И мир(не)рухнет

Я до последнего не знаю, появится ли он. Формально, ментор может отказаться сопровождать трибута в Туре. Объективно не стоит надеяться, что он поедет со мной. Мы не говорили с того самого вечера. Он отводит взгляд, когда видит меня, а я стараюсь проскользнуть мимо как можно скорее. Мы делаем вид, что равнодушны к жизням друг друга. И я лишь надеюсь, что для него это действительно так. Что на самом деле я не причинила ему ту боль, мысли о которой не дают мне спать по ночам. Что он легко принял мое решение. И что мне хватит сил принять его решение не ехать со мной, если для него так будет лучше. Но сейчас мне кажется, у меня нет сил даже ложку поднять. Я завязываю волосы в пучок и смотрю на себя в зеркало. Худощавая девушка в черной одежде: я точно не похожа на Победительницу. Плевать, команда подготовки это исправит. Итан входит в комнату, когда я наклоняюсь, чтобы стереть пылинку с подола юбки, доходящего мне до середины голени. Я выпрямляюсь, увидев его в отражении зеркала, и растягиваю губы в улыбке. Он обнимает меня сзади и целует в плечо. — Готова? — спрашивает он, глядя в глаза моему отражению. — Да. Час спустя я стою на главной площади Дистрикта. Мне позволили остаться в своей одежде, лишь выдали черное пальто по пояс с красными вставками. Накрасили, губы снова красные.  На голове у меня тюрбан, говорят, мол, так модно. Не совсем помню весь хаос со сборами, прощанием с семьей и напутствующими речами от Эффи. Мне ужасно хочется спать, и я чертовски сильно мерзну. Первую речь произношу по карточке, опираясь на трость, как и просил меня Хеймитч. Людям, по большей части, все равно. Лишь мать Дерила проводит меня злым взглядом. За моей спиной Хеймитча нет. Как и среди лиц напротив меня. Я лишь сильнее опираюсь на трость. Минуту спустя заканчиваю речь и готовлюсь уйти, как Эффи обьявляет: — Поприветствуйте ментора Хеймитча Эбернети. Он несколько опоздал, впрочем, как и всегда. Я вдруг понимаю, что лишь теперь могу полноценно вдохнуть. Войдя в вагон, я замираю, столкнувшись с ним. Имею ли я право поздороваться, как ни в чем не бывало? Нет, у меня язык не повернется. — Всегда пожалуйста, — тихо шепчет он будто треснувшим голосом, глядя куда-то поверх моего плеча. Почти как прежде. Вот только взгляд у него теперь совсем другой. Меня пробирает дрожь, и я опускаю глаза. — Ух, об вас можно пораниться. Что не поделили? — встревает вдруг возникшая Бряк. — Не надо, Эффи, — говорю я, вытянув руку в ее сторону. На мгновение она выглядит растерянной, но быстро берет себя в руки. — Тогда оставляйте верхнюю одежду, и давайте обедать. Стол сегодня просто прекрасен. — Я, пожалуй, пойду, — Хеймитч разворачивается, направляясь в сторону купе. — Нет, оставайся. Я не голодна. Киваю Эффи и ухожу к себе. — Тебе нужно есть, и чем больше – тем лучше! Ты уже на скелет похожа! – летит мне вдогонку замечание Бряк. — У меня есть глаза, спасибо, Эффи! Я закрываю дверь на задвижку, и, скинув пальто на пол, заваливаюсь на кровать. Снова эта спальня. Сердце колотится где-то в горле после всего лишь нескольких минут, проведенных в обществе Хеймитча. Но это ни к чему. Мне больше не грозит смерть, я уже могу ходить, у меня есть человек, который меня любит. Моя семья с ним дружна. И, если все сложится удачно, осенью он поедет обучаться в Дистрикт два, а я подам запрос на временный переезд за ним. Ведь, как сказала мама, забота о них — это хорошо, но у меня должна быть собственная жизнь. Итан – достойный человек. Он надежен, он заботится обо мне. Его уважают в Дистрикте, и начинают относиться ко мне лучше, просто потому, что я его девушка. Он стабильный, и у него нет проблем. Помимо попыток понять мои. Быть с Итаном — правильное решение. Я могу жить нормальной жизнью. Не подвергать свою семью опасности, не буду участвовать в заговоре. Оставлю это Хеймитчу. Слезы подступают сами собой. Волнение из-за Тура дает о себе знать. Я уже несколько недель такая. Стараюсь глубоко дышать, но пелена перед глазами не проходит. Я растягиваю ворот свитера и жмурю глаза. Жаль, что я не могу просто убежать. Так что лежу неподвижно и просто дышу, ожидая, когда это состояние пройдет. Успокоившись, сама не замечаю, как засыпаю. Будит меня стук в дверь. За окном уже стемнело. — Дорогая, иди поешь, — голос Эффи, раздающийся из-за двери, звучит приглушенно. - Хеймитча нет, если тебя это беспокоит. — Не беспокоит, — сквозь зубы шиплю я и поднимаюсь. Я без удовольствия ем. Эффи хочет поговорить, но я отделываюсь простыми фразами и заверяю ее, что у меня все в порядке. А после возвращаюсь в свое купе, принимаю душ и снова засыпаю. Ночью кричу и просыпаюсь от собственного крика. Злюсь. Достаю из сумки два пузырька с бурбоном и несколько таблеток. Выпиваю залпом и снова погружаюсь в сон. Следующие три дня я слушаюсь Эффи, говорю заготовленные ей речи, хожу на экскурсии и приемы в Дистриктах, меняю наряды. В общем, делаю то, что должна. С Хеймитчем мы не говорим, да и о чем теперь говорить... Впрочем, он сопровождает меня в каждом Дистрикте. Взгляды отца и матери трибута из Дистрикта восемь надолго выбивают меня из колеи. Меня рвет, как только я ухожу со сцены. Хорошо, что здесь позаботились об уборных. До конца дня я думаю о них и раз за разом незаметно чешу плечо. Почти всю ночь провожу за книгой — спать совсем не хочется. Стоит мне закрыть глаза, я вижу их любящих родителей, глядящих остекленевшими глазами на мертвого сына. Да и наяву чувству вес ножей в своей руке. Тех самых, которые сейчас пылятся среди другого инвентаря. Засыпаю лишь к утру, и, конечно, просыпаю завтрак, а проснувшись, сразу приступаю к подготовке. Меня оставляют, чтобы я могла переодеться. Увидев наряд, лишь вздыхаю: дальше скрывать не получится. Надеваю черную водолазку без рукавов с треугольным вырезом на груди, бордовые кожаные брюки и красную накидку, завязывающуюся на шее. К образу прилагаются красные длинные перчатки, вот только они не доходят до локтей. Глориетта заходит, осматривает меня, приближаясь, а затем охает и быстро выходит. Через мгновение вокруг меня уже кружит Эффи. — Что. Это. Такое! — чеканит она, указывая на мои локти. Она выставляет мою уязвимость напоказ, и это раздражает меня. Неприятно. Я сразу же прячу локти за накидкой и упираю взгляд в точку выше ее головы. Она не перестанет кричать, так что нет смысла что-либо говорить. — Мы думаем, что это псориаз. К нашему ужасу, у нас ничего нет, чтобы излечить его здесь, – отчитывается Глориетта. — Я не у вас спрашивала. Виктория, ты не сообщила! Не сказала ни слова! — Не знала, что у вас это лечится. — У нас все лечится! Это Капитолий! — Хочу добавить, что основной причиной возникновения являются нервы, – Артоний качает головой. – Ты, голубушка, много нервничала в последнее время. — Не правда, — я твердо смотрю на него. — Хеймитч! — тут же вопит Бряк. — Эффи. Не надо, – но я не успеваю ее остановить. Она вихрем выносится из комнаты. — Не беспокойся об этом слишком сильно, а то станет хуже. Мы что-нибудь придумаем с твоими нарядами, – кажется, Глориетта пытается успокоить не меня. Я не хочу здесь стоять, как безжизненный и безвольный манекен. Сажусь в кресло и кутаюсь в накидку. В коридоре слышны шаги и разговор, который я не могу разобрать. А тем временем мы приближаемся к Дистрикту семь, Дистрикту Гарри. Я не знаю, как вынесу этот день. Эффи расшатала мое и без того шаткое состояние. А мне необходимо хладнокровие на случай, если кто-то все еще сомневается в моей благосклонности к Капитолию. На кону жизнь моей семьи. Но я не могу быть хладнокровной. Я не могу терпеть это театральное представление от Эффи. Она еще и Хеймитча позвала. К горлу подкатывает ком. — Пошли вон, — я машу в сторону Глориетты и Артония, закрывая глаза. Виски пульсируют болью. В этот же момент в купе возвращается Эффи. — Что ты себе позволяешь? — у нее аж голос просел. — То же могу и у тебя спросить. Я хватаюсь за голову и упираюсь локтями в колени. — Как ментор, приказываю оставить нас. Это Хеймитч. На моей стороне. Слышу его голос как через толщу воды. Двери закрываются с тихим скрипом, оставляя всех лишних людей там, в коридоре. Я продолжаю сидеть с закрытыми глазами, пока сердце стучит где-то в горле, мешая дышать полной грудью. Стараюсь не плакать, чтобы не смазать макияж, но слезы бессилия предательски продолжают срываться с ресниц и бежать по щекам, оставляя тонкие дорожки. Слышу шелест, и вот, Хеймитч опускается передо мной на колени. — Виктория, просто дыши. Давай, вместе со мной. Он глубоко дышит, чтобы помочь мне, и я стараюсь подстроится. У него получается так легко и так правильно. — Вот так. Не думай о прибытии. Ты можешь просидеть в поезде столько, сколько тебе нужно. В комнате повисает тишина, перебиваемая только нашим дыханием. Горящий шар, который не давал дышать, потихоньку растворяется. Я концентрируюсь на своих руках, обхвативших голову и на дыхании Хеймитча. И через некоторое время возвращаю контроль над своим телом в достаточной мере, чтобы посмотреть на него. — Лучше? – в его взгляде нет колкой издевки, его губы не искажены ухмылкой. Я знаю, он лишь беспокоится о своей безопасности и, возможно, о моей семье. Но это уже много. — Да. — Иногда нужно просто немного тишины. Я просто сижу некоторое время. Слишком опустошена, чтобы чувствовать неловкость за свое поведение, и слишком привыкла чувствовать себя комфортно рядом с Хеймитчем. В дверь стучит Глориетта и говорит, что принесла более длинные перчатки. Наверное, страх, что сейчас они снова будут меня обсуждать, отражается на лице, и, к моему облегчению, Хеймитч сам забирает у нее перчатки и снова закрывает дверь, отрезая нас от всего остального мира. — Тебе что-нибудь нужно? – спрашивает он. — Нет. Разве что прилечь на пару минут. Я так и делаю. Снова закрываю глаза и стараюсь представить озеро в 12 Дистрикте, чтобы не думать о семье мальчика, и том, какой расчетливой мразью являюсь. Получается плохо. Я хочу спросить, простит ли Хеймитч меня когда-нибудь. Объяснить, почему так поступила. Но это будет нечестно. Сейчас он скажет что угодно, лишь бы его непутевая подопечная взяла себя в руки и не навлекла опасность на всех разом. Поэтому, когда поезд начинает тормозить, поднимаюсь с кровати, надеваю другие перчатки и беру свою трость. Киваю Хеймитчу, больше не смотря ему в глаза. Кладу руку на задвижку двери, но чувствую, как непроизвольно дрогнули пальцы, когда я услышала его слова: — Я буду за твоей спиной. Мое сердце обрывается. — Спасибо, Хеймитч. Перед выходом мне закапывают глаза каким-то средством от красноты, и уже через пару минут шоу начинается. Стратегия, которую я использовала в тренировочном центре, спасает меня и сейчас. Я не смотрю. Специально избегаю взглядом семью Гарри. Читаю свою карточку, прямо смотрю в объектив. До боли вгрызаюсь в обратную сторону щеки, принимаю цветы и думаю о Хеймитче, стоящем за моей спиной. Но, в последний момент, когда нужно уходить со сцены, я теряю контроль. Всего на мгновение. И вот я уже смотрю на его семью. Три сестры, брат и отец. Я замираю. Они видят меня. Я хочу просить у них прощения, плакать, предложить свой выигрыш. Что угодно, чтобы загладить вину перед ребенком, которого я не спасла. Каждый из этих детей похож на Гарри, и я чувствую, как мое зрение плывет. Меня хватает лишь на то, чтобы просто уйти за кулисы. Я чувствую, что сейчас потеряю сознание. Я хочу потерять сознание и больше не быть марионеткой в чужих руках. — Что такое, устала? – слишком бодрым голосом говорит Хеймитч, придерживая меня за спину. – Так бывает, ей еще сложновато ходить, знаете ли. Дайте минутку, ребят, – я вижу перед собой двух миротворцев. — Да, спину немного защемило, – вру я, схватившись за его руку. — О, абсолютно ничего страшного, можете присесть здесь, если желаете, мисс Калидо. Мы подождем вас возле автомобиля, – кажется, это мэр Дистрикта. Хеймитч ведет меня к стулу, а все остальные уходят. Кажется, один из миротворцев остается стоять поодаль. — На нас смотрят. Закрой глаза и дыши, — осторожно говорит Хеймитч мне на ухо, так, чтобы его слышала только я. На нас смотрят. Не подставляй его. Не подставляй свою семью, черт тебя подери. Я растягиваю губы в улыбке и отбрасываю волосы назад уверенным движением. — Спазм прошел. Даже быстрее, чем я думала. Можем идти дальше. Я голодна, а ты? — я поднимаюсь, и мы вместе уходим. Блики от проносящихся мимо фонарей скользят по потолку, я лежу в кровати и смотрю на них, пока поезд мчит в ночи, легко покачиваясь из стороны в сторону. В моей голове хаос и нигде мне нет покоя. Если бы парень из 8-го был сейчас на моем месте, он наверняка пользовался возможностями новой жизни. С чего на Арене я решила, что моя жизнь ценнее его? Ни у одной меня семья, вчера я сама их увидела. Не обо мне одной беспокоился ментор. Не одна я хотела жить. Мне мерзко от самой себя. Другим трибутам хотя бы хватило смелости быть теми, кем они собирались быть, а я притворялась святой и пряталась за своими убеждениями, пока меня не загнали в ловушку. Девушка из 4-го Дистрикта хотя бы была честна. Но Играми все не закончилось. Я втерлась в доверие Хеймитчу, обещала быть рядом, но бросила, как только мне это стало выгодно. Я отступила от своих ценностей, я стала убийцей. Я лгунья, лицемерка, предательница, эгоистка. Я не хороший человек. И я полностью разделяю взгляд павших трибутов, обращенный на меня. Ведь на себя я смотрю также, как если бы погибла вместе с ними от своей же руки. Моя кожа буквально зудит от того, насколько мне противно быть собой, и я чешу локти, и не могу остановиться. Мне нужно спать, чтобы завтра нормально функционировать, но сон не идет. Самостоятельно я сейчас не усну. Не после 7-го Дистрикта. Вылезаю из-под одеяла, достаю пузырек с бурбоном и пару таблеток. Подумав, беру еще один. Выпиваю и укрываюсь с головой. Ранним утром выхожу из купе босиком, в шелковом халате поверх пижамы, чтобы набрать себе воды. Мне нравится этот цветочный, персиково-голубой халат. Единственная вещь, которую я бы забрала себе. Сейчас нет и шести, так что вряд ли я кого-то встречу, и это меня полностью устраивает. Я думаю так, но заходя в общий вагон, вижу Хеймитча, спящего в кресле у окна. Рядом с креслом лежит упавший стакан. Стараюсь осторожно проскользнуть мимо, но слышу, что он все же просыпается. Подхожу к столу и наливаю себе воды. Я не говорю не слова. Создавать иллюзию вежливого общения было бы сродни оскорблению. Не после всех тех часов, проведенных вместе. Мне в спину доносится: — Тебе даже говорить со мной нельзя? – этот колкий, потрескивающий голос. Я оборачиваюсь на него. — Не думаю, что ты хочешь со мной говорить, – я опускаю глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом. — Я этого не говорил, солнце, – у меня в груди что-то саднит. Мы смотрим друг на друга, и я так хочу верить, что его слова – не издевка. — Ты хочешь со мной говорить? – я почти шепчу, вряд ли он расслышит. — Кажется, мы уже это делаем, – от отводит взгляд и смотрит перед собой.  – Даже если ты меня бросила, я тебя не бросал. Чем я могла заслужить этого человека в своей жизни? Его самоотверженность будто освещает его силуэт, или, может, это просто лучи солнца? — Почему? – едва шевелю губами я. В горле пересохло. — О, я очень сильно злился на тебя, – он катает босой ступней упавший стакан. – Ты сделала почти невозможное, умудрилась меня ранить. А потом я понял одну вещь. Я хотел, чтобы ты выжила. И ты выжила. На этом все. Ты вправе сама распоряжаться своей жизнью в дальнейшем. Я прерывисто вдыхаю. Его слова будто встряхивают мое сознание изнутри. — Хеймитч…  — Нет, нет, нет. Достаточно глубоких разговоров для шести утра. Я сказал, ты услышала. А теперь постарайся еще немного отдохнуть. Может и к лучшему, что он меня остановил? Что еще я могу сказать, кроме того, что мне безумно жаль? Мои сожаления ничего не справят. Эффи замечает изменения еще за завтраком. Главным образом потому, что мы оба на него являемся. Мы впятером вежливо общаемся, в основном болтая ни о чем, Глориетта рассказывает о новом методе в косметологии. Я слушаю вполуха, стараясь запихнуть в себя еду. Артоний еще раз повторяет, как ему жаль, что Селесты нет с нами, но заверяет, что связался с ней по поводу нашего «небольшого» ЧП, и она подсказала, как лучше изменить образы. Благо, одежды на поезде больше, чем нужно. Примерно в такой атмосфере проходят следующие несколько дней. Эффи пытается развлекать в пути то ли меня, то ли себя, Хеймитч исчезает в закутках вагонов вместе с алкоголем. Когда вечером мы возвращаемся в поезд после Дистрикта четыре, я чувствую себя очень плохо, поэтому стараюсь побыстрее уйти в свое купе, но Эффи задерживает меня, предлагая посмотреть репортаж о том, как Дворец готовят к нашему прибытию. Не дойдя до диванов, я сворачиваю в уборную. Меня рвет. Это не заканчивается, пока от нехватки кислорода голова не начинает гореть огнем. Кое-как поднявшись, открываю кран и начинаю приводить себя в порядок. Я выгляжу такой слабой, даже будучи скрытой за маской красивого макияжа и прически. Теперешнюю меня девушка из четвертого Дистрикта одолела бы за мгновение. Но она закопана в своей родной земле, на которой я сегодня была. Вспоминание о теплом объятии ментора из 4 Дистрикта, Мегз, немного согреваю мое промерзлое нутро. Я не понимаю, почему она была так радушна, но она будто сняла часть вины с моих плеч. Один небольшой камешек из целой груды, но это хоть что-то. Еще раз споласкиваю рот, поправляю воротник красного теплого платья и выхожу, как раз в момент, когда Эффи заносит руку над дверью, чтобы постучать. Оглядываюсь. В комнате только она и Хеймитч, экран выключен. — Я лучше пойду отдыхать. – говорю я, обходя ее. — Дорогая, а ты не беременна? У меня отвисает челюсть. — Нет! Я никогда не… — Вот и славно. Мне не нужно еще больше проблем в Туре. Ловлю на себе взгляд Хеймитча, но он быстро пеключает свое внимание на алкоголь. — Просто плохо себя чувствую. Стресс из-за тура и все такое. Я пойду отдыхать. Доброй ночи. Мне до ужаса неловко от ее подозрения. Но еще, оно заставляет меня задуматься о том, о чем я думать не хочу. Пятнадцать минут спустя я уже лежу в кровати под одеялом. Свет не гашу. Еще рано спать. Пытаюсь утешить себя, думая о том, что самая сложная часть Тура уже позади. Отгоняю образы семей погибших, злобно стискиваю зубы, когда на смену им приходят воспоминания об Играх. Как же я устала от себя. В дверь шкрябают. Я всегда узнаю этот осторожный безмолвный вопрос не сплю ли я. — Иду, – я поднимаюсь с кровати и надеваю халат. За дверью стоит Хеймитч с подносом в руках. Мои расшатанные нервы дают о себе знать: картинка перед глазами начинает плыть от влаги, и я опускаю взгляд. — Тебе нужно поесть. Сейчас меня эта шаблонная фраза не бесит. — Спасибо, – я забираю из его рук поднос с тарелкой, приборами и стаканом воды. Не знаю, что делать дальше. Немного отодвигаюсь в сторону, на случай, если он захочет войти. — Это пройдет, Вик. Через шесть дней ты вернешься к привычной жизни, и тебе станет лучше, – он хмурится и выглядит как-то растерянно. Будто не уверен, может ли это мне говорить. Конечно, ведь ему кажется, что я так легко вычеркнула его из своей жизни. Будто наше общение было незначительным этапом для меня. — Я скучаю по тебе. Каждый день, – тихо говорю я и закрываю глаза, чтобы не видеть его реакцию. Кажется, никто из нас двоих не дышит. — Нельзя получить все, Вик, – он говорит это будто констатирует очевидный факт. — Я просто пытаюсь построить нормальную жизнь. Какой она бы и была, если бы не Игры, – я должна была ему это сказать, даже если в этом нет смысла. — Я знаю. Еще одна причина, почему я больше на тебя не злюсь, – он добро улыбается мне. – Спокойной ночи, Вик.                Самая сложная часть Тура позади, и я просыпаюсь чуть более здоровой. К тому же, в Дистрикте три я вижусь с Бити. Приятно встретиться с тем, кто точно понимает, насколько отвратителен весь этот фарс. Как и приятно было увидеться с Кензи в пятом Дистрикте. Эффи сообщает мне, что Хеймитч настоял на полном обследовании в Капитолии, чтобы исключить серьезные заболевания. Я знаю причину моего состояния, но не отказываюсь. Лишним не будет. Вспоминаю, как Хеймитч просил меня казаться уязвимой во время Тура и невольно хмыкаю. Кажется, я выполнила задачу на все сто. Бити невзначай хвалит мою тростью. Рядом с ним Вайрисс, располагающая к себе и эмоциональная особа. Сломанная Играми, как мне кажется. Нам удается выпить по бокалу вина и поговорить о новых изобретениях, пока Хеймитч развлекает верхушку Дистрикта. Вечером я провожу время с Эффи, отчасти чтобы загладить легкое чувство вины за мое поведение в прошлые дни. Я была не очень приятным компаньоном. Мы выпиваем еще несколько бокалов вина. В эту ночь я сплю достаточно спокойно. Мне в целом стало спокойней после того, как я объяснила Хеймитчу причину моего поступка. После того, как он сказал, что понял его. Вот только пустота, возникшая на месте Хеймитча, вернется, когда закончится Тур. Я решаю об этом не думать и просто выполнять то, что от меня требуется. В Капитолии нас встречают роскошно. Показать, как в бедности живут все Дистрикты, за исключением нескольких, чтобы потом окунуть в богатство столицы. Чтобы еще больше впечатлить. Но в моем случае – рассердить. Моя улыбка наверняка выглядит хищной, когда я приветствую ожидавших нас репортеров. То, что нужно. Следующие три дня мы проводим в изобилии. Банкеты, встречи, интервью и главное событие – Бал в Президентском Дворце. Но я хорошо запомнила унизительную нищету Дистриктов. Наверное, под конец Тура я уже настолько привыкла, что из меня делают другого человека, что внутренне уже почти не сопротивляюсь. На Бал для меня приготовили атласное красное платье с высоким разрезом, корсетом и спущенными плечами. Наискось от правой груди к бедру протянут атлас более темного оттенка, образовывая дополнительный шлейф от бедра. Я получила жалобу на излишнюю худобу, корсет пришлось подгонять прямо на мне. Это платье для уверенной в своей привлекательности девушки, откровенное, но не вульгарное. Платье для девушки, которая может убить ради безбедного будущего. Именно такой я должна казаться. Из-за разреза на юбке мне некомфортно двигаться, но команда подготовки убедила меня, что я выгляжу отлично. Будто я им поверила. Проблему с кожей в Капитолии решили в два счета. Впрочем, симптомы возвращаются почти сразу, и, одолеваемая новым зудом, я понимаю, что они скорее просто убрали симптомы. На руки мне надевают короткие сетчатые перчатки с красными камнями, на шею надевают подобное им сетчатое ожерелье. Когда мои волосы начали выпрямлять странным приспособлением, я лишь спросила, станут ли они когда-то снова кучерявыми. В ответ получила лишь смех. Поняв, что станут, я глубоко вдохнула и позволила им заливать их гелем, чтобы уложить идеальную «волну», чтобы это ни значило. Красная помада на губах, глаза подчеркнуты красными стрелками, которые почему-то начинаются намного выше глаза. Наверное, так модно. Трость в моей руке – единственное, что напоминает обо мне настоящей. Я невольно поглаживаю бабочку возле ручки. Блестящие туфли с завязками на щиколотках, – мне говорят, что это буквально мечта каждой капитолийки и специально для меня их сделали на низком каблуке. Какой бред, эта их мечта. Бал похож на вечеринку по случаю победы. Только намного масштабнее, и мне приходится танцевать. Прикосновения других людей буквально колются, от комплиментов хочется скривиться. Но я перебарываю себя, снова и снова улыбаясь незнакомым мне людям. Я пью красное вино. Цезарь тоже присутствует и, как я обещала, первый танец достается ему. Боюсь представить, сколько людей наблюдает за моими неловкими движениями. Хорошо, что все можно списать на недавнюю травму. Я не выпускаю из рук трость, оставляя ее лишь на время танцев. Увидев Президента, сожалею, что не могу проткнуть его кинжалом в моей трости. Я сделала бы это с невероятным удовольствием и никогда не сожалела бы о его смерти. Только не о его. Весь вечер, как и до этого, Хеймитч остается по близости. И эта отдушина получше вина. Следующий день мы проводим в Капитолии, а поздним вечером уже садимся в поезд. Нас теперь двое. Эффи остается в своем царстве роскоши, и, обнимая ее на прощание, я ловлю себя на мысли, что среди капитолийцев она лучшая. Пока скорый поезд мчит нас через Дистрикты, я сижу в кровати, опершись о спинку и пью вино. Я едва отмыла волосы после укладки, но теперь они снова закручиваются в вихре кудрей. Кожа по-прежнему зудит, хотя теперь это никак не проявляется внешне благодаря лечению. А возвращение домой… Я хочу закончить Тур побыстрее, но радости от скорого прибытия совсем нет. Наверное, я просто устала. Наверное, я просто не хочу прощаться с Хеймитчем. Колеса размеренно стучат. Время идет. Секунда за секундой. Мы неизбежно приедем. Мое сердце полно сожаления. Я сожалею о том, что пожертвовала Хеймитчем, чтобы нормализировать свою жизнь, причинила ему боль. Черт, он даже сейчас остается со мной. Я сама с собой быть не хочу, а он со мной все еще остается. И принимает мое решение, не осуждает и не злится. Я все еще не могу найти ответ на вопрос, какое чувство может двигать человеком в этой ситуации. Не желая дальше крутить мысли в голове, решаю посмотреть телевизор и посидеть немного в холле. Все равно вряд ли усну. Забираю с собой вино, удобнее запахиваю халат и шагаю через уже абсолютно привычные вагоны. Зайдя в холл, замираю на мгновение, понимая, что я здесь не одна. Хеймитч сидит на диване, закинув ноги на декоративные подушки, и смотрит какое-то старое кино. Пусть звук заглушает мои шаги, и Хеймитч сидит спиной ко мне, я точно знаю, что он заметил мое присутствие. Инстинкты у него сильные. Я прохожу и сажусь на другой конец дивана, стараясь максимально выглядеть расслабленно, как и он. Хеймитч убавляет звук: — Тоже не спится? – повернув голову, он смотрит на меня. На нем пижамные штаны и футболка, будто он действительно собирался уснуть, но, как и я, потерпел неудачу. — Дома отосплюсь. — Ты много пьешь, – замечает Хеймитч с явным неодобрением. Я взглядом указываю на стакан в его руке и отпиваю из своего. Он лишь недовольно щурится в ответ. — Еще одна причина, почему тебе не стоит со мной общаться. Мы бы спились. — Да брось. Мы бы вместе завязали. Я замолкаю, поняв, что только что ляпнула. — Прости, – я поджимаю губы. — Ничего, – он смотрит на меня в упор и говорит ровно, будто это и правда совсем ничего для него не значит. — Что смотрел? – я стараюсь перевести тему на что-то нейтральное. — Я тебе расскажу. Садись ближе. Я все еще не кусаюсь. По крайней мере с тобой. Я оставляю край дивана и делаю, как он говорит. Так мы начинаем нашу ночь кино. Почти также легко общаемся, как и раньше, почти так же уютно молчим. Под утро, когда солнце уже начинает появляться за окнами, а тарелки с закусками, которые мы нашли в холодильнике, пустеют, как и наши бокалы, Хеймитч спрашивает: — Ты его любишь? Я перестаю дышать. Я должна ответить, но сижу замерев, будто меня поймали на месте преступления. Люблю ли я Итана? — Спроси меня через пару лет, – я проглатываю ком в горле, – иногда любовь появляется не сразу. — Догадываюсь, кто тебе это сказал. Я опускаю взгляд на пустой бокал и кручу в пальцах.  — Он хороший человек. — Когда любишь человека, не нужны годы, чтобы понять, – Хеймитч добавляет после долгой паузы, — И, если нет, у тебя всегда есть вариант, – он поднимается и уходит. Тихо закрыв дверь, оставив меня с его словами. Мысли начинают в хаосе метаться в моей голове. Он не мог этого сказать. Мне послышалось. Я неправильно поняла. Он говорил образно. Я поднимаюсь и мчусь в уборную. Плещу водой себе в лицо и хватаюсь за раковину. Нервы буквально бьют током, сердце стучит в ушах. Он имел в виду, что у меня есть его дружба.  Но если бы он меня любил…  Нет. Нет. Нет. Я не должна даже думать об этом. У меня будет хорошая жизнь. Итан — достойный человек, и он меня любит. Его уважают в Дистрикте, у него перспективное будущее, он стабильный и надежный, я добилась принятия от его семьи. Мы красивая пара, по крайней мере, так люди говорят. В моей жизни не могло все сложиться прекрасней. Я отойду от Игр, обустроюсь с ним в Дистрикте 2, если мне позволят, и буду далеко от интриг, заговоров и человека, которого сломал Капитолий. Я смогу себя починить и буду жить нормальной жизнью. Но если он меня любит… Вернуться в его дом. Быть с ним. Слушать его. Узнавать, что скрывается в его голове и заботится о нем. Меня затапливает теплом и болью, когда я вспоминаю о времени, проведенном с ним. Но я бы не выбрала остаться с Итаном, если бы любила Хеймитча, верно? И уж точно он ничего не чувствует ко мне. Я забываюсь. Пора взять себя в руки. Вяло бреду в свое купе. Восходящее солнце слепит глаза. Сейчас чуть больше 6 утра. Прибытие после полудня, и я точно не собираюсь выходить из комнаты до этого. Мне стоит хорошо выспаться: наверняка тогда кавардак в моей голове исчезнет. Я достаю два последних пузырька бурбона, пару таблеток, и заставляю себя отключиться. Поезд начинает тормозить, прогудев несколько раз. Я снова в своем черном облегающем свитере и черной юбке до середины голени. Тур Победителя закончен. Этот поезд если и возвращает людей, то никогда не оставляет их прежними – думаю я, невесело улыбаясь своему отражению. Хеймитч все еще в моей голове. Сознание будто в тумане, я раз за разом отвлекаюсь на воспоминания о вчерашнем разговоре. Даже на то, чтобы одеться, ушло в два раза больше времени, чем обычно. Но поговорить с ним так и не решаюсь. Не хочу испортить остатки нашей дружбы, поддавшись собственным фантазиям. Наверняка он просто беспокоится о моем счастье, не больше. Когда поезд останавливается, я думаю лишь о том, как быстрее миновать Дистрикт и оказаться в своей комнате. Хеймитча нигде не видно, наверное, он решил выйти последним. И я признательна ему за это. На перроне меня встречает Итан. Дарит букет морозника и целует в губы. Щелкает затвор фотокамеры. Ну и пусть. Я обнимаю его, пряча руки под его расстёгнутую дубленку. Семья также пришла меня встретить. По просьбе оператора мы делаем несколько снимков. Мне кажется, что Элиза еще больше выросла, хотя меня не было всего две недели. Я беру ее за руку, переплетая наши пальцы, и мы идем в сторону дома. Итан приобнимает меня за талию, держась немного позади. Я быстро возвращаюсь к привычной рутине. Если достаточно занять себя делами, можно представить, что Тура и вовсе не было. А чем больше дом – тем больше работы. Когда я добираюсь до чердака в процессе уборки, отец лишь многозначительно поднимает бровь. Элиза расспрашивает меня о приеме в Капитолии, о моем финальном наряде, который ей больше всего понравился. Эрик грустнеет, узнав, что я практически не гуляла по Капитолию в свободное время, а значит, информации об архитектуре города из меня можно вытащить немного. О бедности и особенностях каждого Дистрикта я рассказываю лишь в общих фразах. Пусть прямого приказа не разглашать увиденное не было, никогда не знаешь, какая информация может сыграть с тобой злую шутку. Чем меньше они знают, тем мне спокойней. В вечер воскресенья, когда большинство членов семьи свободны, мама устраивает небольшой ужин по случаю моего возвращения. Как раз перед ним приходит коробка с подарками, которые я купила в последний день пребывания в Капитолии, но которую у меня изъяли на досмотр. Замечаю, что часть из них отсутствует. Как, например, фарфоровая кукла с рыжими локонами и целым шкафом платьев. Наверное, по их мнению, это слишком роскошная игрушка для ребенка из Дистрикта. Я злобно щурюсь. Ничего, порежу капитолийское платье, в котором вернулась с Игр, пусть Элиза забирает ткань для своей куклы. Все равно я его терпеть не могу.  Добрую половину воскресенья я провожу за готовкой, хотя не сказать, что после возвращения я чувствую себя намного лучше. Моя б воля – я бы лежала в кровати днями. Но водоворот мыслей в моей голове мне этого не позволит. К 6 часам приходят Итан, Аша с Джози, а также, мать и отец Итана. За несколько минут до их прихода переодеваюсь в простое светло-голубое платье длиной до середины голени. Оно стало слишком свободным, так что я подвязала его на талии широким поясом. Итан надел костюм — он всегда слишком официален, даже если это просто ужин в доме моих родителей. Это вызывает у меня улыбку. Голова немного кружится, но стол получился таким, как я надеялась. Кажется, все наслаждаются вечером. Итан сидит рядом со мной и время от времени накладывает мне в тарелку побольше еды. Это злит. Он добродушно говорит, что мне нужно больше есть. Мама слышит наше перешептывание и поддерживает Итана. Я демонстративно перекладываю куриную ножку из своей тарелки в его. После этого атаки на мою тарелку прекращаются. По большей степени я говорю лишь когда получаю прямые вопросы. Вечер приятный и неспешный. Но если сравнивать с прошлыми посиделками, мне определенно не хватает одного конкретного человека за столом, и я изо всех сил стараюсь отвлечься от этих мыслей. Остальные будто бы забыли об его существовании. Когда Итан не ест, он держит руку на моей талии, и это уже привычно. Несколько раз произносит комплименты в мою сторону, хвалит еду и в целом ведет себя очень мило. Я ловлю одобрительный взгляд его матери и легко улыбаюсь. Это происходит внезапно. Я чувствую его волнение. Руку, соскальзывающую с моей талии и то, как он поднимается, чтобы произнести тост. Хотя для этого подниматься не обязательно. А то, что он говорит, мало похоже на тост… — Виктория, я знаю тебя с нашего детства. Я не могу даже представить свою жизнь без тебя. И когда тебя забрали… я поклялся себе, что если ты каким-то чудом вернешься ко мне, я никогда тебя не упущу, – он говорит сбивчиво, его губы немого дрожат. Я оглядываюсь на присутствующих, но их это будто не удивляет. Аша подмигивает мне. — И если ты согласишься… я обещаю, ты никогда не пожалеешь, – он лезет в карман пиджака, и время будто останавливается. Я понимаю, что там, раньше, чем он достает небольшую деревянную коробочку. – Выходи за меня. Я перестаю чувствовать свое тело, я вся сконцентрировалась на гуле в моей голове. Второе обручальное кольцо его матери, кольцо, которое передается по наследству в их семье уже несколько поколений. Вижу волнение и любовь в зеленых глазах. Тишина повисла за столом. Пустое место на безымянном пальце Итана, где может оказаться кольцо от меня, если я захочу. Раскаленный метал, кольцом сжимающий мою шею. Долгие годы жизни с Итаном, его дети в моем чреве, наши подушки рядом друг с другом, его рубашки рядом с моими платьями, ужины вместе, совместные походи в гости, общий дом, жизнь жены учителя. Я начинаю задыхаться, будто пробежала марафон. Кто-то покашливает, намекая на затянувшееся молчание. В лице Итана появляется неуверенность. Я должна улыбнуться и принять его кольцо. Это правильно. Я обвожу всех собравшихся расплывающимся взглядом, пока не нахожу глаза отца. Он смотрит на меня и отрицательно качает головой, всего раз. Мне необходимо уйти отсюда. Беги. Беги. Беги. И я бегу, едва не опрокинув стул. Кто-то, сразу несколько человек, меня окликает, но в ушах шумит, и я не могу разобрать ни слова. Наверняка ничего хорошего. Распахиваю дверь и бегу вниз по лестнице. Я не знаю, куда бегу и знаю одновременно. Барабаню в дверь соседнего дома не переставая, пока мне не открывают. — Что…что случилось? – Хеймитч взволновано таращится на меня. Наверное, я выгляжу жутко. Проскакиваю мимо Хеймитча и крепко закрываю за собой дверь, прижимаясь к ней спиной. Будто кто-то может ее выломать, будто за мной снова кто-то гонится. Я жмурюсь, закрываю глаза одной рукой и часто дышу. Какого черта я творю? На мои плечи опускаются широкие ладони. — Виктория, что произошло? – я пугаю его, но просто не могу открыть глаза и ответить, – что-то с малыми? – я быстро машу головой. – Что бы там ни было, мы с этим справимся, – он водит руками по моим предплечьям. – Вик, мы со всем справимся. Там, где он касается моих рук, тело перестает быть таким тяжелым. Я отвожу ладонь от лица и поднимаю на него взгляд.  Это человек, этот мужчина… Я не могу сопротивляться. Я целую его. Нежно. И с первой секунды понимаю, в чем разница. А когда Хеймитч уверенно мне отвечает, мои сомнения пропадают, я могу лишь позволить ему прижать меня к себе крепче. Я никогда так остро не чувствовала, будто сердцем, телом, мозгом и душой одновременно. В какой-то момент мне кажется, что я теряю сознание. Хеймитч отстраняется первым. По его расширенным зрачкам и ошарашенному взгляду кажется, что он чувствует что-то подобное. Кот мяукает и трется о мою ногу в домашней обуви. Хеймитч не отводит взгляд, и я тоже. — Почему ты это сделала? – говорит он севшим голосом. Враз вспоминаю, что произошло до этого, внутри меня будто пузырь лопается. Опускаю голову и утыкаюсь носом в его шею, прямо над воротником рубашки. Его сердце стучит как сумасшедшее. Мое же тело – одно сплошное сердцебиение. — Потому что мне сделали предложение, а я не хочу. Хеймитч кладет подбородок мне на макушку, обнимает, но голос его при этом становится сухим. — Это не причина. Ты могла отказать, не целуя при этом других людей. Его голос лишен всяких эмоций. Если бы не его рука на моей спине, уверенно прижимающая меня, я бы решила, что взаимность мне померещилась. И правда начинает литься из меня… — Я думала, что могу жить без тебя.  И я могу, но мне совершенно не нравится. Я буквально физически разваливалась последние месяцы, – по моему телу проходит дрожь, такая же, как когда уже сидишь возле печи и вспоминаешь о колючем холоде. – Я всегда буду раскаиваться в том, как с тобой поступила, и тебе следовало бы вышвырнуть меня… — Ч-ч-ч-ч, – Хеймитч шипит на меня, заставляя замолчать, но обнимать не перестает. – Не буду я тебя вышвыривать. — А следовало бы. Я причинила тебе боль. Я в последнее время сама не знаю, что творю и только раню близких людей. — К боли мне не привыкать, — он хмыкает мне куда-то в волосы. — Но если ты останешься сейчас здесь, ты примешь решение остаться со мной. Я взрослый человек, Вик, я не готов терять тебя, потом снова прощать, потом снова терять. Игр в моей жизни было достаточно. Я поднимаю взгляд и долго смотрю на него. Понимает ли он, что я играла не с ним, а с собой, убеждая, что могу вернуть прошлую версию себя? Не настолько сломанную и сложную, которая наверняка бы вышла замуж за хорошего одноклассника, родила несколько детей и жила свою простую, понятную жизнь? Сейчас, глядя в его глаза, я почти готова попрощаться со старой версией себя. Пусть будет сложно, надрывно и остро. Зато по-настоящему. Я снова целую его. На этот раз уверенно, подтверждая свое решение. — Тогда я с тобой. Он несколько раз моргает, словно пытаясь осознать происходящее, а потом очень крепко обнимает меня, уткнувшись мне в шею. Я чувствую, как мои ноги отрываются от земли. Он удерживает меня навесу, продолжая обнимать. И я думаю, что была бы не против спрятаться в нем, будь это физически возможно.