Из пепла

Felt — Fortune

      Ещё по одной лепёшке они берут с собой, спускаются к порту, находят свободную пристань. От сырости прохладно, но Кэйа снимает пальто не поёжившись, бросает на забытые кем-то ящики, садится, протягивает руку, чтобы потянуть Дилюка за собой, но в последнюю секунду замирает, не коснувшись.       Дилюк берётся за его запястье и сразу отпускает, сам себя испугавшись, а потом пристраивается рядом.       — Можно, закурю? — спрашивает Кэйа. Он нервничает. У Дилюка от тревоги начинает колотиться сердце.       — Конечно, кури.       — Ты будешь?       — Пожалуй, не стану искушать свою ремиссию, — хмыкает Дилюк и, согрев лепёшки в ладонях, даёт одну Кэйе, вторую разворачивает сам. Избегая смотреть друг на друга, они наблюдают, как светлеет кромка горизонта.       — О чём ты хотел поговорить? — спрашивает Кэйа, доев, и облизывает кончики пальцев. У Дилюка теплеет в груди: он так соскучился по этому жесту.       — …не думаю, что это важно.       — Тогда бы ты не вышел из дома. — Теперь усмехается Кэйа. — И не позвал с собой меня.       — Откуда ты знаешь, что я сидел взаперти все эти годы? — вскидывается Дилюк. — Итэр тебе рассказал?       — Я бы не стал спрашивать. Ты всегда забиваешься в угол, когда тебе плохо.       — Видно, что мне было плохо? — Дилюк нервно прикрывает шрам на виске, старается заправить седые волосы поглубже. — Что я был болен?       «Ты до сих пор болен, — напоминает он себе зло, — или ты вообразил, что один храбрый поступок перечеркнёт всё, что было? Новый приступ может случиться в любой момент. Может быть, даже прямо сейчас!»       — Не бесись.       — Я не бешусь!       — Я всё вижу.       — Всегда-то ты всё видишь!       — Для этого не нужен второй глаз.       — Кэйа! Хватит притворяться шутом! Мы не виделись шесть… почти семь лет! Что с тобой было? Где ты пропадал? Почему сразу не дал о себе знать? Я… я был уверен, что ты… я видел, что ты…       Дилюк начинает задыхаться, скомканная промасленная бумага из его руки падает на сырые доски, и ветерок укатывает её, сбрасывает в воду.       — Дилюк, — Кэйа обхватывает его лицо ладонями, поворачивает к себе, прижимается лбом ко лбу, — дыши.       Трясясь так, что клацают зубы, Дилюк заставляет себя сначала замереть, потом, очень медленно, чтобы не сорваться, расслабить горло. Не сразу, но получается глотнуть воздуха. Голова сразу начинает кружиться от гипервентиляции.       Кэйа улыбается, глядя на него, и Дилюку так стыдно, но он ничего не может с собой поделать — хватает его за плечи, прижимает к себе, стискивает изо всех сил.       — Полегче, — смеётся Кэйа сдавленно, — кости у меня не такие крепкие, как раньше.       — Так что с тобой было?       — Ты правда хочешь знать?       Дилюк вспыхивает от обиды.       — Конечно, хочу! Ты вечно от меня что-то скрываешь! Не позволяешь приблизиться, не позволяешь помочь! Не позволяешь хоть что-нибудь для тебя сделать!       — Потому что я не хочу, чтобы мне помогали. — Кэйа не поворачивается к нему, каждый мускул становится твёрдым, кожа холодеет, и Дилюк торопливо разжимает руки. — Чтобы мне помогал ты.       — Ты говоришь, что веришь мне больше всех!       — Это правда. Но что-то нельзя доверить никому, правда?       Стиснув челюсти, Дилюк сглатывает. Его ещё потряхивает, но Кэйа прав. У каждого есть тёмная сторона. С чего Кэйа должен доверять ему, если… если он…       — Я надеялся, твой шрам не станет запечатлённым.       — Как я мог о тебе забыть?!       — Я сделал то, что сделал, чтобы ты мог продолжить жить.       — Я продолжил!       — Не ври, я тебя знаю как облупленного. — Когда злился, Кэйа всегда прятал лицо за волосами. Так он делает и сейчас, Дилюк видит только, как он дёргает углом рта. — Ты злился. Ты метался. Ты не мог простить, ни себя, ни меня. Ты до сих пор не простил.       Дилюк открывает рот, чтобы поспорить, но понимает, что это правда, раньше, чем успевает произнести хоть слово в своё оправдание.       — Я надеялся, ты как-то… смог как-то спастись…       — Ты видел, что случилось, — безжалостно напоминает Кэйа. — Ты не должен был ждать.       — Я не ждал! И это было невыносимо! Все ждали, а я не мог, не мог, понимаешь?! Я так хотел вместе с девочками верить, что ты однажды вернёшься! — У него на глазах снова вскипают слёзы. Кэйа сплетает пальцы в замок, на тыльной стороне его ладони проступает изморозь. — Почему ты так долго скрывался?! Почему сразу не дал о себе знать?! Почему отправил письмо только сейчас?!       «Он написал, почему», — запоздало вспоминает Дилюк.       Кэйа стискивает руки ещё крепче.       — Я его не отправлял, — говорит он с затаённой злостью.       — Но…       — Его отправил Альбедо. — Кэйа выпрямляется, заправляет волосы за ухо, и Дилюку становится жутко от пропасти отчаяния в его взгляде. — Я надеялся его сжечь, как все письма до того.       — Сколько… сколько их было?..       — Я никогда не считал. Может, тысяча. Может, ещё больше.       — И ты не отправил ни одного? — шепчет Дилюк.       — Как видишь. — Кэйа отворачивается так резко, что Дилюк вздрагивает.       — Но почему?       — Придумай причину сам. Любую, какая тебе покажется достойной.       — Ты не хотел меня видеть?       — И сразу мимо, — горько усмехается Кэйа. — Я хотел. Больше всего хотел увидеть тебя ещё хоть раз.       Он сдавленно всхлипывает, и Дилюка охватывает паника. Они знали друг друга так долго, но Кэйа при нём плакал только в детстве, всего несколько раз. Потом от горя его лицо стало превращаться в застывшую маску. Дилюк и сам ненавидел показывать слабость, но у него никогда не получалось так хорошо. Сколько раз он старался тайно смахнуть злые слёзы и завидовал Кэйе, у которого хватало сил улыбаться.       — Прости, — говорит Дилюк тихо, но теперь не решается коснуться, — я не должен был… Снова наговорил лишнего.       — Может, я не отправил тебе ни одного письма, потому что тоже не хотел наговорить лишнего.       Он прав. Так прав.       — Я хотел бы узнать всё, о чём ты молчишь.       — Тебе не понравится.       — Не узнаешь, пока не скажешь.       — Терапия тебе помогла.       — Эй! — возмущается Дилюк. Кэйа хмыкает, и он замолкает, а потом, помявшись, продолжает: — Ты прав. Я стал лучше… наверное.       — По крайней мере, научился разговаривать.       — Я и раньше умел! Просто меня понимал только ты!       — Так долго тебя знаю, что научился разгадывать оттенки молчания.       — Кэйа, — Дилюк легонько толкает его плечом, — скажи первый.       — Нет, ты.       — Если я скажу, потом слова из тебя не вытяну.       — Что-то настолько страшное?       — Не глумись.       — Не хочу ни в чём признаваться.       — Ты скучал?       Кэйа кладёт на колени рукав его пальто, теребит пуговицы, водит пальцами по шву.       — Вряд ли я скажу что-то новое, — его голос безжизненный, сухой и ломкий, как забытый между страницами старой книги цветок, — но я всегда хотел быть с тобой. То, что я сделал, не было ни жертвой, ни самоубийством. Можешь считать это ещё одним словом любви, которое я не решился тебе сказать. Я знал, что ты не простишь… нас обоих. Но выбирая, умереть одному или вместе с тобой, я выбрал, чтобы ты остался жив.       — То есть… — похолодев, выдыхает Дилюк.       — Будь у меня хоть крошечный шанс остаться с тобой, я бы его использовал. Его не было, Дилюк. Они убили бы нас обоих и всех, до кого дотянулись. Всё, что мы сделали, чтобы спасти Мондштадт, потеряло бы смысл. — Он язвительно хмыкает. — Зачем я пытаюсь прикрыться общим благом? Я думал только о тебе. Я не вынес бы смотреть, как ты умираешь. Конечно, они убили бы тебя первым.       — Ты… ты их знал?       — Это был мой настоящий… отец. Очередной безумный Альберих. К счастью, тебе не пришлось с ним знакомиться.       Дилюк усмехается вместе с ним, потом снова толкает его плечом, сильнее.       — Что? — тихо спрашивает Кэйа.       — Я хотел с тобой обручиться, когда закончится война.       Кэйа молчит так долго, что Дилюку становится неловко гипнотизировать его лицо, и он начинает смотреть на пологие волны, бьющиеся о деревянные опоры соседней пристани. В доках перекрикиваются моряки и рабочие, скрипят снасти, солнце поднимается выше. Серая вода становится светло-голубой, и на ней лениво покачивается бумажный комок.       — Война закончилась.       — Да.       К соседней пристани причаливает небольшой прогулочный корабль. Пассажиры смеются так громко, что Дилюк морщится. Какое они имеют право шуметь, когда Кэйе нужно немного тишины и времени на раздумья?!       — Пойдём, — говорит Кэйа.       — Ты так ничего и не сказал.       — Разве мне нужно что-то говорить?       Дилюк поднимается первым, поправляет пиджак.       — Ты согласился бы? — Он протягивает руку. Кэйа смотрит на его раскрытую ладонь, потом медленно поднимает взгляд.       — Только если бы ты меня поцеловал.       Дилюк забывает, как дышать.       — К счастью, ты уже женат. — Уклонившись от прикосновения, Кэйа встаёт, поднимает пальто и набрасывает его Дилюку на руку. — Нам пора. Ещё немного, и ты здесь окоченеешь.       Он разворачивается к набережной, и Дилюк слышит тихий-тихий сорванный вздох.              Тысяча писем. Или, может быть, больше.       Положа руку на сердце, Дилюк знает, что в них было. Его неотправленных писем хватило бы выложить дорогу от Гавани до Мондштадта.              Он ловит Кэйю за локоть, разворачивает к себе, накидывает пальто ему на плечи, запахивает на груди.       — Я выбрал бы умереть с тобой, но раз мы оба живы… Кэйа, — Дилюк тянет его за воротник, пока их лица не оказываются совсем близко, — выйдешь за меня?       — Ни за что, — усмехается Кэйа, но не пытается отпрянуть, — сам знаешь, я против условн…       Дилюк целует его.              Он так часто представлял их первый поцелуй. Перебрал так много вариантов, что мог бы сказать. И так много причин, почему Кэйа его оттолкнёт.       Он был уверен, что оттолкнёт.       …почему?..              Кэйа улыбается ему в губы, ласково кладёт руку на затылок, зарывается пальцами в волосы — и, влажно усмехнувшись, разрывает поцелуй, прижимается виском к виску. Его дрожащее дыхание щекочет Дилюку ухо.       — Ты обещал согласиться, — смеётся Дилюк, прижимая его к себе.       — Попридержи коней, я ещё не привык быть влюблённым взаимно.       — Не говори, что ты думал…       — Я буду молчать.       — …что я тебя не люблю! Кэйа, ты… — Дилюк устало вздыхает на его невыразительный смешок. — Сейчас не так стыдно что-то тебе предлагать… я хотя бы умею целоваться.       — Надо было соглашаться, когда я предлагал научить.       — Я боялся себя выдать!       — На то и был расчёт.       Дилюк прикрывает глаза, трётся щекой о его волосы.       — Кэйа.       — М-м-м?       — Научи меня целоваться.       Рассмеявшись, Кэйа выпутывается из его объятий, и Дилюк думает: я опоздал, конечно, я опоздал, у меня были тысячи шансов, Кэйа никогда не уставал давать их мне один за другим, не уставал надеяться, а я, почему я не мог решиться, было так просто сказать ему «да», хоть раз ответить «да»…       — Я подумаю. — Кэйа тянет его за руку, и Дилюк идёт, как всегда за ним шёл. — Обещаю. Мне нужен мой утренний кофе, иначе я за себя не отвечаю.       — Я тебя угощу.       — Как скажешь.       Мир вокруг них точно такой же, над ним всходит то же самое солнце, и только Дилюк кажется себе новым. Лучшей версией себя.       Наконец-то завершённой.              ~       

AURORA — The Seed

             Окно в палате распахнуто. Зябко, но, может, так скорее полегчает.       Обессиленный, как будто бежал много километров, Альбедо ложится на заправленную кровать. Жжение от плеча расползается вверх, впивается в мозг ближе к затылку. Всего лишь побочный эффект лекарства... может, усовершенствованной версии того самого, которое разработали благодаря Кэйе.       Альбедо переворачивает компресс прохладной стороной. Действие обезболивающего спрея заканчивается, начинает щипать под кожей, настолько омерзительно, что хочется содрать её ногтями.       Это пройдёт, утешает себя он, нужно ещё немного подождать...       В окно стучат. Альбедо приподнимается на кровати, почему-то уверенный, что это Чайльд, но нет — на подоконнике, беззаботно болтая ногами, сидит Итэр.       — Я зайду? — сияя улыбкой, спрашивает он.       — Конечно. — Альбедо пытается приподняться на локте, но со стоном сползает обратно. — Прости, я... немного не в форме.       — Иначе почему бы ты здесь оказался, — фыркает Итэр, сев рядом. — Болит?       В его волшебных золотых глазах столько беспокойства.       — Немного, — смущённо шепчет Альбедо. — Побочный эффект от инъекции... Бай Чжу обещал, что… — Он морщится; затылок так дёргает, что становится больно моргать. — Скоро пройдёт.       — Раз я здесь, необязательно терпеть. Позволишь?       Альбедо не совсем понимает, что он собирается сделать, но всё равно кивает.       Итэр касается его ключицы. Золотистый свет стекает с его руки, тает на коже; невероятно, но жжение слабеет.       — Легче? — спрашивает Итэр с озорной улыбкой.       Почему-то Альбедо не может перестать смотреть ему в глаза.       — Да, — нерешительно отвечает он.       Будто пытаясь спастись от силы Итэра, боль двигается выше, затапливает правую половину головы. Альбедо казалось, он способен вытерпеть любые неприятные ощущения, но это почти невыносимое.       — Кажется, болит здесь. — Итэр просовывает руку под компресс. Обхватив его ладонь через влажную ткань, Альбедо отрешённо констатирует, что у него сбилось дыхание. — И здесь.       Итэр ласково поглаживает его за ухом, перебирает волосы на затылке.       — Болит, — пересилив себя, соглашается Альбедо.       — Пройдёт быстрее, если позволишь себя поцеловать.       Воздух в лёгких неожиданно заканчивается.       — Послушай, — серьёзно говорит Итэр, наклонившись к нему, — ты слишком сильно мне нравишься, и мне показалось, что это взаимно. Обещаю, ничего не изменится, если ты сомневаешься или не хочешь.       Они оба знают, что Альбедо хочет.       — С тех пор, как мы встретились впервые, не могу отвести от тебя взгляд. — Итэр приподнимает ладонь Альбедо вместе с компрессом, целует припухший след от укола; даже от такого невесомого прикосновения всё тело прошивает болью. Вздрогнув, Альбедо торопливо кладёт руку Итэру на затылок, чтобы не отстранился.       — Всё хорошо, — шепчет он, — всё хорошо...       — Альбедо, — Итэр поднимается поцелуями по его шее, возбуждённо выдыхая на мокрую кожу, проводит языком вдоль вены, которая по ощущениям набита раскалёнными углями, — постарайся не двигаться.       Послушно замерев, Альбедо приоткрывает рот, и когда Итэр медленно прижимается губами к его губам, видит на его лице нежные золотые блики.       Итэр касается его так нежно, как будто этот поцелуй первый, и Альбедо, захлёбываясь эйфорией, первым проникает языком ему в рот. Довольно хмыкнув, Итэр прижимается к нему теснее, просовывает руку между пуговиц рубашки, гладит по груди, мягко обводит сосок подушечками пальцев.       — Так я тебе всё-таки нравлюсь, — лукаво говорит он. — Мне не показалось.       — Я люблю всё красивое, — пристыженно говорит Альбедо.       — Конечно, раз тебе нравится Дилюк!       Альбедо заливается краской.       — Я знаю, что вы целовались. — С возбуждённым смешком Итэр касается языком его скулы, прочёсывает пальцами волосы, массирует висок. Пойманная в волшебные сети, боль скатывается в дрожащий комок. Если он разорвётся, думает Альбедо, я потеряю сознание.       Опустив ресницы, Итэр снова приникает к его губам, уже откровеннее.       Все мучительные ощущения перестают существовать, настолько неожиданно, что Альбедо сначала чувствует растерянность, и только потом освобождение.       — Хорошо? — выдыхает Итэр.       — Почти как оргазм, — слабо усмехается Альбедо и добавляет: — Это нормально?       — Когда я так близко? Конечно, да.       Они смеются.       — Я останусь? — Итэр подбирает под себя левую ногу, короткая куртка сползает с его плеча. — Если ты не против немного поболтать.       — Буду рад, — с облегчением соглашается Альбедо. Он не готов отпустить Итэра прямо сейчас, но не хочет и ничего больше поцелуев. — Ты не заскучаешь?       — Только не с тобой. — От его улыбки на сердце становится… светлее. — Я лягу?       Альбедо двигается. Сбросив кроссовки и куртку, Итэр устраивается рядом, потягивается, сладко зевает. Места достаточно, чтобы не тесниться, и всё же с кем угодно другим, кроме Кэйи и Чайльда, Альбедо постарался бы избежать настолько близкого контакта. Но Итэр ощущается… безопасным. Будь иначе, Альбедо не вывалился бы из автобуса ему на руки, не коснулся его шрамов, не заговорил с ним так, будто они друзья… Всё это он понимает только сейчас, когда Итэр согревает его своей едва ощутимой аурой.       — Спасибо, что пришёл ко мне, — тихо говорит Альбедо.       — Я чувствую, когда нужен. — Улыбка Итэра слишком печальная, чтобы хоть кого-нибудь обмануть. У Альбедо сжимается сердце. Разве тот, кто делает столько добра, должен страдать? — И люблю помогать.       Перевернувшись на бок, Альбедо укладывает Итэра головой себе на плечо.       — Отдохни, — просит он.       — Обнимешь меня? — Альбедо осторожно обхватывает его плечи. Поёрзав, Итэр устраивается так, чтобы его ладонь легла между лопаток, на шрамы под тонкой майкой. — Вот так хорошо. Разбуди меня, если усну.       Он засыпает в ту же секунду.       Конечно, Альбедо не собирается его будить.