Пусть услышит вся Казань, что ты моя

      И вроде всё теперь стало прекрасно. Всё как-то идёт своим чередом. Тётя Лена приняла Валеру, Псих больше не появлялся, Гавриил стал реже ночевать дома, общение с Людой наладилось, Зима перестал себя странно вести. Единственное, кто меня правда волновал, это мать… Она снова впала в депрессию… Я не знаю, что случилось на том юбилее. Но мать приехала оттуда разбитой. Ей определённо что-то там наговорили, да и её ненаглядный Гавриил не ночует дома. Она не глупая, она понимает, что он ей изменяет. Но честно? Меня уже не так сильно волнует её состояние. Я не могу вечно бегать за ней и спасать её, когда она сама этого не хочет. Она до сих пор убита горем. Возможно, из-за отца, ведь она, по рассказам тёти Лены, сильно его любила, но не смогла отпустить… Как и я, впрочем. Я тоже до сих пор скучаю по нему. Он был хорошим, любящим отцом. Мне казалось, что он будет всегда рядом и поднимать меня с колен раз за разом, когда я буду падать. Но оказалось, что не так… Я проморгала тот переломный момент, когда мать и отец перестали находить общий язык. Этот переломный момент произошёл очень быстро, развелись они также быстро, и папа забыл про нас тоже быстро… Я не знаю, где он сейчас. Он не звонил и не писал много лет. Что с ним, жив ли он, есть ли у него ещё одна семья, я не знаю. Но я всё-таки мечтаю снова увидеть его… Его голубые родные глаза и ямочки, как у меня. Тётя Лена всегда говорила, что я папина дочка и что мы очень похожи. Сначала мне это нравилось, ведь отец был очень красивым, а потом… А потом я поняла, что не хочу быть такой же предательницей и бросить свою семью, совершенно забыв про неё. Ладно мать… Она для него стала чужой, но а… я? Я же не чужая…?       Я стала очень много говорить с Валерой на счёт будущего. Мне хотелось учиться с ним в одном университете, но он наотрез не собирался туда поступать. Кудрявый хотел сразу заняться после школы каким-то более важным делом, нежели зубрёжкой ненужной фигни. В какой-то степени я была с ним согласна, но я всё же понимаю, что мне надо поступить куда-то и отучиться. Вообще, я хочу закончить девять классов и поступить в колледж. Не хочу ещё два года жить в этой квартире, она меня тяготит. Единственное, я не знаю, что делать с Фросей. Я не могу её бросить. Но и остаться тут не могу…       В общем, я плыву по течению. Мы провели мероприятие на 8 марта, которым нас наказали за ту драку Валеры и Саши. Всё прошло более-менее нормально.       На сам праздник Валера принёс мне небольшой букетик полевых цветов. Я чуть ли не задушила его от счастья. Туркин повёл меня на свидание. Сначала в какое-то небольшое кафе, а потом мы поднялись на крышу смотреть звёзды. В тот миг уже окончательно поняла, что не смогу без Валеры. Он смог доказать мне, что счастье и любовь существуют…       И вот очередной школьный день. Валера ждёт меня около подъезда, о чём-то задумавшись. Я немного опаздываю, так как не могла найти пару учебников. Подбежав к Туркину, я чмокаю его в губы, а тот же мгновенно берёт мою правую руку в свою, сплетая наши пальцы. Маленькая особенность, которая мне так нравилась в Валере, это то, что он всегда ходил со мной за руку, а именно держа мою кисть в левой руке. Он не хотел отпускать меня, когда здоровался с пацанами, а делал он это часто. Ну не мило ли…? — Пошли, опаздываем, — почему-то недовольно рычит он. Что-то произошло? Почему он такой злой? — Что-то случилось? — аккуратно спрашиваю, посмотрев в его серые глаза. Он нахмурился. Явно что-то произошло. — Нет, всё нормально, — тихо произносит кудрявый, пнув какой-то небольшой камень. — Я же вижу, что нет. Ты из-за Люды? — вспомнив вчерашний день, спрашиваю я. Вчера Люда попросила меня остаться после уроков в редакции. Валера решил остаться со мной, но я попросила его уйти. Ведь с ним ни я, ни Ляхова нормально поработать бы не смогли. Видимо, он обиделся. Туркин молчит. Ничего не отвечает. — Похоже, что да… — Ты стала ей времени уделять больше, чем мне, — перебивает меня Валера, как-то обиженно что ли вздохнув. — Мы с ней в одной редакции. Тем более мы подруги… — Вы ими были когда-то. Маш… — он редко называет меня по имени. Обычно либо «Малыш», там «Малышка», было пару раз «Маленькая моя», но по имени он обращается ко мне, когда хочет сказать что-то и вправду серьёзное. –… У меня предчувствие плохое насчёт неё. Перестань с ней общаться, — достаточно грубо произносит он. Меня переклинило. У матери и Гавриила начиналось всё так же. Он запретил ей общаться со всеми подругами. Мать еле как отстояла тётю Лену, и то с трудом. А сейчас Турбо запрещает мне общаться с Ляховой? Да кто он такой, чтобы мне что-то запрещать? Да, я сама понимаю и даже немного чувствую подвох в общении с Людкой, но запрещать мне общаться с ней он не имеет права! Я вырываю свою руку из его. — Нет, — грубо и уверенно произношу я, скрестив руки. — Ты кто такой, чтобы мне диктовать, с кем общаться, а с кем нет? — Твой парень, — рычит он. Ему явно не нравится мой тон, ведь я никогда так не разговаривала с ним. Ну и пусть! Нечего было так говорить! — Ты никогда не будешь мне что-то запрещать! Ты мне никто, чтобы себе такое позволять! — вырвалось… Чёрт! Вырвалось! Я вижу, как брови его ещё больше хмурятся, а глаза наливаются гневом. Зачем я это сказала?! — Никто… Ну раз никто, то давай расстанемся. Я же никто! — Прости… Я не хотела… — Нет, ты что?! Зачем извиняться перед никем?! Я не стою этого! — Валера, хватит. Ну вылетело. Прости. Ну правда, ты меня чересчур опекаешь. С Зимой не общайся, к Кащею пока не ходи, от Адидаса отстань, с Людой не дружи, — уже начинаю кипятиться я. — Ну а что делать, если ты не понимаешь этого! — То есть я дура? — Дура, если не понимаешь! Это была последняя капля. Я разворачиваюсь и ухожу. Туркин застывает. Я уверена, что он сейчас побежит за мной и попросит прощение, а я, обняв его торс, извинюсь в ответ. Но он этого не делает… Он просто идёт дальше, даже не оборачиваясь.       Я начинаю плакать. На душе становится мерзко и противно. Мы наговорили друг другу всякой фигни, но такой обидной… На сердце скребут кошки. Но я гордая. Я не побегу за ним. Тут я вспоминаю, что сегодня ночью мне снился Ералаш. Он взволнованно куда-то бежал и что-то непонятное говорил, будто пытался убежать от кого-то. Я нахмурилась. Почему Миша приснился мне в таком ключе? Неужели ему плохо там…? И тут я понимаю, что вообще пошла не туда. Приходится возвращаться. На лице застывают слёзы, почему-то так плохо. Я бы сказала, даже отвратительно. Я его люблю… Больше жизни… И из-за такой чепухи поругалась с ним…       Когда я пришла в школу, у меня в голове только его слова, что я дура. И почему-то обида и гнев поглощают меня полностью. Я не хочу его видеть и слышать. Я его избегаю. Хотя сам Турбо тоже не горит желанием со мной мириться, он не подходит ко мне на протяжении всего учебного дня. И даже в раздевалке мы не пересекаемся. Он либо нарочно задерживается, либо уже уходит. Ну и пусть! Он вообще первый начал. Сначала запретил общаться с Людой, потом дурой назвал! И пусть дуется сколько влезет. Я и без него прожить смогу. — Маш, пойдём ко мне, — вдруг откуда-то из-за спины появляется довольная Ляхова, положив свою ладонь мне на плечо. — Я тебе хочу показать свою новую косметику. Да и уроки вместе сделаем. Вообще, мне не хочется от слова совсем. Меня настораживает Ляхова своим поведением, сначала ведёт себя как пафосная фифа, потом делает вид, что меня вообще нет, а теперь пытается вернуть наше общение. Но я ей не верю. Вообще не верю. Но возвращаться домой, да и в качалку я не хочу. Не хочу сейчас вспоминать этого Туркина или случайно наткнуться на него. Поэтому я соглашаюсь. Люда как-то чересчур радуется моему согласию. Меня это ещё больше стало напрягать, но она сводит это всё на то, что очень сильно хочет показать свою новую косметику.       И вот мы выходим из школы. Сразу на себе чувствую чей-то взгляд. Посмотрев по сторонам, я всё-таки замечаю кудрявого, которому что-то втирает крайне общительный Зималетдинов. Но Турбо так хмур, что по спине бегут мурашки. Он душит меня своим взглядом медленно и мучительно… Но тут же появляется Людка, которая хватает меня за запястье и тянет куда-то. Взгляд Валеры тут же меняется. Он глазами просит, чтобы я не шла с ней. Его губы шепчут: — Не иди! И честно? Я бы не пошла. Но этот Туркин даже не соизволил подойти ко мне за весь день! Почему я должна его слушать? Поэтому, показательно закатив глаза, я отворачиваюсь от Турбо и иду за Ляховой, пытаясь поддержать с ней разговор.       Мы приходим к ней в квартиру. Я здесь бывала раньше частенько. На кухне мы часто смеялись и обсуждали парней нашей школы. Хоть меня они особо и не интересовали, но было весело наблюдать, как Ляхова краснеет, когда говорит про очередного парня из одиннадцатого. В её комнате мы делали уроки и кидались подушками, когда заканчивали. И бегали по всему коридору, играя в шуточные догонялки. Всё-таки было с ней раньше хорошо. А сейчас… А сейчас явно что-то не то. От этой квартиры веет холодом. Почему-то даже каким-то могильным. — Ты проходи пока, руки мой, а я пойду переоденусь, — говорит Люда, уходя в свою комнату и закрывая дверь. Ванная находится прямо по коридору. Она небольшая, я бы даже сказала маленькая, потому что наша намного больше. Но зато у Ляховых намного больше кухня, чем наша. Но я предпочитаю лучше маленькую кухню, чем маленькую ванную. И тут раздаётся дверной звонок. Я не удивляюсь. Мало ли кто мог прийти. — Маш, иди открой, а то я ещё не оделась, — кричит Людка из комнаты, а я, лишь пожав плечами, иду к двери. И тут вновь перед глазами Ералаш. Он опять что-то шепчет, но я не могу разобрать ни слова. Только последнее: — Не надо! Я вздрагиваю и мотаю головой. Надо же! Что это значит? Что, чёрт возьми, происходит? И погружённая во все эти мысли я на автомате открываю дверь. И тут же жалею о содеянном. И мгновенно понимаю, к чему же мне всё-таки приснился Ералаш и что он мне хотел сказать…

***

      Я прихожу в себя. Сложно описать то, что я чувствую в данную минуту. По голове словно пару десяток раз ударили кувалдой. Это даже с похмельем не сравнится. И вот открываю глаза. Я нахожусь в каком-то гараже. Машины в нём нет, но наличие разных инструментов, да и в принципе большие железные гаражные ворота говорят об этом. Лежу я около какой-то тумбочки, оперевшись на неё. Ноги туго связаны железным проводом, а руки, как мне кажется, завязаны каким-то морским канатом. Это конец. Конец всему. Передо мной стоят они. Твари. По-другому их не назовёшь. Старший Хади-Такташа, Кефир, Ляхова, Псих и даже этот грёбаный Зима. А я ему верила. А я его и вправду считала другом. — Очнулась, — достаточно мягко произносит Ворон. Вроде его зовут Анвар. Фамилию не знаю, знаю только то, что с ним никогда лучше не связываться. По крайней мере, мне всегда так говорил Кащей. Чёрт! Я даже с ним не успела встретиться. — Сука, — рычит Кефир, явно не питая ко мне нежных чувств. Его рука до сих пор перебинтована. Наверное, она ещё не зажила после той стрелки. Хотя вряд ли она окончательно сможет это сделать. — Ты готова разговаривать или тебе дать ещё пару минут? — Ворон поднимает руку, дабы этот Кефир заткнулся. Он мягок со мной. Не знаю почему. Я видела его всего несколько раз. Первый, когда мы приехали разбираться вместе с Кащеем и именно Ворон повёл его на разговор. А второй, когда мы гуляли с Валерой по аллее и он проходил мимо. Чёрт! А как же Валера? Он же с ума сходить. Наверное… Мы же с ним поругались. Может, он вообще даже искать меня не начал? Может, ему всё равно… — Готова, — тихо, чуть ли не одними губами произношу я, опустив взгляд на грязный пол. Мне холодно. На мне нет куртки, я всё так же в школьной рубашке и брюках. Ох, как хорошо, что сегодня я в брюках. Ворон кивает и ставит себе стул напротив меня, и садится на него задом наперёд, грудью облокотившись на спинку. — Что же, Малая, ты должна понимать, что мы не могли поступить иначе… — Что ты с ней цацкаешься? — вновь вмешивается Кефир. — Вколи ты ей уже эту хрень, и избавимся наконец от этой занозы в заднице! Вколоть? Избавиться? Не нравится мне это всё. Ой как не нравится. — Угомонись, — сквозь зубы цедит он. Ворон разозлился уже не на шутку. Но, к счастью, не на меня. Филипп затыкается, но показательно закатывает глаза. — Так о чём я? Точно. У меня к тебе ничего личного. У всех остальных этого личного хоть отбавляй. Обычно я не лезу в такие дела, но поскольку ты сдала наших и половину загребли в ментовку, я не смог оставаться в стороне. Тем более Кащей слово своё не сдержал. Почему же я должен держать своё? Да и Равиль в реанимации лежал… Про какое слово он говорит? Что Кащей ему пообещал? Я понятия не имею. Но если смотреть на это всё через призму законов улицы, то Ворон прав. За то, что Пальто забил Равиля, должны были спросить, и я это знала. Но почему-то мне казалось, что все про это забыли. Оказалось, нет. Да и раз какое-то слово было нарушено, то однозначно мне уже подписали смертный приговор. — А я-то тут при чём? Говоришь так, будто лично ему морду разбила и в реанимацию привезла, — закатив глаза, смотрю прямо в душу этому Анвару. Вообще он не плохой. Наверное, из всех находящихся тут мне он нравится больше всего. Он справедливый. Он стоит за свою группировку. В отличие от Психа, Люды, Зимы и даже Кефира. И вообще Ворон неплох собой. Высокий, тоже кудрявый шатен. Но в отличие от Валеры он очень бледный, и черты лица у него более аккуратные, что ли? Карий взгляд его серьёзен, а губы слегка ухмыляются. Но он холодный. Жутко холодный. От него исходит ледяной, могильный холод. Как от квартиры Ляховой. И это пугает до дрожи. — А насчёт нарушенного слова я ничего не знаю, — продолжаю я. — Кащей уже не с Универсамом. И я думаю, что тебе это донесли, — я со всей накопившейся злобой смотрю на Вахита. Как он мог? Как он мог предать? Да ладно меня, а как же Валера? Они же были лучшими друзьями! А Универсам? Разве так поступают настоящие пацаны? — Не знаешь, значит, — Анвар встаёт со стула, скрестив руки за спиной. — Ну раз Кащей посчитал, что тебе лучше оставаться в неведении, то я, пожалуй, придержусь его мнения, — он подходит к двери гаража, открыв её. На улице снегопад. Уже темно. Как там, интересно, Фрося? — У вас есть время с ней поговорить. Покурю пока. Ворон выходит, оставив меня наедине с этими стервятниками. Страшно мне? Ничуть. Когда я связывала жизнь с Универсамом, когда спасала его, связываясь с наркотой, я понимала, на что я иду. Я знала, что Хади-Такташ скоро напомнит о себе. Это было лишь делом времени. И это время настало. Но всё же я всем своим сердцем надеюсь, что Валера меня ищет. И я верю, что он найдёт. Я люблю его. Больше жизни люблю. И не хочу умереть, не сказав ему это. Первая ко мне подошла Люда. Она зарядила мне звонкую пощёчину и вцепилась в мои и так лохматые волосы. — Тварь! Шмара! Шлюха! — кричит она. — Скорее ты бы уже сдохла! Я тебя ненавижу! Слышишь, Пашурина? Я тебя ненавижу! — А мы ведь когда-то были подругами… — Были! Мы ими были, пока ты не увела у меня из-под носа парня моей мечты! — Я увела? — да как она смеет такое говорить?! Это она всё время пыталась Валеру у меня увести! — Ты сама на него липла! Он на тебя даже не смотрел! Ещё одна звонкая пощёчина. Боль сразу же растекается по лицу, наверное, останется красное пятно. Первая пощёчина была не такой сильной. — Из-за тебя это всё! Из-за тебя мне пришлось спать с этим грёбаным Кефиром! Шмара! Что?.. Ляхова спала с Филиппом. Самодовольная ухмылка Кефира лишь это подтверждает. Получается, Ляхова платила этим Кефиру за что-то. По району давно ходит слух о том, что Кефир помогает глупеньким девчонкам в обмен на секс. Но я думала, Люда умная. Я была уверена, что она на такое не пойдёт. Но, видимо, одержимость Валерой окончательно затуманила ей голову… Получается, тогда на той сходке Кефир специально был нацелен меня убить. Получается, Ляхова заказала у него мою смерть? И ещё и заплатила собой? Какая же она мерзкая. Я не могу поверить, что когда-то я считала её своей подругой. Валера был прав. Не стоило вообще с ней связываться. — Не трогай меня. Как ты могла, Ляхова? Как ты могла продать себя? Это мерзко и отвратительно! Она замолчала. Не знаю, может быть, она это понимает, но ничего уже ничего не может сделать. Люда для меня упала. И мне её даже в какой-то степени жаль… — Это ты настоящая шмара! — добавляю я, за что получаю очередную пощёчину. Но уже почти не больно. — Ты жалкая! Жалкая шлюха! — Хватит! — подаёт голос Кефир, подойдя к нам. — Заткнись, сука. И ты замолчи. Людка тут же замолкает и уходит на улицу. Верно ведь говорят, что правда глаза колет… — А ты, братец, что молчишь? С каких это пор мы с хадишевскими ладим, а? Или ревность уже даже честь выела? — у меня не хватает злости на них всех. Они все гниды. Они все жалкие и ничтожные гниды! Илья подходит ко мне. Медленно, не спеша. Он садится на корточки и сжимает мой подбородок, так что хочется завыть. Но эта боль — последнее, что меня волнует. Какой же он отвратный, этот Псих! — Как хочется заткнуть тебе рот! — цедит он. — Заткнуть так, чтобы ты стонала моё имя! Маша, ты пошла против меня. Ты всегда будешь моей, поняла? А этого подонка я убью! — Тебе напомнить, что это он тебя чуть не убил?! — тут же парирую я. — Ты всё равно моя! — Да я лучше сдохну, чем буду твоей, — и я сделала то, о чём мечтала эти грёбаные шесть лет совместной жизни. Я плюнула в его нахальную рожу. Ох, как давно я об этом мечтала. Псих лишь ухмыляется и стирает слюну с лица. Но тут он, как ненормальный, хватает меня за шею и начинает душить. Я не боюсь. Возможно, Маша бы и боялась, но Малая такого не боится. Я пережила чересчур многое, чтобы бояться смерти. Но умирать я не хочу. Я хочу хотя бы напоследок увидеть моего голубоглазого кудрявого Медвежонка и сказать о том, как сильно я его люблю. А потом можно и умирать. Я никогда не боялась смерти. И сейчас тоже не боюсь. А я ведь просила Ералаша предупредить об опасности. И он предупредил. Спасибо, Миша. Но, скорее всего, уже совсем скоро я смогу тебе это сказать лично… — Хорош, — тут же подлетает Зималетдинов, похлопав Психа по плечу. — Она Ворону ещё нужна. Илья, хоть и нехотя, но отпускает меня. Я глотаю драгоценный воздух, из-за нехватки которого стала кружиться голова. Ещё бы чуть-чуть, и задушил бы, подонок. Я ловлю взгляд Зимы на себе. Почему-то мне кажется он каким-то испуганным и взволнованным? Он издевается? Серьёзно? — А ты, мразь, как вообще можешь мне теперь в глаза смотреть? Ты предал всех! Ты теперь даже не пацан! Тебя даже чушпаном не назовёшь! Ты чмо! Картавое, лысое чмо! — Что-то разгавкалась, сучка, — ухмыляется Кефир, взяв мой подбородок, как буквально пару минут назад Псих, только чуть слабее. — Может, тебе твой прекрасный ротик заткнуть, а? Думаю, я даже знаю чем. Какой он мерзкий. Они с Людкой стоят друг друга. Идеальная пара. — Эй! — ворота гаража вновь открываются, и в дверях появляется кто-то из хадитакташевских. — Ворон всех зовёт. Ему что-то перетереть надо. Они тут же кивают. Псих и Кефир направляются к выходу, а Зима же, взяв какой-то синий платок, делает из него что-то наподобие кляпа и затыкает мне рот. Но всё равно в его взгляде какая-то тревога и еле заметная надежда…?       Они уходят на минут десять. Я в это время всеми силами пытаюсь либо встать, либо хоть как-то передвинуться, но все мои попытки тщетны. Меня чересчур крепко связали. И нет ничего рядом, что могло бы помочь освободиться. Осталось надеяться только на Валеру и Володю. Надеюсь, они меня найдут. Почему я не стала слушать Валеру? Он же оказался прав. Если бы я с утра его послушала, не поругалась с ним, то сейчас, скорее всего, я была бы дома, а он — рядом. Мы бы вместе сидели и делали уроки. Я ему объясняла бы несложные темы, а он бы, как обычно, говорил мне комплименты. Я улыбалась и дразняще чмокнула бы его в губы, продолжая объяснять уравнения, а он носом зарылся бы в моих волосах, а когда я повернулась бы к нему, он тут же поцеловал бы меня. Но этого ничего не произошло… Потому что я и вправду дура. По моей щеке течёт слеза. Я хочу жить! Я хочу продолжать так делать домашку с Валерой, хочу ходить с ним за руку, щекотать его, когда он начинает шутить про мой маленький рост, хочу лежать у него дома на кровати и думать о будущем, хочу поехать с ним на море, снять там домик, хочу бегать босиком по пляжу, зная, что где-то сзади идёт он и держит мою обувь, хочу сыграть с ним свадьбу, где я буду самой красивой невестой, а он самым красивым женихом, хочу родить ему сына — его маленькую копию, и в старости хочу держать его морщинистую руку и говорить о том, как сильно я его люблю. Я не хочу умирать. Я хочу жить! Я начинаю бесшумно плакать. Я даже стереть слёзы не могу, поэтому просто плачу, прижав голову к груди.       Но тут дверь снова открывается, и кто-то заходит. Я не вижу кто, ведь всё так же прижимаю заплаканное лицо к груди. Кто-то чём-то шумит рядом. А толку, если я посмотрю? Всё равно я бессильна. Меня поймали. Я в ловушке. — Прости, — по картавому голосу я понимаю, что это Зима. Хочу поднять голову и также плюнуть ему в лицо, но чувствую, что что-то мне подсунули под нос. Едкий и противный запах тут же врезается. По-моему, этим же меня усыпили в квартире у Ляховой. Наверное, это какое-то снотворное. То есть пока меня не собираются убивать. То есть время у него ещё есть… Валера, найди меня! Пожалуйста, найди!