко внутри?..       

***

      Снег — явление крайне редкое в жаркой Стране огня. Однако в этот зимний день небо решило поделиться своим волшебством, послав мириады серебряных мерцающих звёзд: прохладные драгоценные хлопья падали, невесомо играя друг с другом в воздухе, а затем исчезали, едва коснувшись земли. Мы с ребятами договорились встретиться на третьем повороте от главной улицы квартала: двое уже были там, но я, чуть завидев их, резко завернула на переулок раньше.       — Изуми, что происходит? — а затем затянула туда же Итачи, который, ничего не подозревая, собирался присоединиться к мило беседовавшим о непостоянстве погоды друзьям.       — Чш-ш! — я прикрыла его рот, будто бы слова и вправду могли донестись так далеко, лукаво выглянула из-за угла, дабы проверить: парочка продолжала разговаривать и, к счастью, лишний гость не был никем замечен.       — Почему мы не можем подойти? — несведущий в душевных тонкостях женишок искренне не мог понять мою внезапную причуду. Уверена, он сейчас перебирал множество самых разных вариантов, и ни один из них не был правильным. Впрочем, предугадывание и расшифровка фокусов Изуми — особый навык, требующий не только совместного времяпрепровождения, но ещё и пары-тройки лет под одной крышей.       — Этот балбес такой милый, когда волнуется, — ток чакры Шисуи вдалеке оставался нестабильным: его штормило, точно корабль в бурю. — Сегодня тот самый день, тот самый, я уверена!       — Тот самый? — чёрные-пречёрные глаза: точно омуты, что скрывали истинные мысли владельца за слоем поволоки. Нет, в них не мелькнуло искры догадки и даже не пробежало тени жгучего интереса: лишь непроходящий ступор.       — Снежинки, зима, всё так красиво, уверена, что сегодня... — впрочем, сколько ни намекай, до него всё равно не дошло бы. — Пойдём-пойдём, — схватила игриво и повела куда-то вглубь переулка: через ряд таких похожих, но разных домов, — всё равно нам прогулка с этой парочкой уже точно не светит.       — Почему? — Итачи мог быть сколь угодно одарённым шиноби, но когда речь заходила о чувствах, становился непрошибаемым болваном. В бытие «Като» я сдалась и приняла такую его сторону, но Изуми, похоже, не собиралась с этим мириться.       — Ха-а... — когда мы отошли достаточно далеко — к небольшому участку, который старичок Дзиро-сан решил полностью отвести под огород, сам поселившись у внуков — я всё же отпустила руку Итачи. — Да потому что сегодня он наконец сделает ей предложение!       — Предложение? — удивление на самом дне тёмного озера. — Но разве не нужно сначала отправить запрос, да и благословение тоже...       — Благословение, благословение! — вокруг не было ни души, только пересохшее в несезон поле, а потому я могла позволить себе не сдерживаться. — Да что ты заладил со своим благословением! Вот у нас оно есть, и как будто нам сильно помогает.       — Но ведь...       — Тс-с! Не будь занудой, как дядюшка Фугаку. Любая девочка мечтает получить предложение руки и сердца красиво, а не вонючей бумажкой, — встала в позу, будто бы обидевшись, хотя на самом деле просто не хотела продолжать бессмысленный разговор.       Белые хлопья по-прежнему танцевали в медленном вальсе, кое где всё же скапливаясь, наслаиваясь и образуя невесомый снежный покров.       — И ты тоже?       — Я? — а вот на тёплой коже зимние жители задерживаться не желали: таяли сразу же, как касались её. Точно взамен на такую капризность, белёсые клубы пара, вырывавшиеся наружу вместе со словами, устремлялись к самому небу. — Мы ведь уже сто лет помолвлены, почему ты спрашиваешь? Так что мне, в любом случае, уже не светит.       Если пройти чуть на север, можно было зайти в родовой храм. В такой чудесный день захотелось посетить его без повода: наверняка он сейчас выглядел особенно красиво — ярко-алые ворота, серый щебень и такая же черепица над деревянными мощными балками — и всё это окружено куполом разряженного снега.       — Изуми.       — М?       — Ты хочешь быть моей женой?       — Странно, почему ты спрашиваешь? — хотя, вероятно, в храм захотелось наведаться не только мне, а сталкиваться с другими людьми не было никакого желания: сердце почему-то жгуче жаждало одиночества. — Или ты спрашиваешь, потому что я тогда спросила у тебя, что между нами? — хоть губы и растянулись в улыбке, в груди стало тяжко. — Забудь, это было на эмоциях, — мерцающие холодные звёзды по-прежнему кружились: невероятно сказочное, но печальное зрелище. — Ты знаешь, у меня такое бывает.       Вроде бы улицей выше находилась лавка сладостей. Я уже собиралась направиться туда, как юноша окликнул.       — Изуми.       — Что с тобой такое? Ты сегодня сам не свой, — а омуты точно нарочно обратились в ещё более таинственные: невозможно было прочитать.       — Ты правда хочешь быть моей женой? — он подошёл ближе.       — Я... — хотелось отшутиться, но почему-то ничего толкового не шло на ум, — я не знаю, Итачи.       И это была страшная истина, какую Изуми столь усиленно отвергала. Союз, запланированный ещё до её появления на свет: решение родителей, которое никак не шло в расчёт с желаниями детей. Но так делали все. Так было всегда. Да и Итачи не был ей противен или ненавистен. Изуми просто хотелось... искренности. Не договорных отношений, обещанных главой клана её покойному отцу, не исполнения долга, а большой и чистой любви, о которой писали в глупых женских книжках.       — Изуми?       Просто пойти поесть сладкие данго и забыть обо всём.       — Я хочу заботиться о тебе.       — Тебя Шисуи научил?       — Нет... — неуверенность и лишь на миг блеснувшее стеснение. Наверное, показалось. — Хотя, признаю, он многое мне объяснил.       — И что же? — столь короткое расстояние было непривычно, а потому я не могла нормально смотреть в глаза, постоянно норовя отвернуться. В итоге же проскользила по всему силуэту: начиная от собранных в хвост волос и длинной шеи до крепких плеч и скрывающей остальную фигуру рубашки.       — Я хочу, — нет, да быть того не может, — быть твоим мужем.       Что?       — К-как... погоди... в смысле, — хаос, полнейший хаос: мямлю неуверенно, так ещё коленки дрожат!       — Я хочу быть с тобой, Изуми. Не потому что так решил мой отец.       В голове сделалось пусто, я будто разом перестала соображать.       — А... это... ну...       — Ты не против, — из-за холода обычно тёплое дыхание ощущалось очень горячим, почти обжигающим.       — М-мы помолвлены, тебе не нужно спрашивать! — только и выдала я какую-то банальщину одной из заученных фраз.       — Я не буду, если ты против. Ты против?       — Я?.. Н-нет, но...       И он поцеловал меня в щёку — целомудренно и очень нежно.

***

      Сцены из чужой жизни накрыли ворохом, сливаясь в единый поток: сложно было вычленить хоть что-то. Однако чётко я запомнила две из них — залитую солнцем залу, в которой одетая в праздничное кимоно Изуми смущённо принимала поздравления родни; и родное, но покинутое после свадьбы жилище, в котором подруга девушки неспешно собирала цветочную композицию. «Миа! Миа!» — кричала я, не сдерживая радость. «Вернулся! К нам вернулся дар предков!» — осознав услышанное, та тут же бросила прежнее занятие и кинулась поздравлять. Благословение Шарингана, проявившееся впервые в этом поколении — награда за тяжёлые труды Учихи Итачи. Казалось, то было началом счастливых дней, когда деревня наконец сможет вернуть былую славу. Однако тогда мы и представить не могли, что это станет началом конца.