Заборный романтик

Проснулся Рома под крики вожатых. Он медленно приоткрыл тяжелые веки, сразу глянув на настенные часы, что висели прямо над дверью. Глаза зацепились за стрелки, только недавно отбившие семь утра. Потерев глаза кулаками, Рома принял сидячее положение и огляделся, обнаружив свою одеяло на полу. Пятифан усмехнулся и слегка наклонился за тем, чтобы его поднять. Оглянувшись, он заметил, что Антона на кровати не было, и у хулигана промелькнула мысль, что он мог бы куда-то уйти без него. Но мысль эта пропала также быстро, как и появилась, когда Ромка увидел включенный свет в ванной комнате. В этот же момент в комнату с криками ворвалась вожатая, объявляя: —Встаем! В корпусе Ирина Юрьевна, сейчас будет ходить по комнатам и проверять на чистоту. Убираемся! — Рома едва успел сдержанно и с неким недоумением кивнуть, перед тем как увидеть, что Юля уже убежала в соседнюю комнату, опять не закрыв за собой дверь. Ромку эта ее привычка, естественно, подбешивала. Вздохнув, Пятифанов вновь огляделся, оценивая обстановку. В целом, все было убрано и, даже можно сказать, опрятно, но несколько пустых бутылок из-под воды, валявшихся у тумбы — немного напрягали. Рома решил сделать импровизированную мусорку, взяв ненужный пакет и засунув в него эти бутылки. Пока он спокойно пихал бутылки в черный пакет, те поскрипывали под напором его пальцев. Но услышав скрип половиц и звук открывающейся двери, он быстро затолкал пакет под кровать, тут же оглядываясь на входную дверь. Из дверного проема на него удивлённо глядел Петров, укутанный в полотенце по пояс. Оказывается, это он только что вышел из ванной, создавая характерный звук, а Рома совсем уже и позабыл, что вожатая не закрыла дверь, потому сильно испугался. —Доброе утро... А ты чего там спрятал? — спросил Антон, все еще стоя в проходе. —Доброе, ага. Мусор там, — Пятифан встал с кровати, проходя возле Антона, дабы закрыть входную дверь. Голову вскружило от запаха шампуня Петрова, что он почувствовал за то время, пока проходил возле него, — Вожатая заходила, говорила, что сейчас придет Иришка, будет комнаты на чистоту чекать, блять... — голос слегка дрогнул, и Рома закрыл дверь, прижимаясь к ней спиной и сложив руки на груди в знак некой уверенности. Антон же повернулся лицом к Роме, все еще вскидывая бровь. Хулиган нервно улыбнулся, чувствуя, что прямо сейчас может накинуться на Петрова, исцеловать и обнюхать с ног до головы, прижимаясь к нему в объятиях. Но он лишь громко выдохнул, опуская глаза в пол и пытаясь отогнать такие мысли, — Ты давно проснулся, что ли? —Минут тридцать назад, — размеренным, бархатистым и слегка осипшим голосом сказал Петров, скрывшись в дверном проеме и закрывая дверь в комнату, дабы одеться. Рома остался в коридоре, только осознав, в каком положении находится. В этот же момент он отпрянул от двери и зашел в ванную, глядя на себя в зеркало. Растрепанная челка, заспанные глаза и бледные губы. Пятифан устало улыбнулся, ладонью растрепав волосы еще больше, а после взял в руки свою зубную щетку и принялся чистить зубы. Предстоял тяжелый день с кучей мероприятий, но лень кутала с головой, умоляя полежать в кровати еще чуть-чуть и заставляя чувствовать себя потрепанным. Но с каждой каплей прохладной воды, плескавшейся на лицо — сонливость и лень спадали на нет, а голова окуналась в теперь уже ежедневную лагерную суету. Закончив с водными процедурами, Рома словно вплыл в комнату призраком, вновь усевшись на кровать и бесстыдно пялясь на Антона. На самом-то деле, прямо и так нагло всматриваться он не хотел — просто подумал, что если кинет несколько заинтересованный взгляд на пару секунд — ничего не случится. Но ведь когда пришло время, глаза оторвать он уже не смог, начиная потихоньку топиться в своих же разгорающихся чувствах. Легкие прекратили свою работу, оставив ее на потом. На что он так жадно вглядывался — так это не до конца одетый Петров. На нем были лишь длинные шорты и только что надетые белые носки. Его шея блестела от недавнего утреннего душа, в бликах солнца отражаясь влажностью, как и слишком впалый живот. Антон был настолько худым, что Рома рвано выдохнул и крепко сжал зубы, — при этом чуть не прикусив язык — чувствуя острое желание Антона за его талию и схватить, прижать к себе, и прямо так оценить худобу физически, нежели пожирающим взглядом. Антон кинул на Пятифана взгляд, опять-таки вскидывая бровь и молча задавая вопрос «ты чего?». Рома проморгался, отвел взгляд и махнул рукой, резко выпалив первое, что пришло в голову: —Там таракан... На шкафу. Петров обернулся, тут же вскрикивая и отлетая к Пятифану чуть ли не в объятия. Рома усмехнулся такой резкой надобности обычной букашки, просвящая ее у себя в мыслях. —Да щас хлопну его, че орешь-то? — усмехнулся хулиган, собравшись встать с кровати, как тут за его плечи схватились сзади. Он еле удержал равновесие, чтобы не навалиться на Антона всем весом от неожиданности, — Тоха, блять! —Убивай быстрее! — взвизгнул Тоша, ослабив хватку на плечах хулигана. Рома встал с кровати и взял тапок с пола в руки, направляя его на таракашку, мирно сидящего на дверцах шкафа возле кровати Антона. Раздался хлопок, а после и визг Петрова, что уже накрыл голову подушкой Ромы, дабы не видеть этого зрелища своими глазами. Не успел Пятифанов посмеяться с нелепой реакции Антона, как вдруг послышался звонкий, явно недовольный, кричащий голос: —Что тут происходит?! — дверь в комнату резко распахнулась, и парни непонимающе глянули в проем. Пятифан поворачивается спиной к шкафу, разглядывая тапок, словно весь утопая в интересе, пока Антон нервно кладет подушку на место и встает с кровати. В дверном проеме стояла та самая Иришка. Полная женщина, с короткой стрижкой и черными волосами, в очках, как у бабушек, — видимо, она и не была промахом, ведь выглядела лет на шестьдесят. —Ну, мы тут просто... — тихо сказал Антон, пряча руки за спиной. Пятифан разжал пальцы, бросая тапок с размазанным тараканом на пол, а сам стоял на месте, гордо выпрямившись по струнке, хотя в душе было глубоко плевать. —Что «мы»?! Визги на весь корпус! Это ужас! — Кричала она, пока Антон неловко почесывал свои мокрые, белесые волосы. —Таракана убивали. — Вставил Пятифанов, хмуро оглядывая женщину. В его голове уже зарождалось представление об этой женщине в возрасте, и представления эти были явно не из хороших. Рома мельком кинул взгляд на Петрова, что теперь замер в одной позе, смотря на Иринку с озадаченным лицом и явно блистающими едва видимыми раздражением и неким непониманием глазами. —Ах, так у вас еще и тараканы в комнате?! Какие молодцы! — С сарказмом и легкой агрессией сказала женщина, поправляя оправу очков с кончика носа. Она смотрела на парней, словно пытаясь разглядеть в них ложь и прочитать их как открытую книжку. Хотя, прочитать было легко — по их нелепым позам и покачиванием на пятках туда-сюда. Но они ведь не врали. —Значит так. Первое. Что творится у вас в комнате?! — Парни одновременно огляделись по сторонам, и Рома заметил, что кровать Антона была аккуратно заправлена, а его кровать была словно пожевана и выплюнута — одеяло, скомканое после его подъема с пола, простынь, куда-то собравшаяся убегать, и подушка — затерявшаяся где-то на краю кровати. —Чья это кровать?! — Рома настороженно и медленно кивнул, как бы указывая на себя, — почему она до сих пор не заправлена!? Ну-ка, руки в ноги и пошел заправлять! — Пятифан агрессивно зыркнул на женщину исподлобья и медленно подошел к своей кровати, начиная что-то делать, — А ты, белобрысый, почему у тебя волосы мокрые?! Нам сейчас на завтрак идти, а ты весь мокрый! Не хватало нам еще нескольких ребят в изоляторе,да? — Петров промолчал, стараясь без лишних споров перетерпеть словесную агрессию со стороны женщины. Пятифан закончил с кроватью через минуты две, и все это время женщина прожигала его спину яростным взглядом, который, по-видимому, жаждал еще больших ссор и ругани. Наконец, пронюхав каждый уголок комнаты парней и выругавшись еще за несколько просечек, Ирина Юрьевна ушла, оставив Ромку с Антоном, наконец, в комфортной тишине. Время уже перевалило за восемь утра, и в корпусе вновь началась суета. Из комнаты парни выходить не стали — не особо хотелось видеть сонливые и уставшие лица после ругачек, чувствовать суету и успевать следить за девочками, что бегали из комнаты в комнату, иногда врезаясь в каждого прохожего. Петров читал какую-то книгу, пока Пятифан маялся ничем и упивался скукотой. До завтрака — полчаса, заняться — нечем, вот и лежит на заправленной совсем недавно кровати, ничего не делая и лишь иногда скрипя матрасом, ворочась с бока на бок. Было принято решение подоставать Петрова, пока тот лежал на животе, вчитываясь в строки и не видя ничего, кроме книги перед носом. Пятифан для начала сел, сразу кинув неоднозначный взгляд на Антона. Никакой реакции. Он медленно потянулся руками к подушке, хватая ее пальцами и крепко сжимая в руках. Опять никакой. Да что ж такое. Хулиган встал с кровати, и, так и не завидев хоть какое-то внимание Петрова к нему — двинулся вперед, подходя со спины. Подойдя к краю кровати, он, словно хищный волк, скалился и не издавал ни звука, наблюдая за «добычей». Рома вгляделся в рельефы спины Антона, скрывающейся за серой майкой, также, недавно одетой, и на несколько секунд застыл, словно потерявшись в пространстве. Пальцы едва разжались, и подушка чуть-ли не упала на пол, но Пятифанов вовремя вернулся в реальность, хищно оскалившись. Хлоп! Шлепок, а после и хохот Ромки заполнил комнату. Он замахнулся куда-то в спину, но был не уверен, что попал точно туда. — Ай, блин, Рома! — Антон дернулся, переворачиваясь на спину. Книга полетела на пол, закрываясь, а Пятифан хохотал чуть ли не до слез, — убью тебя щас, придурок! Там такой интересный момент был! — он хотел сказать еще что-то, но его рот заткнула чужая рука. Рука Ромки. Тот сгинался пополам и заливался смехом, свободной рукой показывая жест, мол, «щас, погоди». Ладонь Ромы была мазолистая и грубая, и Антон сейчас буквально прочувствовал ее в полной мере, докоснувшись она до его губ. Петров ошарашенно лежал, не двигаясь, и, кажется, перестал дышать, либо забыл, как это вообще делается. Его глаза опустились на грубую руку, а после поднялись обратно, поглазеть теперь уже на ошарашенного Рому. Рома уже стоял спокойно, но тоже нашелся словно в ступоре от своих действий. Почему-то, это бездумное действие сильно смутило, и Рома поспешил отдернуть руку ото рта Антона. Как только рука вернулась на свое место, к хозяину, Петров быстро опомнился и набросился на Рому, повалив того на пол и усевшись сверху, чуть выше пояса. Он рывком схватил подушку, вылявшуюся на полу, и замахнулся на Пятифана, чьи уши сильно покраснели. То ли от наступающей жары на улице, то ли от смеха, то ли... —Мудак, блин, — хохотнул Антон, несильно ударив Рому. Только тот, почему-то, не улыбался. Его грудь размеренно вздымалась в ритм спокойного дыхания, а щеки продолжали алеть. Рома вжимался в пол, как мог. Хотелось провалиться под землю от своего нескрываемого смущения, которое никуда и не думало отходить, а наоборот — только прижимало к себе сильнее, заставляя лицо покрываться румянцем. Пятифан нахмурился и сжал зубы, отводя взгляд от пристальных глаз Петрова. Рома чувствовал бедра Петрова своими, и это вызывало у него странные, смешанные чувства, мутнящие рассудок лучше любого антидепрессанта. Напряжение внизу живота, что с каждой секундой, проведенной в такой позе вместе с Петровым — становилось все выраженнее. Потому Рома поспешил от этого всего поскорее избавиться: —Слезь с меня уже, а, — сказал Рома и в тот же миг Антон послушно сполз с хулигана, вставая на ноги. Такое положение было весьма странным. Да что уж там, очень даже странным. Оно стирало все размытые рамки между друзьями и настоящей парой, грани которых парни не могли пересекать из принципа, — так подумалось Роме. «Первый отряд, все спускаемся вниз, идем на завтрак!» — послышалось с нижних этажей, не успели товарищи и задуматься над только что произошедшем, и они поспешили молча спуститься вниз, каждый предпочитая переварить ситуацию у себя в голове.

***

Прошел завтрак. Сегодня давали манку — хоть и с комочками, но вкусную. На перекус — яблочный сок и нектарины. Сегодня парни чутка задержались в столовой, относя тарелки почти последними, потому и забрали нектарины тех, кто просто оставил их на столе. Шли в корпус довольные — у каждого было по пять штук, и теперь можно было спокойно есть их на тихом часу, экономя вкусняшки и снеки, при этом еще и насыщаясь витаминами. Сегодня посидеть в корпусе в отрядное время не получится — во-первых, ровно в одиннадцать начинается репетиция. А во-вторых — «Веселые старты», которые, по расписанию, должны начаться в пол-двенадцатого. Пятифан рылся в шкафу, что-то бубня себе под нос, пока Петров вновь лежал на кровати, вчитываясь в книгу и постоянно меняя позы. Видимо, никак не мог найти ту самую, удобную. —Сука! — приглушенно выкрикнул Рома и в шкафу что-то сильно прогремело. Антон дернулся, озадачено глядя в сторону хулигана. —Ты чего там? — тихо спросил Антон, отрываясь от чтения книги. Повисло кратковременное молчание, и в это время Рома рылся в своих вещах, задыхаясь от пыли, летевшей куда угодно, но только не за спину. —Вешалка упала. Прям на голову, блять, — глухо ответил Рома, словно находясь прямо в недрах этого шкафа. Петров усмехнулся, вновь поворачивая голову на книгу, но дальше не читая, а лишь продолжая диалог: —Что ты там ищешь вообще? —Ну, эту... Рубашку... — хулиган закрыл дверцы шкафа, не найдя нужной вещи, и направился к своей кровати, не глядя на Антона. Немного помолчав, белесый нашелся со словами: —Зачем тебе рубашка, идиот? — подколол Петров, поднимая взгляд на Рому. —На дискотеку. Она ведь уже завтра. Да и...— Пятифан не успел договорить. В комнату вновь кто-то ворвался. «Ну никакого личного пространства!» — Подумалось Роме, и он, хмурясь, обернулся на дверной проем. —Ромыч, Антох, на! Погнали с пацанами в карты? — на входе стоял бяша, улыбаясь, — у вас в комнате соберемся, вы ж не против, да? — Игорь говорил быстро, словно куда-то торопился, и, не дождавшись ответа парней, успевших лишь приоткрыть рот в удивлении — убежал, не закрывая дверь. Петров захлопнул книгу, закидывая ее за дверцы своей половины тумбы, и посмотрел на состояние комнаты. Все, в принципе, чисто, и гостей можно не стесняться. Но смущала не чистота, а такое резкое появление бяши и надобность сыграть партейку. Рома встал с корточек и направился к своей кровати, а уже после присел на нее, спокойно рассматривая лицо Антона, сидящего напротив. Пришел бяша уже через несколько минут — в компании Коли, Матвея и... Позади показалась рыжая макушка — Алины? —Дарова, пацаны, — сказал Будаев, врываясь в комнату с кроватями, — мы тут это... Девушку привели одну, на... Эээ... — бяша выглядел смущенным, он глупо почесал репу, а после вывел девушку вперед, приговаривая себе под нос что-то по типу: «да, давай, проходи...». —Алина. Девушка хитро улыбнулась, мазнув взглядом по комнате и сразу замечая Ромку. Медленно Алина прошла вглубь комнаты, встав между кроватями и переводя взгляд на Антона. Остальные все еще стояли в проходе, и Пятифан, кинув взгляд на бяшу, заметил, как последний пристально за ней следит, — нежели его соседи, им было словно плевать: они беззаботно переговаривались друг с дружкой, иногда хихикая. Ромка хищно улыбнулся, понимая, что его братан, видимо, втрескался. Ну... Хотя бы в девушку, не то, чтобы сам Рома. Девушка кивнула на белесого, как бы спрашивая, как его звать. Антону сразу понял намек, немедля отвечая: —Антон. Рыжая усмехнулась, а Пятифан нахмурился, мол, «хули она смеется?». Она обернулась на Ромку и подмигнула, — а с тобой знакомы уже. —А лучше бы и не знакомились, — хмуро ответил Рома, видя в девушке своего некого врага, который особо не косячил, но выводил до белого каления. Петров наблюдал со стороны. Девушка казалась слегка странной. По телу пробежалась мелкая волна мурашек, когда Алина публично объявила о том, что они с Ромкой знакомы, словно пытаясь выделываться перед остальными. Антон громко выдохнул, отводя взгляд. Ревность, когда-то спокойным сном сопевшая внутри него — резко решила напомнить о себе, проснувшись и устраивая ураган в голове. Крутились мысли, в грудной клетке горел пожар, а кровь застывала прямо в жилах, становясь красными сгустками. —Игорь, бля, где карты! Ты че их в комнате забыл? — Агрессивно встрял Матвей, увидев, что в руках бурята не было игральных карт. —А, карты, на..? Щас принесу, — опомнился бяша, протискиваясь сквозь парней, стоявших в проходе. В это время Алина продолжала поясничать: —Ой, ладно, умник, — смело говорила девушка, обращаясь к Роме, чем выбесила Петрова еще сильнее, — щас уже играть будем. Уверена, что тебе понравлюсь... «Чего?» — только и успело пронестись морозным ветром в голове, обжигая внутренности. В сердце заклокотало от ревности, словно в него воткнули много-много маленьких иголочек, а после не жалея растоптали ботинками. Антон и думать не хотел, что Роме может кто-то здесь понравиться. Здесь все странные и с масками на лицах. И Петров это чувствует всем телом. Думать о чем-то теперь не хотелось от слова совсем. Голову заполняла пустота, но время от времени мелькали противные мысли о том, что же может завязаться между этими двумя. Антон даже не смотрел на Рому, в его поле зрения сейчас находился только пол, который за пределами обзора казался бесконечным, и его ноги, которые он просунул в свои тапочки. Петров молча встал со своей кровати и вышел на балкон, больше не в силах слушать девушку, которую уже успел возненавидеть до глубин души. Которая, сама того не зная — смогла найти спрятанный в самых укромных уголках разума ключ и открыть его шкаф со скелетами — самыми страшными секретами. Его мысли полонила ненависть. Желание придушить ее собственными руками, желание растоптать ее также, как и она растоптала его сердце в считанные секунды. Желание унизить, и, наверное, главное желание: показать, что Рома ей не принадлежит. Антон в глубине души волновался за самого себя — не понимал, как обычные слова смогли вызвать у него столько неудержимых, плохих эмоций. Петров опирался подбородком о сложенные на периллах балкона руки, немного согнувшись. Он вглядывался в пасмурное небо и чувствовал, как в глазах копится влага, как все медленно, но верно начинает размываться, а эмоции — накатывать с еще большей силой. Ему откровенно хотелось рыдать. Навзрыд. Чтобы каждый услышал. Его пальцы сжали перилла сильнее, и Антон чувствовал, что не выдерживает этот поток почти что спонтанных эмоций, заходясь в одновременно шокированном от самого себя, но и в безумно отчаяном, жаждущем лишь одного человека — состоянии. И раздался совсем детский всхлип. И нет, слеза оставила мокрый след на щеке не потому, что ненависть переполняла его мысли, и не потому, что нужного человека сейчас рядом нет, — хотя, возможно, это тоже дополняло главную причину. А потому... Потому что... А потому, что Антон и сам не знает, почему. Почему прямо сейчас на запястьях остывают слезы, впитываясь в рукава серой футболки и оставляя лишь влажные проследы. Почему он так боится. Почему ничего не может понять. Осадок ужасного, мрачного чувства ненависти оставался в подсознании, и Антон уже перестал вести счет времени, да даже что-либо понимать. Он был без понятия, сколько времени уже находится на балконе, смотрят ли на него, переживают ли. Вот только единственное, что заставило сердце перестать рваться на куски, в ушах перестать безудержно пищать, а живот заставив больше не скручивать внутренней тревогой — так это скрипнувшая дверь балкона, буквально вернувшая Антона в реальность. Он судорожно принялся утирать глаза и заставлять себя дышать ровно. —Ты че так долго то здесь? — спросил хриплый голос из-за спины, и Антон моментально понял, кто только что нарушил его выплеск эмоций своим присутсвием. Осознание потянуло уголки губ вверх, и Антон не стал подавлять счастливую улыбочку. Как вдруг, на белую макушку что-то капнуло. Потом еще, еще и еще. Начинался дождь. —Так еще и под дождем походу, ебать. Чет случилось, а? Рома подошел к периллам и встал рядом с Антоном. Он достал сигарету из пачки «Примы», в надежде, что она подожжется. Кое-как, он все же смог поджечь отраву для легких, и Петров только тогда нашелся с ответом: —Духота в комнате ужасная. — Дрогнувшим голосом произнес он, и, отведя взгляд на деревья и их взмокшие зеленые листья, продолжил: — Не волнуйся, со мной все в порядке. Вот только Петров сам себе не верил. И не был уверен, что Рома с энтузиазмом примет его отговорку. Пятифан мимолетно и недоверчиво кинул взгляд на профиль Антона, разглядывая черты лица, а после медленно кивнул, скорее самому себе, так как Антон все равно этого не увидел бы, занятой лишь разглядыванием взмокшей листвы. Как только в атмосфере повисло ледяное, гуляющее морозным ветерком по головам парней — молчание — Петрову резко захотелось курить — хотя сигарету и в руки он никогда не брал, да и мыслей об этом у него никогда не было — настолько было тошно и противно. Антон пригляделся к Роме. Он сделал первую затяжку, запуская густой полупрозрачный дым в кислород. И ведь он даже не боялся, что кто-нибудь мог его увидеть. Или боялся, просто не показывал... Белесый встал поближе, как бы невзначай, а дальше просто взял — вот так, без предупреждения, — и сделал тяжку с пальцев Ромы, при этом схватившись за его запястье. Мимолетно Антон почувствовал что-то внеземное. Это чувство, теплящее грудь странным клокотом сердца и приостановкой дыхания легких — продержалось всего пару секунд. А уже после грудь наполнил едкий, резкий и неприятный табачный дым. И он чувствовал, как неудержимый кашель уже подступает к горлу. Пятифан удивленно обернулся, размеренно вдыхая свежий воздух полной грудью. Увидел, как быстро Антон начал задыхаться, потому хулиган быстро притушил недокуренную сигарету и выкинул ее с балкона, наклоняясь к Петрову, что согнулся пополам, кашляя. —Тоха, бля, ну о таком хотя бы предупреждать надо, — смущенно сказал Ромка, краснея и заглядывая в зеленые глаза напротив, полные бликов, — чего ж ты так, ну? — Спросил тот и бормотал себе под нос, но так, чтобы Антон его смог услышать: «Дыши, дыши давай... Да, вот так». Пятифанов смотрел прямо в душу. Он заглядывал в каждый темный уголок, он проверял, с какой стороны будет лучше всего подступиться и точно не хотел причинить белесому хоть каплю вреда. —Кха... Я просто... — Петров не успел договорить, кашляя почти что после каждого сказанного вслух слога, — Пятифан положил одну руку ему на плечо, а другую на талию, прижимая к себе. Антон застыл, не силясь связать хоть два слога. Руки Ромки охватили полностью, прижимая к себе. Антон не видел его лица, лишь чувствовал горячее дыхание и учащенное сердцебиение. Пятифан на секунду отстранился и снял очки Петрова, нацепив себе на макушку. Он, не стесняясь ребят за окном, что пристально за ними наблюдали — вновь просто прижал друга к себе. Петров опешил от его действий. Это была читсейшая забота, это была поддержка и опора. Эти действия не сделаны из гневных побуждений. Эти действия — мягкость и нежность. Это осязаемость. Сердце стучало птицей в клетке, и Антон искренне надеялся, что этого не чувствует своей грудью Пятифан, прямо сейчас жмущий друга к себе, заставляя согреться в теплых руках и чувствовать защиту. —Тошик, все хорошо? Откашлялся? — Тихо шептал Ромка Антону прямо на ухо, что заставило мурашки пробежаться по всему телу, а в заледеневшем сердце почувствовать аномальную жару. —Да, — также тихо ответил Петров, неловко положив руки на лопатки Пятифана, тем самым охотно отвечая на желаемые всей душой объятия, — Прости... — Белесый приподнял голову, носом утыкаясь в воротник олимпийки, пропахший сигаретами и каким-то тяжелым одеколоном, что Антону безумно нравился и кружил голову. —Вот Тоха, блять, мне твои извинения ну ни к чему. Не всрались, пойми. И я не в плохом смысле. Просто потому, что ты для меня — ценный человек. И знаешь, когда ты вытворяешь такую хуйню, по типу этой, я больше волнуюсь, чем злюсь на тебя. — Здесь Рома совсем распаясался, пьянея от запаха волос Петрова. Плавился, словно ледник, и чувствовал, как щеки его уже прогрели плечо друга, прикрытое майкой. К объятиям прибавились поглаживания по голове, и Рома ощутил себя безумно счастливым, несмотря на дождик, что уже с большей силой лился на землю и капал на макушки парней, делая волосы мокрыми. Что-то в мыслях обоих резко переклинило — все искренние нежности переменились на безудержную страсть, что заливала сердца парней кровью. Парни резко начали отходить от окна, продвигаясь вправо — к стенке, все еще не отпуская друг друга, словно в любой момент могли потерять и не вернуть. Антон оказался у стены, а Рома поставил две руки на уровне головы. Хулиган глядел в глаза, блестящие изумрудом, и растаял совсем. В сердце поднялся ураган, заставляющий краснеть больше и вытворять такие действия, что он даже по пьяне не сделал бы. Пятифан стал медленно приближаться, уже готовясь к приятному привкусу соприкосновения с нежными губами Тоши. Глаза парней прикрылись. Трепет в сердце возрос до невероятных вершин, а волосы лезли в глаза, но совсем не мешали. Руки Антона окутали талию Ромы, что заставило сильно смутиться, а кровь кипеть как вода в чайнике. Парни на несколько секунд застыли, заглядывая друг другу в глаза сквозь прикрытые веки. Рома и не думал, что все сможет так быстро перемениться. Не думал, что во второй день смены он будет так нагло вжимать Антона в стену, напрашиваясь на нежные поцелуи. Все произошло так быстро. Но он ведь не знал, как такие любовные дела будут продвигаться дальше. Пятифан едва коснулся розоватых губ, что сразу начали отвечать, и закрыл глаза, не в силах поверить в произошедшее. Парни застыли на месте, наслаждаясь лишь друг другом. Земля и вправду остановилась. Остановилось время, перестали щебетать птицы, перестал лить дождь. В реальном времени остались лишь они. Одни в этом мире. Влюбленные по уши, не видящие ничего. Звуки растворились. Но Рома едва услышал... —Вы че, на...? — Тихо спросил бяша, выглядывая с прохода на балкон, — я вас искал... А тут... Вы... — он сбивался со слов, улыбаясь, пока парни как ошпареные отпрыгнули друг от друга. Споткнувшись и чуть не упав, Рома подскачил к периллам. Хулиган даже не успел прочувствовать теплоту и вкус нежных губ Антона, не успел даже начаться поцелуй, как его прервали. —Я... То есть... Мы... Ну, этот, бля, поспорили, — растерянно начал оправдываться Рома, вжимая голову в воротник, — на слабо взяли... —Верю, — хмыкнув, как-то неубедительно сказал бяша, чем заставил Рому еще больше засомневаться в себе, — айда в карты играть, голубки, на! Антон, отойдя от стены во время диалога, отстаренно стоял на пожарной лестнице, локтями на нее опираясь и глядя в небо, раскрашенное облаками после непродолжительного дождя. —Ждите. — сказал Рома и прикрыл глаза, отчаявшись в своем друге, словно бы думал, что тот всем об увиденном расскажет. Пятифан обернулся на Антона, а бяша скрылся за стеной, заходя в комнату, перед тем подмигнув Роме, словно бы о чем-то замышляя или наоборот, храня тайну... Пятифан подтянулся к Петрову, встав рядом и вновь подкуриваясь. —Смотри... Там радуга, — улыбнулся белесый, указал пальцем куда-то вдаль и кинув взгляд на профиль Ромы. Пятифан в ту же секунду посмотрел туда, куда указал Антон и искренне ухмыльнулся: —И вправду. Роме хотелось чего-то добавить. Но что? После неслучившегося поцелуя было безумно стыдно, хотелось провалиться под землю, лишь бы не чувствовать такого сильного смущения, накатившего волной цунами. Пятифан размеренно выпускал дым, то вгоняя его в легкие, то выгоняя. Хулиган все же был уверен, что бяша никому не расскажет об увиденном, но все же, паника хватала за разум, царапая внутренности. Антон же все глядел. Глядел и глядел. Только теперь на Рому, а не на украшенное радугой небо. Это заставило Пятифана обернуться, поймав на себе заинтересованный взгляд. —Хочешь, всё-таки? — Спросил Рома, говоря про сигарету тлеющую в руках, но только потом понял, что этот вопрос слишком многозначен. Потому он опустил взгляд, смущаясь еще сильнее. —Хочу. — Уверенно сказал Антон, и потянулся к руке Ромы, снова хватая за запястье и делая тягу прямо так, с пальцев. Хотя, хулигану на секунду показалось, что тянется он к нему... Но лишь показалось. Рома стряхнул пепел с сигареты, постучав по ней пальцем. Думал, что это был последний шанс проявить свою любовь. В укромном месте, без лишних глаз. И хоть балкон — не такое уж укромное место — мимолетный укол страсти обломать всё-таки смогли. Антон оглянулся на задумчивое лицо Ромки, а после аккуратно потянулся к загнутому воротнику олимпийки, поправив его. Пятифанов оглянулся в ответ и тепло улыбнулся, получив взаимную нежную улыбку. «Вы скоро там?» — Послышался крик из комнаты, и Рома, выкинув бычок, стлевший до фильтра, парни поспешили вернуться в комнату. Зайдя в теплое помещение, ребята увидели, как все уселись на полу, и как бяша мешал карты для того, чтобы их потом раздать. —Что-то вы долго там были, на, — хитро улыбнулся Будаев, мазнув взглядом по парням, усевшихся около двери. Рома лишь хмыкнул и нахмурил брови, будто пытаясь без слов сказать Будаеву, чтобы тот не перегибал палку со своими шуточками. —Прохлаждались. — отрезал Пятифанов грубо, а после уселся на пол, возле Коли. Уже после к нему подсел и Петров. Остальные устроили переглядки исподлобья — Матвей и Коля улыбались, а Алина — нет. Парни смущенно отвернулись друг от друга, и Рома нечаянно вспомнил отголоски нежного поцелуя, продлившегося меньше пяти секунд. —Да что с вами? — как-то агрессивно начала Алина, останавливая эту молчаливую игру в гляделки, только завидев смущение парней. —Так! Я раздаю карты, на, — невпопад встрял Будаев, спасая парней от нелепых оправданий, за что Рома был ему искренне благодарен. Бурят раздал по шесть карт каждому из игроков, а затем заглянул в свои, вскидывая бровь. Козырем оказался крести. *** Во время игры шли активные обсуждения предстоящих мероприятий, и Рома навострил слух, подслушивая, но не присоединяясь к разговорам. —Представляете, — начал Коля, лыбясь, — завтра какой-то день будет, вроде... «День признаний» или как-то по-другому, не помню... — он задумчиво глядел на своего козырного короля, а после покрыл им даму, продолжив, — вожатые подготовят нам листочки... Что-то вроде... «Десять вопросов и шестнадцать валентинок»... Анонимных, шлавное. Каждому дадут по конвертику — самодельному, в котором будет завернут листок с вопросами о любви, — приостановился Коля, оглядывая всех, кто находился в комнате, и поймав заинтересованный взгляд Ромы, сказал: — покрывай давай, чего завис? —Слушал тебя, — Пятифан посмотрел на козырного туза, лежащего на полу, а после сразу же забрал себе, ведь покрыть его нельзя ничем. —Херня, по-моему, эти конвертики, — высказал Матвей, хмурясь и не поднимая взгляда. —Так вот. Я еще не договорил, — продолжил Коля, — вопросы для каждого — разные, и у каждого такие, какими видят вас вожатые. То есть... Подстроенные под человека, получившего этот конверт. —Ого... — резко вставил Антон, чем заставил Рому перевести взгляд. Пятифан уже знал, что в каждом из вопросов ответ будет однозначен: «Антон, Тоха, Тоша, Петров...» И, хоть Рома и не любил такие мероприятия, — сейчас в голове взыграл неподдельный интерес. Партию доиграть не успели — вышел из игры только бяша, — дверь распахнулась, и из дверного проема показалась Юля. —А ну, что у вас тут происходит? — озадачено спрашивает Денисовна, осматривая всех присутсвующих, — все по комнатам, быстро, собираемся и на репетицию! Чтоб в одиннадцать все по струнке на первом этаже! — сказала она, хлопнув дверью. Все дружно кивнули, скорее, каждый самому себе. Бяша, быстро складывая карты обратно в картонную коробку, обмотанную скотчем по краям, что-то пробубнил, и все повставали с пола. Ребята быстро разошлись по комнатам, перед этим попрощавшись с Ромой и Антоном. *** Все отряды собрались на репетицию. Шло приветствие, объяснение про открытие смены — нудно и долго. В голове плыли мысли. Плавали, словно по течению, спокойно и безмятежно. Хотелось обратно в корпус, однако легкие требовали свежего воздуха и хоть какой-никакой физической активности. А еще, Рома планировал идти на «Веселые старты», что как раз таки начинаются минут через десять. В этот же момент Ромкиных раздумий, громко объявили о совсем скором начале «Веселых стартов», потому Рома резко пришел в себя, решивши, что точно-точно пойдет и поучаствует в конкурсах, какими бы они не оказались: сложными или легкими; нелепыми или очень даже хорошими, интересными. Как никак, накопившаяся энергия за утро давала о себе знать. Хотелось бегать и резвиться, но в то же время и поспать. Сонность все же тоже прогрызала себе место в разуме Пятифана, но не взвивалась столь сильно, чтобы заставить Рому слинять в корпус из-за лени. Весь отряд повели через небольшой лесок — где, к Ромкиному удивлению, спустя несколько десятков метров — виду открылся огромный зеленый луг. Была трава, засеянная цветами и папоратниками, был огромный бассейн, большущий стадион, несколько качелей, душевых и небольшая площадка, видимо, для отрядов помладше. У Пятифана, при виде всего этого, засияли глаза — это место ощущалось, словно свобода. Хотелось пробежаться по этой большой территории, бегать до болезненных ощущений в ногах, ощущать, как ветер дует в лицо и делает еще счастливее. Здесь Рома ощутил комфорт. И хотел бы, чтобы он, вместе с Антоном, приходили сюда как можно чаще и смотрели на рассветы или закаты, бегали по траве босиком и плели друг другу одуванчиковые венки, нелепо вешая их на свои макушки и смеясь. Пятифана удивили собственные столь ангельские и невинные мысли, потому тот ухмыльнулся и взглянул на идущего не поодаль Антона, чьи глаза точно также сияли блеском, отражая весь пейзаж этого места более значимой для Ромы красотой. Оттеночной его глазами. Откуда-то заиграла музыка. Вроде веселая, заводящая, а вроде и навязчивая, бьющая в уши странной мелодией. Отряд остановился у стадиона, и Пятифанов увидел, как за их отрядом стоит еще один, а за тем еще и еще. В груди повисло тягучее чувство ожидания. Лучи дневного солнца словно проходили сквозь Рому и подсвечивали карие глаза янтарным. Тот лишь сощурился и, отвернувшись, снова глянул на Антона, которого в тот же миг толкнули на траву, а последний только хохотал и весело смотрел на виновника. Нет, на виновницу. Полина возвышалась над ним, словно горой, одетая в короткие шортики и слегка большую ей майку, а на ее голове наблюдалась легкая белая панамка, прикрывающая макушку. Фигуру Антона обволакивала зеленая трава, выделяя его на своем фоне. Сейчас он выглядел таким счастливым, таким радостным и беззаботным, что Ромке стало также хорошо. Он словно сплетен, сделан из солнечных лучей, тепла и чего-то нежного. Мягок, словно облако, и нежен, как домашний котенок. От мыслей о милостях заставил отвлечься голос, что разнесся по территории из громкоговорителя, поднимая еще больший шум и гам. «Приветствую все отряды, что сегодня собрались здесь! Доброе утро, ребята! — проговорил кто-то звонко, выдержав небольшую паузу, — в такой прекрасный, солнечный день, мы с вами проведем «Веселые старты»! Надеюсь, все знают, каковы правила? Начинаем? — со всех сторон закричали и загудели, — раз так, собираемся прямо сейчас на стадионе!» Средние отряды медленно потянулись к стадиону, а Рома в то время подошел к Бяше, что о чем-то ворковал с Колей. —Че ты, готов чоле, на? — гулко спросил Игорь, только завидев на горизонте Ромку, приближающегося к ним. —А как же, — оскалившись, Рома сложил руки на груди, как бы в знак уверенности в своих словах, — только благодаря мне мы втащимся в тройку. —Да фто ты, на, — закатил глаза Будаев, а после пронзительно заглянул Роме за спину, видимо, завидев там кого-то или чего-то, — а я? Антоха? Эгоист. Фу таким быть, на, — огрызнулся товарищ, а Рома лишь оскалился шире. —Пошлите уже, — вставил Коля, обратив на себя внимание обоих, — начинается!

***

Время утекло сквозь пальцы, Веселые старты кончились, а Рома, весь запыхавшийся и уставший, фыркал и жаловался Бяше на второй отряд. И был прав, ведь этот отряд наглел, дерзил и не упускал возможности поднасрать другим, лишь бы выиграть. Мероприятия закончились быстро, как и обед. Начался тихий час, и сейчас у парней было два часа свободного времени, которое они собирались потратить на просмотр кассет, что взял с собой Петров. —Та-ак... Что смотреть будем? — спрашивает Антон, копашась у себя в рюкзаке, а после выуживая оттуда несколько кассет: каждая подписана своей цифрой. Рома хитро оскалился, прикусив внутреннюю сторону щеки: —Порнуху давай, — ехидно сказал он, рассматривая кассеты в бледных пальцах. —Иди ты, — усмехнулся Петров, не поднимая взгляда, — нету такого. —А что есть? —Мм... — задумчиво промычал Антон, пытаясь вспомнить название каждой из кассет, что были подписаны только цифрами, — «Иди и смотри» — это третья, все, что я помню... Ээ... Остальные можно попробовать вставить, глянуть, что за фильмы. —Это я уже смотрел, — фыркнул Пятифан, бегая глазами от бледных пальцев — к которым так и тянет прикоснуться, сжать и расцеловать — к кассетам, рассматривая и мимолетно задумываясь. — Вроде... Первая это... — начал было говорить Петров. —Та давай уже любую, — сказал Рома в нетерпении, и выхватил из рук Петрова кассету, подписанную маркером, как «первая». Он вставил кассету в проигрователь, и экран наполнился пикселями, создававшими картинку. Пятифан плюхнулся обратно к Антону, вглядываясь в телевизор. Медленно появляется заставка. «Москва слезам не верит» —Опа, так это я тоже смотрел, — громко вставил хулиган, глянув на Антона, что подтянул колени к себе, обвив их руками, и начал жевать воротник своей майки. —А я нет, — уверенно выдал Антон, не взглянув на Ромку в ответ. Тот, в свою очередь, вновь уставился в телевизор, не получив на себя особой реакции. Пятифану стало немного скучно. Недавно просмотренный фильм прокрутился в голове от начала до конца, потому интереса смотреть еще раз не возникло. Рома лишь краем глаза поглядывал на Петрова, что время от времени усмехался, поправлял очки и недоумевал, с явным интересом вглядываясь в экран. Смотреть можно было бесконечно, Антон все равно не заметит — он почти не менял позы во время просмотра, отчего не мог завидеть пристальные глаза Ромы. Пятифан глядел. Вглядывался. Изумрудные глаза Антона блестят, в них уловимы множества смешанных эмоций. Кисти в трансе иногда бродят по полу, словно что-то выискивая, а белесые ресницы подрагивают, когда по сюжету случается что-то трагичное или наоборот, веселое. Антон невесомо смотрит в телевизор, а Рома на него, находясь в своем маленьком мире влюбленности. В пьяную от переполняющей любви голову пришла мысль, что можно попробовать коснуться его руки. Хулиган было откинул эту мысль подальше, в темный угол, но она все еще свербила где-то на подкорках сознания, не давая наслаждаться Петровым сполна. Пятифан зажмурился, накрывая лицо ладонью, мол, «хватит об этом думать», но это помогало меньше всего, а мысль лишь расползалась по мозгу, пропитывая каждую его клетку. Рома попытался откинуть думы на потом, стараясь вникнуть в то, что сейчас происходит на экране. Расплостался по полу, положив правую руку на свою кровать, а левую оставив на полу. Он решил расслабить шею и опустить голову назад, после чего впечатался затылком в тумбу, зашипев. Петров даже не услышал, либо не захотел на Рому никак реагировать. Резкая боль стала неким спасательным кругом для Пятифана, ведь левая рука дернулась и по-случайности накрыла бледную Антона. Рома замер с одной рукой на затылке и пождатыми ногами — только вот боль, резко напавшая на голову, также резко стихла, оставив лишь размытые проследы. Пальцы, накрывшие руку Антона, словно парализовало, а после вдарило волной тока. —Чего ты?... — тихо спрашивает Антон, наконец отвлекаясь от просмотра. Пятифан глядит на их руки, неумолимо краснея и непонимая, что делать дальше. Вот только мысль «убрать руку как ни в чем не бывало и продолжить смотреть» — ускользнула прежде, чем Рома успел прийти в себя и одуматься. В голову лезли вроде бы осмысленные предложения, но язык совсем не повиновался хозяину, заплетаясь и не в силах произнести хоть слово. —Давай так смотреть..? — хотелось бы сказать Роме, но голосовые связки словно решили отказаться от своей работы, отчего предложение было сказано одними губами. Хулиган, всё-таки сдавшись и не надумав ничего путного в ответ, решил просто ждать, наблюдая за реакцией Антона. Последний, в свою очередь, руку не убирал, но также и не давал переплести их пальцы, что запутывало Рому еще больше, заставляя голову дымиться. —Прост... Блять... — заикнулся Пятифанов, намереваясь невзначай извиниться. Слова не связывались от слова совсем, — прости, короче... Я случайно. Антон немо кивнул, но кисть Ромки со своей убирать не стал. Мысли спутались, в голове творился откровенный беспредел, а щеки, как бы Пятифанов того не хотел, предательски продолжали краснеть. Глаза забегали, стараясь найти то, за что можно беспощадно ухватиться, отвлекаясь от эмоций, крывшихся лишь за маской напускного безразличия, которую Рома сам на себя натянул, не имея права снять. Казалось, словно Антон вот-вот почует или, не дай Боже, увидит реакцию друга на столь обыденные прикосновения. Хоть и хулигану они стали чем-то другим. Чем-то более трепетным, тем, к чему хочется относится с нежностью, отдавать всего себя, утопать, топить себя, не жалея одежду и хотеть утонуть в них польностью, в щепки раздробив все свое смущение, лишь бы прочувствовать этот рвущийся наружу трепет на себе еще хотя бы раз. Голова закружилась. Рома уткнулся лицом в колени и тихонько хмыкнул, думая, что сходит с ума. Хотя, как не сойти с ума с таким ангелом в человеческом обличии, как Антон? Петров продолжал невзначай глядеть в телевизор, но уже не так внимательно следя за происходящим на нем. Не давала сосредоточится лишь грубая, Пятифановская рука. Антон чувствовал, как пальцы того слегка сжимаются и подрагивают, а сам краснел и робел не меньше, чем зачинщик всей ситуации. Головокружение немного отступило, и Рома поднял взгляд, встретившись со взаимно смотрящими изумрудными глазами. Пятифанов проморгался, машинально накреняя голову назад и чуть не врезавшись затылком в тумбу вновь. Белесый совсем тихо усмехнулся, и уголки его губ приподнялись в наглой улыбке. Рома понимал, что его ведет, а крыша медленно едет по направленной. Ситуацию держит Петров, не передавая инициативу немых взглядов Ромке, что был явно не в состоянии даже встать на ноги, если это в срочном порядке понадобиться. Хулиган резко одернул руку, мимолетно прочувствовав, как сильно нагрел бледную кисть, сам того не замечая. Парни начали молчаливую игру в гляделки, где победителем окажется тот, кто последний отведет смутный взор внимательных глаз. —Можно вопрос? — хищно спросил белесый, видимо уже отходя от смущения, недавно крывшего также, как и Пятифанова. Рома медленно кивнул, почти не моргая. Петров начал выжидать, словно перебирая в мыслях все возможные вопросы, тем самым давая хулигану немного расслабиться, но одновременно и насторожиться. Помедлил. Заветные слова о случае на балконе застряли в горле, не давая спросить нужное. —Что было... — одними губами сказал Антон, а после резко перевел тему, — о ком будешь писать в валентинке?... — не отводя глаз, спросил Тоша, нервничая. Рома облегченно выдохнул, но особого вида тому не подал, лишь сделав вид спокойного дыхания. Ответ так и крутился на языке, но выдавать себя Пятифанов еще не собирался, потому уверенно ответил, надев на себя невидимую маску хладнокровности: —Про Алину, наверное... — первый человек, что пришел в голову, оказался словно под прицелом. Рома стал пристально наблюдать за реакцией Антона, зная, что эта девушка явно стала причиной одной из его обид. Хулиган не хотел специально злить Антона, а уж тем более сделать ему больно, просто решил поэкспериментировать, не ожидая, что в ответ от Петрова, почти сразу, прилетят такие больные слова, буквально бьющие о своей колкости и вопиющие что-то в клокучущем сердце: —А я про Полину. Рома нахмурился, чувствуя в грудной клетке разгорающийся пожар явной ревности и истерически растекающейся по крови раздраженности. Это была сладкая месть за слова Ромы, брошенные так бездумно. И последний это сразу понял, напирая: —Мне так Алинка зашла. Она такая необычная... И внешность у нее охеренная... — агрессивно выпалил тот, хмурясь сильнее. —Это хорошо. Но все же, Полина получше будет, — с неким сарказмом выдал Петров, хмурясь в ответ. Карие глаза Ромки непривычно сверкнули, чего не мог не заметить Антон. В этих глазах, прямо сейчас пылающих ревностью, он уловил нотку вызова, словно белесого прямо сейчас вызывают на словесный поединок. —Что же... Могу пожелать вам с ней удачи, — будто подвел итог Пятифанов, но через несколько десятков секунд добавил: — ой, извини, ошибся... Неудачи. Рома скептически подмигнул, в полной мере ощущая гудящее о ревности сердце, так и умоляющее разорвать в клочья ни то Антона, ни то Полину. Антон едва улыбнулся, сводя светлые брови к переносице. —Знаешь, и вам с Алиной того же! — усмехнулся он, — я, конечно, не хочу тебя огорчать, но все же, вместе вы смотритесь не очень, — «грустно» выдохнул парень, следя за эмоциями на лице аппонента. —Я в какой-то мере с тобой согласен! Все-таки с тобой мы смотримся намного лучше. Заключил Пятифанов, скалясь, как хищный зверь. Довольный своим подколом, который на самом деле, вовсе им и не являлся — Рома и вправду считал, что Петров будет смотреться идеально именно рядом с ним. Антон моментально округлил глаза, уводя взгляд в пол. Проиграл. Хулиган победно скалился, но эмоций пылающей внутри ревности все еще показывать не хотел. Они понемногу угасали, успокаиваясь тем, что затянувшийся поединок был успешно выигран. Как тут, Антон вновь возвращает хумрый взгляд на хулигана, прожигая глазами. — С нормальным человеком и козлом дуэт не очевиден. Рома был озадачен, но для себя отметил, что Петров так легко не сдается, несмотря на проигрыш. —Хочешь сказать, что нормальный тут я? — усмехнулся Пятифанов, мимолетно задумываясь над словами Антона. —В точности. Да наоборот. Взявшаяся буквально из неоткуда агрессия всплывала наружу, бурля и раздражая где-то под ребрами. Рома распахнул глаза во всю ширь и кинулся на Петрова, схватив того за ворот майки. —Че ты хотел этим сказать?! —То, что ты козел. Занесенный заранее кулак разрезал воздух, просвистев. Пятифанов ударил Антона, сам того не понимая, но уже осознавая свою ошибку. Попал куда-то в районе скулы. Петров зашипел и врезал в ответ, пока Рома замер от неожиданности своих же действий. Оба, получив по лицу, смотрели друг на друга с нескрываемой яростью, бьющейся со всех щелей. В глазах обоих заплясали огоньки агрессии. Оба проиграли в этой неясной игре без правил, но останавливаться на этом не желали. —Блять... Нахуй ты такой... — выдохнул Пятифанов перед тем, как впечататься в губы Антона своими, тем самым словно извиняясь. Петров сначала забрыкался, а после начал неуверенно отвечать на поцелуй, сжимая запястье Пятифана в мертвой хватке. Парни увязли в странных чувствах, играющих внутри. Раздражение вымещали в этом поцелуе — кусали губы друг друга чуть ли не до крови, сжимали одежду посильнее, напирая и словно даже тут стараясь выиграть в положении, продолжая поединок. Помещение вокруг них словно перестало существовать, как и телевизор, что-то неразборчиво бубнящий на фоне утопающих в страсти парней. Поцелуй пришлось разорвать на несколько резанувших по разуму секунд, дабы наконец отдышаться. —Какой? — сходу запыханно спросил Антон, не выпуская Рому из хватки бледных пальцев. Их лица находились на расстоянии около десяти сантиметров друг от друга, и это расстояние увеличивать никто не собирался. В Роме огнем горели чувства. Сбитое дыхание, передавшееся от поцелуя, окутало легкие. Пятифанов продолжал хмуриться, бегая глазами по лицу собеседника. I see my reflection in your eyes... —Педик... — запоздало ответил хулиган, перемещая одну из своих рук на шею белесого, как бы невзначай открывая вид на выпирающие ключицы. Антон заметил жест и намерения Пятифанова, на что перехватил его за запястье, возвращая руку хозяину. Петров в ответ кинул лишь шуточное: —Ты тоже. Рома внимания не обратил. I know, you're sick. Товарищи сидели друг напротив друга, все еще злобно прожигая глазами. Но до сих пор не смогли переварить случившееся. Рома думал о словах Антона, что так и кричали о ревности где-то внутри. «Полина-Полина и Полина...» Раздумия вели в никуда. Жгучая сердце ревность не давала покоя, а Пятифан и не хотел думать, что Антон просто пошутил. Хаос в голове напоминал дорожку с минами. Неправильно ступишь — взорвешься, разлетишься на части. Мысли крутились, превращаясь в бесконечные круговороты. ... —Слушай сюда, — грозно, с напором начал Пятифанов, склонив голову к своей груди и глядя исподлобья, хмурясь, — никакой Морозовой больше... Заебал. Секундное молчание, повисшее между парнями — только дало понять, что ни один, ни другой терпеть не будет. Рома вновь впился в мягкие губы с уже нескрываемой ревностью, разрывая все поставленные границы. Голова безумно кружилась, а в глазах темнело от недостатка кислорода и Антона. Он наслаждался тем, что может сделать это прямо сейчас, оставшись безнаказанным и вполне оправданным. Он кусал, проводил языком по укусам, словно извиняясь, а потом снова кусал. Рома надеялся закопать все те чувства, вылив их в поцелуй, а после жить спокойно, больше не нуждаясь в Петрове столь сильно. Пятифанов почувствовал, что Антон под ним подрагивает, и он упивался этим, сбито дыша и в перерывах рыча прямо в губы, словно дикий зверь. Крышу сносит от этих клокочущих чувств, расцветающих внутри все больше. И почему наглые поцелуи на полу, с прижатыми друг к другу телами и едва заметным дрожанием вызывали у Ромы такие эмоции, что ни с чем не сравнить? Даже Полина настолько не сводила с ума! Отцепившись друг от друга, Пятифанов понял, что бушующее внутри неясное чувство никак не угасло, а наоборот — только вспыхнуло с большей силой и требовало еще и еще. Антон рвано дышал, прикрыв глаза, а хулиган лишь продолжал сидеть на нем, не в силах отвести взгляда. Рому чувствовал дикое желание и наваждение, но понимал, что дальше, возможно, уже никогда не дойдет. Петров вскинул бровь, завидев такую эмоциональность Пятифана, хотя и сам внутри сгорал от чувств, расползающихся по телу током. Антону нравилась такая реакция, он был более чем доволен этими словами и действиями, потому просто встал на ноги, отодвинув от себя Ромку, недоуменно смотрящего на него, и вышел из комнаты, несильно хлопнув дверью. Оставил Пятифанова на растерзание мыслями. Сердце стучало, кажется, намного быстрее обычного. Грудь вздымалась чаще, а карие глаза были во всю ширь распахнуты. В душе творилось что-то невероятное, непередаваемое обычным словом. Где-то в глубине подсознания поцелуй все еще оставался на губах, и Рома неосознанно положил руку на свои губы, в надежде прочувствовать касания нежных Антоновых еще разок. В груди волшебный трепет, кутающий теплым пледом все тело и пробирающий мурашками. И что бы не услышал Ромка от Антона после этого всего — он знал, что своего добьется, несмотря ни на что.

***

День проходил быстро. Рома прогуливал все мероприятия и явился лишь в обед, когда голод решил напомнить о себе. Все прошедшее время от прогулов занимали думы о произошедшем. Хулиган, иногда закрываясь в ванной, прижимался спиной к холодной стене и старался охладить свой пыл ко всему, что просиходит вокруг. За все это время он ни разу не видел Антона. Петров словно провалился под землю, скрылся в темноте, слишком сильно избегал. Пятифанову безумно страшно за дружбу между ними, что в любой момент может разорваться. Ему скучно и грустно, когда рядом нет его лучика солнца. И речь идет не о солнце за окном, слепящим глаза и льющимся на стены небольшой комнатки, а об Антоне, без которого жизнь словно перестала быть такой беззаботной. Рома уже почти растерял всю надежду на общение между ними, потому решил немного отвлечься и хотя бы сходить поесть. Котлета и макароны в столовой, конечно, теперь больше не казались такими аппетитными. Хулигану теперь не хотелось спешить, чтобы выиграть в немом, неоглашенном бою «кто быстрее все съест — тот и победил». Он ковырял еду вилкой и буравил ту хмурым взглядом, не имея желания есть. Это бездействие быстро наскучило, потому Рома начал оглядываться, чтобы найти Петрова не поодаль. Антон сидел за столом с Матвеем, о чем-то с ним переговариваясь и глупо улыбаясь. Матвей в этот же момент начал подбешивать Ромку, и он резко отвернулся к своей тарелке, все также не притрагиваясь к еде. Тут же, к Пятифанову подсели бяша с Колей, начиная расспрашивать о его отсутствии на всех мероприятиях. Отвечать было нечего, кроме как «голова болела», так что Рома нагло соврал, хотя наполовину, все же, это было правдой. Пятифанов через силу смог, наконец, поесть, отмазавшись ото всех нелепыми проблемками. Он отнес посуду и пошел на выход из столовой, напоследок обернувшись и встретившись со сверкающими в лучах солнца глазами Антона. И эти глаза смотрели прямо на него. Прямо в его глаза. Рома на секунду застыл, распахнул глаза и поджал губы, краснея. Глаза Антона блестели изумрудом, чаровали и манили. Хулиган на такое уже не раз велся, потому решил не наступать на те же грабли, резким движением отвернувшись. Засунув руки в карманы спортивных штанов, он, словно бы не стоял пару секунд назад, как вечно краснеющая влюбленная телка-школьница, направился к дверям, хмурясь. Рома хотел, чтобы Антон был только его. Чтобы принадлежал только ему, и чтобы никто, кроме него, не мог касаться и вглядываться в его блистающие непрерывной игривостью глаза. Пятифанов ревновал — неважно к кому, будь это Полинка — красивая брюнетка, обладающая харизмой хитрой лисицы, — или Матвей — молчаливый и высокий шатен, чем-то похожий на Ромку. Он ревновал всех, кто мог бы хоть как-то зацепить Антона своими чертами внешности, характера или поведеня рядом с ним. Ревновал до бессильно сжатых кулаков и жестокого взгляда, прожигающего насквозь. Хмуро дойдя до корпуса, он снял кроссовки на пороге входа и вошел в помещение, теплящее суетой. Поднимаясь по лестнице на свой этаж, он слышал лишь прикрикивания и смех из комнат, жителями которых были ребята из отряда помладше. Как бы ему хотелось стать неотъемлемой частью этого отряда, переместиться во времени и стать чуть помладше, снова ощутив всю сладость проходящего детства без особых проблем. —Эй, Ромка, на! — услышал Пятифанов шипилявый голос друга и обернулся в сторону, откуда этот голос послышался. В дверном проеме триста десятой комнаты показался Бяша, а сзади него и Коля, что-то нервно выискивающий в ящиках. Рома немо вскинул одну бровь, как бы задавая вопрос. —Айда к нам! Туса походу намечается, на, — воскрикнул Будаев, деловито облакотившись о дверной проем, — не пойдешь — пизды надаем, на! Рома рассмеялся. —Это кто кому еще надает! — беззаботно сказал Рома, поднимаясь на последнюю ступеньку лестницы, скалясь и показывая кулак. Атмосфера детской беззаботности безумно нравилась Пятифанову. Он даже успел позабыть о недавней «ссоре» с Антоном на последние несколько секунд! —Боюсь! — шуточно взвизгнул товарищ, а после добавил: — не забудь только Антоху позвать, а то без него как гнилой тунец, на! К этому моменту, как раз таки, все уже пришли из столовой, а Антон поднимался по лестнице и от скуки мазал взглядами пространства, что его окружают. Невзначай услыхав знакомый голос и упоминание своего имени, Петров скучающе взглянул на триста десятую комнату, где стоял Бяша. Антон подошел к Ромке, что отдыхал около перилл, решив спросить, что от него хотел Будаев. Делал вид, будто ничего не случилось между ними около полуторачаса назад. —Рома, а что случилось? — аккуратно спросил Антон, понимая, что смущает Пятифанова только одним лишь своим присутствием возле него. Пятифанов повернул голову, встретившись с нежными глазами Антона. Они словно излучали из себя солнечные лучи, тепло и уют, что отразилось на Роме в виде легкой, незаметной улыбки. Пробежавшись взглядом по лицу Антона, Рома наконец ответил: —Ничего особенного. Только... — не успел он договорить, как его перебил звонкий голос: —О, Тошик, на! Айда к нам, щас туса будет, Колян колонку нашел! — опять-таки выкрикнул Бяша, так, что его лепет был слышен на весь третий этаж. Антон нежно коснулся подвернутого рукава олимпийки Пятифанова, потянув на себя, — ты пойдешь? Рома слегка покраснел, почувствовав витающую нежность вокруг них. Он то думал что все, все кончено, а оказалось наоборот, — это было только началом! —Думаю... Да, — голос Ромы немного дрогнул — он понадеялся, что это было незаметно. Антон мягко улыбнулся и направился в комнату к ребятам, где его встретили громкими вскриками и вопросами о том, подойдет ли Ромка. Пятифанов по-детски лыбился. Лыбился и краснел все больше, локтями упираясь в перилла. «Это только начало...»

***

Зайдя в комнату, что полонила громкими разговорами и музыкой, бьющей по ушам, Рома кивком поздоровался со всеми присутствующими, из которых были Матвей, Коля, Бяша и Антон. —Блять, музыку убавьте кто-нибудь, — строго прикрикнул Пятифанов, обратив на себя внимание. — На весь корпус слышно. Антон встал с кровати Матвея и подошел к колонке, убавляя звук. Стало немного потише и поспокойнее. —Че, бухло пронесли, что ли? — сходу задал вопрос Ромка, присаживаясь рядом с Антоном. —Конечно, на! Какая тут тусовочка без бухича! — звонко проговорил Будаев, улыбаясь во все свои тридцать зубов. Пятифанов оскалился. Конечно, ходить по корпусу подшофе — идея не из лучших, но Ромке хотелось веселиться. Ему казалось, что в честь развития их отношений, сегодня все сговорились и решили это дело своеобразно отметить. —Только не сейчас, — вставил Коля, заметно напрягшись. — Это плохая идея. Давайте лучше после отбоя? —Почему это? — спросил Бяша, вскинув бровь. —Сейчас расскажу... — выдохнул Коля. Все, кто присутствовал в комнате, навострили уши, ведь если Коля что-то доказывал, значит это к хорошему не приводило. Всё-таки, он в лагере не впервые, потому все ему доверяли, спрашивая обо всем, о чем только можно. —Было дело в прошлом году... — осторошно начал Коля, плавно переходя на шепот. — В общем, с пацанами тоже выпить захотели. А это только вторая неделя — середина смены! Нам бояться было почти что нечего, а главные правила были таковы: первое — никому постороннему, кто не знал о выпивке — не давать эти бутылки, замаскированные под сок или воду... А второе — не напиваться в стельку. Эти правила в первые несколько раз спасали, и никто не замечал никаких изменений, но в один раз... — Коля набрал побольше воздуха в легкие, прикрыв веки, — мы сидели в нашей комнатушке на троих, значит, а в пластиковых стаканчиках была водка... Я не знаю, как мы вообще тогда решились водку пить, так еще и днем, но не суть! —Я вообще и планировал водку пить... — тихонько сказал Бяша. Все хохотнули. —Не перебивай. Каждый уже выпил достаточно, но кто-то из них предложил поспорить, мол, кто выпьет половину стакана этой дешманской водки залпом — тому пятьсот рублей! Нашелся один «красавчик», который был в кондиции уже явно побольше чем под обычным «навеселе», и поверил в эти сказки! Налил себе полстакана, несколько глотков и раз! Он пустой. Этот еблан зажмурился, словно пять лимонов за раз съел, и побежал в туалет. Было слышно только не очень приятные звуки, а после и звук твердого падения на плитку, — Коля скривил рожицу отвращения. — Мы всей компашкой прибежали к туалету, — прибежали, это, наверное, громко сказано, но все же, — а там этот клоун на полу валяется, с разбитым носом! Я завизжал, когда увидел это картину, потому что боюсь крови и травм, а пацаны остались у туалета, ошарашенно его оглядывая. Как я помню, кто-то пытался оказать помощь, привести в сознание, а кто-то просто смотрел в шоке. Я сам тогда особо пьяным не был, потому пошел собирать все использованные стаканчики и прятать алкоголь, заранее зная, что вожатые точно все узнают о случившемся. У меня безумно тряслись руки, и мне до сих пор противно и страшно это вспоминать. Тем более когда я помню все самые жесткие подробности. —А вожатые узнали всё-таки, или нет? — тихо спросил Антон, сложив брови домиком. —Да. Это было безумно страшно. Когда их позвали ребята из другого отряда, услыхав наши визги, они прибежали в нашу комнату и устроили огромный скандал. У нашей комнаты собралась целая орда ребят, которых никто не гнал оттуда. Я стоял с заведенными за спину руками, держа эти гребанные стаканы, которые не успел выкинуть с балкона и старался не заплакать, зная, какие последствия после этого могли быть. В итоге, нас конечно же спалили, нашли все наши спрятанные алкогольные, все эти стаканчики. Нам всем грозила метовка, а также уголовная ответственность. Но наши вожатые нас пожалели, только лишь позвонив родителям, но не доложив об этом диретору, или, не дай Бог, Ирине Юрьевне. Они были молодыми и все понимали, дав нам последний шанс. Нам просто тогда очень крупно повезло, а в этот раз удача может повернуться спиной... Все синхронно грустно выдохнули, кроме Ромки. Ему не раз грозила уголовка и его не раз увозили в ментовку, потому история товарища не сильно удивляла. —А что в итоге случилось с тем пацаном, на...? — спросил Игорь, уводя глаза в пол. —Он сломал нос. Там что-то ужасное... Еще, вроде, многочисленные ушибы. Рома видел, как Антон сжался, прикрывая глаза. Пятифанову захотелось защитить. Ему захотелось стать тем, кто будет для Петрова вторым домом, тем, на кого можно положиться и кого можно никогда не бояться. Рома приобнял Антона, притягивая к себе. Последний словно расцвел, глянув на Пятифанова с нежной, очаровательной улыбочкой. Он устроился на плече Пятифанова, чувствуя теплую руку на своей талии, жмущую к себе поближе. —Вы такие очаровательные! — взвизгнул Коля, подпрыгнув на кровати и уже позабыв о гнетущей атмосфере, — у вас какая-то безумная гармония, вы очень милые! Парни заулыбались и засмущались одновременно. Даже люди, окружающие их, видят парней как потенциальных парнеров, у которых чудесная гармония. —Согласен с тобой, — сказал Матвей, сидящий позади Коли и положивший голову ему на плечо, игриво шепча. Коля посмотрел на Матвея веселым взглядом, тоже приобнимая друга за талию. —А я с кем обжиматься буду, а, на?! — неким обиженным голосом сказал Бяша, сложив руки на груди и закатывая глаза. — Голубки хреновы. «Пары» посмотрели на Бяшу и захохотали, но Рома резко заговорил: —То есть ты хочешь сказать, что... —Прикуси! У него Алинка! — рассмеялся Коля, падая спиной на мягкую поверхность кровати и отпуская Матвея. Все снова захихикали, а Бяша обреченно глядел в стену, понимая, что друг раскрыл его секрет. —Ну ты и педик, на! — Будаев резко встал с кровати, взял подушку и начал избивать ею бедного Колю, что не переставал смеяться. —Да ладно тебе, Бяш, все свои, чего злишься то? — также заливаясь хохотом, говорил Антон. Белесый повторил действие Коли и свалился в лежачее положение, при этом утянув за собой и Ромку. —Бля, Антон, ты щас тоже пизды отхватишь, — шуточно сказал Пятифанов, тоже пропуская смешки со всего хаоса, что происходит в комнате в данный момент. Рома оказался над Петровым, и ему резко захотелось поцеловать. Резко нахлынули все чувства, резко сердце забилось быстрее от понимания, что сейчас Антон лежит спокойно и даже не дергается в судорожном смехе, ожидая действий, но также резко пришло и осознание, что они совсем не одни, и что весь шум резко стих. Прямо сейчас на них смотрели их друзья. Парням остается лишь молчать и терпеть. Сдерживать себя, не давая воли эмоциям, полонившим их сердца. Не давать всей страсти вылиться наружу. Хотя бы когда они не одни. «Нет, так нельзя...» — пронеслось в голове Пятифанова, и он отпрянул, приняв сидячее положение. Рома пообещал себе, что все не должно идти настолько быстро. Да, ему эти касания и поцелуи нравятся до болей в голове, но иногда, когда сладострастные чувства полонят голову, расползаясь по телу наваждением, стирая все границы адекватности — Рома точно может переборщить, и это будет большой ошибкой. Неловко отводя взгляд от охреневших глаз товарищей, Рома лишь хмурил брови. Заглянув каждому в глаза, Антон, приподнявшись на локтях, совершенно спокойно сказал: —Че вы так смотрите то? —Прально, ничего необычного, я считаю. Пошлите лучше погуляем? — произнес Колян и встал с кровати. —А как же туса? — ошалело спросил Бяша, бегая глазами от Антона и Ромы к Коле. —Туса после отбоя, а сейчас пошлите, — добавил Матвей, тоже вставая с кровати.

***

Компания друзей уже сидела на первом этаже, резвясь с волейбольным мячом, что до этого отстраненно лежал в углу под лестницой. Коля отбивал мяч над собой, пока Матвей крутился около него, ожидая подачи. Простанство было не особо большим — нормально не разыграться. Два диванчика у стенки, куллер, небольной стилаж, где был поднос с апельсинами и вафлями, несколько комнат не поодаль и лестница, ведущая на последуюшие этажи. Рома сидел на одном из диванчиков, наблюдая за парнями и попивая воду из бутылки, что стояла на подоконнике. Антон с Бяшей же сидели на одной из ступенек лестницы, скудно оглядывая двух резвящихся парней. —Пошлите гуля-я-ять... — скучающим голосом растянул Антон, заставив обратить на себя внимание. Коля, передав мячик Матвею, ответил: —Для начала бы вожатых найти, спросить надо. —А им не похуй? — вставил Пятифанов, заводя руки за голову. —Неа, — коротко сказал Коля, запястьем вытирая выступившие испарины на лбу. — Если узнают, что мы гуляли по территории без разрешения — нам всем кердык. Так... —Так что, если хотите гулять, то пошлите к вожатым, — без зазрения совести перебил Матвей, а после закинул мяч под лестницу. Рому немного подбешивало то, что Матвей в любой момент мог перебить кого угодно, вставляя свою точку зрения. Нахмурив брови, Пятифанов встал с дивана и направился к лестнице, где его двух товарищей уже не наблюдалось. Рома вскинул бровь, задумываясь над тем, как мог пропустить уход Антона и Бяши. И куда они вообще подевались? Но пробежавшись глазами по лестничному пролету, он увидел обоих, что стояли у двести пятой комнаты и говорили... С Алиной? Его Антон прямо сейчас говорил с Алиной, которая его говор оживленно слушала, пуская какие-то ненужные эмоции и отвратную мимику своим лицом. Рома скривился. Бяша лишь стоял рядом, вечно отводя взгляд куда попало, но только не на возлюбленную. Пятифанов подошел поближе, но все еще скрываясь под лестницей над ним. Навострив уши, он попытался поймать смысл разговора. Матвей и Коля о чем-то болтали внизу, чем мешали Роме вдвойне. Но все же... —Слушай, Алин, а ты не хочешь к нам после отбоя, на? — услыхал Рома тихий голос смущенного Бяши. — Мы можем там... Выпить, поиграть во что-нибудь... Алина почти сразу ответила, лишь мимолетно задумавшись: —Возможно. А мы что, только вчетвером будем? — Рома уловил легкую хитрость в ее голосе. —Нет конечно! — улыбнулся собеседник, — там будет Ромка, Антоха и мои соседи, ну, ты их знаешь, на! — Будаев мягко улыбался девушке, а на его щеках был виден легкий румянец. —Ого, даже так... — произнесла девушка, переводя взгляд на Антона. — Я вижу, вы всегда втроем ходите, прям не разлей вода. —Да-да, — усмехнулся Игорь, — мы ж команда Вольтрона! — он приобнял Антона одной рукой за плечо, прижимая к себе. Пятифанов в этот момент захотел оказаться на месте Бяши, снова невзначай касаясь Антона, потому и не выдержал, выходя из некого укрытия и повляясь на лестнице, где его было отлично видно. —Хуле здесь происходит? — грозно, насколько смог, сказал Рома. — Мы с пацанами думали, что вы уже у вожатых, а вы тут... — Пятифанов хмуро посмотрел на Алину. — С девчонками флиртуете? —Да ладно тебе, Ромочка! — улыбаясь, пролепетала рыжая, видимо, пытаясь казаться общительной. — Мы всего лишь обсуждаем тусовку, которую хочет устроить триста десятая комната. Хулиган нахмурился сильнее. Такая форма имени его безумно бесила, только если ее не произносил Антон. Девушка чем-то напоминала Смирнову, что подлизывалась ко всем парням, которые вызывали у нее хоть каплю интереса, а в самом деле лишь скрывала настоящее нутро — жадное и противное. Рома мазнул пронизывающим взглядом по друзьям, а после удалился на третий этаж, заходя в комнату и хлопая дверью. Стоя в узком коридоре небольшой комнатки, Пятифанов низким шепотом бормотал несвязную ругань, понимая, насколько сильно ревнует Антона. Он ревнует его даже к Игорьку! Его другу детства! Эта странная игра чувств и клокочущее сердце выводили из себя, потому Рома занес сжатый до побеления кулак и с силой ударил по стене рядом с дверью. Громкий звук разнесся по стенам, и Пятифанов немного успокоился, поумерив свой пыл. Выйдя на балкон, он закурил, долго чиркая зажигалкой и пытаясь зажечь сигарету в дрожащих руках. Сейчас не волновало то, что его могут поймать за курением, и что за такое действо могли бы выпереть из лагеря. Сейчас, погружаясь лишь в раздумия и глубокое болото ревности, его волновала лишь сигарета, тлеющая в дрожащих пальцах. Дуновение спасительного прохладного ветра под палящим солнцем охладило краснючее от гнева лицо Ромы, потому прикрыв глаза, он делал большие затяжки ядовитого дыма, размеренно вдыхая и выдыхая. Пятифанов не понимал, почему столь злится на обыденные вещи, такие, как разговор с девчонкой его друзей или, к примеру, приглашение ее на «тусовку». Рома докурил до фильтра, затушив сигарету о перилла, он выкинул бычок в траву. Вроде... Зайдя в душную комнату, хулиган сел на свою кровать, оглядывая такую же параллельную, Петрова. Ожидать чего-то — не было смысла, потому Рома прилег и закрыл глаза, прямо в спортивной кофте и штанах. Вскоре сон накрыл с головой.

***

Антон, стоя около Бяши, мог лишь наблюдать, как Рома поднимается по лестнице, заходя в комнату и громко хлопая дверью. Петров понимал Рому лучше себя самого, потому сейчас лучше было бы его не беспокоить, оставив хотя бы на минут десять. Теперь белесый не особо учавствовал в разговоре, лишь отдаленно слушая проскакивающие слова. Поговорив еще немного, все разошлись, а Бяша и вовсе убежал — его зачем-то подозвала вожатая другого отряда, видимо заметив окурки сигарет на балконах других этажей. Петров не знал, где сейчас Матвей и Коля, ведь на первом этаже никого из них не оказалось. Антон обречённо вздохнул, не зная, куда себя деть. Он пришел в пустой холл на втором этаже и уселся на одном из больших диванов, погружаясь в гнетущие мысли о том, как сейчас себя чувствует Ромка. Белесому безумно хотелось к Пятифанову. Приобнять, прикоснуться или хотя бы просто поговорить. Чувство явной уязвимости, пока он один находится в холле, в тихом корпусе, окутало с головой. Потому, взглянув на дверь их комнаты, что была видна из дверного проема холла, Антон всё-таки решился пойти в комнату. Поднимаясь по лестнице и о чем-то задумавшись, он столкнулся с вожатой своего отряда. Поздоровавшись, он наконец зашел в комнату, тут же учуяв уловимый запах сигарет. Курил. Опустив взгляд, он увидел Рому, что уснул на своей кровати прямо в верхней одежде. Антон грустно улыбнулся. —Рома, ты спишь? — Петров подошел к кровати друга, слегка наклоняясь. — Нам скоро на мероприятие идти... Пятифанов тихо промычал, словно бы услышал слова Петрова. Приоткрытая дверь балкона легонько билась о стенку, когда ветер дул в их комнату, а листва шелестела, подпевая невиданным птицам и чувствам белесого парня, которые расцветали снова, разгоняя по телу трепет. Антон загляделся. Глаза, прикрытые густыми ресницами, в которые так и хотелось прямо сейчас заглянуть, утонув в их омуте, брови, слегка нахмуренные, и розоватые губы, которые ну очень уж сильно манили. Петров отвел взгляд в сторону, задумавшись. Где-то на подкорке сознания светилась мысль о том, какой же Рома красивый, и как же хочется разорвать все границы друзей, стать самой настоящей парой, которая искренне любит. Несмело присев на корточки, Антон снял очки, положив их на тумбу, а после потянулся к Роме. Он обжег своими губами Ромкины, перекрывая последнему воздух. Совсем слегка касаясь разгоряченных губ, сознание накрывала безудержная волна страсти, что мурашками прошлась по всему телу. То, чего так не хватает Антону — это Рома, и понимание только сейчас всплыло наружу, вскружив голову. Такое легкое касание их губ, что было хоть и односторонним, но все же столь трепетным, разгоняло по крови адреналин и кружило голову. Антон наклонился чуть ближе, уже более ощущаемо касаясь губ Ромы. И это, конечно же, не осталось незамеченным. —Тоша... — пылко прошептал Рома, и Петров испуганно отпрянул, пытаясь разглядеть лицо парня без очков. Быстро нащупав очки на тумбе, он нелепо их надел, находясь в небольшом шоке. Не успел он сфокусировать зрение, как сердце забилось птицей в клетке, когда Антон увидел приоткрытые, томные глаза Романа. —Думал, я не проснусь? — спокойным, слегка сонным голосом произнес Рома, прожигая взглядом. Он приподнял голову с подушки, разглядывая Антона, что дрожащей рукой поправил свои очки пальцем, хотя они совсем не сползли со своего места. — Продолжай начатое, ну же. Мне нравится. Антон раскраснелся, ошарашено глядя на слишком спокойное лицо Ромы. — Тошик, — протянул Пятифанов и облизнул губы, привстав с кровати и резво ухватив Антона за ворот майки, притянул к себе поближе, а после прошептал, почти на ухо, обжигая бледную кожу: — Ты бы знал, сука, как мне нравится. Антон не успевал думать. Слова смешались в голове, превращаясь в ураган, который он усиленно пытался развеять. Что-то в груди заклокотало, а в крови еще больше, чем до этого разгонялся адреналин, заставляющий бледную кожу лица пылать еще сильнее. Было стыдно настолько, что хотелось просто убежать и бросить все, хотелось слиться с полом или хотя бы вернуться вспять во времени, чтобы передумать и просто ударить себе рукой по лбу, посмеяшись над глупым желанием. Но убежать Антону не давало одно: Ромкин взгляд. Он совсем не душил, не выпытывал и не отталкивал, он лишь скалился и горел огнем. Искры в его темных радужках сверкали даже пока Рома находился в сонном состоянии, наверняка все еще не особо осознавая, что именно просиходит. Он пылал, завлекал и чаровал своими искорками, заставляя Антона на них наивно вестись. И по правде сказать — Петров бы в них утонул, была бы возможность. Глядел бы часами, пытаясь узнать, что у Ромы в душе; что он с бережностью хранит, а что со страхом в себе прячет. —Прости, я... — начал было Антон, как тут его язык начал заплетаться, а все его отговорки, что он придумывал все то время, пока ошарашенно молчал — словно растворились в гнетущей, напряженной атмосфере. —Можешь даже не оправдываться. — резко вставил Пятифанов, лишь мимолетно кинув взгляд на розоватые губы Петрова — что, впрочем, не осталось им незамеченным. — Просто молчи. И теперь его поцеловал Рома. Он поцеловал страстно, слишком пошло причмокнув. Не боялся, что кто-то мог заметить или невовремя зайти в комнату. Сейчас многое перестало быть чем-то значимым, прямо сейчас земля перестала вращаться, сейчас остановилось время, оставив в настоящем только парней, неумолимо желающих друг друга распробовать. Сейчас оба были сконцетрированы только на мягчайших губах друг друга. Оправа очков больно впилась в переносицу, но это быстро перестало иметь значение, когда Антон ответил взаимностью. Он схватился за плечи Пятифанова, напирая все больше и чувствуя, как разрядом тока проносится по телу наваждение, набирающее обороты. Легкие наполнились горячим воздухом, лавой, которая обжигала внутренности, заставляя подрагивать под напором Пятифана. Язык Ромы проник в ротовую полость Антона, подразнивающе проводя по линии белоснежных зубов. Петров тоже не отставал от напора Ромки, он нахмурил брови и зажмурил глаза, сплетая их языки в горячем танце и смешивая чувства сердец меж собой. Мимолетно подумалось: «из таких смешек точно бы получилось взрывное вещество, что сторонило бы собой нежность и мягкость касаний на его плечах». Хулиган сжал майку Петрова сильнее, комкая, аккуратно принимая сидячее положение и не смея оторваться от губ вкуса вишни. Антона повело за Ромой, что заставило привстать с корточек и почувствовать вторую руку Пятифана на талии, что тянула на себя, подзывая сесть к нему на колени. Антон не мог противиться, на секунду отрываясь от губ Пятифанова и наклоняя голову вниз, дабы видеть, куда он садится и не упасть. Сделав глубокий рваный вдох, Антон уселся на коленях Ромы и поднял голову. Пятифанов не хотел ждать, потому отцепился от ворота майки Петрова, снимая этой же рукой его очки и аккуратно кладя их на тумбу. Говорить что-то — просто не было смысла, ведь взгляды и томные глаза парней говорили сами за себя. Хотелось большего. Пятифанов прижался грудью к Петрову, а после уложил обе руки на талию, тут же целуя. В груди горячо. Антон сцепляет руки в замок на плечах хулигана и жмется к желанным губам все сильнее, снова сплетая горячие языки. Ниже пояса все горит пожаром, и когда Антон тянется телами все ближе, в желании стать одним целым, по-случайности упирается твердеющим членом в торс Пятифанова, потому роняет беспомощный полустон прямо в губы Ромы. Пятифан скалится, не отрываясь от Антона, и его ведет. Руки спускаются ниже, едва сжимая ягодицы Антона. Хулиган не может, или просто не хочет сдерживать себя и трется бедрами об Антона, чем вызывает тихое его мычание. Отрываясь друг от друга, Рома туманно глядит в глаза Антона, в которых одна за другой сменяются эмоции. —Тебе нравится? — Тихо спрашивает Рома, явно чувствуя власть над ситуацией, плывущей в запретное русло. Петров весь горит. Ему не в моготу ждать, сидя на Пятифановских коленях и плавясь от всех действий, что они вытворяют. Не задумываясь, он отвечает: —М-мне? Очень... — заикается Антон, складывая брови домиком. Просто не может сказать по другому. —Это хорошо... Это пиздец, как хорошо, — Пятифанов немного склоняется к шее Петрова, и поднимая глаза на лицо Антона, он словно спрашивает, можно ли. Белесый, понимая намек, аккуратно кивает, отводя взгляд и закусывая губу. В этот же момент он чувствует, как клыки Пятифанова сладко впиваются в его шею, заставив Петрова прикрыть глаза и сжать пальцы на его олимпийке сильнее. Антон поджал губы, стараясь не издавать лишних звуков, хотя понимает, что очень хочется. Тем более, когда настигает понимание, что это с ним делает именно Пятифанов и никто другой. Рваные выдохи Пятифанова не дают задуматься и на секунду о последствиях. Что будет делать Антон уже после, как будет скрывать все его следы? Но думать никто и не хотел. Мысли сейчас только мешались меж собой, они сменялись одна за другой, а Антон и не успевал задуматься об их значении и смысле. Но это ведь неважно. Рома кусает. Кусает и словно высасывает все жизненные силы у Антона. Он желает услышать его стон еще хотя бы разок, а потом еще и еще. Всасывая нежную кожу шеи Петрова, он чувствует легкий привкус крови на языке. И ему это нравится. —Рома... — Антон сжимает олимпийку на спине хулигана, но точно не призывает останавливаться. Одной рукой Пятифанов большим и указательным пальцами приподнимает подбородок Антона, желая больше свободного пространства, пока вторая пошло сжимает бледную шею, на которой точно останутся следы сегодняшей страсти. Зубами надавив на чувствительное место Антона, Рома слышит стон. И теперь крыша окончательно едет, не оставляя ни единой капли адекватности. Пятифанов сжал то место посильнее, чем вызвал у Петрова визг, перемешанный со стоном. Крепкие пальцы Романа переместились на губы Петрова, призывая быть потише. —Тихо, не кричи сильно, нас могут услышать... — Хриплым шепотом произнес Рома, оторвавшись от шеи. —Так ты сам... — Сбивчивым шепотом отвечает Петров, после еще одного его укуса промычав у Ромкиного уха, — меня кусаешь... Но Антон все равно сдержанно кивает на просьбу Пятифана, таки не услышав его ответа, а после прогинается в спине от очередного укуса. В шортах Петрова уже максимально тесно. Это приносит небольшой дискомфорт и удовольствие одновременно, когда он двигается. Рома залазиет под майку Антона горячей рукой, ощупывая его впалый живот и играясь с сосками. Обжигающие касания на вечно холодной коже Антона заставляют издавать мычание, и белесый кусает фаланги пальцев, оставляя на них краснеющие следы зубов. Роме безумно нравится язык тела Антона, и он хочет свести его с ума. Чтобы он кричал его имя, чтобы прикрывал засосы кофтами с воротником. Чтобы стал только его. Пятифанов оставит свои метки, заставив понять всех, что он принадлежит исключительно ему. Он ставит засосы, иногда отдалясь и глядя на результаты своих стараний. Несколько синюшных синяков располагались на бледной шее Антона, создавая некий контраст цвета. Рома оскалился. Он снова потянулся к губам Антона, словно извиняясь за содеянное. Сейчас никого из них не волновал счет времени, сейчас парни находились в своем маленьком мире, где времени и вовсе не было. Были лишь их губы, были языки, сплетенные и дразнящие, была любовь. Пятифанов вновь прижал Антона к себе, только теперь с большей силой, словно бы мог прямо сейчас потерять. Он целовал жадно, целовал без устали и точно хотел слиться воедино. Его еще никто так не обожал. Рома снова отпрянул и теперь просто смотрел в затуманенные глаза Антона. Аккуратно убирая прядь белесых волос, что лезла в глаза, Пятифанов не мог перестать улыбаться. Он правда еще не ощущал себя настолько счастливым и раскрепощенным рядом с кем-то. Но тут... Шаги к их комнате. Антон в тот же миг испугано слезает с Пятифанова, запястьем вытирая влажность, что осталась на его шее после недолгих ласк и отпрыгивает к кровати, накрывая стояк своей подушкой. Рома ошарашенно вглядывается в дверь, ожидая, пока кто-то зайдет. А в мыслях гуляет бессмысленный бред. Дверь открывается, а оттуда показывается Юля, что прямо с порога начинает, довольно улыбаясь: —Собираемся на мероприятие, — говорит вожатая, осматривая Рому, — так как только он попадал под ее поле зрения — с головы до ног. — Помните, что сегодня после ужина сразу в ДК. Будет фильм, — произнесла она и уже собралась уходить, как тут резко остановилась. —Рома! И только попробуй прогулять, от тебя живого места не останется! — строго сказала девушка и скрылась за дверным проемом, опять-таки не закрывая дверь. Антон и Рома переглянулись, а после досадно направили глаза в пол. В воздухе теперь витали только неловкость и смущение. Петров пытался переосмыслить случившееся, прокручивая страстные события в своих мыслях, а Рома озадачено и робко поглядывал на Антона, что в раздумиях поджал губы. Антон досадно и словно бы отчаянно простонал, уткнувшись лицом в подушку, что он держал на своих коленях, скрывая свой конфуз. Мысли теперь полонил не грязный их образ, страстно целующихся на Ромкиной кровати, а гнетущие мысли о том, что теперь делать с тем, что находится у него на шее и с тем, что сейчас упирается в шорты ниже пояса. —И что нам теперь с этим делать? — едва приподняв лицо с подушки, откидывая ее к изголовью кровати и отводя взгляд, спросил Антон, указывая на стояк и поджимая колени к себе. —Антоха, сам не знаю. Такая же ситуация... — робко сказал Рома, локтями упираясь в колени, на которых буквально минуту назад сидел Антон, прогинаясь под его ласками. В голове вновь и вновь прокручивались их действия с подробностями, как наяву, и Рома мог лишь жмуриться, пытаясь прогнать похоть из своих мыслей. Внутренности все еще горели пожаром, а сердце стучало как заведенное, но теперь парни из принципа не могли даже посмотреть друг на друга, безумно смущаясь. —Э, пацаны, на! — вдруг слышится со стороны коридора. Рома поворачивает голову и видит Бяшу, потому быстро ложится на живот, скрывая бугорок, выпирающий из спортивок, а Антон снова схватился за подушку, уложив ту на коленях. — Че сидим? Ой, ну, лежим и сидим... Греемся, на? — Весело говорит он, проходя в комнату, уложив руки на боках. —Греемся. — спокойно говорит Рома, пропуская неловкий смешок и безразлично глядя на Будаева. — Че пришел то? Игорь закатил глаза и плюхнулся на кровать рядом с Антоном, что непонимающе повернул голову на товарища, явно не уловив тему разговора. —А то не понимаешь, на, — произнес он, и после недолгой паузы, во время которой Рома озадачено вскинул бровь и повертел головой, продолжил: —Пойдете на эту хуйню? Там какая-то линейка должна быть, на. Под палящим солнцем. Мы сплавимся от жары и все умре-ем... — шуточно заныл Бяша. —Ну а куда ж без этого, — произнес Пятифанов, как тут на него опустился теплый луч солнца, просачивающийся сквозь окно. Парни посмеялись, а Рома нахмурился и прошипел: — ебучее солнце. Бяша глянул на Антона, сощурившись. Он заметил одну недостающую вещь в его внешности. Помедлив, Игорь пробежался по лицу Петрова глазами еще раз, а после понял, чего же не хватает. —А ты че без очечей, на? — прямолинейно спросил Будаев, глядя на Антона. —Да так. Спал, — быстро и уверенно отмазался Петров, чему Пятифанов был благодарен. Игорь недоверчиво взглянул на очки, что лежали на стороне тумбы Пятифанова, но не возразил. Будаев шлепнул руками по своим коленям, вставая с кровати. —Ну, короче, ждем вас на первом этаже, на. Парни синхронно кивнули и посмотрели вслед уходящему Бяше. Оставалось лишь разобраться с несколькими проблемами... Антон предложил переждать, и Рома молча вышел на балкон, позволив успокоить свои мысли каждому наедине с собой.

***

Весь отряд уже собрался на улице. Рома и Антон вышли одними из последних. Вожатые, всех пересчитав, повели отряд на «площадь для линеек». Антон о чем-то говорил с Бяшей, что немного подбешивало Рому, но не отражалось в его взглядах и поведении. Лучи закатного солнца попадали на лица парней и девушек, ослепляя светом, пока младшие отряды, что уже были на месте, резвились и кричали на всю террриторию лагеря, вылавлия солнечных зайцев, отражавшихся на невысоких заборах. Лучи попадали и в волосы Петрова, подсвечивая их золотистым отблеском, тем самым привлекая завороженный взгляд пронзительных глаз Ромы. Вожатые посторили отряд около сцены, пока на колонках отыгрывала новая, веселая мелодия. Рома думал лишь о проведении тусовки в комнате Будаева. Мысли полонились некой расслабленостью и рисовали картинки. Представляя, как они хорошо повеселятся и отдохнут, а после с упоением будут стоять на балконе, встречая рассвет и говоря о наболевшем. Пятифанов мечтал о том, чтобы вторая половина дня пролетела быстро, ведь хотелось поскорее забыть обо всем и по-старинке вместе посидеть с друзьями, как они делали это еще зимой, в поселке, отмечая Новый год. Глядели в окно, подоконник которого был заметен снегом, и слышали взрывы фейерверков. Открывали шипящее шампанское, припрятанное ребятами за несколько дней до праздника, распивая и пьянея от каждого глотка. А елка горела огоньками, отсвечивая, пока парни безумолку говорили о своих планах на предстоящий год. Безумная январская атмосфера гасила все плохое настроение. В комнате без света, лишь с горящей елкой и пузатым телевизором, что-то бубнящем на заднем фоне, существовали только они. Радовались жизни, задаривали подарками и ценили, готовые встать друг за друга горой. Рома совсем провалился в мысли, прослушав половину речи Ирины Юрьевны. Понимая, что сейчас он находится не в темной, теплящей воспоминаниями кухне Антона, а под палящим солнцем, стоя на линейке, он лишь гнусно выдохнул, закатив глаза. —Рома, — тихо шепнул Антон, едва коснувшись плеча Ромы. Пятифанов обратил внимание и непонимающе вскинул бровь, — слышал, что отркылся какой-то шахматный клуб? — спросил Петров, а после отвел взгляд от пристальных глаз Ромы, давящих на сознание. —Неа, — кратко произнес Пятифанов. Да даже если открылся, какие еще шахматы? Рома не умеет. Эта нудная игра всегда доводила Пятифанова до белого каления. Всегда приходилось думать и додумывать свои последующие действия, предугадывая шаги противника... А думать у Ромы плохо получалось. Вот только если его пригласит сам Антон, отказаться он точно не сможет... —В общем, видел то здание около столовой? — Рома, не задумываясь, кивнул. — В том здании как раз таки и будет шахматный клуб, а также другие кружки и секции... — Пятифанов кивнул еще раз, только более неуверенно и медленно, вслушиваясь лишь в бархатный голос белесого. —Так вот...Я хочу попробовать сходить туда, посмотреть на свои способности. Вот только у меня нет противника, ведь вряд ли кто-то захочет играть в шахматы, но... Я бы хотел пригласить тебя сыграть со мной. Рома округлил глаза. Ожидал все, кроме того, что его всё-таки пригласят. В голове несознанно сложилась картинка, где Рома тупит и все еще не может нормально продумать свой ход, а Антон смотрит на него с хитрой ухмылкой, не оставляя ему и шанса на выигрыш. —А ты... Сегодня что ли пойдёшь? — опуская глаза на прикрытую воротником майки шею Петрова, неловко произнес Рома. —Наверное, да, — ответил Петров. — Так ты согласен? Пятифанов хотел было уже отказаться, мол, «может быть, Полинку пригласишь?», как в голове снова взыграла ревность, а сердце заклокотало, когда появившаяся перед глазами картинка, где Петров и Морозова смотрят друг другу в глаза, улыбаясь, поплыла. Рома вдохнул. —Да. Положительный ответ точно стоил того, ведь увидев только милейшую улыбочку розоватых губ Антона, Рома уже мысленно похвалил себя за то, что смог его порадовать. Пятифанов и сам не сдержал улыбку, рвущуюся показать себя. —Предлагаю пойти сразу же после линейки, — объявил Петров, продолжая улыбаться. — Все равно до ужина будет еще целых полчаса! Рома кивнул. —Только я играть не умею нихрена, — сказал Рома, и Антон пропустил смешок. —Если ты так говоришь, значит умеешь! А если и нет, то я научу. Тем более, там, как я знаю, есть специальные таблички, что гласят о правилах игры, сделанные специально для таких, как ты. Пятифанов усмехнулся и стал представлять, как же они проведут время. Уже более уверенный в своих умениях, он мыслил о том, как бы мог обыграть Антона. Полина не на его месте, и это радовало больше всего.

***

Уже после линейки парни отправились к тому зданию, попутно разговаривая о своем профессионализме в шахматах. —Нет, ну прям вообще ноль? — со смешинкой спросил Петров, указывая на уровень игры Ромы. —Прям ноль! — посмеялся Пятифанов, отводя взгляд в сторону и почесывая голову одной рукой. — Давно не играл я в эти шахматы... Не помню ничего, от слова совсем. —Ну, да. Всё-таки, думать — это не твое, — с ехидной улыбочкой подколол Петров, заглядывая Ромке прямо в задумчивые глаза. Пятифанов, поймав хитрый взгляд светлых глаз, только лишь задержал дыхание, снова дивясь чарующей красотой этих зеленых, как свежий лес, глаз. —Пиздюк, — произнес Рома шепотом, толкнув Антона в бок локтем. Петров выдохнул, и хлопая глазами посмотрел на Рому. На подкорке сознания свербила небольшая тревога. Все же, для Ромы огромной ошибкой станет даже малейший позор перед белесым. Уже открывая стеклянную дверь двухэтажного здания и пропуская Антона первым, мысли по-настоящему спутались, а по телу пошла едва заметная, мелкая дрожь. Пятифану пришло осознание, что ему правда тревожно. А такое, к слову, бывает у Ромки совсем редко, даже, можно сказать никогда, и это бесило его до безумия. «Что ты, блять, делаешь со мной? Я никогда так не боялся за то, чтобы опозориться. Как ты, сука, умеешь ломать меня?» — Хотелось бы сказать Роме, что сейчас смирно шел за Антоном и лишь смотрел в его прямую спину, силясь не вцепиться в эту же спину пальцами, не расцарапать короткими ногтями и после не расцеловать.х Подуспокоившись, Рома подумал: — «Я хочу стать для тебя тем, кто будет в одно время нежным, а в другое, в меру грубым. Но я, не представляя, как увидеть твои настоящие чувства ко мне, снова оказываюсь в ловушке своих чувств, где места нет ни тебе, ни мне.» Роме хотелось заботиться. Хотелось каждый раз придерживать дверь, перед тем, как он зайдет в помещение, хотелось стать личным психологлм, выслушивая его каждую большую или даже незначительную проблемку. Хотелось вытирать слезы с его щек и вместе улыбаться. Хотелось просто знать, что любовь у них, на самом деле, не односторонняя. И разделяют они ее поровну. —Вот, в общем, эта дверь... Двести одиннадцатая, — сказал Антон, возвращая Рому, которого полностью выбило из колеи настоящего времени — в реальность. Антон открыл злополучную дверь, отделяющую парней от уединения в пустующем пространстве, где существовали лишь шахматные доски и деревянные фигурки. Пространство и вправду пустовало. Стояли несколько столиков с шахматными досками и маленькие тумбы рядом, где, видимо, хранились сами шахматы. Тусклый свет мигающих в неизвестный никому ритм ламп освещал помещение, а сквозь прозрачные шторы окон пробивался свет солнечных лучей закатного солнца. Рома был немного озадачен тем, что в кружок, видимо, никто приходить не захотел, даже ребята из самых младших отрядов. Хотя, наверное, это логично, ведь многим хотелось полежать в кровати лишние полчаса, чем куда-то ходить. И Пятифанов не отрицал, что и сам бы лучше полежал, чем шел бы на шахматы. Но зато с Антоном. Парни молча прошли за первый попавшийся шахматный стол, присели за стулья и не смели смотреть друг другу в глаза, ибо это было смущающим обоих действием. Каждый шаг в тихом, пустом помещении отдавался эхом, звуком, отскакивающим от стен и придавающем неясной страсти атмосфере, в которой утопали товарищи. «А можно ли звать нас товарищами?» — Внезапно подумал Пятифанов, пока набирал шахматы из тумбы. Они словно граничат на краю обрыва, они делят размытые границы между собой и иногда их к чертям разрывают, срываются, готовые в порыве страсти друг друга ласкать без устали. А Роме интересно еще вот что: почему такое их поведение начало проявляться лишь в лагере? Нет, чувства, кажется, у Ромы были и до поездки, но таких активных действий никто из парней не проявлял. Что тогда случилось? Это ревность или чистое собственичество? Как только у каждого из парней на доске стояли своего цвета шахматы, завязался непринужденный разовор о том, что же дают сегодня на ужин, а уже после началась игра. Первым сходил Антон, так как играл за белых. Его пешка продвинулась на одну клетку вперед, а Рома внимательно следил за движением бледных пальцев Петрова, стараясь побороть желание к ним прикоснуться снова. В горле стоял ком — Пятифан и сам не знал, почему, но волнение застыло где-то в глотке и мешало дышать. —Ходи давай. Чего застыл? — тихо шепнул Антон, словно его мог кто-то услышать. Рома резко перевел взгляд на свои шахматы, постаравшись скрыть свой внимательный взор, остановившийся на пальцах Антона и застывший именно там, пока рука уже машинально тянулась к пешкам. Сходив также, на одну клетку вперед, Рома понял, что в этом ничего такого страшного нет, и его чувство волнения уж точно не разделяет с ним Антон, что уже активно думал над следующим ходом. Или последующим... Петров сходил еще раз. Шахматная доска медленно заполнялась по середке, и пока Рома старался ходить аккурат Антону, каждый его ход также медленно запутывал сознание. Рома совершил ошибку, сходив пешкой вперед к одной из Антоновых пешек, и в следующий ход Петрова — Пятифан останется без одной из своих семи пешек. —Неплохо, Рома, — усмехнулся Петров. — Ну, ты бы хотя бы думал, куда ходишь. Хулиган пропустил сдавленный смешок, пока по телу пробежались мурашки. Рома почувствовал некий азарт, взыгравший в разуме и заставляющий мозги думать эффективнее. Когда пешками ходить будет не вариант, — а это уже сейчас — лучше ходить конем или ладьёй. Это, наверное, самый оптимальный вариант оттянуть свой позорный проигрыш. Но проиграет ли Пятифан? В голове начинали всплывать воспоминания, как он, будучи маленьким третиклассником, играл в шахматы вместе со своим отцом, и во многих случаях ему получалось обыграть его, даже будучи на волоске от своей смерти. Рома помнит, как радовался тогда, как прыгал и кричал, а сейчас, сидя напротив своего объекта воздыханий, безумно тупит. Нет, так не может продолжаться. После хода Антона ладьёй вперед, сходил и Рома, поставив коня около своей пешки. Теперь, на следующий ход, он сможет съесть пешку Петрова, и главное было — чтобы его коня не съели следующим. Рома посматривал на Антона. Пусть это было и совсем не скрытно, и пусть белесый это действо не раз замечал — Пятифанов любовался. Не смотрел, не рассматривал, он любовался. Он глядел и не понимал, как в далеком прошлом, в шестом классе, можно было вести вражду с таким чудом? Почему раньше, при виде белобрысой головы Рома ощущал не трепет, как сейчас, а чистейшее отвращение и ненависть? Пятифану было все еще стыдно за все те побои, за синяки, которые он пробивал своими же руками. Пусть эти синяки уже давным-давно прошли, все равно воспоминания об этом остались и время от времени, скорее всего, всплывают в его голове, даже будь он сейчас близким другом Пятифанова. Антон помедлил, схватившись пальцами за фигурку слона. В общем и целом, некоторые клетки по диагонали были свободны, потому сходить слоном сейчас — лучший вариант. Рома оглядел шахматную доску и сходил тем конем, убирая одну из пешек Петрова с доски. Пятифанов оскалился и заглянул Антону в глаза, заметив искорки сверкающего азарта, так и напрашивающихся на тихую месть. У Ромы тоже, к слову, азарта не поубавилось, и этот поединок из хождений разными фигурками только лишь пробуждал странное чувство, разливающееся по телу в виде приятной эйфории. Ход за ходом шла игра, становясь все более и более напряженной и азартной, будь то парни играли на деньги или на еще что подороже. Смешки и огорченные вздохи, что время от времени доносились со стороны парней — подливали каждому масла в огонь, заставляя мозги думать и реагировать быстрее. Вот только Пятифану, по-видимому, это совсем никак не помогало. Почти что каждый ход Петрова уносил по одной фигуре Ромки, тем самым оставляя все меньше шансов на выигрыш. До ужина оставалось уже около десяти минут, и Пятифанов успел было подумать, что позор поражения его обойдет, как тут, Антон громко воскликнул: —Шах! — Рома в нектором смысле отрешенно посмотрел на ухмыляющегося Антона, а после закатил глаза. Петров внимательно следил за эмоциями на лице Ромы и старался запечатлеть каждую из них, что отобразиться в его глазах при понимании своего проигрышного положения. —Да хуй с тобой! Че я сделаю то? — Взвыл Рома, а после откинулся на спинку деревянного стула, тут же прочувствовав, как сильно вспотела его спина. — В следующий раз не буду так тупить... Вспоминал, че это такое, всё-таки, ваши шахматы, че уж там. —Так ты и в следующий раз пойдешь? — Радостно хлопнул в ладоши Антон и скопировал движение Пятифанова, откинувшись на спинку стула. Ромка вскинул бровь, только сейчас восприняв свои слова всерьёз. Но отчаиваться не стал, уверенно проговорив в ответ: —А ты че думал, просто так оставлю тебе свою победу? — Упрямо сказал Рома и услышал смешок Антона. — Размечтался, Тошик. — Добавил Пятифанов, резко взмахнув рукой перед шахматами, в результате чего некоторые из них попадали на пол, создавая характерный стук дерева о плитку. Пятифанов раздраженно встал с насиженного места, равернувшись к Антону спиной, будто в запугивающем жесте. Повисло кратковременное молчание, во время которого Рома расправил спину и прохрустел пальцами, словно бы приняв расслабленную позу. —А ты много не думай, Ром. Тебе не идет. — Подколол в ответку Петров, зная, что при любом исходе событий окажется безнаказанным. Хулиган беззлобно хмыкнул. — Но я тебя научу, не боись, будешь-будешь меня выигрывать. — Кинул насмешливо Петров, вставая из-за стула и подходя к Ромке со спины. За шагами последовало легкое эхо, разносившееся по пустующему помещению легким и мягким стуком. За его спиной подошли почти что впритык, и Рома почувствовал, как плеч едва коснулись. И коснулись его юркие, бледные пальцы Антона, ибо же некому было еще. Пятифанов задержал дыхание и посмотрел в угол сквозь прикрытые веки, чувствуя ползущее по телу сладкое чувство страсти. Хотелось стоять статуей, чувствовать прохладные касания даже сквозь олимпийку, ощущать себя нужным и желаемым и дальше, а еще слушать бархатистый голос Петрова... Спонтанный флирт со стороны Антона не показался Роме чем-то странным, наоборот, он лишь подтаивал под едва ли ощущаемым, детским напором мягких пальцев. Такое действие было чувствуемо будто глоток свежей, холодной воды в сорокоградусную жару или «прыгнуть в ледяной бассейн после бани». Над ухом резко раздался слегка осипший голос Петрова, отчего Рома едва сдержался от того, чтобы позорно не втянуть голову в плечи от неожиданности: —Научу тебя... Пятифанов сдержал еще один порыв повернуть голову на голос, словно бы пес, и лишь громко выдохнул, произнеся: —Научишь. Рома ощущал, как быстро в груди бьется сердце, и как стремительно его лицо покрывается бордовым оттенком. Пятифанов призадумался, смешиваясь со своими чувствами воедино и забывая вообще, кто он есть, кем является, где прямо сейчас находится, и под чьми руками тает. Антон ощущался, словно бы прохладный, но одновременно и теплый март, наполненный радостью и эмпатией людей, свежей выпечкой, мелкими снежинками и ванилью. Ощущался новой книгой, приятно пахнущей нетронутыми страничками, нескучной болтовнёй ни о чем. Он — счастливое и беззаботное детство, леденец с клубникой, он — как рисовать мелками на асфальте, как гулять рано утром, пока на улицах стоит непроглядный туман. Пятифанов понимал, что все эти вещи безумно любит — пусть он не любит книги, пусть не знаток счастливого детства, и пусть не воспринимает весну всерьез. Но он, просто понимая, что все это ассоциируется с Тошей — не может быть ко всему этому столь ранодушен. В деревянную дверь позади парней кто-то постучал, потому Антон резким движением отпрянул от Ромы, заставив последнего все же повернуть голову в сторону шума, словно стараясь разглядеть еще не зашедшего в помещение человека. Распахнувшись, дверь скрипнула, а за ней показался Коля, — державший что-то у себя в руках, — что тут же принялся удивленно рассматривать нервного, но твердо стоящего на ногах Ромку. Посмотрев чуть в сторону, не поодаль, он увидел Антона, что едва ли не плавился, сидя на подконнике прямо под палящими лучами закатного солнца и закинув ноги на неработающую батарею. Коля едва заметно приподнял уголки губ, поместив руки на бока, а затем произнес: —Вот что-что, а тебя я здесь увидеть — точно не ожидал! — Он кивнул в сторону Пятифана, на что тот хмыкнул, чем обратил внимание Петрова. — Но вот уж боюсь спросить, что здесь происходило до моего прихода, — сказал он, и, кинув взгляд на шахматную доску, за которой с несколько минут назад сидели парни, и под которой валялись некоторые фигурки, словно бы на доске кто-то сидел, продолжил: — Но думаю, вам было весело... Так что я, наверное, лучше удалюсь. Рыжий усмехнулся, подкинув в руках маленький камешек, который, судя по всему, недавно подобрал с территории и теперь ходил с ним, как курица с яйцом. Он стоял в проеме, и, по-видимому, уходить пока явно не собирался. Ждал ответа. —А за такие слова и по морде получить можно, — беззлобно, но серьезно сказал Рома, пронзительно заглянув Коле в его раззадоренные весельем и словно вопиющие немым смехом — глаза. —Боюсь-боюсь, — протараторил Орлов, а затем подкинул камешек еще раз, только в этот раз не смог его словить, потому вещица с грохотом упала на плитку. Коля ойкнул, а после наклонился, дабы поднять. —А ты вообще зачем пришел? — Внезапно в диалог вторгся Петров, беззаботно глядя в окно, на сверкающую росой зеленую траву. Выпрямляясь, Коля схватился за спину, и раздался совсем негромкий хруст: — Ох, хорошо... — Пролепетал тот, а после обратился во внимание к раннее заданому вопросу Антона: — Сказали вас поискать, так-то, все уже собираются на ужин, — весело говорил он, и, прижавшись спиной к холодной стене, добавил: — Я просто немножко подслушал ваш разговор на линейке... Ну, это так, невзначай. Я не специально. Послышался смешок. Теперь усмехнулся Антон, а после тот спокойно спрыгнул с за это время уже насиженного места на подоконнике и хмыкнул: — Ну, пошлите тогда уж. Орлов весело согласился и поскакал к выходу, сверкая пятками. Рома и Антон в это время переглянулись, почти одновременно сдержанно посмеявшись. —Че он как придурок... — Не успел договорить Рома, как ему тут же прилетел легкий подзатыльник: — За что! Я разве не прав? —Даже если прав, думаю, тебе лучше помолчать, — Сказал Петров, усмехнувшись, — потому что ты излагаешь свои мысли неправильно. —Нет, ну а как надо? Покажи тогда, раз умный такой! — Взбеленился Пятифанов, проводя рукой по волосам, успевшим взмокнуть из-за пота. —М... К примеру, — начал было Петров, как тут его пробило неудержимым смехом, не успел он связать и трех слов: — ПХА-ХА! Ну, там... — Он сбивался, смеялся и указывал пальцем в пустоту, словно бы боролся с некой судорогой. Рома подхватил смешинку, но больше его смешило то, как Петров жалобно пытается «излагать» свои мысли. Антон, подуспокоившись, наконец, выдохнул: — Я уже и забыл, что хотел сказать, но скажу одно... Ты слишком грубый и легкомысленный. После это слов Ромкино сознание словно окунули в ледяную воду. Пятифанову эти слова показались даже чем-то обидным. —Ты серьезно предъявляешь мне за то, что я кого-то там как-то там назвал? Да ты, ебать, реально геройствуешь. — Будто обиженно произнес Рома, и ткнул друга в ребро, тут же услыхав визг Петрова над ухом. —Идиот! — Петров потирал тыльной стороной ладони место, куда пришелся «удар» Ромы и ехидно хмурил брови, иногда бросая смешки. —Я не думал, что ты такой! — Театрально взволнованно начал Рома, спохватившись за свою грудь двумя руками: — Что ты такой легкомысленный и грубый с другими, окружающими тебя людьми! Бессовестный! — Рома тщательно подбирал слова, словно бы и вправду играл какую-то роль в театре, зачитывая заученные слова прямо из головы, а не сквозь ладони, как делает он обычно. —О нет! Да простят меня силы высшие, как же я мог так нехорошо отнестись к тебе, моему преданному, ненаглядному и прекрасному Вашему величеству? Петров говорил настолько реалистично, что Рома и вправду на несколько мгновений подумал, что переместился во времени и стал чем-то высшим, большим и значимым, чем обычным сельским хулиганом. На душе стало даже как-то мрачно. А что было бы, если бы повезло ему появится не в селе, не в деревушке со старыми, но уютными домиками, в которых по вечерам горит теплый свет, а в большом, шумящем и вечно суетящимся городе, где отдохнуть от шума не получится из принципа, где не посмотреть на звезды у костра в уютной тишине, где ты становишься частью городской суеты и винишь себя за беззаботно проведенное время? Москва, Питер, Санкт-Петербург... А было ли все так на самом деле? Рома решил не задумываться. Все же, в их поселке, где одна школа на всех, а о колледжах и институтах и речи не шло — будущего точно нет, и незачем здесь за чем-то гнаться. Это бессмысленно... —Ну, вы где там? — Послышался звонкий выкрик со стороны выхода. —Пошли уже, актер хренов. «Легкомысленный и грубый.» «Будущего точно нет.» ...

***

Поход в столовую оказался чем-то более весёлым, чем раздумия после последнего разговора наедине с Петровым. Ребята собрались всей компанией и смеялись, иногда даже подключались такие персоны как Алина или Полина, а вот Смирнова лишь хмыкала в их сторону, закатывая глаза при каждом смешке со стороны этой, по-видимому, неприятной ей компании ребят. —А вы прикиньте че, на! Мы вот когда отдыхали в корпусе, значица, к нам ворвалась Полина и начала судорожно нас опрашивать, где же вы находитесь, ха, на! — Говорил Бяша, пока дожевывал свою порцию жаренной картошки. Парни снова в удивлении переглянулись, уже подсознательно зная, что они хотят у Морозовой спросить. После, Рома отвел глаза и заметил пристальный взгляд Коли. Он улыбался и глядел на них, только что искренне смотрящих друг другу в глаза. Нет, он улыбался не губами, а глазами. Они пылали искрами, они словно давали гарантии о сокровенности чего-то личного, того, что явно не связано с ним самим. И Рома знал, с кем именно. Эти глаза желали узнать что-то большее, жаждали увидеть то, чего не в силах уловить другие. И это чертовски путало Рому. Он не мог уловить связь между откровенностью и желанием узнать. «Зачем? Для чего?» и остальное — все вопросы остались на подкорке сознания, и Пятифанов, видимо, ответа на них не узнает. Либо узнает, но совсем не скоро... Выйдя из столовой и направившись к корпусу, откуда уже доносились прикрикивания девушек, которые, как случайно услышал Пятифанов — спорили, кто первой возьмет фен, а кто последней. Многие были в предвкушении завтрашней дискотеки и уже зараннее забивали себе места в душ или туалет, зная, что скорее всего, на первую дикотеку, что по-настоящему откроет эту смену — оторвутся по полной, прямо-таки на всю катушку. И пока все были в предвкушении «Завтра» — компания пятерых парней собиралась отрываться уже сегодня, с переходом на третью ночь в этом лагере. Рома, заходясь в своих раздумиях, по-случайности заметил кружащего около Коли Матвея. Он словно павлин пушил хвост перед товарищем, и явно в романтическом ключе, потому Рома будто в отвращении сплюнул и отвел глаза, снова задумавшись. «А почему я не реагирую так на наши обжимания с...» — мысль прервалась. Голова машинально повернулась к Петрову, а глаза зацепились за его безумные черты лица. Сердце застучало быстрее, а глаза его, наверное, заблестели и заискрились. И Рома понял. Понял, почему Матвей так пушится перед Орловым, он понял, почему к другим таким «парочкам» — чистейшее отвращение, а к белесому — беспечная любовь.

Просто потому, что люди любят.

И любят — каждый по-разному.

Не потому, что хотят влиться в доверие и уже после сломать, а потому, что сами очень доверяют.

И потому, что не выбирают людей, а чувствуют их всей душой и всем телом.

И Пятифанов тоже чувствует Антона. И душой, и телом, и эмоциями. Это тонкая ниточка, проходящая между родственными людьми, готовая в любой момент разорваться. Это тончайший лед над пропастью, на котором возлюбленные, зная обо всей его опасности, танцуют и прыгают. И это все — чувства. Осязаемые также, как вода. И невидимые также, как кислород. Пятифанов впал в ступор от своих же раздумий, но быстро вернулся в реальность и надеялся, что никто не увидел странного его поведения. А все ведь из-за тонкого равновесия... Тонкого. Все настолько тонкое, но настолько значимое, что это все пугало безумно. Потому Рома решил перевести тяжелые раздумия на почти что беззаботное планирование действий на вечер, точно обещающий быть веселым.

***

Все ходили и суетились в корпусе, пока вожатые бегали туда-сюда, нося с собой какие-то бумажки. Видимо, документы. Парни лежали каждый на своей кровати и занимались своими делами: Рома, к примеру, улегшись на бок лицом к стене — ногтем царапал стену, которая слегка сыпалась, тем самым оставляя на ней царапины в форме полумесяца. А Антон снова вчитывался в книгу, вот только тревожить его не хотелось от слова совсем — он охал и ахал, видимо слишком уж сильно погрузившись в атмосферу прочтения и начиная забывать, что в комнате он не один. Пятифанов в это время думал, как же хочется скурить хотя бы одну сигаретку. Но ситуация была не особо подходящая, особенно, когда в соседнем корпусе сейчас бесится малышня, выбегая на свои балконы и что-то там делая. Тем самым, если его, курящим на балконе, заметят дети и нечаянно проговорятся об этом кому-то из вожатых, или, того хуже — Иришке — то ему придет конец, и сидеть на ковре ему тогда придется невыносимо долго. Рома усмехнулся собственной логической цепочке и повернулся на спину, кинув взгляд на Петрова, что в этот момент поправлял очки левой рукой, правой в то время придерживая книгу. Время подходило к семи вечера, а это означало совсем скорое начало фильма. Но Ромкины глаза как назло слипались, а голова тяжелела с каждой секундой, проведенной на мягкой подушке. Последняя мысль, что закралась в голову перед тем, как он бессознательно провалился в беспокойный сон — «Впереди еще целая дискотека, а главное, Антон рядом».