Folie a deux

"Всё это мерзко, не так ли? Я пытаюсь сдерживать это чувство в себе, говорю: всё будет хорошо. Но это ложь. Пелена перед моими глазами, которую сам же и сотворил. Сейчас всё просто ужасно. Словно стою на краю обрыва, и кто-то, приставив дуло к затылку, говорит мне ступать вперёд. Я могу молить о пощаде или сопротивляться, а могу просто сдаться и пасть. Ожидать, что за спиной расцветут крылья? Нет. Я не ангел и крыльев у меня нет. Я понадеюсь на этот бред, только чтобы шагнуть с хлипкой надеждой в сердце... И всё же горько упасть, раздробив кости в щепки. Кануть в глубину бескрайней пустоты с верой в лучшее и самообманом, — разве это плохо? Размышления о таком доставляют мне удовольствие. Думать, как могу освободить себя, избавить от скудной жизни. Не идти на поводу у других и впервые в жизни совершить что-то столь непредсказуемое, даже если это погубит меня. Интерес пожирает страх живьём, и это гораздо хуже. Страх - инстинкт самосохранения, и если он отсутствует, то человек не может мыслить трезво. Теперь отрешённость и безразличие берут вверх надо мной, обвивая мою шею своими мягкими ладонями, что вот-вот придушат меня. Эмоции поглощают старого меня изнутри, выпуская наружу совсем иное нутро. Я сломлен, или сам сломал себя, чтобы вписаться в рамки этого общества? Сейчас чувствую только безрассудное равнодушие ко всему. Тот, кто владеет моим истинным интересом — невозможно опасен... Но вкус его пагубных губ так сладок, наверное? Что плохо в "плохих" вещах? Люди живут стереотипами, и я не стану разубеждать их. Я лишь сполна наслажусь тем, насколько ужасен, раз другим мне уже точно не стать." Два кресла друг напротив друга. Два человека в них, что так противоречиво одинаковы и в тот час совсем разные. Глубокий аромат кофе приятно бьет в нос. Делая глоток, Уилл чувствует лёгкую кислинку свойственную зёрнам арабики и пикантную горчинку послевкусия. Немного бодрости прибавляется к помятому виду Грэма и он поднимает свой взгляд на психиатра. Как всегда словно с иголочки: пиджак выглаженный, стойкий запах одеколона, волосы гелем уложены в сторону. Его зрелость красит его, Ганнибал как выдержанное вино и никакой кофе ему для этого не нужен. Даже завидно от такой картины. Кучерявые волосы Грэма немного растрёпаны, промокший плащ весит на входе, а на мягком свитере осталось немного собачьей шерсти, но благо она не бросается в глаза. Хорошо, что он перешёл на контактные линзы, иначе бы его очки точно снова запотели от перепада температур. Немного щетины придаёт ему некий шарм. — Все не могут быть лучшими, Уилл. Люди не идеальны и их жизни в том числе. — Будто читая мысли, вернул его к реальности Лектер. — Весь мир стал бы невыносим если бы в нём царила утопия. Ты слышал об эксперименте «Вселенная-25»* с мышами, которых поместили в искусственно созданные условия для хорошей жизни? — Да, читал где-то. — У них была еда, пространство, тепло, они давали потомство, но в какой-то момент между ними произошло необъяснимое — они просто перегрызли глотки друг другу. — Мы не мыши, Ганнибал. — Но мало чем от них отличаемся, если поразмыслить. Люди жаждут быть первыми во всём, доминировать, принижать и уничтожать слабых. Жаждут насилия, оно у них в крови. Пока Грэм находился глубоко в своих мыслях, казалось, что Лектер все ещё документировал их встречи в своём блокноте. Сейчас же, приглядевшись, Уилл заметил кое-что странное. Сегодня в руках терапевта снова был карандаш. Доктор вовсе ничего не пишет, лишь создаёт новые рисунки в своих тетрадях. — Мы умрём, и от нас не останется и следа. Ты сам видел каковы мы внутри. Человек лишь набор мышц и костей, заполненный кровью. После смерти, холодное тело под фунтами земли это всё, что мы оставим в память о себе. — безмятежно продолжал Ганнибал. — А что насчёт тебя? Ты ведь такой же человек, Ганнибал. Самого то никогда не мучают сомнения, что ты проживаешь свою жизнь не правильно? — Зачастую, я достигаю своих целей и проделал над собой большую работу. Именно поэтому мне не о чём жалеть, Уилл. Я проживаю свою жизнь так, как хотел бы этого. Этим мы с тобой и разнимся. — Неужто ни за что не мучает совесть? — Уилл, моя совесть чиста ровно настолько, насколько твоя же. После этих слов стоило бы задуматься. Но промокший под дождем гость лишь продолжает пить кофе. Он уже итак всё обдумал. Сейчас Уилл находится на первой стадии принятия себя таким, каковым он является на самом деле. Со всеми странностями и особенностями своего мышления. — Как продвигается твоё лечение? — Становится лучше, но пока это всё тяжело для меня. — Почему? — Лечение проходит в Балтиморе, но я не могу водить машину сейчас, ведь, — сменив интонацию на более укорительную, он поморщился и подчеркнул, — официально нахожусь на лечении у психиатра. На секунду Лектер поднял глаза на Уилла, запечатлел в памяти эту картину и снова сосредоточенно вернулся к листам бумаги. — Я знаю, ты предупреждал меня и я не должен винить тебя, — продолжил пациент, — но дорога в общественном транспорте даётся мне с трудом, Ганнибал. Это подлая подстава с твоей стороны. — Ты испытываешь дискомфорт по какой-то определённой причине? — Да, большое скопление людей в одном месте вызывает у меня дискомфорт. И... Я чувствую взгляды на себе... Особенно после этих заголовков в газетах. — Понимаю. Я уже говорил, нам нужно работать над твоей тревожностью. Люди забудут, а твоя жизнь так и прогорит алым пламенем становясь горсткой скучного пепла. — отложив набросок, Ганнибал тяжело вздохнул и забрал пустые чашки с узорами кофе. — Ты на сегодня последний пациент. Возможно, хочешь выпить вместе? По старой дружбе. Тон Лектера не предвещал подвоха. Кажется, он устал не меньше самого Уилла, даже если с первого взгляда так и не скажешь. Поглядывая за шторы, Грэм наблюдал как капли дождя всё сильнее били по стёклам. Сейчас уходить ему точно не хочется. Переждать бы часок, иначе дорога домой будет ещё куда более отвратительной. — Знаешь... Если у тебя найдётся красное полусладкое, то наша "старая дружба" покажется мне весомым аргументом. *Эксперимент «Вселенная-25»: суть опыта заключалась в создании идеальных условий, где мыши могли бы жить и размножаться, вдали от хищников и в отсутствие заболеваний. На первом этапе эксперимента мыши хорошо размножались, вели активный образ жизни. На следующей фазе эксперимента мыши стали есть меньше, перестали наедаться до отвала. На третьей фазе эксперимента, когда в загоне были уже сотни мышей, произошло распределение социальных ролей, стала ярко выраженной иерархия. Взрослые мыши сгоняли в центр загона молодых особей, не давали им вести нормальный образ жизни и причиняли физический вред. На последней, четвертой стадии мышиная популяция стала сокращаться, что привело к краху выстроенной изначально системы.