Amor con amor se paga

Июньское солнце неподвижно застыло на небе, упрямо не желая опускаться за горизонт. Кромка уходящей вдаль земли ненадолго вспыхнула алым и тут же занялась розоватыми всполохами, подготавливая ночное ложе для упрямого солнца. Но горячечное светило по-прежнему буйствовало, не желая уходить на покой, и развлекалось тем, что посылало резвые стрелы лучей прямиком в окна одинокого пикапа, сиротливо ползущего по главной трассе от Парадиза на северо-запад, туда, где темнели верхушки деревьев. Пассажиры этого самого пикапа уже успели опустить козырьки и отчаянно жмурились, пытаясь спастись от слепящей рези в глазах. Хуже всех, конечно, пришлось незадачливому водителю, поэтому он выдохнул с гораздо большим облегчением, чем остальные, когда машина наконец-то свернула с асфальтированной трассы на ухабистую дорогу, ведущую к желанному лесу. Солнце довольно фыркнуло, зевнуло и с чувством выполненного долга мягко скатилось в объятия заждавшегося горизонта. Моблит самоотверженно принял на себя роль навигатора и доходчиво объяснял Эрвину, куда повернуть, где сбавить скорость и как эффективнее выехать из разбухшей от давних дождей канавы. Ханджи нетерпеливо ёрзала на своём месте и то прилипала к окну, рассматривая очертания знакомой местности, то так же быстро отлипала от него, когда пикап, особенно негодуя, подскакивал на очередном выползшем на дорогу корне. Леви же полностью погрузился в молчаливое созидание и только поджимал губы на очередном лихом манёвре. Общими стараниями в поте лиц Эрвина и Моблита, машина-таки прибыла к месту назначения, выехав из лабиринта деревьев на аккуратную полянку, по бокам обросшую кустами, за которыми загадочно мерцала водная гладь. — Фух, — Эрвин отстегнул свой ремень и блаженно растёкся на сиденье, — кажется, приехали. — Ура! — восторженно пискнула Ханджи, быстренько избавилась от пут безопасности, распахнула дверь, впуская в салон свежий запах вечернего леса, и стремительно выпрыгнула наружу – ни дать, ни взять любопытная собачка, которую впервые за день вывели на прогулку, и теперь она готова обнюхать все близлежащие кусты. — Постой-ка, вдруг тут змеи! — обеспокоенно крикнул вдогонку Моблит, покачал головой и тоже поспешил вслед за Ханджи – уберегать её от всех возможных и невозможных опасностей. В салоне повисла тишина. Леви закусил губу: он-то рассчитывал попросить Ханджи помочь ему вылезти из машины, а теперь её хер докричишься. Выбор невелик – унизительно положиться на доброту сердобольного Эрвина или не менее унизительно сидеть тут как дурак, спасибо, блять. Эрвин, наверное, понял всё гораздо быстрее, чем Леви обдумал пути к отступлению, а потому молча выбрался из машины, обошёл её, вытащил кресло из багажника и вместе с ним подмышкой открыл дверь со стороны Леви: — Как это собирается? Леви вздохнул, потёр лоб рукой, пряча своё лицо от Эрвина, и, собравшись с духом, повернулся к нему: — Вот тут тянешь за ручки в стороны и…нет, не так…а теперь на сидушку вниз дави, ага, вот посильнее…подножки опусти…и поверни защёлку для фиксации, чтобы меня не сложило пополам. — Не так уж сложно, — улыбнулся Эрвин и посмотрел на Леви снизу вверх, — помочь перебраться? Нет, я сейчас сам перепрыгну прям туда. — Да, пожалуйста, — кивнул Леви, давя свою разбушевавшуюся внутреннюю язву. Спустя пару минут напряжённого сопения и неловких касаний Леви уже привычно восседал в кресле и скептично смотрел на усеянную шишками полянку, каждая из которых от всей души салютовала многострадальным колёсам инвалидной коляски. Проследив за маленькой морщинкой негодования на переносице Леви, Эрвин потёр шею и признался: — Я предполагал, что у тебя возникнут кое-какие трудности с передвижением, поэтому захватил из дома веник. — Ты переоцениваешь мою страсть к чистоте, брать веник в лес – это что-то новенькое даже для меня, — хмыкнул Леви. — Нет, ты не понял, я сейчас подмету шишки. — Ты сейчас – что? Эрвин, не говоря более ни слова, покопался в машине и извлёк на свет Божий настоящий веник – маленький такой, почти милый, если веники вообще можно считать милыми, — и принялся кружить по полянке, ловко сметая шишки с натоптанной полянки. Леви же ничего не оставалось кроме того, как созерцать сей перфоманс в благоговейном молчании. Эрвин вообще может быть не идеальным?

***

Полянку ребята обжили довольно быстро. Ханджи с энтузиазмом уцепилась за предложение собрать хвороста и умчалась в чащобу, громко хрустя валежником и напевая какие-то весёлые песни, то и дело прерываемые «ребята, тут такая большая лягушка, вы не представляете!» или «я нашла огроменный муравейник». Конечно же, радостью от новой находки Ханджи щедро пыталась поделиться с остальными, поэтому носилась то туда, то обратно – с лягушкой в ладонях, сложенных уточкой, или соломинкой с сидящим на ней громадным лесным муравьём, и дела с хворостом совсем не ладились. Предотвращая риск остаться без топлива для костра, Моблит, притащив ведерко воды из озерца на всякие нужды, кротко отправился собирать сухие сучья самостоятельно. Эрвин в это время деловито управлялся с палатками. Мычал себе под нос что-то невразумительное, чесал затылок, тихонечко чертыхался, когда палаточная палка, не желая вгоняться в неподатливую почву, негодующе звенела, разгибаясь из дугообразного положения и пролетая в опасной близости от лица незадачливого конструктора-сборщика. А Леви же занимался неторопливым созерцанием всего происходящего. Он расслабленно откинулся на спинку кресла и с наслаждением разглядывал лиловые кляксы небосвода, виднеющиеся в переплетении ветвей над его головой. Украдкой кидал осторожные взгляды на Эрвина, ведущего нечестную войну с хитрыми палками укреплений, и прятал затаённую в уголках губ усмешку, насчитав только две палатки. Леви так и не понял, как ему относиться к идее ночёвке буквально под одной крышей – пусть и брезентовой – с Эрвином. В конце концов, не стоит же делать из мухи слона, верно? В лагере, на сборах по плаванию, Леви ходил с другими спортсменами в поход: инструктор сказал, что так закаляется воля. Как именно борьба с перекрестным огнём из назойливых мошек и алчных комаров должна помочь воле закалиться, Леви так и не понял, но послушно делал зарядку по утрам, стоя по щиколотки в густой траве, роса от которой приятно холодила разомлевшую ото сна кожу, ел консервы у костра, дружно распевал командные девизы вместе со своими товарищами по духу и спал в палатке с другим пареньком. Имени его сейчас Леви не сможет вспомнить, даже если напряжёт все свои извилины, так чем же сон с Эрвином отличается от такого же сна в компании безымянного мальчишки? Ничем – и Леви как-нибудь это переживёт. А ещё Леви с замиранием сердца поглядывал на сверкающую гладь озерца, еле-еле видневшегося за стеной деревьев. Вода по-прежнему тянула Леви к себе, и нечего кривить тут душой. Тянула отчаянно, сильно, так, что сосало под ложечкой. Леви почувствовал себя наркоманом, чьё сознание разбивается на части от болезненной ломки, когда все внутренности скручивает в комок, и хочется только одного – ещё раз, один разочек снова испытать это благодать, окунуться в воду, несомненно нагретую солнцем за целый день, плескаться, разбивая водную гладь хлёсткими ударами ладоней, нырнуть, вынырнуть, глотнуть свежего воздуха и от всей души – полно, гулко – расхохотаться. Но он не может. Какая ему вода, если он и на земле-то не справляется со своими конечностями. Такие мысли удручали, и сердце от них начинало ныть, поэтому Леви, тряхнув головой, отводил взгляд и снова цеплялся им, как за спасательный круг, за широкую спину Эрвина, расчерченную клетками его утеплённой рубашки. Улавливал чужое напряжённое пыхтение, и на душе отчего-то становилось легче. Что ему теперь, до конца своих дней страдать от своей немощи? Вон, Криста на последнем сеансе сказала Леви, что он молодец и то, что он ходит на реабилитацию, это чудесно, ибо многие сдаются и теряют надежду. А Леви сильный, Леви храбрый, у Леви есть отличные друзья, он, чёрт возьми, собрался ночевать в лесу и, возможно, не спать до утра – это ли не повод для радости? Тем временем усилиями Моблита хворост был собран и стащен в огромную кучу рядом с расставленными палатками, рюкзаки были безжалостно выпотрошены, а всё съестное – разложено на сомнительно хлипкий, по мнению Леви, походный столик. Чиркнула спичка, и робкий огонёк заплясал на стыдливо съёживающихся клочьях бересты. Он аккуратно пожевал берёзовые останки, на пробу вежливо лизнул сухие сучья и вдруг весело заплясал, распробовав угощение. Яркие блики танцующего огня замерцали на лицах четверых друзей, выхватывая из сгущающихся сумерек очертания таинственного леса, обступившего полянку несокрушимой стеной. — А тут не водятся медведи? — как бы между делом поинтересовался Эрвин, разворачивая из газетной шелухи кастрюлю с маринованным мясом, аккуратно придерживая ту на коленях. — Такими вопросами, друг мой, нужно задаваться на суше, изъясняясь моряцким сленгом, — коварно улыбнулась Ханджи, зыркая на малость нахмуренного Эрвина поверх очков, — расслабься, местные встречали пару-тройку лосей, но это нужно забираться в самую чащу. Животные пугливы, а тут трасса недалеко, вот и не лезут сюда. — Между прочим, лосей видели десять лет назад в последний раз, дай Бог, — подметил Моблит, насаживая на шампур кусочек сочащегося мяса, — наш максимум – это еноты. Могут с утра заявиться и покопаться в мусоре, но их не стоит бояться, если у вас, конечно, есть прививка от бешенства. Леви с интересом посмотрел на Эрвина, который огляделся за спину, всматриваясь в лесной сумрак. Видимо, у него не было прививки. Беседа с фауны пригородного леска быстро перетекла в новое русло. Моблит, ловко переворачивая шипящее на шампурах мясо, рассказывал про их с Ханджи планы после школы. Оказалось, они уже подали заявление в общежитие и потихоньку перебирали дома вещи, прогнозируя размеры чемоданов с пожитками. — Хм, я думал, вы будете вместе жить, квартиру снимете или что-то типа того, — задумчиво сказал Леви, наклонив голову набок, лениво наблюдая из-под полуопущенных век за манящим пламенем костра, — то есть, вы больше всего походите под описание тех слащавых парочек, которые всего и вся добиваются вместе. — О, — воскликнула Ханджи, примостившаяся на пеньке рядом с Моблитом и уже успевшая стянуть из пакета бутылку пива, — мы бы с радостью, но цены на жильё в Марли пока не потянем. Думаю, по приезде мы устроимся куда-нибудь работать и подкопим деньжат на съём, я вот хочу пробиться в университетскую лабораторию, а Моблит – либо со мной, либо официантом. Это я его кстати надоумила, такой мордашке грех не оставить чаевые. — Дело не в моей внешности, мне просто нравится общение с людьми, — возразил Моблит. — Ну да, ну да, оно всем нравится, пока на тебя не наорёт какая-нибудь стерва, которой принесли слишком горький кофе, — фыркнул Леви, — знаем, плавали. — Ты работал официантом? — спросил Эрвин, сидя на бревне и вытянув ноги к костру. — Ага, пробовал, когда 16 исполнилось, нуждался в видимости финансовой независимости – подростковый бунт, все дела. — И ушёл потом? — уточнил Смит. — Какая-то бабень, увешанная бриллиантами с мою голову, пожаловалась на меня шефу, мол, я какой-то невежливый хам, а я просто не улыбнулся ей, подавая меню, — закатил глаза Леви, — она закатила истерику, и мне пришлось уволиться. — Это не всё, тут опущены важные подробности, — хихикнула Ханджи, отпив из бутылки, — ты сказал ей, что за лизанием жопы стоит обратиться по другому адресу. — Ну а серьёзно, она пришла пялиться на мою улыбку или обедать, какая ей вообще разница, что с моим лицом, — возмутился Аккерман, — а раз её смущает моя физиономия, значит, не так уж сильно хотела есть. — А ты всегда говоришь, что думаешь? — усмехнулся Эрвин, выпрямляясь и подтягивая колени к себе. — На кой хер мне нужно изгаляться и врать, если проще просто сказать всё сразу? — Ну, например, чтобы избежать нежелательных последствий. — Эрвин, я тебя умоляю, какие ещё последствия? Меня уволили из кафе, а не лишили титула президента мира. — Значит, на этом твоё резюме заканчивается? — Смит ковырнул пальцем ниточку на шве своих брюк, — больше ты никуда не пошёл? — Нет, почему же, ещё я работал в чайной, отмерял на весах кулёчки с развесным чаем и радовался жизни, там моя улыбка никого уже не волновала, — пожал плечами Леви. — А потом? — А потом владелец обанкротился, потому что всем, видите ли, подавайте кофе и обязательно с охуеть какими эстетичными круассанами, а у нас не было ни того, ни другого компонента счастья, посетители плавно ушли в минус, и лавочка прикрылась. — Эстетичными? — уточнил Эрвин. — Хо, конечно, другие в соц-сети не выкладывают, — пояснил Леви со знанием дела. — А я вот была волонтёром на олимпиаде по физике в местном институте, — вдруг воскликнула Ханджи, салютуя своей бутылкой и как бы подчёркивая важность сего мероприятия. — Это было бесплатно, очкастая, так что не считается. — Нет, почему же, я познакомилась с одним марлийским профессором, даже приносила ему кофе, и нам удалось поболтать пару минут о корпускулярной теории частиц. Он ещё сказал, что я пробивная, и посоветовал при поступлении найти его, чтобы я смогла ассистировать в каких-то экспериментах, — восторженно заявила девушка с таким запалом, что у неё даже очки съехали куда-то совсем ниже переносицы, — вознаграждение не всегда бывает материальным, ясно вам, мальчики? — Это цитата из Библии? — усмехнулся Леви и повернулся к Эрвину, — а что насчёт тебя, ты пробовал пробить золотую жилу на подростковой бирже труда? — Если честно, — Эрвин напустил на себя задумчивый вид и через пару секунд улыбнулся виноватой мягкой улыбкой, — нет. — Всё ясно, ты у нас совсем зелёный, — протянула Ханджи, страшно округлив глаза. — Ну и ничего страшного, значит, столкнёшься с несправедливостями этой жизни чуть позже, чем все мы, — подытожил Моблит, снимая с огня зарумянившееся мясо, — лично я проработал в автомастерской ровно полгода, а потом понял, что крутить железяки за копеечную плату меня как-то не вдохновляет. Всему своё время. — Это точно! — Зое подхватила мысль парня и продолжила, — а ещё у тебя чуть не вылезла поясничная грыжа от всех этих тяжестей…Почему все опускают так много значимых деталей?

***

Шашлык был вкусным – горячим он обжигал рот и сочился соусом на язык, удовлетворяя все мыслимые и немыслимые вкусовые сосочки. Пропитанное дымом костра мясо не только оседало приятной тяжестью в желудке, но и наполняло сознание приятным духом экстремального единения с природой. Леви жевал свою порцию неторопливо, старательно подбирая с шаткой пластиковой тарелки сочные кусочки и мысленно воздавая хвалу тётушке Эрвина, – такого знатного шашлыка он не ел, наверное, никогда. Даже Ханджи притихла на своём пеньке, заняв рот едой и на время заглушив свой непрерываемый поток болтовни. Мир замер, оглушённо переваривая последствия гастрономического экстаза. — Это было…потрясающе, — заключил Моблит, утирая поблёскивающие от жира губы салфеткой. — Да! — яростно закивала Ханджи и тут же стукнула себя в грудь, провоцируя громкую отрыжку, — пардоньте, давно такого вкусного мяска не пробовала. За это нужно немедленно выпить! Она подскочила, рьяно салютуя в воздух початой бутылкой: — Пьём за то, что Эрвин теперь с нами, и за то, что у его тёти руки растут, откуда надо! — и, не дожидаясь остальных, сделала большой глоток. Леви усмехнулся и последовал её примеру, слегка содрогнувшись от ощущения холодного пива, прокатившегося по пищеводу. Сглотнув, обвёл взглядом друзей, скользнул по Эрвину и…задержался на нём. Ханджи уже позабыла о талантливой тётушке Эрвина и, перемежая свою болтовню хохотом, рассказывала что-то про Моблита, который когда-то в остром порыве романтических чувств вознамерился залезть к своей возлюбленной в окно по водопроводу с букетом нарциссов в зубах. Хлипкий водопровод не оценил такого рьяного жеста подростковой любви и, конечно же, сломался: Моблит улетел в кусты, зажав в объятиях кусок металлической трубы. А потом с ошалевшими глазами сидел в рентгенологическом кабинете и, ничего не понимая, смотрел на снимок собственной ключицы с аккуратной трещиной на середине кости. Ханджи, конечно, стояла рядом и тихо, но сочувственно хихикала, довольно сминая в ладони и так помятые стебельки цветов. Эрвин слушал и улыбался, подперев лицо рукой и осоловелыми от пива глазами наблюдая за рассказчицей. Он выглядел абсолютно расслабленным и даже, кажется, позабыл про енотов и мнимое бешенство. В моменте Эрвин улыбнулся, отвёл взгляд в сторону и скрестился им с чужим взором проницательного серого глаза. Леви сбивчиво моргнул, явно недовольный тем, что его заметили, и растерянно замер, не в силах ни глупо отвернуться, сделав вид, что он ни за кем не подглядывает, ни непринуждённо подмигнуть, ну или что там ещё делают люди в таких неопределённых ситуациях. Но Эрвин всё решил за него, первым улыбнувшись и хитро приподняв бровь. Что значит эта самая бровь, Леви так и не понял, но на всякий случай приподнял свою, показывая, что эти молчаливые игры в жмурки-улыбки ему не чужды. Эрвин чуть прищурился, Леви – повторил, прищурившись чуть подозрительнее. Эрвин смущённо качнул головой, и Леви качнул вслед за ним, пожав плечами. Неизвестно, чем закончился бы этот перформанс, если бы Ханджи вдруг не заявила, хлопнув себя по коленям: — Друзья, что же мы это сидим, как не родные, а? Пьём тут втихомолку, давайте пить на интерес! Предлагаю старое доброе «я никогда НЕ», если вы не возражаете, то я начну, — и тут же коварно ухмыльнулась, поблёскивая стёклами очков, — я никогда не сигала с водонапорных башен в озеро! — Так, — нахмурился Леви, — я не планировал напиваться, это удар ниже пояса, Очкастая, — поболтал пиво в бутылке и со вздохом сделал глоток, не сводя укоряющего взгляда с закатившейся со смеху Ханджи. — Ой, Эрвин, ты же не знаешь, а тут, на озере, есть такая башня, давненько, ещё до основания города, здесь стоял посёлок, который таким образом снабжался водой, потом люди потихоньку перекочевали в город, а это знаменательное сооружение осталось. Мы с Леви как-то на него залезли, чтобы поглядеть сверху, а потом поспорили, вот Леви и прыгнул! — сообщила девушка с восхищённой улыбкой. — Разве это не опасно? — кажется, Эрвин не разделял восторга Ханджи, — а вдруг там слишком мелко, или скалы, или всякий мусор? — Да не, — беззаботно отмахнулась Зое, — сюда иногда приезжают рыбаки, меряют глубину, чтобы знать, где удобнее ставить сетки, и там было глубоко и чистенько, наверное. В любом случае, с Леви всё в порядке, так что давай, — она снова повернулась к Аккерману, — твоя очередь признаваться. — Ну раз так, то я никогда не плакал над смертью какой-то бабочки, — хитро ухмыльнулся Леви. — Что?! — теперь уже настала очередь Ханджи возмущаться и бить себя кулаком в груди, — это была не какая-то там бабочка, а самая настоящая Гиполамнус болина! Мне её отец привёз в банке из Индии! Она обязана была прожить долгую жизнь, не зря же её прозвали бессмертной! — Ага, а потом она померла, и вся твоя легенда оказалась курам на смех, — беспристрастно заключил Леви. — Какая легенда? — поинтересовался Эрвин, пока Ханджи в отчаянии припадала к своей бутылке. — Бабочка зовётся Болиной в честь нимфы, в которую был влюблён сам Аполлон, — пояснил Моблит, увлечённо пододвинувшись к костру, — тот ей оказывал знаки внимания, а девушка то ли от душевного смятения, то ли от глупости кинулась в море. Боги сжалились над незадачливой покорительницы сердец и одарили её бессмертием. — Странно, предпочесть любви смерть, а в итоге лишиться и того, и другого, — хмыкнул Смит, — а ты увлекаешься мифологией? — Да я так, немножко, — пожал плечами Моблит, — я же в художественную школу хожу, там была история искусств, а преподаватель очень любил всю эту греческую тематику, вот и рассказал об этом случае, а я заинтересовался. — Я вообще-то не знала, что бабочка должна быть бессмертной! — пожаловалась Ханджи и горестно вдохнула, — сначала я расстроилась от самого факта смерти, это уже потом Моблит рассказал мне про всю эту любовную шушеру. — Моблит послан тебе Богами, чтобы в тебе оставалась капелька земной телесности, — наставительно выдал Леви, — ты плакала над бабочкой, а теперь – вуаля – грустишь, потому что легенда – всего лишь легенда. — Что это тебя потянуло на философские высказывания? — протянула Ханджи, — мы даже не открыли по второй бутылке, а тебя понесло. — Чтобы говорить правду, не обязательно быть пьяным, — возмутился Леви, — просто признай, что стараниями Моблита ты из бездушной учёной заучки превращаешься в человека с возвышенными чувствами созидания и сострадания. — Скажи, на тебя так атмосфера леса подействовала? — съехидничала Зое, — от свежего воздуха ты становишься слишком сентиментальным, я это учту. А вообще, так как я пила, то и моя очередь говорить, поэтому вот вам нож в спину персонально от меня, мальчики: я никогда не целовалась с девушкой. Ханджи победоносно вздёрнула подбородок, наблюдая за тем, как Моблит и Леви, обменявшись понимающими кивками, приложились к бутылке, а Эрвин…даже не шевельнулся. Она изумлённо охнула и всплеснула ладонями: — Что я вижу – звезда Плейбоя у нас не целованная? Это возмутительно! Эрвин, как ты пережил пубертат? — Ханджи, не мели чушь, в Плейбое снимаются только девушки, — возразил Леви, однако с интересом полуобернувшись в сторону Эрвина, ожидая ответного выпада. — Возражаю, два раза там публиковали мужчин на обложке, — вставил ремарку Моблит, но, заметив отсутствие интереса к собственному комментарию, с излишним усердием принялся поправлять палкой хворост в костре: поцелуи до того момента, как Ханджи дала ему зелёный свет, были и для него больной темой. — Ну? — подбодрила Эрвина Ханджи, — не стесняйся, все свои. Просто правда интересно, ты же мечта любой старшеклассницы, как это тебе не перепал поцелуй? — Кхм, не сказал бы, что любой, — кашлянул Эрвин, беспомощно моргнув, — ну вот как-то так получилось. — Бедняга, — то ли искренне, то ли со смешком протянула Ханджи, — ладно, не переживай, Леви у нас тоже не звезда по выпусканию амурских стрел. — Это тоже что-то из мифологии? — с напускным интересом спросил Смит, явно пытаясь уйти с проторенной тропки выяснения своей личной жизни. — Это что-то из дурной башки Очкастой, — хмыкнул Леви и расслаблено стёк по креслу настолько, насколько позволяла спинка. Он мог бы отнестись к этим слащавым разговорам про поцелуйчики с большей толикой скепсиса, но пиво уже ударило по всем рецепторам его организма, смягчая ударную волну от щепетильной темы, — а вообще, Ханджи, я никогда не целовался с парнями, выкусила, а? — Ты слизал мои правила игры, это подло, — признала Ханджи и покорно отпила из бутылки. Леви победоносно усмехнулся и подмигнул Эрвину. Тот, то ли удивившись, то ли смутившись, мягко улыбнулся и погладил себя по голове. Позже, намного позже, когда все остальные мелочи этого вечера сотрутся из памяти новыми воспоминаниями, Леви узнает, что Эрвин пытается пригладить собственные волосы только в минуты волнения, но тогда же он не придал этому большому значения. Его вниманием завладел Моблит, которому пришлось пить за то, что он фактически украл из магазина пачку сухариков. Смягчающим обстоятельством послужил тот факт, что сам Моблит понятия не имел о имеющей место быть краже, просто Ханджи, хихикая, затолкала ему в сумку злосчастную пачку, а потом, выйдя из магазина, смеялась над мучимым совестью парнем так, что чуть пополам не сложилась. Вернуть сухарики Моблит, конечно же, постеснялся, но магазин тот теперь обходил за тысячу вёрст. Ханджи, припомнив эту историю, снова начала истерически хохотать до тех пор, пока у неё пиво не потекло из носа ручейками. Леви скривился, Эрвин изумлённо приподнял брови, Моблит засуетился, судорожно выдёргивая из пачки свежую салфетку, а для Ханджи это стало только новой порцией масла, подлитого в кострище разгоревшегося веселья. Закончилось всё тем, что Моблит решительно встал, накинул на дёргающиеся плечи возлюбленной собственную куртку и, сообщив всем, что им двоим нужно продышаться, увёл Ханджи по тропинке к озеру. Проводив взглядом растворившиеся в ночном сумраке силуэты, Леви хмыкнул: — Ханджи в своём репертуаре, не обращай внимания. Кто-то спьяну лезет в драку, кто-то чересчур откровенничает, а ей лишь бы поржать. — Да ничего, — пожал плечами Эрвин, — лучше смеяться, чем кулаками махать, а то не хотелось бы, если честно, с ней драться, — улыбнулся он, прикладывая палец к губам. — Это точно, она хоть и зубрилка, но фору даст кому угодно. В началке к ней иногда приставали из-за очков и своеобразной непосредственности, если так можно выразиться, но она себя в обиду не давала. — А вы с ней с детства дружите? — Ну да, — Леви отставил пустую бутылку в сторону и сложил руки на груди, — считай, на соседние горшки в саду срать ходили. Она меня, конечно, тоже иногда достаёт, но родню не выбирают. — Хм, это круто, — улыбнулся Эрвин, — нет, правда, я бы тоже хотел такого друга, чтобы, как ты выразился, с горшков дружить. — А у тебя что, нет друзей? — Нет, есть, конечно, но сам понимаешь, на расстоянии тяжело поддерживать связь. Иногда просто хочется сидеть рядышком и молчать, ощущать присутствие близкого человека. В такие моменты даже говорить ничего надо, достаточно того, что вы есть друг у друга. — Что ж, — Леви внимательно посмотрел на Эрвина, — я не Бог весть какой друг, и мы, разумеется, не с сызмальства знакомы, но если тебе надо с кем-нибудь помолчать, то я рядом. — Спасибо, Леви, — с серьёзным видом произнёс Эрвин. — Да ладно, было бы за что. Я вообще люблю молчать, а то всем бы только языком почесать, хоть один бы заткнулся, — отмахнулся Аккерман, — ты кстати извини за допросы с поцелуями. Ханджи не со зла, просто ей всё всегда интересно, — он подмигнул Эрвину, — в следующий раз лучше выпей и притворись, что всё так, как надо. — Это же честная игра на интерес, если врать и здесь, то смысл теряется. — Боже, Эрвин, ты всё усложняешь своей праведностью. Они помолчали, поглядели на костёр, вслушиваясь в потрескивание догорающих сучьев. Где-то в чаще глухо ухнула ночная птица и с шелестом пронеслась меж пышной листвы. Снова стало тихо. Через некоторое время вернулся Моблит, чуть ли не волоча за собой еле-еле передвигающую ноги Ханджи. Леви понимающе хмыкнул, наблюдая за тем, как Бернер затаскивает возлюбленную в палатку. — Фух, на этот раз даже вроде обошлось без происшествий, — улыбнулся Моблит, подойдя к ребятам, — вы тогда ещё посидите, а я пойду с ней посплю что ли. А то она пить захочет ночью и не сообразит, где находится, лучше рядом побуду. — Доброй ночи, — попрощался Эрвин. — Если у Очкастой с утра разболится голова, то она торчит мне десятку, — произнёс Леви вдогонку уходящему Моблиту и повернулся к Смиту, поясняя, — обещала, что всё будет под контролем. Но сколько с ней не пью – итог один, она где-нибудь обязательно уснёт. — В любой компании, думаю, есть такой человек, — рассмеялся Эрвин, — это не страшно. — Действительно, если бы она не уснула, то наверняка заставила бы нас играть в весёлые старты какие-нибудь или купаться погнала, — хихикнул Леви, но тут же осёкся и погладил своё колено. Эрвин, чутко уловив перемену чужого настроения, слегка замялся, но осторожно поинтересовался: — Может, ты тоже хочешь прогуляться? На озеро посмотреть, не знаю. — Ты хотел сказать – «проехаться»? — не скрывая скепсиса в своём голосе, переспросил Леви. — Почему нет, я могу тебя покатить, — пожал плечами Эрвин. — Валяй, — неожиданно для самого себя махнул рукой Аккерман. Действительно. Сколько ещё он будет нарочито подчёркивать свою инвалидность? Пора бы уже перестать дурачиться и играть в эти бесконечные кошки-мышки, где Эрвин абсолютно по-доброму, наивно и бескорыстно протягивает ему руку помощи, а Леви шипит, жаль только спину дугой не выгибает, а так – вылитый кот. Обиженный жизнью дворовый котёнок, которого выкормили и взлелеяли в заботливых руках, а потом вышвырнули и наплевали. Тем более – ночное озеро действительно было красивым. Озарённое лунным светом, оно таинственно мерцало в обрамлении прибрежных зарослей рогоза и болотного тростника. Водная гладь манила прикоснуться к себе, броситься в неё плашмя, разрушив эту идиллию покоя, или же аккуратно рассечь её и ровными гребками уйти на самую середину, туда, где дорожки света сходились в единой координате – дразнящей серебристым сиянием луной, обманчиво настоящей и недостижимо далёкой. Колёса прошелестели по гальке и остановились. Эрвин отпустил ручки, отошёл к кромке воды и вздохнул: — Красиво. Леви не ответил. В груди неистово заскребло, засвербело. Это было слишком. И все эти чувства не умещались в одно простое «красиво». Эрвин тем временем снова обернулся к нему и с шальной улыбкой, призрачно нереальной в лунном свете, предложил: — Прекрасная погодка, чтобы искупаться, не думаешь? — и без долгих предисловий стащил с себя тёплую кофту. Леви мог бы сказать, что вода – холодная, что ночью активизируются лягушки, ужи и прочая нечисть, что Эрвин перебрал и сейчас легко нахлебается илистой воды, если вообще не утонет, но говорить вдруг вообще расхотелось. У Эрвина Смита красивый торс. Нет, Леви насмотрелся на чужие телеса в школьных раздевалках, и ничего удивительного в мужских торсах для него не было, но всё-таки. Кожа Эрвина уже успела покрыться мурашками, будучи поцелованной ночной прохладой. Леви этого видеть, конечно же, не мог, но отчего-то чувствовал. Он, как зачарованный, очертил взглядом мощную грудную клетку, широкую, не такую узкую, как у самого Леви. Он-то сам был лёгоньким, сухопарым, жилистым и юрким. С плоским животом и нечётким на первый взгляд рельефом пресса – идеальная комплекция пловца. Эрвин же был статным, мощным, с крепкими плечами и выдающимся разлётом ключиц. Он стоял аккурат полубоком к потоку лунного света, и оттого каждая рельефная деталь его тела подчёркивалась тенью. Эрвин был человеком, смертным, обычным подростком, но для Леви он вдруг показался неземным существом, сотканным из первозданной материи неизмеримо вечного бытия. — Кхм, — нашёлся, наконец, Леви, — не холодно? — Летние ночи не бывают холодными, — рассмеялся Эрвин и закинул кофту на плечо, — а вообще, я не собираюсь мёрзнуть в одиночку. — В смысле? — Не составишь мне компанию? Леви приподнял бровь и смерил Эрвина взглядом из разряда «совсем ебанулся». — Эрвин, я не могу ходить, а ты хочешь, чтобы я плавал? — произнёс он нарочито ровным тоном, удержавшись от язвительного подчёркивания последнего слова. — Ну, плавать не обязательно, в смысле не нужно со мной наперегонки озеро пересекать. Полежать на спине же ты можешь, вдобавок можно и при помощи рук держаться на поверхности. Если что можем просто на мелководье посидеть, — беззаботно пожал плечами Эрвин, совершенно не видя никакой проблемы. — Ты даже не знаешь, какая тут глубина, — ухватился за соломинку Леви, растерявшись. — Зато ты знаешь. Эрвин подошёл к Леви и чуть наклонился к нему. Леви прекрасно понимал, что будет ниже Эрвина, даже если когда-нибудь встанет с ним рядом на своих двоих и выпрямится во все свои 160 несчастных сантиметров. Он чувствовал всё превосходство высокого роста Эрвина и сидя в кресле, но сейчас, когда тот возвышался над ним, озаряемый магическим потоком лунного света, Леви вдруг, кажется, впервые в жизни, ощутил то, каким он, по сути, был маленьким. И он так до конца и не понял, что взяло верх над ним в тот момент: алкоголь, пьянящая сама по себе атмосфера лунной ночи, немыслимая монументальность Эрвина, его уговоры или сам Эрвин целиком вместе взятый, но всё, что Леви смог сказать, так это: — У меня плавок запасных нет. Абсолютно глупый аргумент, который не сможет парировать лишь самый бестолковый недоумок, каким уж точно не был Эрвин – Эрвин, затащивший его на берег этого озера, Эрвин, единожды вытащивший его буквально со дна другого пруда, Эрвин, привыкший, по всей видимости, добиваться своих целей. — У меня есть, — усмехнулся Смит. Подлец. — Мы так быстро со стадии дружбы перескочили на обмен нижним бельём? — попытался пошутить Леви, но только эти слова сорвались с его губ, он тут же обозвал себя полным идиотом. — Нет, — невозмутимо возразил Эрвин, — ты же мне свои трусы не отдашь взамен. Леви снова посмотрел на Смита, задрав голову и чувствуя, как безвольно трясётся его собственная нижняя губа, служившая верным предвестником неминуемого смеха. И он бы сдержался, честное слово не стал бы хихикать как полный придурок, но в глазах Эрвина плясали весёлые смешинки – точное зеркало глаз самого Леви, и он не сдержался. Они громко расхохотались. — Дурак, — только и выдавил Леви, пытаясь сдержать конвульсивно сжимающуюся диафрагму. Почему Эрвин дурак, он, собственно, так и не разобрался, но и Смит был как будто совсем не против. — Тебе помочь раздеться? — просмеявшись, спросил Эрвин. — Вот уж тут я как-нибудь сам, — решительно возразил Леви, расстёгивая пуговицу своей тёплой рубашки, — я и так в твоих плавках щеголять планирую. Видел я уже где-то такой сюжет. — И как? Понравилось? —закусив губу, чтобы не рассмеяться снова, поинтересовался Смит. Леви молча показал тому оттопыренный средний палец и быстро расстегнул оставшиеся пуговицы. Опустил рубашку на серебрившуюся в темноте гальку и стянул с себя футболку. Уже взялся за пояс брюк, но остановился, смерив Эрвина подозрительным взглядом: — А ты что, так и будешь смотреть? Тоже снимай давай, — кивнул он на смитовские штаны. Тот хмыкнул и завозился с ширинкой, пока Леви, изворачиваясь ужом, стягивал собственные брюки, старательно избегая смотреть на почти голого Эрвина. — И что дальше? — невозмутимо поинтересовался Леви, сложив всю одежду кучкой на гальке рядом с кедами. — Положись на меня, — усмехнулся Эрвин и наклонился к Леви, обхватывая того под коленками, — в буквальном смысле. Можешь схватиться за шею? — Могу, — хмыкнул Аккерман и обвил руками чужую шею, как бы невзначай мазнув пальцами по широким плечам, чувствуя горячее тепло, пульсирующее под кожей Эрвина, такое живое, такое будорожащее, — вот и нравится тебе меня на руках таскать. — Это можно записать в мои фетиши? — улыбнулся Смит, поднимая Леви с коляски так легко, словно тот был невесомой пушинкой. — Хо, а можешь озвучить полный список? — Только если ты не сбежишь после этого, — подмигнул Эрвин и осторожной поступью спустился к воде. Задержался на мгновение, словно поколебавшись, и опустил ногу в прохладную воду. По коже враз пробежали мелкие мурашки, галопом прыская от контраста температур. Ещё один шаг – такой же осторожный, пока пальцы прощупывают дно аккуратно, робея от неизвестности. Леви сам затаил дыхание и прижался к тёплому телу чуть плотнее. — Тут нормальное дно, без резких обрывов, — почему-то шёпотом сообщил он. — Рад слышать, — прошептал Эрвин в ответ и шагнул глубже уже увереннее. Пятки Леви лизнула вода, и тот от неожиданности вздрогнул. Рефлекторно захотелось отдёрнуть ноги. Леви стиснул зубы и зажмурился. — Всё нормально? — тут же встревоженно спросил Смит, забредая глубже. — Порядок. Эрвин уже был по пояс в воде, и Леви чувствовал, как холодная влага пропитывает трусы и ласково облизывает поясницу. Он расцепил руки за шеей Эрвина и опустил одну в воду, зачарованно наблюдая за тем, как пальцы погружаются в бархатно-чёрную гладь озера. — Ты ведь можешь стоять? — А? — переспросил Леви, отвлёкшись от своего занятия. — Говорю, тогда в парке тебе удалось постоять на месте, может, стоит попробовать снова? Тем более вода должна помочь тебе удержаться, — пояснил Эрвин. — О, хм, ну давай. Эрвин отступил на пол шага назад и наклонился, позволяя Леви свободно спустить ноги в воду. А затем наклонился ещё ниже, почти тыкаясь лицом в озёрную гладь и пощупал коленки Леви, поправляя положение ног, дабы те твёрдо стояли на дне. Эрвин выпрямился и обхватил Аккермана за предплечья, давая тому время привыкнуть к устойчивому положению. — Так нормально? Леви чуть пошатнулся, пальцами ног слабо чувствуя камушки на дне, и кивнул, прислушиваясь к собственным ощущениям. — Отлично, — улыбнулся Эрвин и расслабил пальцы, спускаясь с предплечий и хватаясь теперь уже за тонкие аккермановские запястья, бледные и почти прозрачные в лунном мерцании. — И что теперь? Будем тут стоять до Второго пришествия? — хмыкнул Леви. — А ты веришь в Бога? — Нет, — посерьёзнел Аккерман, — просто к слову пришлось. — Нам необязательно что-то делать, можем и просто постоять, — добродушно ответил Эрвин. — Ладно. И они действительно просто стояли какое-то время. Смотрели на заросли камышей, на звёздное небо, на сияющий лунный диск – в общем, куда угодно, кроме как друг на друга. Не то, что бы они стеснялись, просто в тот момент ими двоими овладело то самое смущение, которое испытываешь каждый раз, когда видишь то, что видеть не должен был. Леви – непривычно открытый, буквально обнажённый, стоял по пояс в воде, держался за чужие тёплые руки и думал, как его вообще угораздило здесь очутиться – здесь, в эту чудную летнюю ночь, в озере, рядом с человеком, которого он встретил нечаянным образом каких-то жалких пару недель назад. Эрвин, которому хоть и не было чуждо ничто человеческое, тоже был погружён в свои мысли, ибо то, что происходило между ними двоими, случалось конкретно с ним, наверное, впервые. Что именно происходит, они оба так и не решили, но молчаливо сошлись на том, что всё это – ничто иное, как обыкновенное проявление дружбы, дружбы тёплой, крепкой и обоюдно нужной. А потом в кустах на берегу громко квакнула лягушка, нарушая воцарившуюся тишину своей какофонией, и весь лирический настрой, благоволивший погружению в размышления о тщете всего насущного, вестимым образом пропал. Эрвин что-то пошутил, Леви не помнил, что именно, но точно знал, что посмеялся – тихо, но расслабленно. И после этого Эрвин подхватил его подмышки и принялся кружить в разные стороны – аккуратно, не взметая россыпи брызг, но так, чтобы по спокойной воде кругами расходились тихие волны. А Леви же совсем не чувствовал себя каким-то ущербным или неполноценным, хотя, признаться, этого ждал, но это самое ожидание неприятного вдруг куда-то подевалось: то ли утонуло в улыбке Эрвина, то ли упало метафорическим камушком на озёрное дно, то ли пресловутые ночные нимфы унесли его на своих перламутровых крылышках и навек похоронили в лесной чаще. Леви просто было хорошо. Затем Эрвин сказал ему ухватиться за свои плечи и уплыл чуть ли не на середину озера. Оно было маленьким, в сущности, совсем даже не озером, а очень большим прудом, так что сделать это было не так уж трудно. Леви, поначалу державшийся за чужие плечи цепко, но немного робко, потом расхрабрился, прижался плотнее к эрвиновской спине и чувствовал, как под горячей коже размеренно перекатывались напряжённые мышцы. И вот тогда, почти лёжа на спине у Эрвина, Леви вдруг подумал, что в целом – он счастливый человек. Конечно, через пару лет они могут перестать общаться, а, возможно, вернутся из похода и сразу забудут про нимф, луну и переглядки у костра. Может, они вылезут из воды, сядут на берегу и поймут, что это их душевное единение – результат волшебного симбиоза ночного купания и всей этой лесной атмосферы покоя и счастья, а вовсе не символ их значимости друг для друга. Может, завтра они проснутся в одной палатке, и Леви будет снова огрызаться, а Эрвин, быть может, перестанет делать вид, что Аккерман для него особенный, и просто равнодушно промолчит в ответ на какой-нибудь язвительный аргумент. Но все эти мысли пронеслись в голове у Леви за долю секунды, и вдруг всё, в чём он когда-либо был уверен, сошлось в одной-единственной аксиоме: неважно, что там будет завтра, в следующем году или уже через секунду, они с Эрвином есть друг у друга и продолжать быть, даже если прямо сейчас на Землю грохнется гигантский астероид и прихлопнет их всех. — Ну что, обратно? — вдруг спросил Эрвин, заглядывая на Леви через плечо. Эрвин завис в воде, помогая себе удерживаться руками, и осторожно повернулся лицом к своему пассажиру, понятия не имея о хороводе мыслей в голове у последнего. Леви теперь держался за Эрвина только одной рукой, а второй болтал в воде, пытаясь помочь им обоим не утонуть. — Ты чего улыбаешься? — поинтересовался Эрвин, сам расплываясь в улыбке. — Кто? Я? — Леви даже не заметил, что последние минут пять таращится на Эрвина с самой дурацкой и самой искренней улыбкой, которую только можно себе вообразить, — неправда, это у тебя галлюцинации. — Хм, тогда ладно, ничего не имею против таких красивых галлюцинаций. Леви опешил и на мгновение замер, расширившимся от удивления глазом вглядываясь в лицо Эрвина, надеясь разглядеть там усмешку и превратить этот неожиданный комментарий в очередную шутку, но Эрвин, кажется, не шутил. Смотрел вполне серьёзно и уверенно, хотя весь его вид в целом не располагал к тому, чтобы чувствовать себя хоть сколько-нибудь уверенным: прилипшие ко лбу мокрые пряди волос и капля воды, стекавшая по его виску, только придавали комичности. Но Леви же почему-то вдруг, затаив дыхание, принялся наблюдать за этой самой каплей на виске, как зачарованный, провожая взглядом то, как она пересекла скулу и неподвижно застыла где-то на середине щеки. И вроде бы капля была самой обыкновенной, и щека у Эрвина – тоже ничем не выдающаяся, но Леви для себя окончательно решил, что прямо сейчас сделает самую немыслимую глупость в своей жизни, по сравнению с которой прыжок с водонапорной башни и рядом не стоял. Дыхание у него как-то странно сбилось, и он моргнул, разрывая зрительный контакт с надоевшей каплей, переводя взгляд на глаза самого Эрвина и сползая чуть ниже, к носу с рельефной горбинкой, и дальше-дальше вниз, застывая напротив чужих губ – красиво очерченных, несомненно мягких и чуть пухловатых. И Леви, совершенно теряя голову и поддаваясь какому-то взбалмошному душевному порыву, слегка подался вперёд, едва-едва шевельнувшись, а Эрвин, принимая правила неведомой ему игры, чуть повёл головой, незаметно сокращая расстояние между их лицами на миллиметр. Но тут, путая все карты, правой ноги Аккермана под водой что-то коснулось, и тот от неожиданности дёрнул ею. — Блять, — прошипел Леви, — меня там что-то тронуло. — Наверное, рыба, — зачем-то огляделся Эрвин, видимо, намереваясь рассмотреть сквозь толщу тёмной воды чешуйчатую плутовку. — Надеюсь, не уж. — Они плавают на поверх…постой-ка, — вдруг вскинулся Смит, — ты что, шевельнул ногой? — Ну да, я просто…— возмутился Леви и осёкся, понимая, к чему ведёт Эрвин. Они обменялись какими-то одновременно ошарашенными и недоверчивыми взглядами, словно пытаясь убедиться в том, что произошедшее было не сном и не явью, а самой настоящей реальностью. Леви смог самостоятельно пошевелить ногой. — Леви! Это же чудесно! — просиял Эрвин, — Боже мой, может, попробуешь ещё раз? — Тц, я это сделал по наитию, ну, случайно, — цыкнул Леви, но восторженный блеск в его глазах выдавал всю его радость. Неужели у него ещё не всё потеряно? Неужели вся его реабилитация, сеансы с Кристой, поддержка близких и все его страдания в конце концов окупятся? Неужели это нехитрое движение ногой может стать большим шагом на его пути к полному восстановлению? Леви не любил загадывать наперёд, ненавидел купаться в розовых мечтах и терпеть не мог слезливых обещаний о том, что всё будет хорошо, потому что, как правило, те, кто раздавали подобные обещания, сами понятия не имели, что там вообще будет. Но когда они выбрались на берег, то Эрвин обнял его так крепко, как обнимала его раньше только мама, прижал к себе, уткнулся ему в плечо своим подбородком и прошептал: — Ты такой молодец, Леви. Я так рад за тебя. И Леви действительно вдруг почувствовал себя молодцом. А что-то внутри него пело, натягивая струны сердца, трепетало, кружилось и порхало, вселяя в него какую-то немыслимую веру в самого себя. Леви обнял Эрвина в ответ и улыбнулся, слепо уставившись единственным глазом на луну – одинокую и молчаливую свидетельницу этой маленькой, нечаянной радости.