Противоположности

Беннетт ненавидел своё лицо. Ещё с самого детства он терпеть не мог смотреть на себя в зеркало. Собственное отражение вызывало у него отвращение, порой доходящее до рвотного рефлекса, и острое желание разбить зеркало к чертям. И причиной тому служил яркий ожог, расположившийся на правой щеке, который он получил, ещё будучи совсем ребёнком. Каждый раз, когда взгляд случайно цеплялся за него, Беннетту хотелось содрать с лица кожу, до мяса, до самых костей, лишь бы только не видеть его. От совершения столь радикального поступка его удерживала только мысль о том, что он не хочет уродовать себя ещё больше. А вот лицо Феликса Хониккера, наоборот, нравилось ему. Оно было совсем не такое, как у него, Беннетта. Аккуратное, без единого изъяна, с по-аристократически бледной кожей, оно вызывало у него искренний восторг. Ему доставляло эстетическое удовольствие разглядывать его, когда Феликс чем-то занимался, и нравилось проводить пальцами по холодной коже и покрывать щёки, лоб и подбородок быстрыми поцелуями, несмотря на все протесты и ворчание. Иными словами, для него, Беннетта, оно было идеально. Беннетт ненавидел свои глаза. Сколько он себя помнил, они всегда казались ему некрасивыми, в какой-то степени даже уродливыми. И цвет у них был мерзкий, грязный. Иногда, глядя на своё отражение в зеркале, он задавался вопросом, почему ему не достались глаза матери. Они у неё были насыщенного голубого цвета, как безоблачное летнее небо, такие яркие, завораживающие. А у него, Беннетта, они были серо-голубые, и больше напоминали небо в пасмурный осенний день, которое вот-вот разродится дождём. Отвратительно. У Феликса Хониккера же глаза напоминали крупные рубины. Такие большие, насыщенного алого цвета, они всегда приковывали к себе внимание. А ещё они завораживающе светились в темноте, совсем как у вампира. Беннетту нравилось смотреть в них, нравилось тонуть в них, словно в океане, нравилось видеть в них своё отражение. Для него они были самыми невероятными, и не только из-за необычного редкого цвета. И ему бы очень хотелось иметь такие же красивые и яркие глаза, прямо как у Феликса Хониккера. Беннетт ненавидел свои волосы. Хоть они и обладали необыкновенным светлым оттенком, Беннетт всё равно считал, что они отвратительные. Он и сам толком не мог объяснить, почему. Просто они ему не нравились, вот и всё. Они казались ему соломой. К тому же от них постоянно исходил резкий металлический запах из-за крови, которая вечно оставалась там после очередного пребывания в комнате для пыток. И сколько бы он ни пытался, какими шампунями бы ни пользовался, избавиться от него никак не получалось. Волосы Феликса Хониккера же, наоборот, были очень мягкими и шелковистыми на ощупь. И пахло от них всегда приятно, лекарствами и формалином. Беннетт обожал зарываться в них носом, вдыхать их аромат и перебирать рыжие пряди пальцами. Иногда, если он чувствовал себя плохо, то мог начать играться с ними, словно маленький ребёнок. Это каждый раз помогало ему успокоиться. Феликс, благо, особо не возражал, и потому он по-прежнему продолжал так делать в моменты, когда на душе было паршиво. Беннетт ненавидел свои руки. Так же, как и лицо, их покрывали многочисленные ожоги. Они были повсюду: на плечах, на предплетиях, на запястьях и даже на тыльных сторонах ладоней. И ладони у него тоже были уродливые, большие и неказистые, грубые и с мозолями из-за постоянной физической работы. И сам он был какой-то неправильный, неуклюжий и неповоротливый. Ну просто пародия на человека. Совсем другое дело — Феликс Хониккер. Он маленький, худенький, с выпирающими рёбрами и хорошо заметными ключицами. И руки у него тоже красивые: тонкие, с длинными аккуратными пальцами, миниатюрными ладошками и хрупкими, как у девчонки, запястьями. С ним приятно было обниматься, его легко было держать на руках. Последнее особенно любил делать Беннетт, когда его переполняли эмоции. Словом, на его, Беннетта, фоне Феликс Хониккер был самым красивым человеком на планете, нет, во Вселенной. Беннетт ненавидел себя, а Феликс Хониккер любил.