Тише, милая, я рядом

Меня затягивала трясина. Я погружалась в пучину безысходности, совсем не метафорическую, медленно и неотвратимо. И некому было протянуть мне руку. Зыбкий, вязкий страх опутал меня холодными липкими щупальцами, сдавил грудь тяжким грузом, сковывая дыхание. Я судорожно хватала ртом воздух, так, словно можно было надышаться перед смертью — и проснулась. Сон растаял, но тяжкий груз с груди никуда не делся. Он сладко зевнул и принялся старательно облизывать серый шерстяной бок. — А ну, кыш отсюда! — я стряхнула кота с себя, огляделась по сторонам. Шторы были задернуты, и в кухне царил уютный полумрак. Аромат свежеприготовленной еды заставил живот заурчать от голода. Интересно, сколько же я спала? Скрипнув, отворилась дверь, и в образовавшийся проем скользнула маленькая тень в белом халате. Я вздрогнула и проснулась окончательно. — Время обхода! — объявила тень тоненьким детским голоском, и лишь тогда я признала в ней Ивана Кирилловича. На нем был настоящий белый халат с большим красным крестом на нагрудном кармане, в руках он держал детский докторский чемоданчик. Утвердив чемоданчик на табуретке, Ванька первым делом извлек из него пластиковые очки без стекол и тут же водрузил их на нос. — Как самочувствие? — поинтересовался Ванька, напустив на себя строгий докторский вид. А, в самом деле, как? Я прислушалась к ощущениям. Ничего не болело и не чесалось, только кисть с катетером немного затекла и казалась инородной частью организма. — Спасибо, не жалуюсь. Я попыталась было принять вертикальное положение, но вовремя сообразила, что под пледом на мне ничего нет. Поэтому просто приподнялась повыше, опершись на подушку. — Приступим к осмотру, — Ванька протянул мне плоский градусник. Мне было совсем не сложно немного подыграть, поэтому я сунула градусник под мышку, чтоб извлечь его буквально через пару секунд и поинтересоваться со страдальческим видом: — Доктор, я буду жить? Ванька внимательно рассмотрел картинку, так, словно видел ее впервые. — Мдаа, температура высокая, — наконец задумчиво изрек он. Разночтений быть не могло — жирный красный столбик на нарисованной шкале градусника дополз до значения тридцать девять и девять. — Что же вы, голубушка, так себя запустили? Я демонстративно чихнула, отгоняя непрошеную смешинку. Где, скажите на милость, наш микрохирург нахватался подобных выражений? Я вообще раньше считала Ваньку немногословным, а он просто стеснялся нового человека. Теперь же освоился и трещал без умолку. — Наверное, горлышко красное. Открой рот, я посмотрю. И, хотя доктор был игрушечным, эмоции осмотр вызывал вполне настоящие. Гремучую смесь робости и смущения, щедро приправленную страхом. Питательную субстанцию для теней. За чей счет банкет, господа? Тени переглянулись, пожали плечами. Темните, окаянные! Мне нужно было научиться управлять своими чувствами прежде, чем тени учинят расправу надо мной. Наивная и бесхитростная детская игра могла мне в этом помочь. — Скажи «а-а-а-а»! Подчиняясь внезапному порыву, я послушно открыла рот. Фонарик оказался на батарейках, светил ярко, но Ванька обращался с ним аккуратно, в глаза мне не направлял. — Симптомы простуды на лице! — торжествующе провозгласил Ванька, и достал из чемоданчика фонендоскоп. А я достала из глубин подсознания очередное болезненное воспоминание, и сжалась, кажется, не только внутренне. Потому что Иван Кириллович вдруг отложил фонендоскоп в сторону и взял меня за руку. — Не бойся, это волшебная трубочка, она помогает услышать, что у тебя внутри… От его проникновенного шепота у меня предательски защипало в носу. Конечно, Ванька всего лишь подражал поведению старших. Этому ребенку повезло. Для него врачи были добрыми кудесниками и гарантом благополучного исхода в любых непонятных ситуациях. С ним обращались бережно, никогда на него не кричали, не отрывали насмерть перепуганного от матери, не пытали иголками. К нему по ночам не приходили тени. Маленький светлый человечек, которого еще не коснулись невзгоды жестокого мира. — Дышите — не дышите! Ванька сосредоточенно водил головкой фонендоскопа по пледу. Я размякла и расчувствовалась, а он воспользовался ситуацией. — Все с тобой понятно! Тебя укусила муха! — наконец заключил он. — Почему муха? — удивилась я. Вот это фантазия у ребенка! — Я слышал, папа спрашивал у мамы: «Какая муха тебя укусила?». Твоя муха была какая? — Ну… Большая такая, мохнатая и с желтым брюшком. И жужжала вот так: «Жу-жу-жу!». Моя муха не могла быть обыкновенной, ведь игра увлекательней, когда в нее играют двое. — И жалила? — начал что-то подозревать Ванька. — Наверное, — пожала плечами я, оставляя ему простор для размышлений. — Это не муха, это оса, — торжественно объявил Ванька. Я бы сказала, что больше похоже на пчелу, но доктору, конечно же, виднее. — А какие болезни бывают от ос? — спросила я уже вслух. — Оспа, конечно же! Оспа, и как я сама не догадалась? Что может быть очевидней? — Оспа же ветряная, — во мне проснулось занудство. — Значит, она от ветра. — Больной, не спорьте с доктором! — Ванька строго погрозил мне пальцем. — Диагноз ясен. Осиная оспа! — Оно лечится? — я плотнее укуталась пледом. — Конечно! Все болезни лечатся уколами, — авторитетно заявил Ванька и продемонстрировал мне большой пластиковый шприц. — Доктор, позвольте с вами не согласиться, — дверь снова скрипнула, и на пороге кухни появился Захар. — Некоторые болезни лечатся просто любовью. И чаем с малиной. «Это мой брат? Он перегрелся на солнце? Он бредит?» Захар тем временем подошел поближе. — Что тут у вас? — заинтересованно поинтересовался он. — Осиная оспа, — Ванька поправил на носу очки. — Любопытно. Позволите взглянуть, коллега? Ванька великодушно протянул Захару фонендоскоп. Но у него был свой. И он осторожно просунул его головку под плед. — Ты же должен быть на работе! — я так и не поняла, обрадовало меня внезапное появление брата или испугало. — Лука приехал на смену пораньше. Едва дотерпел, бедняга, чтобы гнев свой праведный на меня обрушить. — Крепко тебе досталось? — Жить буду. Но мне было бы гораздо приятней услышать про баллончик от тебя, а не от Луки. Сердце застучало об ребра, как хвост провинившегося щенка об пол. Да и чувствовала я себя как тот щенок-проказник, застигнутый врасплох на месте преступления. Оскорбленное самолюбие Захара — это вам не погрызенные любимые тапки. — Ладно, чего уж там, дома поговорим, — брат не стал отчитывать меня при Ваньке. — Собирайся, сейчас Марина твои вещи принесет. Обернувшись пледом, я села на диване, спустила ноги на пол. Домашняя футболка лежала рядом — стоило только протянуть руку. Но переодеваться лишний раз было откровенно лень. Захар поднял с табуретки листок, оставленный Лукой Петровичем, внимательно его изучил. — Ядреная смесь, — покачал головой он. — Давно капельницу убрали? — Не знаю. Я заснула. — Не мудрено. Сейчас как себя чувствуешь? Мой желудок продолжал напоминать о себе недовольным бурчанием, и в голове была вязкая каша вместо мыслей. — Вполне терпимо. — По тебе не скажешь, — скептически заметил Захар. — Одного только не понимаю: как вы смогли уговорить Луку на эту авантюру? «Может, он проникся моей трагической судьбой?» Я не стала озвучивать свою версию, да и Захар вряд ли ждал от меня ответа — снова уткнулся в бумажку, что-то высчитывая в уме. — Сними катетер, мне с ним неудобно, — я помахала рукой перед его носом, привлекая внимание. — Дома. После осмотра, — братец не проявил должного сочувствия. — Помнишь наш уговор? Если ты забываешь пить таблетки, я устраиваю ежедневные осмотры. — Откуда ты знаешь, что я забыла выпить таблетки? — живот скрутило неприятным предчувствием. Похоже, проповеди о ненадлежащем поведении не избежать. — Опять проболталась, малявка, — Захар щелкнул меня по носу. — В разведку тебя лучше не пускать. — Не ребенок — сущее наказание! — Марина положила стопку с одеждой рядом со мной на диван. Мы с Ванькой переглянулись, потому что не поняли, кого она имеет в виду. — Ни на минуту без присмотра оставить нельзя! — продолжала тем временем гневаться Марина. — Велено же было не мешать Касеньке отдыхать. Пойдем-ка, дружочек! Она взяла Ваньку за руку, потянула в сторону двери. Обернулась на пороге. — Обед через пятнадцать минут. Кася, живо одевайся, жду тебя в саду. Ванька, чья блестящая врачебная карьера была погублена деспотизмом матери, незаметно подмигнул мне. — Не стоит беспокоиться, — Захар утянул со стола блин. — Мы, пожалуй, поедем домой. — И речи быть не может! — сердито топнула ногой Марина. — Без обеда никого не отпущу. Касенька вообще со вчерашнего вечера толком ничего не ела. — Об этом тоже поговорим! — пообещал мне Захар с набитым ртом.