Хранитель жемчужин

      Наступает первый вечер.       Келус видит их впервые. Из-за спешки и гнетущих мыслей перед битвой ему не удаётся подробно их рассмотреть. Полупрозрачные чешуйки ловят собой свет, позволяя увидеть прекрасный перламутровый цвет. От искрящейся поверхности невозможно оторвать взгляд. Рука сама тянется к манящим объектам, но странные взгляды от Март быстро остужают пыл. Не сейчас.              Даже Фантилия и адская усталость не в силах притупить его любопытство. Только позже Келус узнаёт, что то, что он увидел — яйца видьядхара.       Наступает десятый вечер.       Келус настолько сильно злится, что с трудом способен себя сдерживать. Любые посторонние мысли вытесняет беспокойство за Дань Хэна. В тот момент Келус даже жалеет, что не всё в этом мире можно решить с помощью грубой силы.       Они остаются наедине, но мрачная атмосфера не меняется. Келусу всё равно. Он не отходит от друга и всячески старается поддержать. А потом — мысленно ругается, проклиная свой словарный запас. Если его выставят за порог, то так ему и надо. Кажется, он всё ещё катастрофически плох в разговорах. Но, из-за слабой улыбки Дань Хэна и их переплетённых пальцев, — думать о плохом больше не хочется.       Наступает шестьдесят пятый вечер.       Келус вспоминает их первый тесный контакт. Больше никто его не подгоняет, а значит и времени достаточно. Крупная чешуя, похожая на отшлифованные кристаллы, остаётся такой же. Ничто в её виде не отражает прошедшее время. Бледные кораллы, что обретают форму причудливого цветка, напоминают лёгкую броню. Их жизнь коротка, но крепкие гибкие тела не могут об этом задуматься.              Пальцы Келуса нежно касаются яйца. Ощущения смазанные. Верх чешуек гладкий, слегка влажный, только эта влага не кажется холодной. Мутные очертания, что Келус принял за изгибы рисунка на чешуе, внезапно искажаются. Сквозь матовую скорлупу видна маленькая ладошка. Крошечные перепонки между пальцами сминаются от движения, когда видьядхара прижимает ручку к своей стороне яйца. Келус не знает, почему не задаёт никаких вопросов, но кладёт свою ладонь в то же место. Словно уже знает, что нужно делать. Это… Странно.       Его душа будто резко вздрагивает. Келус чувствует, как перед глазами проносятся десятки отрывков из чьей-то жизни. Они, собранные в одно большое одеяло, будто накрывают его с головой, размывая картинку реальности. Тяжёлая подростковая жизнь, неудачная карьера в комиссии по алхимии, вынужденная служба в рядах Облачных Рыцарей. Долгожданная дружба, полная взаимопонимания и заботы. Короткий глоток эфемерного счастья. Военный конфликт и последние часы перед нескончаемой болью. Череда неверных решений и невосполнимая утрата. Тяжелейшие ранения, чья разрушительная агония не способна заглушить душевную пустоту. Келус буквально задыхается от переполняющих его эмоций. Среди всей этой какофонии скромно блестит одно единственное светлое желание — быть нужным. Иметь хотя бы одного близкого друга. Жить не бесцельно, а потому, что есть ради чего жить. Келус тяжело дышит и плотнее прижимает руку к скорлупе. Ему очень жаль.       Болезненные сцены отступают, выпуская из своих тисков. Келус рвано выдыхает, из его мозга словно достали огромное количество иголок. Чужое присутствие больше не ощущается так отчётливо, как до этого. Кажется, видьядхара снова погрузился в долгий исцеляющий сон. Келус и подумать не мог, что первое знакомство сможет так впечатлить. Ему бы о себе беспокоиться. Если по-хорошему, он вообще не должен здесь находиться. Но… От лишней пары минут ничего же не будет?       Минуты перетекают в часы, а один раз — в закономерность. Всякий раз, когда у Келуса появляется время, он заглядывает в Чешуйчатое ущелье. Как оказывается, внешний вид яйца в какой-то степени зависит от самого видьядхара. В яйцах, чей размер гораздо больше обычного человека, чаще всего перерождаются сильные или харизматичные личности. Физическая и духовная мощь помогает даже здесь, а потому скорлупа их яиц выглядит крепкой и здоровой. На ней редко образуется сильный налёт, а за счёт своей толщины её цвет кажется насыщенным и глубоким. Келус никогда не знает, чего ожидать от этих яйц. Их яркая реакция на его касания вызывает всплеск гормонов, после которого тяжело вести себя как ни в чём не бывало. Это завораживает, но в то же время и отталкивает. От сильных эмоций тоже можно устать, особенно, если твоя жизнь и так сплошное приключение.       Жаль, что не всем уготована интересная судьба. На этом островке среди бескрайних вод есть место и для печали. Ослабленные или морально сломленные — такие видьядхара не могут в полной мере обеспечить для себя покой. Зачастую их яйца меньше в размере, а скорлупа выглядит куда более прозрачной, чем у других сородичей. Они требуют более тщательного ухода, из-за чего не все хранители жемчуга их любят. Таких видьядхара могут считать жалкими, недостойными, нелепыми даже. Почти никто не говорит об этом вслух, но Келус, чей зоркий взгляд замечает многое, прекрасно читает между строк. Возможно, здесь сказывается влияние мудрейших, а возможно, и чьи-то сплетни. Келус не берётся судить, но и обижать этих видьядхара не даёт. Если какому-то малышу легче, когда он рядом, — так тому и быть. Он готов остаться на подольше.       Все правила имеют исключения, а уж простые наблюдения не могут считаться за правило. Исследуя участок за участком, Келус убеждается в этом лично. Характеры у видьядхара, ожидаемо, разные, и каждый ведёт себя по-своему. Кто-то гораздо охотнее идёт на контакт, кто-то — избегает прикосновений к яйцу. Некоторых настолько заботят их мысли, что они намеренно затемняют воспоминания. В таких случаях Келус чувствует неприятный колкий озноб, только мёрзнет вовсе не тело. Переживать здесь не о чем. Личная жизнь на то и личная, чтобы иметь право не показывать её. Всё, что нужно сделать, — спокойно отступить. Нет смысла настаивать на большем — в конце концов, он здесь чужак. Чужак, которому почему-то не плевать на случайных потомков Луна, и который находит в этом что-то особенное. Чужак, который просто не может выбросить это место из головы. Заинтересованный, но всё ещё — чужак.       Келус умело скрывается от патрулей и выясняет много нового. Особо открытые видьядхара начинают узнавать его касания. Их чистая радость приятно отзывается в сердце, а воспоминания из прошлых жизней показывают больше деталей. Казалось бы, его просто не отталкивают, но даже такое поведение можно посчитать радушным. Именно так Келус узнаёт про работу хранителей жемчуга. Узнаёт про обычную жизнь на Лофу, про мудрейших, про невзгоды и испытания. Про счастливые дни и затишливую гавань ущелья, в которую так хотят попасть для перерождения.              На сто двадцатый день Келус учится снимать грязный налёт со скорлупы. В первый раз у него, конечно, ничего не выходит. Парень смотрит на свои ладони и задумчиво хмурится. Дело ведь не в облачных гимнах? Да вроде нет, иначе некоторые хранители здесь не работали бы. Нужно что-то ещё? Он снова всматривается в потемневшие чешуйки. Скорее всего, это что-то вроде морской соли. Здесь до ужаса влажно, вокруг — сплошная вода. Должно же быть средство…              Келус обходит не одну лавку Лофу. Даже длинные очереди и грубые прохожие не могут сбить его азарт. В одном из старинных магазинов ему наконец везёт. Кто бы мог подумать, что для такого налёта и правда есть специальный состав? Да он чёртов гений. Когда к одному из яиц возвращается природный блеск, Келус самодовольно хмыкает. Гордая улыбка не сходит с его лица весь вечер.       Однажды у одного из видьядхара возникают проблемы со сном. Келус касается яйца и ощущает ноющее беспокойство, почти что зудящее под кожей. Чужие переживания настойчиво скребут под рёбрами, и Келус просто не может пройти мимо. После недолгих раздумий он вспоминает о колыбельных. Дань Хэн когда-то рассказывал про фольклор Лофу. Даже напел одну из колыбельных по его просьбе. Правда, мило покраснел при этом, из-за чего кое-кто тут же его расцеловал. Эх, славное было время. Тогда они только начинали встречаться.       К сожалению, тихое пение Келуса не особо помогает. Незнакомец нервничает, рисуя перед глазами мало разборчивые образы. Им сказочно везёт: в одном из воспоминаний всплывает знакомое имя, намекающее на другой корабль Альянса. Келус вздыхает с облегчением. Теперь всё понятно. Этот видьядхара считает своим домом Яоцин, о чём всегда стыдился говорить. Что ж, это не проблема. Несколько секунд, и телефон находит колыбельные с Яоцина. Мягкий голос не спеша читает строки, и Келус чувствует тёплую волну благодарности. Она приятно разливается в груди, пока он аккуратно поглаживает яйцо и приглушённо поёт. Мир утопает в спокойствии.       Наступает триста восемьдесят первый вечер.       Дни сменяют ночь, эрудроиды сменяют людей, страх сменяет неизвестность.              Отныне патрули хранителей не проблема. Все Безымянные давно признаны почётными героями Лофу. И отлично, больше никаких пряток. Маршрут Келуса по ущелью становится таким свободным, каким никогда не был.              Серебристые волосы нежно обдувает ветерок. Давно же он не приходил. Странная радость, так похожая на родительскую опеку, заставляет широко улыбнуться. Наверное, не один видьядхара покинул родную скорлупу за такое долгое время. Что ж, тогда его ждут новые интересные знакомства.       Келус останавливается возле длинной лестницы. Яйца, словно древние изваяния, неизменно отдыхают на кораллах. Сегодня особенно светло. Лучи искусственной звезды скользят по кристальной чешуе. Видимо, хранители жемчуга были здесь совсем недавно. Ровное сияние чешуек почти ослепляет — настолько они чистые. Солнечные зайчики задорно танцуют на скорлупе. Издалека это похоже на горсть драгоценных камней — блестят так же эффектно, если не лучше. К слову, такое сравнение не так уж далеко от правды. Число видьядхара постоянно уменьшается, а завести детей они не могут. Если так подумать, то для Луна, Эона Постоянства, такое место, полное его потомков, сродни настоящему сокровищу. Келус качает головой и хмыкает из-за своих мыслей. Он и правда настолько сентиментальный? Что ж, прав был Дань Хэн. Знает его, как облупленного.       Кто-то прерывает покой. Келус напряжённо хмурится. Он готов поклясться, что увидел что-то тёмное среди нежных цветов ущелья. Буквально краем глаза, на пару секунд, — но увидел. И снова. Парень щурится и вглядывается вдаль. Среди пыльных стен и старинных фресок собирается толпа. Сердце меняет ритм, тревога разгоняет кровь — это ученики Санктус Медикус. Их много, они кружат недалеко от яиц, напоминая угрожающий рой. Келус плотно стискивает зубы и крепко сжимает рукоять биты. «Как же вы надоели», — с раздражением звучит в голове.       Внезапно часть учеников пропадает из поля зрения. Келус догадывается, что они используют облачные гимны. Вот же хитрые, подгадали момент. Заявились сразу после патруля. Медовые глаза внимательно изучают знакомые тропы — и не зря. Отряд учеников приближается к яйцам, сшибая часть кораллов. Большего Келусу и не нужно. Он тут же срывается с места, скрываясь за упавшими колонами.       Драться среди хрупких и беззащитных созданий — очень плохая идея. Келус понимает это сразу, как только вступает в яростный бой. Ученики не воспринимают его всерьёз — по крайней мере, в самом начале. Когда первая десятка монстров отправляется глотать пыль с пола, всё становится серьёзнее. Келус вынужден перейти в оборону, сменив биту на увесистое копьё. Переместить поле битвы подальше от яиц не выходит. Ученики, похоже, специально уклоняются так, чтобы остаться на одном месте. Хотя усталости почти нет, Келусу постоянно приходится следить за своими движениями, что очень неудобно. Он не привык сильно сдерживаться. Как никак, обычно принцип один: либо ты, либо тебя. Но здесь, среди существ, которые не могут ни постоять за себя, ни помочь в битве, жизненно необходим контроль.              Один из ударов почти протыкает его плечо, но Келус вовремя закрывается копьём и контратакует битой. Это уличный стиль боя — простой, эффективный и безжалостный. Каждая мышца в огромном напряжении; серая чёлка, липкая от пота, мешает и лезет в глаза; частые дыхание и пульс, бьющие молотом в висках, жутко отвлекают. Время тянется, и тянется, и тянется. Изматывает, бьёт под дых, забирает такой нужный кислород. Сковывает, сжимает, душит.       Всё меняется в один момент. Келус не видит — чувствует, как кто-то проламывает тонкую скорлупу. Как прозрачная жидкость быстро стекает по рукам с когтями. Как эти самые когти тянутся к бессильному ребёнку.       Келус не помнит, с какой яростью отбрасывает ученика от пробитого яйца. Не помнит, как тот отлетает на добрый десяток метров и впечатывается в стену, забирая своих товарищей с собой. Не помнит, как делает тоже самое с остальными учениками, в чьих испуганных глазах виден только один вопрос: «Зачем мы сюда пришли?»       Келус не помнит, насколько сильно болят его ушибы и несколько широких ран. Не помнит, как находит хранителей жемчуга и отчаянно просит о помощи. Не помнит, как убирает оружие и передаёт дело в их руки.       Келус помнит только один момент. Момент, когда адреналин перестаёт действовать, а гнев понемногу стихает. Момент, когда вся скопившаяся усталость наваливается неподъёмным грузом, придавливая к полу Экспресса. Момент, когда Келуса находит Дань Хэн, и в его глазах читается неподдельный ужас.       Он лежит на кушетке в медпункте Экспресса. Дань Хэн, привычно, молчалив, но весь его вид буквально кричит об осуждении. Сильные руки, что так трепетно обрабатывают рану, едва заметно подрагивают.       Видимо, Дань Хэн тоже это замечает. Сердито прошипев себе под нос, он откладывает пинцет и бинт. Видно, что сдерживает себя. Келусу действительно стыдно. Ещё бы, почти потерять сознание от усталости и травм на глазах твоего любимого человека — такой себе сюрприз.       — Почему ты не позвал нас на помощь? — в голосе слышно раздражение. Да, Дань Хэн злится и имеет на это полное право. Келус и правда повёл себя, как идиот. — Мы бы успели добраться до ущелья. Но нет, ты снова полез в целую толпу в одиночку.       Естественно, всё не так плохо. Да, он чертовски вымотан, физически истощён, но это ведь не смертельно. Однако, даже если это так, Келус не должен заставлять Дань Хэна волноваться по пустякам. Конечно, разбитое яйцо — это не пустяк. Жаль, что Дань Хэну от этого факта ни холодно, ни жарко.       Келус протягивает руку и мягко берёт чужую ладонь в свою. Ушибы и глубокие порезы немного мешают, но это ничто по сравнению с тем, что он успел пережить.       — Но сейчас всё в порядке, правда?       — Нет, не правда, — не поддаётся Дань Хэн. Вопреки возмущению в словах, он ласково поглаживает протянутую ладонь. — Неужели ты настолько о себе не беспокоишься?       Они поднимали эту тему бесчисленное количество раз. Теперь они оба знают, что это риторический вопрос.       Дань Хэн глубоко вздыхает и бережно сжимает его руку. Он не ждёт, что Келус ответит. Вернее, он и так знает ответ. Но здесь это похоже на привычку из прошлого — само невольно вырывается.       — Просто… Позови меня в следующий раз, ладно?       Вместо слов Келус оставляет чувственный поцелуй на тыльной стороне чужой ладони. Юноша слегка улыбается и возвращается к роли медсестры.       — …Ты ведь тоже однажды вернёшься в яйцо?              Дань Хэн на секунду замирает. Его руки на автомате расставляют вещи по местам, но и они будто спотыкаются. Он убирает аптечку и поворачивается к Келусу. Тот сидит на кушетке, рассматривая свежие бинты на своей коже. Как-то… Подозрительно тихо.       — Надеюсь, — неуверенно говорит Дань Хэн, но тут же поправляет себя: — Надеюсь, что это будет очень и очень нескоро.       Келус поджимает губы и смотрит в родные глаза. Говорить непривычно тяжело — собственные мысли встают поперёк горла.       — Обещаешь? — выходит как-то подавленно.       Что-то меняется во взгляде Дань Хэна. К удивлению, словно оттенки на палитре, примешиваются решимость и… Большего на разобрать. Может быть, это с ним что-то не так?       Келус не уверен, о чём сейчас думает Дань Хэн. Тот же быстро подходит к парню и крепко-крепко обнимает.       — Обещаю, Келус, — заботливый шёпот намертво врезается в память. — Я никогда не брошу тебя.       Тёплый ласковый поцелуй притупляет фантомную печаль. Келус не знает, почему, но ему очень хочется плакать.       Наступает две тысячи триста шестьдесят пятый вечер.       Небо меняется местами с землёй, а Жизнь и Смерть разыгрывают самые непредсказуемые карты.       Келус хочет вырезать этот день из памяти самого мироздания. Ему плевать на тех, кто пытается его благодарить. Если бы они знали, насколько сильно ему хочется покинуть этот мир и отправиться в другой, то стали бы его осуждать. Он герой? Увольте. Его нынешние мысли не вяжутся с образом героев. Никто не в силах его утешить. Никто не в силах унять его боль. Больше никто.              Почему они? Почему это должны быть они? Но что больнее всего…       Почему это должен быть он?       Древо Мнимости ничуть не меняется. Равновесие молчит, ведь исправлять здесь нечего. Судьба заливисто смеётся, когда смотрит на обломки своего театра. Чудом выживший, Келус от всей души проклинает всё, что ей дорого. Его внутренний мир разрушается до основания.       Наступает ⬛ ⬛ ⬛ вечер.       Во вселенной есть одно выражение. «Время лечит», — так все говорят. Келус понимает эти слова только сейчас. Он знает, что боль никогда не исчезнет полностью. И всё же, думать об этом в сотый раз так же неприятно, как и в первый.       Келус сидит возле одного из яиц. Чешуйчатое ущелье почти не изменилось, но эта мысль совсем не утешает. Кристально чистая, чешуя яйца красиво блестит. В ней сливается множество оттенков, из-за чего поверхность очень похожа на водную гладь. Бирюзовый перетекает в перламутр, а изумрудные крапинки — в разводы лазури. Келус знает весь рисунок наизусть — у него было много времени, чтобы запомнить. Сколько «много»? Без понятия. Он перестал считать, когда сбился на первой сотне дней. Теперь это уже не важно. Он готов ждать, сколько потребуется.       Келус почти засыпает, по привычке приобнимая яйцо, когда слышит тихий треск. Он тут же распахивает глаза и потрясённо отклоняется в сторону. Эоны, неужели он забыл, что…       Верхняя часть скорлупы отламывается в виде единого купола. Хрупкие чешуйки разлетаются на острые осколки и мелкую блестящую пыль. Келус, очарованный, не может оторваться от этого потрясающего зрелища.              Он и правда забыл. Забыл, что многодневное мучительное ожидание завершается сегодня.       Из яйца на него смотрят два круглых удивлённых глаза. Малыш не выглядит испуганным, наоборот — его крохотная бледная ручка тянется прямо к Келусу. Тот же, по ощущениям потеряв дар речи, просто протягивает свою ладонь в ответ. Маленькие пальчики ещё слегка влажные, но это нисколько не мешает им исследовать окружающий мир. Тёмные волосы, что слегка мешают чужому обзору, красиво контрастируют со светлой кожей. А голубые тонкие чешуйки… Они покрывают тело неровными островками, собираясь в крепкий покров только в районе хвоста. Это… И правда случилось.       Келус сглатывает вязкий ком в горле и трепетно придерживает маленькую ручку. Половина парного кулона, которую он так долго хранил, наконец обретает нового владельца.       — Меня зовут Келус. А твоё имя… Теперь тебя зовут Дань Син*. Приятно познакомиться!

***

      Детская ладошка осторожно касается мокрой щеки.       — Лао Келус*, почему Вы плачете?       Келус поспешно моргает. И правда, кожу стягивает от хрупкой влаги. Он смотрит чуть ниже. Мир расплывается из-за слёз, словно оставленная под дождём акварель. Фигура перед ним больше похожа на витраж. Мягкие оттенки успокаивают, знакомый образ кажется карандашным наброском. Но это реальность. Реальность, к которой очень тяжело привыкнуть.       Келус торопливо вытирает щёки. Любопытный ребёнок, что сидит рядом, только терпеливо наблюдает. Взгляд сам собой возвращается к нему. Не может не возвращаться. Эти тёмные густые волосы, слишком длинные для детей такого же возраста. Эти полупрозрачные рожки, интересно отражающие свет. Этот лазурный чешуйчатый хвост, чей кончик так по родному улёгся на его колени. Это маленькое бледное тело, хранящее в себе неизмеримый потенциал. Эти изящные многослойные одежды, словно взятые из общих воспоминаний. Эти глаза… Цвет сияющей полыни. Цвет драгоценного аквамарина. Цвет ласковой морской волны. Цвет его любви.       Он очень похож на него. Очень похож на…       Келус легко улыбается.       — Не волнуйся, всё в порядке. Я просто… — Келус накрывает грудь рукой и коротко смотрит вдаль. Очертания памятного кулона приятно греют искалеченное сердце. — Вспоминал прошлое.       Маленький видьядхара понятливо кивает, но ничего не говорит. Келус тихо хмыкает. Болезненная схожесть.       — Думаю, нам пора домой, Дань Син, — Келус поднимается на ноги и протягивает ладонь ребёнку. Тот с готовностью сжимает его пальцы и с интересом всматривается в лицо. — Дело близится к ужину. Остальные нас заждались.       Дань Син оглядывается на яркие ватные облака и пылающий горизонт. Его ладошка крепко стискивает вторую половину кулона.       — Если лао Келусу грустно, когда он думает о прошлом… Ему станет легче, если мы не будем сюда ходить?       Келус почти спотыкается от неожиданности вопроса. Смотрит сначала на Дань Сина, потом — на Чешуйчатое ущелье.       — Дань Хэн, нет!       — Келус, это ради твоего же блага! Отступи!       — Ни за что!       — Келус!       — Нет! С чего ты решил, что это благо?! Может быть, мне не нужно «благо», в котором не будет тебя?!       — Дань Хэн… Дань Хэн…       — Всё в порядке… Просто отдай мне этот кулон после перерождения…       — Почему ты, почему ты это…       — Просто послушай меня, Келус… Сделай так, как я попросил. Всё будет в порядке, нужно лишь… Немного подождать. Я люблю тебя, Келус. Никогда не забывай об этом.       — И я тебя, Дань Хэн… И я тебя люблю…       Пепел от давнего пожара вновь поднимается в воздух, удушливо беснуясь в лёгких. Бессильные слёзы мешают, но Келус не даёт им пролиться, запирая их там же, откуда они сбежали. Он привыкнет и отстроит свой внутренний мир заново. Нужно лишь немного подождать.              — Нет, — после долгого молчания наконец отвечает Келус. — Дело не в этом месте, и легче уж точно не будет.       Наступает первый вечер. Звёздный Экспресс встречает старого друга и нового пассажира.