Пусть это останется в архивах

На следующее утро Машу назвали тупой раз пять за час – это и правда много. Получается, ее называли тупой в среднем каждые двенадцать минут. Если учитывать, что дважды эпитет прозвучал в одном предложении – то раз в пятнадцать минут. Все равно довольно часто. Петя тем утром, мягко говоря, был не в лучшей своей форме, а если огрублять – от прежней звезды эстрады не осталось и следа. Вместо нее в полдень к Маше в комнату заявилось помятое чудовище с ужасным перегаром изо рта, взрывом на макаронной фабрике на голове вместо щегольской прически, зеленым цветом лица и наполовину прикрытыми глазами, щурившимися от дневного света. Чудовище бесцеремонно уложилось к ней на колени, закрыло лицо ладонями, издало истошный вой и принялось ныть о своем бедственном положении и отвратительном самочувствии. Маша заверила, что Петя был прекрасен. Петя признался, что не помнит последнюю половину вечера. Пришлось продираться сквозь туман, пересказывая ему детали и вставляя художественные описания. Однако Петя еще и сорока похлеще Маши, поэтому одно потянуло за собой другое, то, сё, пятое, десятое, и вот она, заболтавшись, уже вывалила ему всю свою подноготную, которую совсем не собиралась раскрывать, ведь сама считала последний час прошедшей ночи своим личным позором. Вот тогда-то Петя и рассыпался в крепких характеристиках. – Я знал, что ты тупая, но чтобы настолько тупая – даже предполагать не мог, – гудел он в собственные ладони, все еще валяясь на худых сестринских коленках, а Маша не особо спорила, только пару раз огрызнулась, что, мол, это у них у обоих в генетическом коде заложено. Ей доходчиво донесли, что она упустила прекрасную возможность если не сблизиться с не безразличным ей человеком, то хотя бы хорошо провести с ним время, а потом обвинили в стремном поведении, потому что «чего ты вообще к нему в такси-то полезла, героиня-любовница?». В конце концов Маша нахохлилась, признала себя трусихой, а также согласилась с сомнениями в собственных когнитивных способностях и заперлась в ванной, потому что из спальни Петю выгнать не получилось. Эти воспоминания заметно так портили Маше настроение. Она чуть потрясла головой, отгоняя пелену с глаз, и выглянула в окно. Они с Петей катились по подъездной дороге к камерному поселку «Синица» спустя два часа простаивания в пробках на Новорижском шоссе тридцать первого декабря. Предновогодние дни выдались аномально снежными. За городом грязи было в разы меньше, так что белые сугробы укрывали кромки дорог, как и поля и лесополосы, которые показались во всей своей красе лишь после получаса езды по шоссе. Поселок «Синица» состоял из десяти домов, располагавшихся на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы при желании неделями не пересекаться с соседями. Очень охраняемая территория, с очень внушительным шлагбаумом, очень серьезной будкой охраны, внутри и вокруг которой ошивались очень хмурые и очень вооруженные люди. Зачем им оружие Маша не знала, но догадывалась, что, раз жители исправно платят за такой сервис, значит мало-мальски необходимость в том была. Она приоткрыла окно. Послышался хруст придавливаемого колесами автомобиля снега. Петя размеренно вырулил к нужному дому. Сегодня он был непривычно молчаливым и умиротворенным, только переключал ненавязчивый современный электро-хаус на телефоне и изредка уточнял у Маши, сколько времени, согласно навигатору, им осталось бздючить до пункта назначения. Олег с Женей впервые решили отметить Новый год вместе. Олег очень переживал по этому поводу и последние дни всю душу из Маши вынул, советуясь, какую подвеску подарить своей ненаглядной, не дешево ли смотрится, не лучше ли выбрать аналог в золоте и не отдать ли предпочтение дорогой косметике. Маша тут многого насоветовать не могла, но помогала по мере возможностей. Кстати говоря, свою подвеску с жемчужиной она продолбала в караоке – видимо, когда тащила на себе ватное петино тело. Гоша с фурором и фанфарами сдал свои экзамены и снова рассыпался в благодарностях, утверждая, что без машиной чуткой руки он бы точно завалился. Даже позвонил сразу после – не забыл и не постеснялся. Чужие достижения еще никогда не вызывали в Маше такую неописуемую радость. Они много работали, и Гоша определенно заслужил свой оглушительный успех. Антон укатил с Ирой и какой-то компанией друзей на Мальдивы, потому что ему отчаянно, по его же словам, были необходимы детокс- и антистресс-терапия, и чувствовал себя просто прекрасно. Он перевыполнил план по проектам, коллективным и личным, поэтому со спокойной душой присылал кружочки с пляжа, из прибрежного бара, из бунгало и даже сидя в теплом море. У человека жизнь удалась. Про Диму Маша знала только то, что тот с семьей угнал в Воронеж, чтобы встретить праздник с родственниками. Этими данными с ней также поделился Антон. Внятной информацией о досуге Сережи он не располагал, а о том, что Арсений планирует остаться в Новый год в Петербурге, она узнала самостоятельно. Потому что после недавнего фиаско в их общении не переменилось ни-че-го. Ничегошеньки. Как будто и не было. Все так же переписывались, так же временами и не на постоянной основе, так же дружелюбно, доброжелательно, вполне расслабленно, без намеков и возвращений к прошедшему. Машу это вводило в адский ступор каждый раз, но она снова включила любимый режим «рассосется само» и предпочитала не рефлексировать на тему дней минувших больше пяти минут в сутки – иначе все скатывалось в самобичевание, альтернативные сценарии и тоскливые сокрушения. Задачу облегчал тот факт, что после корпоратива она так ни с кем и не увиделась, потому что с головой утонула в работе и гошиных тренировках, а ребята расползлись кто куда – решать последние в уходящем году дела и заботы. Громадную неведомую хрень Маша закончила в последний момент. Никакого озарения к ней не снизошло – по итогу пришлось все переделывать заново, существенно отклонившись от изначального запроса и внедрив хитровыдуманные методы, функционирование которых она сама с трудом могла бы объяснить. Между прочим, попытку в самодеятельность инициировал тот же Арсений, когда Маша ему нажаловалась, что ничего не получается и вообще – не задача, а шляпа полная, хоть увольняйся. Сказал: «Не попробуешь – не попробуешь!» – и Маша со скрипом с ним согласилась, закопавшись в код и обучающие видео от каких-то индусов с по самое не хочу. Однако же, на костылях и подпорках, но модель по итогу работала, а значит план можно считать закрытым. Маша не была уверена, что ее ухищрения прокатят как по маслу, но иного варианта не было – проект оказался серьезным, совсем не рядовой рабочей задачей. Кривовато, но под пивко, как говорится, пойдет. Но все это уже потом, после Нового года, а пока можно расслабиться и забыть о заботах. Снег все так же похрустывал под подошвами, когда они с Петей вылезли из автомобиля и размяли спины. Как ни странно, их никто не встречал, поэтому звенящая тишина, не тревожимая ни пением птиц, ни шумом трассы, ни чужими возгласами, пробиралась через уши в мозг и обостряла остальные органы чувств. Вот пахнет соснами, коих на участке и вокруг было в достатке; вот белоснежное покрывало поблескивает и искрится на приближающемся к горизонту солнце, так что перед глазами пляшут белые огоньки; вот намеренно не отшлифованное дерево перил на террасе проминает кожу ладоней, шершаво карябая пальцы. – Курить будешь? – буркнул Петя, вертя в руках пачку. – А если мама выйдет? – с опаской уточнила Маша. – Ну, мы ж не дети малые, – скривился он, но все же утянул ее за пристройку, убедившись, что стена надежно скрывает их от чужого взора. – В этом нет никакой романтики, – грустно поделилась Маша, вытягивая из пачки сигарету. Петя поднес зажигалку к ее кончику, а потом прикурил и сам. – Вот когда выйду на пенсию и засяду в своем особняке где-нибудь на краю России, я обязательно тебя позову, чтобы романтично покурить на крыльце. Каждый раз, когда они приезжали к родителям за город – в дом их детства, – никогда нельзя было предсказать, чем закончится очередной визит. Но неизменно что-то происходило, плохое или хорошее, почти незаметное или, напротив, крупномасштабное, однако ни разу время в семейном гнезде не протекало тухло и скучно. Поэтому надо заранее морально готовиться – мало ли что. Перекур в этом отлично помогал, это уже было традицией – как передышка перед прыжком со скалы в океан. На террасе послышался звук открываемой двери, а следом, широкие шаги – отец. Петя сделал страшные глаза и выкинул бычок куда-то за забор отточенным движением, а потом, заметив, что Маша не торопится, то же самое проделал с ее сигаретой. Они осмотрели друг друга, синхронно кивнули и выползли из своего укрытия. – Что ж не звоните, шпионы? – удивленно развел руками отец, не подавая виду, что отпрыски максимально неестественно выскочили из-за угла. – Заходите скорее, чего глазами хлопаете? Дом встретил их теплом, запахом какой-то выпечки, тремя картинами сомнительного содержания – десять клякс, мутная бирюзовая муть и котенок в стиле абстракционизма, – а также звоном посуды со стороны кухни, которую не было видно из прихожей. Здесь будто ничего не менялось. Так же уютно, всегда тепло, потому что мама не терпит зябкости, светло благодаря большим окнам, высоким потолкам и второму свету. По центру просторной комнаты гордо светилась гирляндами высоченная ель, а за ней виднелся разожженный камин, потрескивающий поленьями и умиротворяюще горевший рыжим пламенем. Маша редко бывала у родителей – ехать долго, далеко, да и некогда, – но первые минуты в знакомых стенах приносили невероятный штиль душе. – Мы сегодня в узком семейном кругу, – пояснял отец, принимая пуховик с машиных плеч и оттаскивая сумки с продуктами вглубь, чтобы не мешались, – маме не здоровится, у нее давление скачет, сказала – всех прогнать. – Что-то она не кажется больной, – подметила Маша, расслышав среди громыхания сковородок задорное мелодичное напевание. Отец подарил ей снисходительно-многозначительный взгляд и невербально напомнил следить за языком в этом священном месте – а то рванет. Маша нехотя кивнула, но уверена в своем немом обещании не была. А дальше их с Петей утянули в предновогоднюю суету. Точнее, Петя быстро сбежал к раритетному роялю – отцовской гордости, – и принялся наигрывать что-то до ужаса попсовое по памяти, отмахиваясь от призывов присоединиться к готовке. Машу припахали к нарезке овощей, и она под осуждающим взглядом пыталась организовать идеальные кубики для оливье в течение двадцати минут. Мама не оценила результат, прогнала Машу с кухни и поручила «хотя бы накрыть на стол» в гостиной. С этой задачей она справилась быстро, и спешно уползла на улицу – очень уж манило плавно закатывающееся за верхушки сосен блеклое солнце. Тишина, даже не звенящая, а какая-то плотная и густая окутывала поселок «Синица». И почему только его так назвали, если здесь не то, что синиц, но птиц в общем понимании этого слова не было? Либо они были, но пошарахались от хмурых вооруженных вояк на въезде и поулетали куда-нибудь в более гостеприимное местечко. Либо сдохли от скуки. Маша ухмыльнулась. Солнце постепенно скрывалось за горизонтом, оставляя после себя сумеречную серость. Впрочем, вкупе с вырви глаз белым снегом и зелеными хвойными деревьями пейзаж казался вполне себе… Симпатичным. Арсению бы во всяком случае понравилось. Он в принципе любил всякую такую простую красоту и умел удивляться мелочам. Да и вообще – он невозможным образом соединял в себе поистине детскую непосредственность и зрелость взрослого человека, осознанность и наивность, открытость и замкнутость. Маша-то в себе разобраться не могла, а уж в Арсении – просто черт голову сломит. Несмотря ни на что, Маша была рада его появлению в своей жизни. Пускай с этим пришла излишняя подвижность сердца, ночные размышления, странные сны и безответные чувства, которые сильно морочили голову и отвлекали от привычных мыслей и размеренного темпа. Но это было что-то новое, незнакомое, это «что-то» тормошило и заставляло делать вещи, совершенно несвойственные машиной сдержанной душонке. Купить гонг, потому что петух в голову клюнул? Да запросто. Кружить вокруг телефона в ожидании нового сообщения? Легко. Рассказывать о своей работе, жаловаться на коллег, ныть, что начальство недовольно очередной удаленкой? Без колебаний. Слушать чужие проблемы без традиционного скепсиса и даже искать нужные слова, стараясь не задеть чувства? Она готова и очень искренне. И все же, по правде сказать, Маша очень устала за этот год. Точнее, за последние полгода. С ума можно сойти, сколько же времени прошло с тех пор, как они с Петей перешагнули порог импровизаторского офиса. Эти месяцы были наполнены беготней, переживаниями, новым и ярким, как вокруг, так и внутри. Привычная к болотной тухлости своей жизни, Маша вымоталась как собака от переизбытка эмоций и событий. Ей тоже нужен был детокс, только социальный. Она рассматривала садовые дорожки с совершенно пустой головой, кутаясь в отцовскую куртку, с красным носом и стандартно перепутанными волосами. За спиной хлопнула дверь, и Маша обернулась на почти неслышно подошедшую маму. – Воздух здесь просто невероятный, – мечтательно выдохнула та. Занятно, что почти каждый раз, когда Маша наведывалась в гости, разговор начинался именно с этой фразы. Матушка очень ценила свежий воздух – для здоровья полезно. – И тихо, как в гробу, – согласилась Маша, получив свою здоровую порцию недовольства. План на день выполнен. Ну не нравились никому машины шутки. Только Пете. Но он и сам не блещет. Ну, и Арсению. Но Арсений может и похлеще юмореску выдать. – Не то, что в твоей квартире, – отметила мама. – Меня все устраивает, – невозмутимо отбила нерадивая дочь. – Тебя бы устроило жить в шалаше, если бы там ловил интернет и можно было бы подзаряжать компьютер. – Ты опять? –  Маша улыбнулась. Без сомнений, мама вела к одной из двух насущных проблем. Почему бы Маше не переехать, раз зарплата позволяет более комфортное и просторное жилье, а не полуторокомнатную квартирку, пусть и в центре города; а также почему бы Маше не устроиться на «нормальную работу», ведь с «ее потенциалом» можно было бы уже давно стать властелином мира. Так казалось матушке. Ее паряще-летящей натуре, далекой от прагматизма, было тяжело смириться с тем, что на жизненном пути встречается пара-тройка кочек, существенно затрудняющих путь к успеху. Например – отсутствие магистерской корочки. А еще – машина лень. Раньше была и третья проблема: когда же Маша найдет достойную партию. Но это уже и не проблема, поскольку Маша в какой-то момент научилась просто игнорировать любые поползновения в эту тему, и матушка отстала. Только недовольно качала головой, поджимая губы, при виде очередного лаконичного наряда без намека на потуги в женственность истинной леди, который без сомнения вставлял палки в колеса в поиске суженого. – Я молчу, – подняла ладони мама, почувствовав настрой, – но напоминаю, что молодость не вечна. – И она пролетает мимо меня, – кивнула Маша. – Именно. Но я не об этом, – она с преисполненным нежности выражением мягко поправила машины длинные волосы, не видавшие парикмахерской уже много-много месяцев и отросшие заметно ниже лопаток. – Приезжала бы к нам почаще. Мы же скучаем. Маша бы и приезжала почаще, но существовал ряд осложнений. Маман брала ее в оборот, конечно, не сразу, но все равно настойчиво и несколько внезапно, нарушая машину привычную жизнь, планы, предпочтения в еде, питье и одежде. Мама, конечно, женщина понимающая, но только в глобальных аспектах, до поры до времени и на приличном расстоянии. Так что нет, Маша почаще заезжать не будет. А вот звонить почаще – это пожалуйста. – Ну, колись, мам. Что у нас сегодня в меню? Помимо моего грандиозного оливье, конечно же, – Маша легонько пихнула маму в плечо. Мама была ниже ее на полголовы, не меньше, но под живым взглядом, сдобренным затаенной чертовщинкой, любой мог почувствовать себя букашкой. Красивая женщина, с возрастом расцветавшая все ярче и интереснее, как дорогое вино; очень элегантная и хрупкая на первый взгляд, но и часа хватало, чтобы почувствовать истинно женскую железную хватку, которая тихой сапой подбиралась к горлу, если матушка была чем-то недовольна. Вот уж кто растрачивал свой потенциал – мама могла бы управлять империями, о каком ландшафтном дизайне и чайных церемониях вообще идет речь? – Заливная рыба, – с хитринкой поделилась она. – Какая гадость эта ваша заливная рыба! – просияла Маша. – Машустик, ты ударилась в советскую классику? – немного удивленно рассмеялась мама, а Маша была ужасно довольна своей ремаркой. Арсению точно бы понравилось. Маша потихоньку сходит с ума. – Так вышло, – пожала она плечами, все так же светясь от радости и пропустив мимо ушей раздражающее прозвище. Новогодняя ночь прошла на удивление мирно. Они прослушали бой курантов, звякнули бокалами с шампанским, поцеловались и пообнимались. Маша точно что-то загадала, она ведь долго выбирала, что загадать, несколько вариантов даже было – но забыла в следующий же момент. Хотя какая разница? Загадала же, вибрации в космос были посланы, авось и сбудется. Сюрпризом будет – так даже интереснее. Отец врубил французский шансон на виниловой пластинке – одной из тех, что Маша прикупила ему в числе пяти штук в качестве подарка на праздник, – Петя принялся учить маму мутить навороченные коктейли, а Маша сидела в глубоком кресле у камина, перекатывая бокал в пальцах и листая новостную ленту. По видео ей позвонил Антон, пришли поздравления от знакомых, инстаграм ломился от историй с салютами и громкими вечеринками, сопливыми пожеланиями всего самого лучшего в Новом году и нарядными елками – сотнями елок, тысячами елок. А вот Арсений не написал, что уж говорить о звонке. Это определенно расстраивало, даже сильнее, чем могло бы, а потому еще и удивляло. Такой вот эмоциональный микс, хоть стой, хоть падай. Маша тупила в открытый диалог, где последнее сообщение было датировано вчерашним днем. В кого она превращается? Маша точно сходит с ума. – Совсем ты притихла. Я думал, уснула, – отец присел на подлокотник кресла – тоже с бокалом в руке, – и созерцал играющее в камине пламя. Его тепло и правда Машу чуть не разморило, но она упорно нажимала кнопку блокировки в ожидании заветного поздравления. – Да нет, просто задумалась, – она задрала голову, чтобы рассмотреть лицо отца. Он все еще сохранил свой темный цвет волос, сквозь который пробивалась благородная седина. Прокофий выглядел очень хорошо для своих лет и, несмотря на свою расслабленность по жизни, сохранял живость духа, бодрость тела и иронию ко всему. Мировой мужик – так его называли машины немногочисленные знакомые, поимевшие счастья общаться с ее отцом. – Хочешь секрет? – улыбнулся он, задорно сверкнув глазами. – Ну, давай, – Маша хлебнула шампанского и подобралась. Секреты она любила. – Я купил маме коня. – О как, – шампанское чуть не пошло не в то горло. – Она надумала податься в конный спорт? – Не то слово, – хмыкнул отец, – увлеклась так увлеклась. Даже чай забросила. – Невероятно. Росинант или Буцефал? – Думаю, она назовет его Незабудкой, а через полгода выяснит, что это конь, а не лошадь, – мягко ввернул он, и вдвоем они расплылись в веселой усмешке. По дому разливался низкий вокал Далиды в совсем не праздничной песне. Однако это лучше, чем слушать Дискотеку Авария в сотый раз по федеральному каналу. А у них свое празднование, они сами решают, какую атмосферу создать – для того они всей семьей здесь и собрались, верно? – Хочешь тоже секрет? – все так же улыбаясь спросила Маша. – А он новогодний? – хитро уточнил отец. – О, да, еще какой, – Маше терять нечего. А слова сами рвались наружу. Это еще один гештальт, который определенно стоит закрыть именно в новогоднюю ночь. Без причины, просто так. – Я, пап, похоже, влюбилась. Достаточно для новогоднего чуда? Ну вот. Маша это сказала. Мир не обрушился, земля не разверзлась, небеса не рухнули, апокалипсис миновал. Вместо этого сама она почувствовала себя гораздо лучше. Отец не разболтает, а поделиться хотелось. Но не с Петей – он не подходит для лирических душеизлияний. Не с мамой – она будет восторженно выспрашивать подробности, заламывать руки и расспрашивать до потери сознания. А вот папа поймет. Маша даже не надеялась – она это знала. – Вполне достаточно, – хмыкнул он. – И каков статус? – Без обновлений. – Ну, – Прокофий вздохнул и положил свою большую руку на машино плечо. – Когда обновится, приводи знакомить. – Очень смешно, – хихикнула Маша вопреки сарказму. – А ты не смейся. Когда мы с твоей мамой познакомились, я тоже думал, что мне такое счастье не светит. – И потом ты долго и упорно добивался неприступной женщины твоей мечты? – попробовала угадать Маша. – Да нет, – легко пожал плечами отец в ответ, – я просто позвал ее танцевать однажды, а она, оказывается, только и ждала первого шага. – Долго ждала-то? – Долго, Маш, долго. Год ждала. Ну и дела. Такие подробности Маше знакомы не были. Точнее, она знала в общих чертах, что родительская история вполне себе тянет на романтическую комедию, которую впору показывать на большом экране в Голливуде – а иначе и быть не могло. Они такие разные, такие не пересекающиеся, такие будто бы параллельные в своих мирах, характерах и отношении к жизни. Но как же папа смотрел на маму. И как же мама смотрела в ответ. Такое не придумаешь и не опишешь, такое надо видеть. Такое встречается редко, раз в тысячи тысяч. Или Маше так казалось – она все-таки не эксперт. – И не жалко, что столько времени потеряли? – Да нет, – он обернулся на супругу, которая под чутким петиным руководством разливала синеватую муть по бокалам из шейкера, – все случилось так, как должно было. – Да ты у меня философ, – подметила Маша. – Приходится, – хохотнул он в ответ и дернул Машу за кривой хвостик. – Сильно влюбилась-то, а, Машка? – Не знаю. А бывает не сильно? – Не знаю, – ухмыльнулся папа. Уже под утро, окутанная запахом чая из собственной гардеробной, Маша лежала на спине под одеялом и разглядывала потолок. Сон не шел, равно как и не уходили дурацкие размышления. Она не совсем поняла, к чему отец рассказал ей эту зарисовку из жизни, но та определенно заставила тараканов в голове закопошиться и забегать пуще прежнего. Маша будет жить дальше, мириться со своей влюбленностью, желать Арсению всего самого светлого и доброго, ни капли не обижаясь на него и на жизнь, что так неожиданно подкинула столь странные испытания на ее несчастную голову. Будет лежать ночами и пялиться в потолок, а днями – тоскливо пялиться на Арсения, пока судьба не разведет их по разным углам и не заберет даже редкие встречи. Оно само рассосется, всегда ведь рассасывается. Или нет? А может, не нужно, чтобы рассасывалось? Может, ей не нужен год, чтобы сделать шаг? Может, она снова откладывает что-то важное, и это уже будет иметь более серьезные последствия, чем отросшие волосы или сданная в последний момент кривая задача по работе? Арсению, вполне возможно, этот шаг вообще не уперся. Но, видимо, очень уперся Маше. Ну, не шаг – так, маленький шажочек. Полшага, не больше. Мария Прокофьевна: Арсений! С наступившим! :) Маша заблокировала телефон и отбросила его куда-то с глухим стуком. Все. Больше она ничего делать не будет. Не сегодня – и так стресс хуже некуда. Наутро Маша проснется, совершенно позабыв о телефоне на тумбочке. Она не вернется к ночным размышлениям, к папиной истории, к отправленному сообщению. Позавтракает в кругу семьи, под мамино щебетание, родительские сцепленные на столе руки, под петины острые шутки и очередной снегопад за окном. Она поможет маме с уборкой после праздника, попробует папино древнее как мир вино, поиграет с Петей в снежки в саду и завалится в сугроб, побежденная, но радостно повизгивающая. И только ближе к вечеру Маша доберется до собственного телефона, взмыленная и мокрая от снега, со слипшимися волосами и краснющими щеками. Только тогда она заметит кучу сообщений от Арсения и два пропущенных звонка: утром и днем. Тогда же она дрожащими руками и с непониманием на лице вернет звонок, опасаясь, что случилось что-то из ряда вон, а вместо этого получит море извинений за то, что арсеньевский телефон не доставил его поздравление вовремя, ведь тот тоже в канун Нового года выбрался за город, где связь не ловит или ловит с переменным успехом. Тогда же Маша поймет, что в жизни случаются ужасно банальные и наивные глупости. Она проболтает с Арсением по телефону еще около получаса, сидя на полу у кровати, потея в зимней куртке и утирая потекший от тепла нос. Слово за слово, каламбур за каламбуром она договорится, сама того не заметив, почти в шутку и без серьезных намерений, встретиться с ним после праздников на чашечку кофе – который Маша всеми фибрами души ненавидит, но что уж тут жаловаться, – а потом счастливая отправится в душ с мыслями, что какие-никакие новогодние чудеса все-таки случаются. Это все будет завтра. А пока что Маша закрыла глаза – вымученная, но отчего-то все равно очень довольная.  

***

  – Если не покажешь, что боишься, он не нападет. Олег, сминая в руках файлы с документами, уверенно кивал головой, подчеркивая незыблемость собственных утверждений. – Я и не боюсь, – буркнула Маша, уже положив пальцы на ручку двери в полупрозрачный кабинет с гордой табличкой:

«Исполнительный вице-президент

Растеряев В.Н.

Глава Департамента стратегии и корпоративного управления»

Машу вызвали к Растеряеву в первый же рабочий день. К Растеряеву просто так не вызывают. К Растеряеву ходят только руководители руководителей, так что ее, Машу из темного угла этажа кадрового департамента, от этого самого Растеряева отделяло как минимум несколько существенных звеньев цепи. Растеряева в народе называли Славобосс Мозгоёбович. Чувак конкретный, строгий, не терпящий отсутствия дисциплины и требующий если не идеального, то близкого к тому выполнения задач, желательно вчера, а еще лучше – до того, как он только подумал о том, чтобы подумать о работе. Короче говоря, по понятным причинам Машино спокойствие лениво дернуло лапой и приоткрыло один глаз – этого было достаточно, чтобы она поделилась новостью с Олегом. Поэтому Олег проводил ее на самый верх бизнес-центра, толкая мотивационные речи и чуть ли не разминая машины костлявые плечи перед боем с титаном. – Ни пуха! – прошипел Олег, как бы провожая коллегу в последний путь. Маша махнула на него рукой и перешагнула порог кабинета. Славобосс Мозгоёбович, он же Растеряев, он же Вениамин Николаевич восседал за своим столом напротив панорамного окна, перебирая документы без особого, впрочем, интереса. Завидев Машу, он мгновенно пощелкал пальцами своей ассистентке, которая сквозь стеклянную стену приняла сигнал и поспешила к кофемашине. – Добрый день, Мария, – Марии от его сканирующего взгляда стало ужас как некомфортно. Хотя, говорят, сложности в характере Славобосса компенсируются исключительной компетентностью в делах рабочих. – Добрый, – она присела на стул по велению протянутой в приглашающем жесте ладони. – Ну что, Мария, слух о вашей модели дошел и до нас, – он изобразил подобие улыбки и сцепил пальцы в замок, а Маша размышляла, о ком «нас» говорит Растеряев, если он тут, вообще-то, один, а монархия в стране была упразднена еще в начале двадцатого века. – Рада слышать, – лаконично отозвалась она. Да нет, вряд ли он нападет. Не нападет же? Девушка на бессовестно высоких шпильках немного неуклюже зарулила в кабинет, нарушив с трудом завязывающийся диалог, и водрузила поднос с чашками на стол начальника. Резкий кофейный запах ударил в нос, и Маша незаметно скривилась. – Уверены, что слух позитивный? Отзывы-то неоднозначные, – не глядя на подчиненную, Растеряев закинул в чашку три – три! – куска сахара. Начал методично размешивать. Кажется, Машу проверяют на стрессоустойчивость. – Уверена, Вениамин Николаевич, – пожала плечами Маша. А чего бояться-то: модель работала, сдана была в срок, никакие законы аэродинамики Маша не нарушила, значит и претензий к ней должно быть ноль. Хотя пути вице-президентов неисповедимы. – Всем бы вашу уверенность, – флегматично протянул он в ответ. – Ну, ладно. Давайте к делу. Хороша ваша модель, хороша, что скрывать. Маша почти самодовольно ухмыльнулась и почти иронично приподняла брови. Но только почти. – Но не для этого проекта, – добил он. Ну вот. Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь. Эту фразочку как-то раз ввернул Арсений, и она показалась до ужаса дедовской, однако всплывала теперь все чаще и настойчивее. – Не соглашусь, – парировала Маша, подавляя желание отмахнуться от навязчивого запаха. Ну что, уволят ее что ли за собственное мнение? Вообще да, могут и уволить. Но тогда и смысла работать тут нет, раз такие порядки. Идеалист в Маше помирал с трагичными стонами. – Все работает как швейцарские часы. Я сделала пять проверок, в том числе… – Я видел ваши проверки. Тоже, кстати, интересный подход, – Растеряев спокойно отпил своего варева из чашечки. – Хотя лично я считаю, что реализация могла быть гораздо проще. – Не попробуешь – не попробуешь, – хмыкнула Маша. Эх, знал бы Славобосс, за сколько дней ей пришлось наворотить то, что она наворотила. Ей бы премию выдали – за охуенность находчивость. – Ладно, Мария, не сбивайте меня с мысли. Вы кофе-то пейте-пейте, остынет ведь, – она кивнула и взяла чашку в руки. – Я подробно просмотрел весь механизм – неплохо. Я бы сказал даже – занятно. Поэтому, – он подчеркнул, одарив Машу еще одним сканирующим взором, – хочу предложить вам возможность поработать над другим проектом, более масштабным. Понимаете, о чем я? – Не особо, если честно, – любят эти власть имущие загадками говорить. – Я предлагаю вам возглавить проект в Мурманске. – В Мурманске? – все-таки ироничные нотки в голосе проскочили, на что великий и ужасный Растеряев неожиданно ухмыльнулся. – В Мурманске, Мария, вы не ослышались. Вам уже доводилось работать с этим проектом, знаете ведь, что там не все гладко. – Припоминаю. – Тот отчет я тоже видел. Смело Мария, смело, – сомнений не было: Славобосс точно и методично оказывал психологическое давление, и делал это очень даже умело. Именно за этот самый Мурманск Машу размотали на планерке в Черный четверг. Воспоминания свежи и ярки, Черный четверг она не забудет, наверное, никогда – он встал в один ряд с путешествием в Нижний Новгород. Так что да – припоминает. – Понимаю вас, – для убедительности Растеряев глубоко кивнул, – скажу сразу: в сам Мурманск вам ехать не обязательно – туда поедет часть рабочей группы. Можете заниматься всем здесь с остальными, если сможете. Вот тут, – он хлопнул по бумагам перед собой, – все подробности. Дело ответственное, важное, я вас не тороплю. Посмотрите, почитайте, взвесьте и решите – беретесь или нет. А Маша сейчас точно и не решила бы ничего. Многовато ответственности для ее прокрастинирующего характера и ленивой задницы, а феерически провалить это дело и спокойно продолжить свою деятельность в компании Славобосс точно не даст. Маша задумчиво отхлебнула кофе, чуть не выплюнув горькую жидкость обратно. – Можете за основу взять вашу модель, – накидывал дальше Растеряев, – она прекрасно подойдет, если ее докрутить. Я в общем-то и сам немного набросал – увидите в бумагах. – Сколько у меня времени? – сипло поинтересовалась Маша. – Чем скорее решите, тем лучше, – ну кто бы мог подумать. – Я вас поняла. Два дня? – Вполне. – Хорошо. Ладно, тогда… Ну, я?.. – Маша мотнула головой на дверь за спиной. – Идите, Мария, идите, – Растеряев невозмутимо повернулся к компьютеру и добавил, – в следующий раз попрошу для вас чай. Она на полпути недоуменно на него обернулась. Тот пояснил: – Я и сам кофе не люблю, но бодрит же. Маша глубокомысленно кивнула, дернула указательным пальцем, мол, точно говорите, Славобосс Мозгоёбович, и молча ретировалась. Ассистентка провожала ее нервно и настороженно, а Маше думалось, что не такой уж плохой мужик этот Растеряев. Но, как говорится, время покажет. Впрочем, весь день она о произошедшем не думала. У нее были дела поважнее – сегодня вечером была запланирована встреча с Арсением. Шуточное предложение оказалось совсем не шуточным, прокручивать это в голове было странно, осознавать – тяжело, не переживать – невозможно. Этим утром она даже надела шелковую белую блузку, потому что если не черная футболка, то белая рубашка – третьего не дано. Пару раз захаживала в офисный туалет, придирчиво осматривая себя в высоком зеркале, неизменно приходя к неутешительному вердикту. Подмазалась к Светлане, и та поделилась своей тушью, так что теперь машины серые глаза уже не казались всего лишь выгоревшими угольками на бледноватом лице – теперь это были угольки с ресницами. Бледность же была вызвана то ли непривычными нервами, то ли недостатком сна, ведь накануне нормально поспать тоже не удалось, то ли редкими прогулками и малым количеством витамина D в организме. Зима как-никак. Арсений оказался весьма предусмотрительным, поэтому предложил встретиться недалеко от бизнес-центра – в этом районе, если забраться чуть поглубже, можно найти россыпь всевозможных несетевых кофеен, уютных и неброских. Маша согласилась, однако поняла, что жесточайше в тот момент затупила уже на середине пути, когда известные маршруты закончились, а перед глазами встали незнакомые здания, перекресток семи дорог, куча светофоров и ни намека на красные светящиеся стрелки, которые указали бы верное направление. Заблудилась Маша. Чего еще от нее можно было ожидать. После десяти минут выспрашивания у прохожих дороги, она уже открыла приложение такси и была готова спустить возмутительные пятьсот рублей на четырехминутную поездку до точки с бессмысленным разворотом. Так бы долетела за минуты две, без разворота-то. Ну, в конце концов Маша работает, чтобы тратить деньги и жить в комфорте, а это прекрасный момент, чтобы оправдать сей тезис. Решительное действие предотвратил своим звонком Арсений, который будто почувствовал, что Маша вновь нашла проблем на свою пятую точку. Маша ситуацию объяснила. Арсений ситуацию понял. И через пять минут они уже вдвоем шагали по тротуару, непринужденно болтая о обо всем на свете и никак не касаясь машиного топографического кретинизма. Маша была благодарна – впервые она чувствовала неловкость за свою географическую тупизну, будто из-за нее встреча, которая должна была бы быть идеальной, таковой уже не была. Все криво, как всегда. Они разместились за дальним столиком, подальше от чужих глаз. Арсений, казалось, вообще не особенно беспокоился о потенциальном внимании к своей звездной персоне, однако Маша замечала, что тот изредка незаметно оглядывается в попытках предупредить проблему на этапе зарождения. Но пока что все шло гладко. – Не знаю, какой ты предпочитаешь, поэтому взял капучино нам обоим, – оповестил Арсений, устраиваясь на стуле. Он-то пригнал к Маше уже из кофейни, потому что десятиминутное промедление выбило из графика их встречу. – Отлично, спасибо, – господи. Надо выкрутиться, еще один кофе за сегодня Маша не выдержит. – На безлактозном молоке? – Ну, – Арсений немного сбился со своего позитивного настроя и, кажется, даже почувствовал себя виноватым, – нет. Отменить? – Просто возьмем чай. Он как-то излишне внимательно Машу оглядел, но никак не прокомментировал ее неловкий схематоз. Точно все просек. У Арсения радар на машино вранье. Однако благородно перевел тему: – Прекрасно выглядишь, – он улыбнулся, а Маша поблагодарила небеса за свою белую блузку. Арсений вообще был горазд на комплименты, это было будто неотъемлемым элементом его фирменной галантной вежливости. Комплименты он отвешивал Маше, девушкам-гримерам, коллегам из креативной группы – в общем, радовал прекрасный пол направо и налево. Чудесный он, Арсений этот. – Как на школьную линейку? – припомнила она комментарий Пети. Арсений озадаченно нахмурился. – Нет, конечно. Как Элизабет Дебики на Фэшн Авардс в Лондоне. – Ну, спасибо, – Маша, честно, не помнила, как там нарядилась Элизабет Дебики на красной дорожке модной премии, но интуитивно думалось, что смотрелась она круто. Да и сама Элизабет женщина сногсшибательная, что уж тут скрывать. Льстило, очень льстило. Были ли у Маши шансы однажды пройти мимо Арсения? Не было у нее таких шансов. Так и запишите. Арсений, исключительно довольный своим комплиментом, очень загадочно присосался к своему капучино. Маша решила взять инициативу в свои руки: – А мы с Петей все праздники были у родителей. Поселок «Синица», может знаешь? – Арсений покачал головой. – Ничего, его никто почти не знает. Петя подарил мне микроволновку. – Петя прекрасен, – оценил он, – возьму на заметку. – Да, дарить надо что-то нужное. Мне так папа говорит, – по правде сказать, Маша не до конца разделяла это мнение. Новый пылесос от мамы – это, безусловно, замечательно, но петина подвеска, подаренная в их совместный день рождения, вызвала у Маши гораздо больше радости. Однако же пылесос все-таки очень нужен. Маша бы сама его в жизни не приобрела. – А маме он купил коня. – Коня? – обалдел Арсений. – Коня, – подтвердила Маша. – Забудь про Петю. Прокофий – мой кумир. – Я ему передам. А ты?.. – А я с дочкой, – так просто выдал Арсений, будто не сливался с этой темы каждый раз, как она поднималась в узком кругу. – Потом оставил ее маме и укатил в леса. – Досуг не мальчика, но мужчины, – кивнула Маша. – Рад, что мы с тобой на одной волне. Ну, а вообще, – он отставил чашку и потянулся куда-то под стол, – мне, конечно, с твоими мужчинами не сравниться, но я и так продолбался с поздравлением… – Да брось, – Маша махнула рукой. – Дай договорить-то, – недовольно пробурчал Арсений из-под стола. Вскоре он показался вновь, гордо выставляя на столик небольшой пакетик. Маша на пакетик уставилась, но, как не прискорбно, рентген в ее глаза встроен не был. – Не хлебом единым жив человек. – Ты цитируешь Библию? – выдала Маша первое, что пришло в голову. – Я цитирую «Старый Новый год». Не ерепенься, – она моргнула. Арсений кивнул на пакетик. – Открывай давай. Заяц – в сундуке, утка – в зайце, яйцо – в утке, игла – в яйце. А в пакетике был еще один пакетик, с ленточкой на ручках, а вот в нем – подвеска с жемчужиной. Не та же, что Маша потеряла в караоке, но очень похожая. Стоимость на глазок оценить не удалось, но это и неважно – у нее все равно в груди разлилось тепло, щеки порозовели, глаза будто защипало. Но нет, не защипало. Чего она, реветь тут будет? Нашлась кисейная барышня. Цепочка серебрилась меж пальцев, а жемчужинка переливалась в электрическом освещении. Маша разглядывала подарок пристально, подмечая мелкие детали. Деталей было не очень много – очень лаконичное украшение, Маша только такие и носит. Если носит вообще. Ладно уж, не носит Маша украшений – а значит самое время начать. Это ее любимое украшение теперь, самое красивое, точно. Вот только у нее самой для Арсения ничего не было – не подумала она о таком. Да и кто они друг другу, чтобы задаривать подарками спустя десяток дней после праздника. Но внимание тронуло. Маша боялась думать о чем-то большем, кроме внимания. Просто внимание. – Ты для этого предложил встретиться? – она оторвалась от созерцания подвески и всмотрелась в арсеньевское лицо. Тот на секунду замешкался, но быстро собрался. – Не только. Там, кажется, что-то еще было. Маша прищурилась и тут же забралась носом в пакет. – А это?.. – А это билет на мою премьеру. – Как это? – ошарашенно ахнула Маша. – Нет-нет, – со смехом замахал руками Арсений, – я все еще не Бред Питт. Но в театре, слава богу, поигрываю. – Ого, – билет в первый ряд. Маша вполне могла бы без предисловий провалиться сквозь землю от неловкости. Билет и подвеска. Подвеска и билет. Маше подарили на Новый год. – Дорогой дневник, мне не подобрать слов, чтобы описать ту признательность, которую я испытываю… – Прекращай, – продолжал посмеиваться Арсений. Пусть он вот так посмеивается вечно – она готова обшутиться ради этого, плохо и хорошо, над собой и над окружающими, беззлобно и очень по-черному. Пусть только смеется этот Арсений. А еще Маша театры не любит. Но это же не просто билет. Это даже не ого, это ого-го какой билет – от Арсения на спектакль Арсения. Такие театры Маша может не очень-то и не любит. Да, она могла бы полюбить театры. Определенно могла бы полюбить театры. Нет сомнений. Маша уже почти любит театры. Театры – это здорово, там есть Арсений. А в Арсения Маша влюбилась. Сейчас – еще сильнее, чем прежде, хотя казалось – куда там. Кошмар, какой же кошмар. Уехать в Мурманск – не такая уж плохая идея. – Кстати, – язык без костей все еще никуда не делся, – если бы я уехала в Мурманск, что бы ты подумал? Арсений порядком охуел удивился от резкой смены темы, но протестовать не стал. Чудесный, какой же чудесный Арсений. Кошмар, какой же кошмар. – Наверное, что придется чаще давать концерты в Мурманске, – не моргнув глазом сгенерировал он. – А ты собралась в Мурманск? – Не-а. Но там такая история… И Маша увлеченно начала пересказ прошедшего дня. И про Славобосса Мозгоёбовича, и про «их с Арсением модель», ведь Арсений сыграл не последнюю роль в хитровыдуманности подхода к решению задачи, и про Мурманск, и про два дня на раздумья. Ее рассказ слушали внимательно, с интересом, вставляя вопросы и комментарии. Арсению безумно понравился Славобосс, как в его прозвище, так и в поведении, он горячо поддержал идею вписаться в новый масштабный проект, а на машины отпирательства заверил, что, мол, кто, если не она. Кто, если не Маша? А Маша безумно хотела закопаться в Арсения с головой. А тот вроде и не был против. Он рассказал немного подробностей про свой новый спектакль, плавно перешел к своей поездке «в леса», в красках описал, как ходил на лыжах и несколько раз зарылся в снег, потому что прогулка протекала уже в состоянии легкого подпития. Вспомнил, как огорчился, когда собрался сгонять на каток и не подумал, что лезвия его личных коньков могли затупиться, а потому пришлось брать аренду и мучиться полтора часа – Арсений еще и брезгливый до ужаса. Что он решил запустить новую модель футболок, а вдохновением послужили свежие мемы со съемок «Магазина». О «Магазине» радостно сообщил, что проект пустят на второй сезон, и это и правда не могло не вызывать улыбку. Они заказали второй чайник чая и распили его на двоих, не прекращая обмениваться новостями и впечатлениями, коих, оказывается, за десять дней скопилось в достатке. Таких незначительных и мелких, совсем даже не событий – так, простых моментов, бытовых, каждодневных. И Маше, как всегда, было интересно, увлекательно, удивительно, так, как ни с кем не бывало раньше. Она с восторгом впитывала новые мелочи: что Арсений любит синий и зеленый цвета; что ему нравится начинать свое утро рано, ведь потом еще целый день впереди, столько возможностей и шансов; что он носит с собой влажные салфетки, потому что любит, чтобы руки всегда были в чистоте и приятно пахли. Арсений хотел бы свободно заговорить на французском, и тут уж Маша не без самодовольства выдала короткий монолог на la langue française, мысленно благодаря маму за то, что та силой запихнула своих отпрысков во французскую школу с углубленным изучением языка. Там еще много всего было – и бально-спортивные танцы, с которых Маша сбежала после нескольких лет страданий, и репетитор по фортепиано, которого Маша довела до белого каления на третьем занятии, и... Короче, много всего матушка придумывала, чтобы воспитать породистых представителей семейства. Маша упиралась всеми конечностями. А вот Петя ничего, втянулся. Вон как в караоке горланил. Арсений же пришел в восторг от этого самого la langue française, просил повторить, научить, объяснить и перевести. И Маша повторяла, объясняла и переводила, а потом натренировала Арсения на фразу la chasse aux hiboux, означавшую безобидную «охоту на сов», но звучавшую, будто кто-то кому-то собирался уебать. Маше это показалось смешным. Арсению – тоже. Засобирались только тогда, когда стрелка часов перевалила через отметку в десять вечера. Арсений по-джентельменски надел на Машу ее бесформенную куртку, придержал дверь, проводил до метро без предложений и вопросов – просто тактично шел рядом, пока они не добрались до кольцевой ветки. Распрощались с широкими улыбками, легко и свободно, будто знали друг друга вечность. Вечность и еще немного. Маша спускалась на эскалаторе под дурацкую отечественную попсу, которую не слушала, наверное, годы, и продолжала улыбаться. Скорее всего, она возьмется за Мурманск. Нет, она точно возьмется за Мурманск – Арсений сказал, у нее все получится. Она определенно возьмется за Мурманск, сегодня же настроит микроволновку, прикрутит крючок из-под сковородки, который так и валялся на столешнице на кухне без дела, а также запишется в парикмахерскую на этой неделе. Грудь грело нечто очень большое и широкое, а под слоями одежды сверкала подвеска с жемчужинкой. Пока что новый год приносил только чудеса, а старый – уносил сомнения.

***

  Славобосс реально оказался Мозгоёбовичем. Маша явилась к нему с положительным ответом на следующий же день, раньше назначенного срока, и тот, особо не переменившись в лице, обещал, что в ближайшее время будет назначена встреча с группой, где все будут друг другу представлены и ознакомятся с первичным планом работы. Он, похоже, и не сомневался в машином решении. Растеряев вдолбил Маше мантру о том, что провалиться – смерти подобно, пригрозил, что на кону стоит многое, заверил, что будет лично наблюдать за ходом дела и, удостоверившись, что Машу прошибить этим не удалось, во всяком случае внешне, отпустил на все четыре стороны. План работы, естественно, лег на Машу. Маша даже на секунду пожалела, что вписалась, однако нервяк прошел быстро, как только она поняла, что, в общем-то, пока что ничего гипер-сложного не предвиделось. Выходные она провела, зарывшись в работу. Изредка отвечала в переписке Арсению, на Антона и Петю забила вообще, так что последний обеспокоенно и уязвленно явился к ней на порог вечером воскресенья. Через час ушел, раздосадованный еще больше отсутствием должного внимания к его драгоценной персоне. Разве что оценил по достоинству новую микроволновку и добротно прикрученный крючок для сковородки. Удивился, но никак особо не прокомментировал – только пристально и с настороженностью послал Маше пару своих фирменных взглядиков. Маша же загорелась проектом всерьез. Там все еще находились очень непонятные нюансы, которые на ее программе фундаментальной экономики не изучались вовсе, но интернет – спасение от любых проблем. Она гуглила, скроллила, листала, скринила, записывала, пересматривала, конспектировала – в общем, подошла к вопросу ответственно. Вызвонила прежних кураторов проекта, выжала из них максимум информации, беспощадно и настойчиво, не делая никаких поблажек на законные выходные дни. Более того, несмотря на весь гон на Мозгоёба Славобоссовича – Маша коверкала его прозвище как только могла, – его комментарии к модели и стратегии оказались весьма полезными и очень даже высокопрофессиональными. Винцо шло на ура, потому что под винцо часто приходили светлые и креативные идеи. Как говорится, творить стоит под винцо, а перечитывать надо наутро. Так, вообще, не говорят – так только Маша говорила, но это уже лирика. Схема работала как Отче наш, и совсем скоро, к ночи с воскресенья на понедельник на машином столе лежало несколько экземпляров подробного плана, флешка с подкорректированной моделью – ее еще дорабатывать и дорабатывать, но всяко лучше, чем первоначальный вариант, – а также агломерационная карта Мурманска. Карта Маше была хоть в лоб, хоть по лбу, но коллегам должна пригодиться. Ровно в девять тридцать утра понедельника она сидела в переговорной во главе стола, вокруг которого рассредоточились ее будущие партнеры по проекту. Кого-то она знала – мелькали на планерках и на входе в бизнес-центр, – кого-то видела впервые. Маша понятия не имела, как вообще кем-то руководить, что делать, как назначать, но понадеялась на экспромт, поэтому начала диалог со знакомства, ввернула пару неплохих шуточек – редко, но метко – и вот уже процесс потек сам собой. Раскидать задачи оказалось делом плевым, равно как и объяснить свой посыл. Коллеги оказались ребятами смышлеными и увлеченными, сами накидывали предложения, давали обратную связь, оппонировали или поддерживали. Здоровая атмосфера в коллективе – важно. Домой Маша завалилась безумно уставшая. Спала она снова мало, стресс от новых обстоятельств брал свое, так что сил на готовку не оставалось никаких. Бутерброды, чай, диван, телек. И теперь это уже не казалось тухлым болотом – теперь это заслуженный отдых. Маша может себе позволить разгрузить мозги. И несмотря на то, что голова болела, а в конечностях растекалась неподъемная свинцовая усталость, она чувствовала себя живее всех живых, полной энергии, надежд и ожиданий. Этим она и поделилась с Арсением сразу, как мысль промелькнула в сознании. Она уже привыкла с ним делиться чем-то таким, потому что Арсений никогда не отмахивался. Арсений слушал, участвовал и сопереживал. Но беда не приходит одна. Даже если это не беда, а просто гигантская задача по работе, отнимавшая кучу времени и сил. Поэтому вечером среды Маша с сомнением осматривала нового персонажа в своей жизни. Она еще не решила, как к нему относиться. Этот персонаж кардинально отличался от всех прочих – выглядел, как полный раздолбай, на голове у него было гнездо похлеще машиного, лицо – абсолютно равнодушное, а глазюки внимательные и очень цепкие. Первое впечатление было очень нехорошим. Говорят, первое впечатление – самое верное. Гоша притащил к Маше своего знакомого – Санька. Санек был на два курса старше своего товарища, и у Санька были глобальные проблемы с учебой. А может и с жизнью. Но это Машу не особо интересовало. Санек пришел за помощью, а если точнее – Гоша привел Санька, потому что тому нужна была помощь. Санек загремел на комиссию – последний этап перед отчислением, а отчислять Санька собирались за заваленный курс по математической статистике. – А у вас между экзаменами и экзаменами учеба бывает? – хмыкнула Маша. Гоша только и развел руками, явно пиная Санька под столом ногой. Санек что-то невнятно просипел. – И когда пойдешь сдаваться, Санек? – Через неделю, – подал тот, наконец, голос. Неделя – очень мало. В случае Санька, а также учитывая, что у Маши теперь не хватает времени даже на себя – критически мало. О каких дополнительных занятиях вообще может идти речь? – Ну, – Маша почесала бровь. Надежды этот гопник особо не внушал, – дисперсию знаешь? – Знаю. Обнадеживает. – А распределение Пуассона? Санек промолчал. Маша вздохнула. – Так, ладно. Каждый день вечером по зуму, три тысячи за час, – это и правда очень демократичный ценник. Маша не зверь же. В большинстве случаев. – Пойдет? – Пять и очные занятия, – не дрогнув парировал Санек. Маша прибалдела. – Пять, очные занятия, через день, – отбила она. – И два дня подряд по три часа накануне. – Согласен, – ей протянули руку, неожиданно ухоженную и сильную, и Маша с опаской пожала ладонь. Ну и понеслась. Санек не был тупым, вопреки машиным ожиданиям. Санек был даже очень умным, но он совершенно не знал предмет. Он понимал, как работают механизмы, но в душе не чаял, как называются показатели. Он разбирался в особенностях вероятностных распределений без какой-либо подготовки, а путем логических измышлений, но путался в терминологии. Санек решал сложные задачи легко, гораздо легче, чем Гоша, иногда хитрыми и неочевидными путями, но часто не понимал самих условий заданий, потому что для него там встречалась куча непонятных слов. Поэтому Маше пришлось с Саньком буквально учить азбуку. Он же, поняв, что его не собираются отчитывать за промахи и что в него не планируют насильно вдалбливать стандартные решения, принимая его потенциал таким, какой он есть, раскрепостился, стал отмачивать саркастические шутки, иногда – пропускать матерные словечки. К Маше обращался на «ты», но старался держать дистанцию «преподаватель-ученик», хотя и позволял себе порой таких фамильярностей, каких точно не допустил бы интеллигентный Гоша. Работа шла, потно и тяжело, но прогресс был налицо, а Санек повеселел и начал таскать к Маше в квартиру фрукты и конфеты. Конфеты, кстати, с коньяком. Неплохой парень, этот Санек. – Я не выдерживаю, – снова и в который раз проныла Маша. Она, как в старые добрые времена лежала на диване в «Магазине», который пока что простаивал закрытым до начала съемок второго сезона. Арсений сидел на стуле напротив, закинув ногу на ногу, в очках и с безуспешно сдерживаемой ухмылкой. На его щиколотках красовались какого-то безумного цвета носки с не менее безумными рисунками. – Цена величия – ответственность, – он поправил свои моднючие окуляры. Арсений всю неделю оставался в Москве – у импровизаторов потихоньку-полегоньку начались моторы. При желании он, конечно, мог мотаться на сапсане на денек в Петербург, но, почему-то, предпочитал осесть в столице до внятного перерыва. В этот же раз уже Маша позвала его на рандеву – ну, встретиться-поболтать то есть. – Это чье? – вяло отозвалась Маша, приложив ладонь ко лбу. Ее волосы, побывавшие уже в парикмахерской, как и обещалось, но несильно сократившиеся в длине и объеме, свисали с дивана и касались пола. Арсений на это дело поглядывал недовольно, но не комментировал. – Это, милая Маша, Черчилль. – Фантастика. На твоем месте я бы вспомнила слова дяди Бена, но как будто у меня тут не великая сила, а геморроя на голову выше крыши. – У тебя просто большой потенциал, – очень по-психотерапевтически заверил Арсений, не выдержал и все же привстал со стула, чтобы подцепить машино волосье с пола, уместив пряди на диване рядом с ее головой. – А еще у тебя большое сердце. – Ой, давай без этого. Маша одним движением из своего лежачего положения переконфигурировалась в сидячее – все арсеньевские старания пошли прахом, – так что в глазах зарябило. Четверть века с хвостиком – это вам не шестнадцать лет как-никак. Она осмотрела Арсения, который, уже не скрываясь, расплылся в широченной лыбе. А Маша не просто так выдернула его в эту субботу. – Угадай что, – заговорщицки прищурилась она. – Ты все же уезжаешь в Мурманск? – поддел тот. – Да забудь про Мурманск, не поеду я никуда, – отмахнулась Маша. Арсений в лице не переменился. Он вообще сегодня был в отличном настроении, так что, казалось, ничто не могло стереть его довольства жизнью. – Тогда не знаю. Мне нужно гадать? – У тебя была одна попытка, и ты с треском провалился, – Маша вот была не в таком прекрасном настроении. Она просто устала. Арсений не виноват. Он вообще здесь не за тем, чтобы слушать ее нытье. Она встала на диван коленями и перегнулась через спинку, чуть не навернувшись вниз головой. Явила на свет огроменный пакет. Жесты вежливости и внимания надо возвращать – так ее мама учила. Не подвеска, конечно, но… – Это кофе? – Арсений достал продолговатую картонную коробку. – Обижаешь, Арсень, – Маша деланно оскорбилась, – это кофе в пакетиках. – Их тут… Четыре коробки? Ты думаешь, я его ем что ли? – Это с запасом. – Спасибо, Маша, – он улыбнулся. – Нет, ты не понял, – засуетилась Маша. Он не производил впечатление человека, который очень уж обрадовался такому подношению. – Тут разные сорта, а страны – подписаны на каждом пакетике. Типа, микс такой, понимаешь, да? Мультикофе. Они все отличаются обжаркой, крепостью, насыщенностью – не знаю, я плохо разбираюсь, но мне так сказали. Арсений послушно рассматривал распакованную коробку, кивал и улыбался пуще прежнего. Маша подняла на него глаза. Арсений поднял глаза в ответ. Они смотрели друг на друга в течение нескольких секунд, а воздух будто бы наэлектризовался, в нос забрался знакомый парфюм, голубые радужки горели мириадами оттенков, а ресницы немного подрагивали. – Там еще, кажется, что-то было, – доверительно шепнула Маша, восторженно округлив глаза. – Какая жалкая пародия, – в уголках арсеньевских глаз показались паутинки веселости. Он умел улыбаться глазами. Как Тайра Бэнкс. О чем Маша вообще думает? Арсений, не прерывая зрительного контакта и продолжая ухмыляться, запустил руку поглубже в пакет и выудил оттуда… – Французский разговорник? – он весело хмыкнул и покрутил его в руках. – Заяц – в сундуке, утка – в зайце, ну ты понял, – намекнула Маша. Теперь ему пришлось залезть в разговорник – это был прям-таки запланированный квест, – чтобы найти там годовой сертификат на курс по французскому языку – у Маши еще со школы осталась пара знакомых, которые по окончании основательно ударились в лингвистику и забацали неплохой такой тренинг, эффективный и ненапряжный. Маше вытрясти из них всю информацию было несложно, а уж скидку – еще легче. Она, оказывается, очень целеустремленный человек. Парле франсе за год, емае. – Сам ведь не купил бы точно, – неловко протянула Маша, наблюдая, как улыбка с арсеньевского лица постепенно стирается. – Спасибо. Теперь от его радостного настроя не осталось и следа. Маша не совсем понимала, что, собственно, произошло – вроде же постаралась, вроде все как надо, по красоте. Что опять не так? Арсений снова сбрасывал ее в бездну недоумения и сомнений, и шансов выбраться оттуда без сердечного приступа практически не было. Он отложил все обновки и мягко взял ее пальцы в свои, за самые кончики, аккуратно и не нарушая личных границ. Этого было достаточно, чтобы Машу перекоротило с новой силой, но она потерпит. Она вообще – женщина-герой. Кто, если не Маша? – Маша, слушай, – он вздохнул и осмотрел ее цепко и снисходительно, как малого ребенка, – я правда… О нет, я уже вижу, что ты себе что-то там надумала. Прекращай и послушай, – Маша повиновалась: попробовала изобразить индифферентное выражение. Кажется, получилось паршиво. – Мне приятно, я благодарен, это и правда крутой подарок – у меня на такое фантазии точно не хватило бы. Машино сердце колотилось как проклятое. Обычно такие подходики не сулили ничего хорошего. Арсений продолжал: – Но давай сразу проясним. Такие дорогие подарки от женщин, тем более от тебя, я не принимаю и никогда не буду. Считай это принципом. – Это какой-то дебильный принцип, – заметила Маша. Настроение стремительно уходило в крутое пике, а к горлу подкатывал ком. – Это вполне себе справедливый принцип, – не согласился Арсений. – И я не хочу тебя обидеть этим, поверь мне, пожалуйста. – Да я верю. – По тебе не скажешь, – он выгнул бровь. – Давай теперь вместе думать, как из этой ситуации выкручиваться. Маша похлопала глазами. Она ну совсем запуталась. Совсем, вообще, глобально, в принципе, основательно, конкретно и очень-очень безвыходно. Если бы этот Арсений не устраивал качку на борту своими этими… серьезными подходиками, ее котелок, может, и варил бы достаточно, чтобы сообразить, что происходит. Но пока что Маша не вдупляла. – Есть предложения? – он снова улыбнулся, не выпуская ее холодные пальцы из своей руки. Они сидели друг на против друга. Маша – на диване, Арсений – на стуле, держались за руки – точнее, Арсений держал машину безвольную кисть. Один на один, без никого, и это, оказывается, бывает не только легко, просто, весело и непринужденно, но еще и сложно, запутанно, непонятно и очень серьезно. Хотя арсеньевская улыбка и разбавляла атмосферу. Машино сердце потихоньку начало замедляться. – Например, пускай будет подарок авансом? – попробовала она, вопросительно заглянув Арсению в глаза. – На день рождения, – кивнул он. – Да, на день рождения. Давай представим, что разговорник я тебе подарю на день рождения. – Очень похоже на правду. Мне кажется, так и произойдет, я это чувствую, – по-напускному нахмурился он. – Как и сертификат. – Как и его, да, – согласилась Маша. Губы растянулись от уха до уха. – Тогда, получается, на Новый год ты завалила меня мультикофе в пакетиках. – Боже, – смех получился больше истерически-облегченный. Маше казалось, что вот-вот, и под ногой снова разорвется мина. Она, вообще-то, себя уже десять раз похоронила. – Когда ты ставишь вопрос таким ребром, это звучит ущербно. – Ни в коем случае, – возмутился Арсений и отпустил машину руку, которая заледенела еще больше без такого нужного тепла. – Вот, например, Бразилию я попробую прямо сейчас. Ставь чайник, Марь Прокофьна. – Так точно, Арсень Сергеич. Они снова чаевничали вечером в «Магазине», разделяемые барной стойкой, бразильским кофе, заваренным из дрип-пакета, и зеленым чаем с грушей и бергамотом. Снова разговаривали, снова о разном, снова обо всем на свете. Маша подарила Арсению кофе на Новый год, а курс по французскому – на день рождения, а Арсений Маше – подвеску, самую красивую и нужную. А также – пригласил ее в театр. Пускай это будет приглашением в театр. Маше так хотелось думать. Это даже тянет на свидание – в театре-то они будут вдвоем. Ну, формально. Мечтать не вредно ведь, и никто не запрещает.