Мы будем домом друг для друга

Эпонина взбалмошная, взрывная и резкая. Честно признаться, она была такой не всегда, но почти уже этого не помнит. Правда, в глубинах памяти, будто засвеченные фотографии, иногда всплывают воспоминания о деревянных детских качелях с веревками, что висели в саду и о кукольных пышных платьицах, в которые их с Азельмой мать наряжала вплоть до первого класса начальной школы. Понин помнит, как в те годы матушка прижимала ладони к щекам и по десять раз на дню восторженно восклицала, какие они с сестрой куколки. Отвратительное в своей приторности и фальши слово, но матери оно нравилось. Именно в такой манере общались с дочерьми героини дешевых дамских романов, которыми мадам Тенардье зачитывалась в те времена, когда ее еще хоть немного интересовали книги. Семнадцатилетняя девушка в последний раз проводит по столику влажной тряпкой, фыркает, сдувая со лба лезущую в глаза отросшую челку, выпрямившись обводит взглядом пустой зал, выключает последние светильники, быстро переодевшись набрасывает на плечи пальто и, кивнув сидящему в фойе охраннику, выходит на улицу под проливной дождь. Посетителей в крошечном ресторанчике на окраине Парижа сегодня еще меньше, чем обычно, поэтому чаевых почти нет, но на багет, стакан дешевого кофе, картошку фри и гамбургер из ближайшего "Макдоналдса" каким-то образом оказывается достаточно. Понин подмывает добавить к купленному пончик, но она знает, что при таком раскладе на проезд скорее всего не хватит. Девушка быстрым шагом проходит мимо прилавка с любимыми шоколадными донатсами, рассчитывается и снова выскакивает под дождь. Картонный стакан обжигает ладони не согревая их, а сам кофе - слабый, но при этом горький и мерзко отдающий пережженными зернами, вызывает желание вылить его на тротуар. Однако, подобное расточительство Эпонине совершенно не по карману. Ограничившись несколькими подходящими к ситуации фразами, девушка большими глотками допивает кофе и забирается в подошедший автобус, краем уха слушая брюзжание какой-то старухи. Желание ехать в так называемый отчий дом тает, как снег под весенним солнцем, но при мысли о совершенно точно голодном брате вылетает из головы начисто. Да, теоретически есть еще Азельма, но от нее вообще никакого проку. Эпонина презрительно кривит губы. Они с Азельмой ровесницы и у Понин не укладывается в голове, как можно быть до такой степени инертной, чтобы до сих пор потакать в конец озлобившемуся отцу и на семнадцатом году жизни все еще таскать у прохожих кошельки, то и дело попадаясь в лапы жандармов или промышлявших тем же, чем и она парней, нередко возвращаясь после этого в синяках или изорванном платье. Эпонина тысячу раз предлагала сестре устроиться официанткой или посудомойкой к ним в ресторан, однако Азельма в ответ лишь твердила о том, что отец будет недоволен и негоже бросать его в одиночестве. В конце-концов, Эпонина прекратила бесплодные попытки вразумить сестру и вместо этого занялась судьбой Гавроша, который, несмотря на юный возраст, был очень смышленым парнишкой и неприятностей себе на голову не искал, не считая периодических драк с другими мальчишками, которые при таком образе жизни увы неизбежны. Девушка расплачивается с нелюбезным пожилым кондуктором и кривясь, как от зубной боли, направляется к бараку рядом с остановкой. Заходить в провонявший кошками, тухлятиной и еще черт знает какой дрянью подъезд нет никакого желания, но окна убогого жилья четы Тенардье абсолютно темны, несмотря на дождь, значит внутри может твориться все, что угодно, а оставить сестру и брата без еды, Эпс не имеет права. Поднявшись по разбитым ступеням почти под самую крышу, Эпонина нащупывает в кармане сумки ключ, бесшумно открывает дверь и задержав дыхание шагает в темную прихожую. Под ноги немедленно попадается что-то живое и с непонятным звуком кидается в сторону. Эпонина бесконечно надеется, что непонятное существо - очередной подобранный Гаврошем котенок. Никого другого ее натянутые до предела нервы сейчас просто не выдержат. Нащупав на стене чудом недоломанный выключатель, зажигает тусклую мигающе-трещащую лампочку, брезгливо перешагивает через валяющуюся на невообразимо грязном полу одежду и обувь, распахивает дверь в комнату и чуть не отшатывается назад, услышав сдавленный, какой-то полузвериный вопль и разглядев в полутьме бросившуюся к ней Азельму с серым лицом, сливающимся с застиранной ночной рубашкой. Внезапными наскоками Эпонину не удивить, гораздо больше ее пугают абсолютно безумные с расширенными зрачками глаза сестры и то, что она остервенело дергает Понин за куртку, несомненно пытаясь добраться до денег, к счастью, заблаговременно переложенных в потайной карман рюкзака. Гаврош появляется в самый разгар этой отвратительной сцены, реагируя на происходящее слишком спокойно для ребенка, которому совсем недавно стукнуло десять. - Зельма-Зельма... Опять добыла эту отраву невесть где. Пойдем-ка лучше на улицу, Эп, здесь сейчас сама видишь, что творится. - Гаврош улыбается старшей сестре, отцепляет от нее неожиданно обмякшую Азельму и с увещеваниями уводит ее во вторую комнату. Эпонина сглатывает колючий комок в горле, оставляет пакет из "Мака" на непонятно почему стоящем посреди прихожей колченогом столике и тихо выходит за дверь, всеми силами пытаясь игнорировать расплывающиеся перед глазами предметы. Мгновенно пробравшийся под пальто промозглый сырой ветер действует отрезвляюще и к моменту, когда из подъезда выскакивает кутающийся в тонкое пальто Гаврош, Понин успевает не только прийти в себя, но и позвонить Курфейраку, коротко обрисовать ему ситуацию и вдоволь послушать, как самый доброжелательный из всех Друзей Азбуки ругается теми самыми словами, за которые частенько ворчит на Грантэра, когда тот, перебрав, начинает выражать свое мнение обо всем, что его окружает. Впрочем, сейчас ни Курф, ни Эпонина не смогли бы осудить Эра за сквернословие. Ситуацию, в которой оказалась Азельма другими словами описать почти невозможно. - Можно сейчас к тебе мелкого забросить на неопределенный срок? Не хочу оставлять его в этом... Месте. - Выпаливает Понин, наконец вклинившись в крошечную паузу в кажущемся бесконечным монологе друга. Курф, надо отдать ему должное, при этих словах переключается моментально. - Ты еще спрашиваешь? Привози и сама приезжай, нечего вам там делать. - Да, ты прав, спасибо тебе большое. Сейчас приедем. - Сказать по правде, Эпонине сейчас совершенно не хочется видеть солнечного, но слишком заботливого и общительного Курфа, взаимодействие с которым неминуемо отнимет у нее кучу сил. Но благополучие младшего брата для нее первостепенно, поэтому она соглашается и завершив разговор позволяет себе только отправить короткую смс на закрепленный в списке контактов номер. Получает в ответ привычное лаконичное "Ага" и, облегченно выдохнув, улыбается в небо. В эту минуту она совершенно не представляет, что теперь будет делать с теряющей человеческий облик сестрой, но в душе почему-то наконец поселяется робкая уверенность, что в итоге все будет хорошо. *** Полчаса спустя, Эпонина и Гаврош оказываются во дворе четырехэтажного дома и молчавший всю дорогу мальчик неожиданно спрашивает: - Эпс... Я тут подумал, Жоли же врач. Вдруг он знает кого-то, кто может помочь Зельме? Она ведь совсем недавно подсела на эту дрянь. Может быть мы успеем? Ребята говорили, что так случается. Понин сглатывает вновь вставший в горле комок, опускается перед братом на корточки и притягивает его к себе. - Я.. Поговорю с ним. Обещаю. И с ним и с ребятами. Просто... не сегодня, хорошо? Пойдем, нас Курф ждет. - Объяснять брату, что, судя по поведению, помочь Азельме будет задачкой не из простых, нет не сил, ни желания. Пусть останется ребенком хоть в чем-то. Волна ненависти к отцу поднимается откуда-то изнутри, трансформируясь в горькую тошноту. Они все трое не заслужили того, во что превратилась их жизнь, но Гаврош особенно. В отличие от них с Азельмой, в его детстве не было уже вообще ничего нормального. Эпонина глубоко дышит и всю дорогу до расположенной на третьем этаже квартиры Курфейрака надеется все таки избежать расспросов. Что ее мольбы внезапно оказываются услышаны, она понимает, когда в ответ на звонок на пороге квартиры Курфа вместо хозяина внезапно появляется Жеан Прувер. - Привет. А мы тут... - Эпонина запинается, не зная, как описать и охарактеризовать ситуацию, в которой они с Гаврошем оказались. Нет, разумеется, Жеан знаком с ненормативной лексикой и словосочетания вроде " это ебаный пиздец, блять", не заставят его умереть от ужаса на месте, но Эпонине отчего - то каждый раз неловко ругаться в его присутствии. Впрочем, Жеан, кажется понимает все необходимое без объяснений. - Привет. Я знаю. После разговора с тобой Курф добрых полчаса ходил по комнате с очень неоднозначным выражением лица, пользуясь такими речевыми оборотами, каким бы даже Эр мог бы позавидовать. Так что я знаю все, что знает Курф, и забираю этого юного гражданина. Услышав это обращение, Гаврош заливается краской до корней волос, расплывается в улыбке и, порывисто обняв сестру за шею, с топотом уносится вглубь квартиры. Жеан же остается в дверях, ласково глядя на подругу. - Если я предложу тебе остаться у нас, или хотя бы задержаться на чашку какао, ты ведь откажешься? - В темно-зеленых глазах смесь тепла и печали. Он слишком хорошо ее знает и слишком часто видел в таком состоянии, но предлагает нечто подобное каждый чертов раз, просто не умея иначе. - Сейчас будет лучше, если я уйду, поверь. Но я обязательно завтра загляну и сюда и к тебе на работу. - Эпс ныряет в его объятия, утыкается носом в мягкую шерсть пахнущего грушей и полевыми цветами свитера и очень хочет простоять так ближайшую вечность. - Я обязательно приду к тебе на работу и мы, черт возьми, будем так стоять неизвестное количество времени. - Благодарно шепчет она, выбираясь из его объятий. Натягивает капюшон и быстрым шагом спускаясь по лестнице, не может перестать думать о том как же ей все-таки повезло с друзьями. *** - Если я продолжу трезвонить в твой домофон с такой интенсивностью, твои соседи точно вызовут полицию. Опять работы по самую макушку? - Эпонина переступает порог, бросает взгляд на взлохмаченные русо-золотистые кудри, выбившиеся из-под резинки, на очередную кружку из-под кофе в руках, на устало блестящие серые глаза и тихо вздыхает. - Когда ты ел последний раз? - Да пусть вызывают, главное, чтобы не жандармерию, остальное переживем. Про работу лучше не спрашивай, еще, как говорится, отсюда и до обеда. Заебало, одни идиоты кругом. А ел... Сложный вопрос. Когда-то точно ел, но не помню. Что случилось? На тебе лица нет. - Пиздец из разряда "лучше не спрашивай". Я расскажу, но не раньше, чем мы поужинаем. Ты ведь не против? - Не против, это звучит разумно, все равно я уже подзаебался работать, да и время на дворе нецензурное. Так что так и поступим, только иди-ка ты сначала в душ, радость моя. Не нравится мне, как ты трясешься, тебе еще только слечь не хватало. - Не слягу, не волнуйся. - Понин фыркает и благодарно обнимает названого брата, проглатывая слова о том, что ему стоит сильнее беспокоиться за свое здоровье, чем за ее. Домашняя толстовка Анжа пахнет кофе и чистотой, а обнявшие ее за талию руки греют даже сквозь промокший свитер. - Все, брысь в ванну и чтоб ближайшие полтора часа я тебя не видел. Вещи я тебе сейчас выдам, недоразумение ты мое. Сил хватает только на благодарный кивок. *** Когда спустя два часа Понин выползает из ванной и устраивается возле батареи, забравшись на кресло-мешок, будто на насест и набрасывает поверх махрового халата алую шерстяную шаль, по квартире уже плывут аппетитные запахи. - Сегодня на ужин пицца, горячий шоколад со сливками и салат. Не возражаешь? - Анж появляется на пороге комнаты, держа в руках коробку с горячей пиццей. - Нет, с чего бы, звучит отлично. Тебе помочь? - Если не трудно, разложи по тарелкам салат и пиццу, а я пока поколдую над горячим шоколадом, последние, так сказать, штрихи. Спустя несколько минут Понин уже сидит возле примостившегося на полу брата, обнимая ладонями большую кружку горячего шоколада и, откинув голову ему на плечо, вполголоса рассказывает, что случилось. Пушистая трехцветная кошка ходит между ними, издавая тихое мурлыканье и поблескивая желто-зелеными глазами. Эпонина окончательно устраивает голову на плече Анжа, маленькими глотками прихлебывает горячий шоколад, отдающий на вкус имбирем и апельсиновой цедрой, и выдыхает впервые за этот день. Как бы ни было сложно, вместе они со всем справятся. Ведь иначе просто не может быть.