Шаги во тьме

      Теперь он не видел даже тьму. Инцидент в Сибуе чудом не забрал его жизнь, но оставил глубокий след, взамен отбирая у Сатору кое-что очень важное. Когда-то ослепительно яркий мир, напоминающий вечный взрыв, превратился в серый пепел. Остатки света, казалось, растворились, как искры в ледяном ветре.         Его глаза потускнели — теперь буквально, будто из них жестоко вытянули жизнь. А может, так оно и было. Когда-то сила в нём кипела, будто готовая разрушить весь мир вокруг, а реальность трещала по швам. Сейчас её место заняла глухая беспомощность и пустота. Пустота, в которой тонуло даже его собственное имя.         Длинные бледные пальцы скользили по поверхности старой качели. Тепло дерева, шероховатость мелких царапин — всё казалось пугающе реальным. Как будто зрение раньше заслоняло мир, а теперь этот мир стремился к нему, вдавливаясь под кожу. Он вздрогнул, прохладный воздух касался щёк, пахло увядающей листвой. Где-то вдалеке каркала ворона. Но для него слишком близко, слишком громко.         Сатору прикоснулся к повязке на глазах — чистый ритуал, бесполезный, но утешающий. Он не знал, какой был закат сейчас — кроваво-красный или размытый, серый. Закат всегда был для него особенной картиной, взглядом в другое измерение. Теперь он лишь чувствовал, как его лицо медленно остывает. Солнце тонет за горизонтом, жадно забирая с его лица свои последние тёплые лучи.         Позади раздались шаги. Лёгкие, мягкие, но для него они звучали как гром.         — Сая? — сквозь шорох опавших осенних листьев он услышал её дыхание. Не сомневался, даже не обернулся.         — Это я, — тихо ответила она, словно успокаивая его. Или, может быть, себя. Она подошла ближе и села рядом на большую деревянную качель. Сая склонила голову чуть набок, словно отчаянно ждала, что он всё-таки посмотрит на неё. — Принесла чай.         Сладкий аромат пряного напитка с нежным зефиром сверху коснулся его теперь обострённого обоняния. Он хотел отказаться, но слова отказывались выходить наружу. Этот запах был… знакомым, простым, утешающим, как будто на время вытаскивал его из бесконечного мрака.         Она смотрела на него — может, с болью, а может, с надеждой. Сатору провёл пальцами по чашке, ощущая гладкость фарфора под ними. Но это тепло всё равно не могло заполнить пустоту.          Сатору уже был готов сделать первый глоток чая, чтобы кипяток обжог горло и отвлёк от гнетущих мыслей, но ему в лицо прилетает осенний лист, от чего он сморщивается.          Осень…

***

        Осенний парк наполнил воздух ароматом прелой листвы и сладким запахом каштана от ближайшей уличной лавки. Листья лениво кружились на ветру, шуршали под ногами людей, а где-то вдалеке можно было услышать радостный детский смех.         Сая сидит на старой скамейке, в руках потрёпанный учебник. Её брови иногда нахмуривались, тонкий маркер делал очередные подчёркивания на уже давно не белых страницах. Рядом с ней стоял небольшой термос и открытая упаковка свежего печенья из пекарни неподалёку.          Годжо проходит мимо, но замедляет шаг. Её столь серьёзный вид сейчас кажется ему смешным, особенно на фоне яркого и шумного парка. Он останавливается и задумывается, но через мгновение садится на другой конец скамейки рядом с девушкой. Она не обращает внимания, или просто делает вид.         Через несколько секунд, Сатору решает заговорить, тем самым нарушая уж сликшом серьёзную для него тишину, при этом не упуская возможности лишний раз развлечь себя.          — Что-то серьёзное? — начал он, бросая взгляд на её учебник. — Ты так смотришь на книгу, будто перед тобой твой главный враг, — он добавляет с лёгкой ухмылкой, но даже так не до конца привлекает её внимание.           — Это и есть мой главный враг. Экзамен уже через три дня, — Сая отвечает, не поднимая глаз со страницы перед собой.         — Экзамен? — переспросил он, словно специально раздражая девушку. — Неужели настолько страшный?         — Ты не представляешь. — Вздохнула она. — Это не экзамен, а целый приговор.          — Раз так, то почему ты не в месте поспокойнее? Например, не в библиотеке?         — Потому что в библиотеке нельзя есть печенье. — Наконец, поднимая взгляд на незнакомца, Сая кивает на упаковку с лакомством рядом, словно это был очевидный и явно стоящий аргумент. Внешность Сатору сразу привлекла её внимание — высокий, светловолосый, а часть лица скрыта за чёрными очками.         — Убедила. Хотя… я думал, что настоящие отличники больше предпочитают кофе, а не печенье. — Сатору смеётся, переводя взгляд на аппетитную, и, судя по всему, очень вкусную сладость.          — Кофе для тех, кто пытается не уснуть. А мне надо держать голову бодрой и чтобы мозг работал, — отозвалась она с лёгким раздражением, возвращая своё внимание к учебнику. Годжо делает вид, будто обдумывает её слова, и через несколько секунд переходит в атаку.         — А учебник точно помогает? Или уже пора признать, что это всё бесполезно?         — Что?         — Ну, сколько раз ты прочитала эту страницу? Три раза? Пять? Но всё равно ничего не запомнила, — его слова заставляют Саю снова нахмуриться, но она не может с ним спорить, он прав. Уже несколько раз, перечитывая один и тот же абзац, она так и не поняла, о чём же там всё-таки написано. Сая прикусывает губу, чувствуя неловкость и лёгкое смущение.          — Может, тебе стоит заняться чем-то более полезным, чем указывать мне на мои ошибки?         — А мне кажется, что только что я спас тебя от ещё десяти минут бесполезных попыток. — Сатору почти с наглой улыбкой забирает учебник из её рук, охотно пытаясь помочь и читает вслух. На его лице сразу появляется наигранная серьёзность, словно сейчас он на очередной опасной миссии.         Вроде незнакомцы, а ощущение, будто знают друг друга уже очень давно. Чувствуется лёгкость, а она даже не подозревает, что её собеседник является сильнейшим магом человечества.         — Легкотня! По крайней мере, легче, чем мир спасать.         — Ох, конечно, ты ведь делаешь это каждый день, — шутит Сая, смотря ему в глаза, которые теперь почти не скрываются за чёрными дисками очков. Странный, но забавный.          А он ведь и вправду спасает мир каждый день.         Сатору улыбается, но ничего не отвечает. Может, однажды он расскажет ей всё. А сейчас он просто надеется, что эта встреча не окажется для них последней.         — Можешь взять, я не жадная, — в какой раз замечая его интересующийся взгляд на её печенье, она со вздохом предлагает ему полакомиться.         — Ну, раз ты уговариваешь! — Он с довольным видом потянулся к угощению, и едва заметные крошки упали перед скамейкой, заставляя, наверное, в сотый раз Саю закатить глаза. 

***

        Слабая улыбка тронула губы Сатору, когда он погрузился в свои воспоминания, уже совсем забыв про чай в руках. Дерево под ладонью теперь холодное, значит, солнце зашло давно.          Сатору готов был разрыдаться, ведь последнее выражение лица Саи, которое он запомнил, было наполнено беспокойством и грустью. Этот взгляд остался с ним с момента, когда он собирался отправиться в Сибую. Тот день теперь навсегда застрял в его памяти.         Словно бесконечный повтор, он вновь и вновь видел, как она хотела что-то сказать, но так и не решилась. Он заставил её улыбнуться, чтобы скрыть собственные страхи. Но даже тогда, в её глазах, он словно прочёл фразу: «Ты вернёшься?»         В тот день рядом с ней стоял их сын. Совсем малыш, двухлетний, он застенчиво держался за край её юбки, выглядывая из-за её ноги большими глазами, такими же, как у Саи. Сатору помнил, как присел перед ним, чтобы заглянуть в эти крохотные, полные любопытства и непонимания глаза.         — Присмотри за мамой, хорошо? — это всё, что ему удалось сказать тогда с улыбкой, хотя его голос едва не дрогнул.         Мальчик не ответил, только крепче стиснул в своих маленьких пальцах подол одежды матери. Он был слишком мал, чтобы понять, куда уходит его отец. Или, может, понимал это лучше, чем кто-либо из взрослых.         Сатору заставил себя подняться, делая вид, что всё под контролем. Но это было абсолютной неправдой.         Они вдвоём снова зашли в дом, так и не выронив ни слова на той качеле. Возвращение домой после долгого дня всегда приносило свои небольшие радости. Маленький мальчик, уже почти четырёхлетний, подскочил к родителям с таким восторгом, что едва не столкнулся с дверью на проходе. Но стоило ему приблизиться к своим родителям, как мама, заметив, что время уже позднее, взглянула на него с лёгким недовольством.         — Мам, пап, смотрите, я нарисовал нас! — его голос был полон гордости и чистой радости, а в своих маленьких ручках он держал лист с рисунком. На нём была нарисована их семья: они втроём на фоне природы. Рисунок был примитивным, но наполненным теплотой и искренностью.         Сая не могла не улыбнуться. Она наклонилась к его лицу и, нежно поцеловав в лоб, сказала:         — Вышло замечательно, умница, — её голос был мягким и заботливым, заставляя сына улыбнуться шире. — А теперь иди спать, уже поздно.         Но мальчик совсем не торопился уходить, его ладошки продолжали держать рисунок с уязвимым взглядом, который был устремлён на своего отца.         — Пап, а тебе нравится? — спросил он, полный надежды, будто искал в глазах Сатору, которые были скрыты за тканью, того одобрения, которое сам хотел бы получить.         Сатору сразу замер. Он мог лишь догадываться, что изображено на рисунке. Глаза больше не видели тех деталей, которые раньше могли бы радовать его взгляд. Но он не мог просто молчать. Он чувствовал, что этот момент был важен для сына.         Он осторожно протянул руку и коснулся рисунка, зная, что это единственное, что он мог сделать, чтобы хоть как-то оценить работу мальчика. Сатору хотел найти свои ощущения, хоть и знал, что не увидит всего, как раньше.         — Это прекрасно, — произнёс Сатору, стараясь, чтобы его голос был наполнен такой же искренностью. — Очень хорошо, ты молодец, даже лучше, чем в музее.         Мальчик засмеялся и побежал в свою комнату. Его звонкий смех медленно удалялся, а Сатору остался стоять, всё ещё ощущая в пальцах контуры листа бумаги.         Падая на кровать в их с женой общей комнате, он сразу прижался к любимому женскому телу, закапывая лицо в тонкую шею. Он был безумно благодарен за то, что Сая до сих пор с ним, хоть и был уверен, что она заслуживает намного лучшего, чем практически второй ребёнок на руках.         Её кожа сладко пахла, напоминая вкусный имбирный пряник, который так и хотелось надкусить. В комнате было темно, хотя для Годжо это вовсе не имело смысл, для него теперь всегда будет темно.          Так происходило часто. Сатору растворялся в тёплых объятиях Саи и плакал, но не жаловался. Всё же часть гордости в нём осталось, он не хотел казаться ещё слабее, чем уже был.          Сая могла только гладить его волосы и шептать слова любви, в которые Сатору наивно верил. Он верил, что она его любит, даже таким. Он верил, что она его не бросит. Он верил ей и доверял.         — Я всё ещё тот, кого ты любишь? — голос был тихим и уязвимым, от чего сердце девушки сжалось, заставляя прижать тело любимого ближе.         — Да, Сатору. Ты всё ещё тот, кого я люблю. И это никогда не изменится. — Сая могла лишь надеется, что он ей верит, ведь видеть его слёзы — невыносимо.          Она бережно, словно что-то драгоценное, обняла ладонями щёки Сатору, снимая с его глаз чёрную повязку. Его серые, до жути тусклые глаза, смотрящие в никуда, заставляли сдерживать и собственные слёзы, ведь она не могла плакать перед ним.          Сая наклонилась ближе к его лицу, слегка касаясь его губ своими и замирая, словно предупреждая. Сатору набрал воздуха в лёгкие, а затем, отвечая на поцелуй, запустил свои пальцы в тёмные волосы любимой. Рука скользит между шелковистыми прядями, языки сплетаются, но не горя страстью, а лишь с любовью и доверием друг к другу.         Слепота была для него якорем, который безжалостно тянул его тело на дно, заставляя скрыться под слоем воды. А Сая была спасательным кругом, который доставал Сатору из мучительных глубин даже тогда, когда его ноги почти касались песка на дне.