love is so ssick

В свой день рождения Хёнджин не появляется дома. Вообще. Минхо места себе не находит, пытаясь дозвониться или дописаться до парня. К трём часам дня он сдаётся. Хёнджин игнорирует его полностью, не беря трубку и не читая сообщения нигде. Ли вздыхает, садясь за кухонный стол и утыкаясь лицом в дерево. Руки сжимаются в кулаки, чуть подрагивая, и Минхо поворачивает голову, ложась щекой на стол. Он смотрит вперёд, на какие-то кухонные шкафчики, скользя взглядом по узорам на них. Глаза побаливают от бессонной ночи, проведённой за конспектами, и Ли прикрывает их, вздыхая. Он даёт себе несколько минут, чтобы собраться из бесформенной лужи в более-менее человека, и встаёт. Ему ещё нужно развешать бельё и приготовить праздничный ужин. Даже если Хёнджин не придёт. Даже если Хёнджин мало ест. Даже если... Спустя пятнадцать минут за парнем закрывается входная дверь.

***

Перед глазами Хвана лёгкая пелена. Его друзья затащили его в караоке-бар справлять день рождения. Хёнджин не то, чтобы хотел идти, просто провести время в одиночестве где-то в парке или в заднице города звучало очень... тоскливо. Особенно в такой день. Особенно после трёх дней без сна, проведённых за написанием картины для университета. Они выпивают. Это логично и, в конце концов, ради этого в бар и ходят, но... напиваются его друзья почти в ничто. Хван только сидит рядышком, подливает им по их просьбам и сам медленно пьёт своё пиво. Он выпивает две жестяные банки за два часа их пребывания в баре, пока остальные булькают четырьмя-пятью литрами различного алкоголя внутри себя. Это смешно на самом деле, обычно он любит выпить на праздники и допивается до золотой середины, балансируя между трезвостью и опьянением, но сегодня всё идёт как-то не так. Сегодня он не напивается даже в половину своего обычного лимита. Хёнджин провожает одного из друзей до дома, пока остальные вызывают такси и машут ему руками. Он помогает парню выблевать всё в мусорку, покупает ему воду и оставляет перед дверью в квартиру, кивая на пьяные благодарности и звук нового приступа рвоты. Домой он идёт медленно, смотря на ночное небо и огни вывесок, замерзая и кусая губы. Сегодня уже не его день рождения, он закончился ещё три часа назад, когда часы преодолели отметку в полночь. Домой он возвращается почти к четвёртому часу, полностью замёрзший и уставший. И почти трезвый. Его встречает Минхо за небольшим праздничным столом. Тот спит сидя и Хван только хмыкает, исчезая в ванной. Он принимает душ, чистит зубы и полоскает рот, чувствуя себя внезапно ужасно уставшим и грязным. Синяки под глазами и впалые щёки в отражении подтверждают состояние парня и тот почти ударяется лбом о зеркало от отчаяния. Минхо вновь встречает его в кухне, но уже проснувшись и ловя за руку. Не даёт сбежать. Хёнджин поворачивается медленно, скользит взглядом по накрытому столу с небольшим тортом и парочкой блюд. Уставшее сердце щемит от нежности, пока поволока в глазах исчезает. А Минхо смотрит на парня, взглядом цепляясь за каждую изменившуюся деталь. У него самого в глазах океан чувств и руки чуть подрагивают. Он так и не смог нормально отвлечься, даже когда готовил такой скромный праздничный ужин (и не потому, что они бедные студенты и денег не хватает на еду, а потому, что Хван есть стал так мало, что Ли в ужасе). — С днём рождения, — выдаёт старший тихо и мягко, чуть боязливо. Хван моргает, смотря теперь на парня, и тихо вздыхает. Его бедное сердце трепещет от такого мягкого Минхо, от его заботы и переживаний, но сам парень не даёт ничему из этого вырваться наружу. Он сам виноват в том, что привязался к этому человеку. Он сам виноват в том, что позволил себе надеяться. Он сам виноват в том, что теперь чувствует себя так паршиво. — Поужинаешь со мной? — вновь разрезает тишину голос Ли и Хёнджин сдаётся. Он слишком слаб перед этим парнем. Они устраиваются за столом и начинают есть остывшие блюда. В тишине квартиры звучат только стук железных палочек, шуршание и звуки еды. Еды и вправду немного (Минхо впервые готовит настолько мало, привыкнув к тому, что с Хёнджином, а особенно на праздники, нужно накрывать как на целую толпу) и она исчезает за коротких полчаса. Торт стоит посреди пустой посуды как неприкаянный и хрустит мастикой от ножа в нём. Он покупной, Ли пока не умеет готовить такое, но от этого вкус хуже не становится. Однако младший ест молча, безэмоционально, и Минхо трудно понять нравится ему или нет. — Хён, — наконец подаёт голос парень и поднимает взгляд из-под чёлки, погружая в рот очередной кусочек торта. Минхо поднимает брови, готовый слушать. И выпадает в осадок, когда слышит тихое "зачем ты всё это приготовил?". Зачем?.. Он теряется под пристальным взглядом младшего и собственными мыслями в голове. Затем, чтобы обрадовать Джинни. Затем, чтобы Джинни покушал, он ведь так мало стал есть. Затем, чтобы поздравить его. Затем, чтобы... — У тебя сегодня день рождения, — отвечает он, но тут же себя поправляет: — Вчера. У тебя был вчера день рождения. Хван смотрит на хёна как на глупого ребёнка, наклонив голову. Ли внезапно улыбается.

***

Вообще-то Хёнджину повезло встретить Минхо, такого удивительного и идеального по мнению младшего. Минхо умел готовить (божественно, честно, у Хвана каждый раз слюнки текли от одного только вспоминания о различных блюдах), был внимательным и понимающим, умел говорить через рот, был горячим и таким привлекательным; обворожительно улыбался, подкалывал до драматичных вздохов и закатываний глаз, обожал своих трёх котов и в целом сам был похож на большого кота. Чем Хёнджин его заслужил остаётся загадкой (хотя Ли всегда давал ему лёгкий подзатыльник и говорил, что он и в половину не так хорош, как его описывает Джинни). Возможно, это была правда. Возможно, Хёнджину стоило держать язык за зубами (счастье любит тишину, все дела), грезить о совместном будущем и детях перед сном и благодарить судьбу за такого друга. Возможно. Потому, что то, что происходит сейчас звучит (и выглядит) как кошмарный сон. Хван никогда не признавался Минхо в любви. То есть нет, он, конечно же, признавался, но всё это было без каких-то романтических подтекстов и никогда не переходило черту их дружбы. И Хёнджин никогда бы не хотел, чтобы оно перешло, пусть сам и мечтал об этом вот уже столько времени. Просто потому, что он боялся. Боялся разрушить дружбу, боялся боли от отказа, боялся остаться один. Он просто боялся, словно трусливый хорёк, и поджимал хвост каждый раз, когда его сердце так предательски сжималось от его предмета обожания. От всех влюблённо-печальных мыслей его (их обоих вообще-то) отвлекали студенческие заботы. И, сидя за очередной картиной до утра, пока в соседней комнате был слышен скрип половиц и лёгкий шум под, Хван уверен, музыку в наушниках, жизнь иногда могла казаться чуть лучше, чем обычно. Даже если они оба изматывали себя, деля одну квартиру на двоих и сочувственно улыбаясь на усталый вид друг друга. И всё же однажды всё пошло просто невероятно ужасно. Тогда, когда Минхо сказал, что он влюблён. В тот момент у Хёнджина мир перевернулся с ног на голову, а сердце сжалось в груди болезненно и неприятно. Минхо был влюблён. Его Минхо-хён, который всегда любил только своих кошек, готовку, танцы и, может немного, но Хёнджина тоже (по четвергам, когда у младшего были занятия с утра до вечера и когда он тратил на почти час на дорогу обратно, и по субботам, когда Хван уезжал на полдня к родителями, после привозя им кучу контейнеров с едой и вкусности «специально для твоего хорошенького друга-соседа»). Минхо был влюблён и сказал об этом так легко и просто, между делом, словно это ничего и не значит. Словно это не у Хёнджина ком в горле, а глаза почти на мокром месте. Словно это не он сам всё отфыркивался от чувств, говоря о том, что сейчас полностью в учёбе, а отношения это чуть более сложно, чем научиться говорить на кошачьем. К тому моменту, как Джинни переваривает, наконец, эту информацию, он обнаруживает себя в ванной, пока в её дверь стучится, кажется, обеспокоенный хён. Он спрашивает всё ли в порядке и что случилось, но единственное, что Хёнджин может сказать в этот момент, так это тихое «Да, просто что-то в глаз попало». Попало. Влюблённость Минхо. И, медленно скатываясь по кафельной плитке вниз под шум воды, хочется лишь самую малость разрыдаться.

***

Любить это больно. Хван сам пришёл к этому умозаключению, лёжа в одиночестве на траве в парке. Было уже поздно, кое-где горели фонари, однако в этом уголке, в который забрёл скучающий после пар Хёнджин, было тихо и темно. Не то, чтобы его не пугала перспектива встретить маньяка или ещё кого в это время суток в таком отдалённом месте, но хотелось уединения. Возможно, судьба всё же была к нему благосклонна, но он и впрямь был сейчас в гордом одиночестве. Итак, любовь. Любовь это круто, это классно. Это так воодушевляюще и так волшебно. Это так приятно и сладко. Это так больно. Больно, словно тебе вспарывают все чувства и наносят несколько ножевых, попадая по нервам. Словно твоё сердце перемалывают в мясорубке, а после неумело склеивают обратно, пытаясь ещё и зашить тупой иголкой и колючими нитками. Словно… Хван сглатывает и облизывает свои губы, закусывая нижнюю. Он долго всматривается в тёмное небо, кое-где замечая редкие точки звёзд. Он пытается очистить своё мозг, но в голове только минхоминхоминхо. Как-то по-идиотски грустно. Но он ведь идиот и он грустит, а значит всё правильно и на местах. К тому моменту как Хёнджин встаёт, отряхиваясь от травинок и прочего, его телефон показывает десять пропущенных и двадцать восемь сообщений. От ’hyung🐈'.

***

Кажется, их отношения идут под откос. С момента осознания безответной влюблённости в Минхо и с момента признания хёна в любви к кому-то, Хёнджин весь изводит себя. Он берёт дополнительные, начинает ходить на семинары по живописи и абстракционизму, лезет в какие-то конкурсы и почти живёт на работе, едва ли не оставаясь там на ночь. Он начинает неосознанно избегать Ли, глушит эмоции громкой музыкой в наушниках и горьким кофе, выплёскивает все чувства на холстах своих картин и зарабатывает кучу комплиментов сочным краскам от преподавателей. Они видятся с хёном теперь реже, только поздно вечером, иногда в стенах университета и дома по выходным, когда Хван не спешит на очередную свою очень важную встречу или работу. Возможно, они бы виделись чаще, но Минхо почему-то тоже начинает разгоняться: торчит с утра до вечера в зале для репетиций, исправно начинает ходить каждый день в спортзал, всё отрабатывает какие-то связки и движения, а также допоздна остаётся на работе, беря сверхурочные. Хёнджин так сильно скучает, но так сильно боится остановиться и просто подумать. Он заполняет всю свою пустоту в сердце и потребность в Минхо кучей ненужных ему дел, беря всё без разбора и утопая в липком одиночестве. Это душит его, затягивает петлю на шее, заставляя ночами смотреть в потолок от бессонницы и болей в районе сердца. То глупое, всё ещё любит Минхо и всё ещё хочет быть ближе, даже если у них никогда ничего не выйдет. Если жизнь и бывает несправедлива, то именно в данный момент она несправедливее всего. И не Хёнджину жаловаться, он ведь всё ещё может остаться друзьями с Минхо, но хочется большего. Хочется совершенно не дружеских объятий, совершенно не дружеских взглядов, совершенно точно не дружеской руки в собственных штанах и губ на своих губах. Хёнджин его хочет, и это нормально, но не в данной ситуации. Ему стыдно с себя, противно, в какой-то мере даже отвратительно, и это мешается с осколками его разбитого сердца, а после Хван выпивает эту смесь залпом, царапая собственное горло до крови и приглушённого рыдания в подушку в четыре утра. Возможно, он заслужил всей этой боли, сделал что-то плохое в своих прошлых жизнях или совершенно несправедливо обошёлся с кем-то в этой, но от этого проще не становится. Ему необходим Минхо, как кислород или вода, но он отказывается от него, делая себе ещё больнее.  

***

Жизнь белки в колесе выматывает. Минхо тоскливо от отсутствия такого знакомого тепла рядом, которое ничем нельзя заменить. Эта пустота словно высасывает частички его души, заставляя сердце болеть всё сильнее. Он не знает в какой момент всё начало разваливаться; не знает когда увидеть хоть где-нибудь Хёнджина стало едва ли не благословением; не знает когда стал слышать беспрерывный шум в голове. Он не знает в какой момент перестал быть действительно собой. Без Хвана всё было не то, не так и бесполезно: готовка перестала приносить удовольствие, прогулки по безлюдным улицам стали бессмысленны, работа и учёба стали в тягость, а магазинные полки с мармеладом и прочими сладостями вмиг стали мозолить глаза. Хёнджин его избегает. Это очевидно, но также очевидно и то, что сам Ли его также избегает. Они просто как два дурака, не могут даже и слова друг другу сказать, только бегают и бегают, а после страдают в одиночестве от своей беготни. Младший всегда называл Минхо благоразумным, взрослым, умеющим разговаривать и решать проблемы, но именно сейчас и именно с ним Ли чувствует себя просто ребёнком, боящимся смотреть в чужую сторону и шкерящимся по углам. Глупо. Минхо раздражает это молчание, но ведь он и сам молчит. Улыбается иногда Хвану, а после прячет глаза и давит желание зажать парня где-нибудь в укромном месте и потребовать всех ответов. Это будет эгоистично, ведь он просит от другого честность, а сам и слова не говорит, чтобы быть честным самому. Как он смеет требовать того, чего не делает сам? И всё же в какой-то момент он хватает Хёнджина за руку, пробившись сквозь толпу в университете. Кажется, пара уже началась, но Ли даже и не задумывается об этом, когда утягивает почему-то не сопротивляющееся тело под лестницу и впечатывает спиной в стену. В полутьме глаза его соседа по квартире, удивлённо на него смотрящие, выглядят как то, что Минхо хотел бы видеть всегда; как то, по чему Минхо соскучился. — Хён? — Тихо, осторожно, словно боясь, что Ли может в любую секунду вспыхнуть. И в этот миг в голове что-то щёлкает, словно переключили какой-то тумблер. Хван в его руках мелко подрагивает, жуёт губы, смотря испуганным зверьком из-под чёлки. Его глаза как-то странно поблёскивают, а грудь слишком часто сокращается от вдохов. Минхо хочется надеяться, что всё это не от той ситуации, в которой они оказались, а от прохлады места, от какой-то новости, о которой Хван узнал до появления Минхо, от чужих неосторожно брошенных слов до, от чего-то до Минхо. От чего-то, что не Минхо. Он отпускает младшего прежде, чем успевает ляпнуть какую-то глупость. Что он может ему сказать? Как он может напирать, когда его любимый и драгоценный тонсэн крошится на осколки в его руках? Когда он сам крошится в собственных руках, слыша тихий шаг следом. Ли не уходит, стоит на границе света и тени, смотря на лестницу, но Хёнджин к нему не тянется. Он тоже замирает позади, сделав один-единственный шаг. Хёнджин первым делает один из пяти шагов навстречу. Минхо не делает ни одного.

***

— Нам нужно поговорить, — звучит однажды как гром среди ясного неба. Минхо это не нравится. Он не готов. О чём они могут поговорить? Сейчас семь утра выходного дня, они чудом остались вдвоём в квартире, не спешащие в этот раз никуда по своим якобы важным делам. Хёнджин только пришёл на кухню, до этого долго находясь в ванной, а Ли спокойно пил свой кофе. И тут «нам нужно поговорить». Зачем? Зачем портить всё то, что между ними (голос в голове Минхо говорит, что они и так всё испортили). — Я слушаю. Теперь очередь Хвана нахмурится и поджать губы. Он смотрит строго, как-то слишком холодно для того, кто раньше был ближе, чем кто-либо. Правда неприятно колет сердце, всплывая в голове обрывками их совместной жизни, но Минхо не даёт ей завладеть всеми мыслями и сосредотачивается на чужой фигуре рядом. — Ты меня избегаешь. — Не вопрос, факт. Сухой, прибивающий к стулу, на котором старший и сидит. — Почему? — Ты тоже. — У Минхо не получается не язвить в ответ, не выпускать когти на чужое возмущение и холод. — И я могу спросить у тебя то же самое. Почему ты меня избегаешь, Джинни? — Я первый задал вопрос. — Попытка в защиту. Скрещенные руки и шаг назад, словно на него набросятся за эти слова. Минхо бы хотел. Сжать чужую талию, прижать к стене, а после впиться в губы грубым поцелуем, чтобы раз и навсегда. — И? Где-то в законе написано, что я должен ответить тебе первым? Напряжение между ними можно ножом резать и Ли усмехается, думая, что слишком устал от всего этого. Может, месяцами ранее он бы и кусал губы, переживая как бы что лишнего не сказать в ответ, но сейчас грубые слова сами слетают с его губ. Хёнджин прикрывает глаза ладонью, трёт переносицу и вздыхает. Он упирается бедром в столешницу, облизывает губы и опускает взгляд на чужую кружку. — Мне казалось, ты умеешь решать проблемы как взрослый, — звучит он устало, взмахивая ладонью. — Ну, знаешь, словами через рот. — И, прежде чем очередная колкость сформируется на чужом языке, Хёнджин добавляет: — Но, кажется, ты не так далеко от меня ушёл. А говорил, что это я ребёнок.

***

Их неудачный диалог, состоявшийся однажды на кухне, душит. Минхо вспоминает о нём каждый раз, когда видит Хвана, и чувствует зарождающуюся мигрень от слишком интенсивных мыслей и самокопания. Его душит собственная грубость, ночами напоминает о себе влюблённость и постоянно ноет сердце. С какого момента всё пошло под откос? Что теперь делать? Решение приходит внезапно, само по себе, когда любимая кружка с грохотом разбивается о пол. Хёнджин выскакивает из своей комнаты, весь взлохмаченный и перепуганный, смотрящий на разлитый кофе и осколки на полу. Он выглядит сонным, словно только-только проснулся, и Минхо со стыдом понимает, что да, он разбудил Хвана, который пришёл домой во втором часу ночи. — Очень похоже на нас, не находишь? — неуверенно бормочет Ли, когда младший помогает ему, стоя на корточках и вытирая кофейные разводы. — Что? — Хёнджин вскидывает голову, хмурится, пытаясь собрать все свои мысли в кучу. — О чём ты? — О том, что мне жаль. В кухне повисает почти оглушающая тишина. Хёнджин замирает с тряпкой, комкает её, смотря словно сквозь хёна. Кажется, он даже задерживает дыхание, не смея шелохнуться. Минхо подбирает последний крупный осколок и встаёт, заворачивая их в салфетку. Он успевает выкинуть свёрток в мусор, когда Хёнджин тоже поднимается на ноги. — Ты, кажется, говорил, что я должен быть взрослым. — Сердце стучит в груди, эхом отдаётся в ушах, и Минхо нервно облизывает губы, когда накрывает ладонью чужую. — Дашь мне ещё один шанс? — Фу, говоришь так, словно мы расстались, — ворчит Хёнджин, руша момент. Он улыбается, слыша чужой смех, и немного расслабляется. — Я подумаю. — Расстались? Для этого я должен сначала сводить тебя на свидание, не думаешь? В груди неприятно тянет. Минхо ведь не специально, да? Он ведь просто случайно попал в точку, в то самое болезненное место, которое Хёнджин прячет ото всех. Он ведь просто шутит, никаких свиданий не будет, ничего такого не будет. Они ведь друзья. — Дружеское свидание, да, конечно. Лучше прибереги эти силы для своей будущей второй половинки. — Вода в раковине заглушает конец предложения. Пальцы безжалостно сжимают тряпку, выжимают из неё кофе. Вода в раковине заглушает и осторожные шаги. — Дружеское? Ты хочешь, чтобы оно было дружеским? — Голос – хрусталь, которым впору общаться с испуганными и дикими животными. С уличными бездомными кошками, например. Не с Хёнджином, который игнорирует слова, который опять закрывается, прячась за промыванием тряпки. Минхо накрывает его ладони вновь, прижимается вплотную, грудью к спине, и мягко оглаживает большими пальцами костяшки. — Прости. Мне показалось, что ты... — Да. — Хёнджин его перебивает, отвечает на выдохе, немного отчаянно и дрожаще. Прикрывает глаза, закусывая губы. — Да, тебе не показалось. Я просто... испугался. Сначала чувств, потом того, что ты уже влюблён в кого-то. Подумал, всё будет нормально, мы же друзья, мы всегда ими были. Зачем переходить черту. А потом... потом всё сломалось. Губы прижимаются к макушке, горячее дыхание опаляет кожу. Минхо оставляет осторожный поцелуй на волосах Хёнджина, тычется носом за ухом и вздыхает с ним в унисон. Закрывает кран и берёт его руки в свои, вытирая полотенцем. — Мы оба глупые. — Да. Пауза, которая теперь не ощущается как гнетущее нечто. Которую хочется растянуть, превратить в бесконечность. Чтобы Минхо бесконечно долго мягко касался его пальцев, бесконечно долго вытирал каждый миллиметр кожи, бесконечно долго смотрел в глаза и трепетно целовал его руки. — Можно тебя поцеловать? — Шёпотом, словно задай он вопрос громче и что-то треснет, разойдётся по швам. — Тебе можно всё. — Выдохом прямо в губы.