Детка

Серое и тяжёлое. Небо. Огромное, бескрайнее. И такое безжалостно тяжёлое. Кучево-дождевые тёмные облака нависали над вырубленным в массиве леса пространством, угрожая своей многотонной массой обрушиться и раздавить всё мелкое и незначительное, что было на земле. Он был бы рад, если бы прямо сейчас небо упало прямо на него. Но только на него. Ему было больно, а внутри, казалось, образовалась глухая пустота. Могли ли боль и пустота уживаться вместе? Видимо, да, раз он это чувствовал. Так отвратительно. Совершенно невыносимо. Вэй Усяня тошнило от гула людских голосов, запаха ладана и церковного воска. Он чувствовал, как в его душе волной поднимается ярость и обида от одного вида белого деревянного здания церкви с крестом наверху. Он так ненавидит их. Этих лицемерных сукиных детей. Сжав пальцами короткую траву, парень потянул её, вырывая травинки вместе с рыхлой почвой. Поскрёб пальцами, короткими ногтями по земле, превращая ухоженный газон в грязное месиво. Ему так хотелось собрать чёрную землю и вырванную траву в ком и бросить её в стену этого дебильного здания, что было позади. Написать грязью на фасаде, что никакого бога нет. Его нет. Нет. Это всё обман. Огромный жестокий обман. Никакого бога нет. — Почему ты здесь? — звука шагов не было слышно, их заглушала мягкая почва и плотный покров травы. Но Вэй Усянь узнал голос говорившего. И он был бы рад не слышать его. Не сейчас, когда в нём бурлило столько эмоций. Кипучая смесь из обиды, разочарования, боли и злости. Это было страшно. Страшно от того, что будет, если всё это вырвется из него. А оно может. — Отвали, Джаспер, — глухо ответил Вэй Усянь. Он не ради себя просит. Он ради самого Джаспера говорит это, чтобы у того была возможность засунуть свою религиозную христианскую чушь и просто отвалить с ней. — Что ты делаешь? — судя по тому, что голос зазвучал ближе, Джаспер подошёл, сокращая между ними расстояние. Это он зря, конечно. Очень, очень зря. — Лежу, — раздражённо отзывается Вэй Усянь. Казалось бы, Джасперу прекрасно было видно сверху, чем именно занимался Вэй Усянь. Так к чему тогда эти тупые, совершенно ублюдские вопросы. Вот чего он доебался-то? Лёжа на траве местного кладбища, вытянувшись вдоль могилы, где недавно похоронили его мать, Вэй Усянь давил в себе желание рывком подняться и с силой прогнать надоедливого парня. — Почему здесь? — Джаспер, кажется, прямо-таки нарывался на удар в челюсть. Иначе Вэй Усянь не понимал, какого хрена происходит. Почему его просто не оставят в покое? — Очевидно, потому, что я не хочу видеть ваши лицемерные рожи, — зло выплюнул Усянь и сел на земле, не утруждая себя тем, чтобы отряхнуть прилипшие к одежде травинки. — Ты злишься, я понимаю… — вздыхает Джаспер с этим его ублюдским одухотворённым видом. Этот уёбок ведёт себя так, как будто знает и понимает больше, чем другие. Больше, чем Вэй Усянь. Ну, да, конечно, как же. — Нихуя ты не понимаешь, — рычит Усянь, поднимаясь с земли и твёрдо вставая на ноги. Нихуя он не понимает. Если бы Джаспер действительно понимал его, он не стоял бы сейчас перед ним, готовясь исторгнуть из себя очередную свою христианскую чушь, пытаясь скормить её Вэй Усяню. С него хватит. Он этого дерьма уже наелся. — Пойдём обратно, — со вздохом, полным жалости, просит Джаспер. — Пойдём, пока отпевание ещё не кончилось. У тебя есть возможность проводить свою мать в лучший мир, не упускай его. Слова «проводить» и «в лучший мир» вызывают в Вэй Усяне новую волну ярости. Высокую волну. Она поднимается, накрывая тенью мысли, рокот крови в ушах заглушает голос разума. На горячие щёки падает холодная капля дождя. Одна, вторая, третья, тяжёлые капли падают на землю, барабаня по коже и ударяясь о землю. Вэй Усянь тоже бьёт. Оттолкнувшись ногами от земли, он бросается вперёд к стоящему перед ним парню и валит его на землю. На траву. По спине стучат дождевые капли, промачивая одежду, та липнет к коже, остужая её, вызывая озноб, но кровь внутри так кипит, так кипит, что Вэй Усяню плевать. Он так зол. Настолько, что не соизмеряет силу удара, когда бьёт Джаспера кулаком в лицо. Один раз, другой… Он так зол, что просто не может остановиться. Он не хочет останавливаться. И это страшно. Это очень страшно. Его руки в крови, дождевая вода смывает её, застилает глаза, и картинка размывается, превращаясь в красную пелену. В воздухе пахнет лесом. Землёй, хвоей, соком травы и железом. Высоко в небе гремит гром, и вспышка молнии ослепляет на секунду… Громкий звук заставляет Вэй Усяня открыть глаза. — Кха-а-ха-ха, — насилу втягивая воздух, парень рывком поднимается, садясь на матрасе. Он тянется рукой к шее, ощупывая пальцами тонкую цепочку и кулон, за который в итоге хватается, оттягивая тот вниз. Ему нужно несколько минут, чтобы прийти в чувства. Заставить себя снова дышать глубоко и размеренно. Кошмар. Это всего лишь кошмар. Просто очередной сон. Один из множества снов. Свесив ноги с кровати, Вэй Усянь стянул с себя мокрую от пота футболку, отправляя её одним броском в ту сторону, где стояла бельевая корзина. Внутри после кошмара всё ещё было тошно. Тело била мелкая дрожь от выброса адреналина. Нащупав слева от себя лампу, стоящую на тумбочке, парень дёрнул за шнурок, зажигая свет. Ещё несколько минут. Ещё немного… Растерев лицо ладонями, Усянь провёл по волосам, стягивая резинку и собирая пряди в низкий пучок потуже. Очевидно, что он этой ночью больше не уснёт. После кошмаров в теле было слишком много энергии, которая требовала сброса. А в голове было слишком много мыслей. И далеко не все эти мысли были приятными. Вот вообще далеко не все. Поднявшись на ноги, парень, тихо ступая, дошёл до комода и вытащил из ящиков чистые вещи. Лучший способ справиться со стрессом, который мог позволить себе человек вроде Вэй Усяня, это горячий душ и физические нагрузки. Они заземляли. Помогали сбросить напряжение, расслабиться и подумать. Помогали успокоиться. В тишине дома парень, с вещами в руках, вышел из спальни, открывая дверь в ванную. Сбросив сложённую одежду на крышку унитаза, Вэй Усянь стянул пижамные штаны и трусы, оставляя их лежать унылой смятой кучей на кафеле. Переступив бортик ванной, парень с тихим шелестом и звоном металлических колец задвинул полиэтиленовую шторку. Слив холодную воду, остывшую в трубах, он ступил под горячие тугие струи, бьющие из душевой лейки в лицо. Ванную заволокло паром. Окна и зеркала запотели. Прекрасно. Просто прекрасно, потому что сейчас ему не хотелось видеть собственное отражение. Закрутив краны, Вэй Усянь потянулся за полотенцем. Часть напряжения ушла из тела, смытая горячей водой, но мысли и образы из сна всё ещё терзали разум. Почему, просто почему он не может забыть то, что видит в кошмарах? Обычные сны так легко стираются из его памяти. Лучше бы он помнил их, чем то, как душил грёбаного Джаспера Гобсона. Дерьмо… Натянув на себя чистую и сухую одежду, Вэй Усянь вышел из ванной комнаты, возвращаясь в спальню. Искал кроссовки. Они валялись недалеко от двери, найти их было просто. Ведь кошмары часто ему снятся. И часто после них он выходит пробежаться по кварталу несколько кругов, чтобы прийти в чувства. Ему нужно вспомнить. Вспомнить то, что в тот день, который ему приснился, всё было не так. Всё было иначе. В четыре утра на улицах было темно. Светать начинало ближе к пяти часам. Увлекаясь во время пробежки, Вэй Усянь наблюдал за тем, как светлело небо и улица переставала напоминать тихие безмолвные декорации фильма ужасов. Каждый раз он говорил себе, что просто сделает пару кругов вокруг квартала, и каждый раз он сворачивал в парк и бежал по пустынным, застланным туманом дорожкам. Холодный влажный воздух жёг разгорячённую кожу. Край воротника куртки, обдуваемый дыханием, индевел, покрываясь инеем. Вэй Усянь не останавливался, пока не чувствовал, что ещё немного и он просто упадёт от усталости. К этому моменту мыслей в его голове не оставалось. И это прекрасно. Это напоминало перезагрузку. Ничего старого больше не было, и он, наконец, мог начинать день. А начинал его Вэй Усянь с душа и завтрака в компании своего старика. Вэй Чанцзэ сонно сидел за столом, закутанный в тяжёлый флисовый халат, и тупил в кружку с кофе. Шеф полиции их маленького городишки напоминал собой гору. Синюю гору с неясным узором, когда-то складывающимся в турецкие огурцы. Этому халату немногим меньше лет, чем Вэй Усяню. Кажется, его покупала ещё Вэй Цансэ. В их доме от матери осталось всё. Кроме её самой. Вэй Цансэ осталась молчаливым призраком, образом, неким фантомом, мелькающим на краю сознания, напоминая о себе. И они свыклись с этим. Вэй Усянь с этим свыкся. Ему не оставалось ничего другого, кроме как принять, что его матери больше нет. Ни он, ни его отец так и не убрали её вещи, не распродали их или не отнесли в благотворительный пункт. Не смогли. Если они могли задержать её рядом с собой, то пусть это будет так. Иначе… жизнь казалась невыносимой. По крайней мере, раньше. Когда в жизни Вэй Усяня появилась Лань Ванцзи, ему стало легче. Поначалу он боялся, что ищет в девушке замену собственной матери, которая исчезла из его жизни так резко и так страшно, но нет. Нет. Лань Ванцзи это кто-то другой. Другая фигура в жизни Вэй Усяня. Важная фигура. Человек, о котором парень хочет заботиться. Защищать, оберегать и радовать. Вэй Усянь хочет любить Лань Ванцзи и получать любовь в ответ. И то, что эту любовь он получит, парень знает. Ведь Ванцзи уже его любит. Это какое-то чудо, не иначе. Она чудо. Мысли о девушке вызывают у Вэй Усяня тёплую улыбку. Тепло в груди и чувство радости от предстоящей встречи. Ванцзи так близко. Настолько, что он может видеть её каждый день, говорить с ней, заботиться и помогать. Он может обнять её. Этого ему более чем достаточно, но, конечно, хочется большего. Хочется быть с ней. После душа Вэй Усянь снова переодевается и спускается на кухню, чтобы приготовить завтрак. Количество кофе в кружке Вэй Чанцзэ до сих пор не изменилось. Кажется, придётся разогревать в микроволновке, чтобы эту чёрную бурду можно было пить. — Снова кошмар? — мужчина нарушает тишину первым. — Да. Приснился день похорон, — ставя сковороду на плиту и зажигая газ конфорки, отвечает Вэй Усянь. — Всё ещё плохо? После сна? — Вэй Чанцзэ задавал вопросы тихим спокойным голосом. Даже сонным немного. Вероятно, потому, что до сих пор никак не мог проснуться. Утро им тяжело давалось. Они оба спали отвратительно, только Вэй Чанцзэ принимал снотворное и приходил в себя пару часов после того, как просыпался, а Вэй Усянь почти не спал из-за кошмаров, избегая таблеток. Он лучше как-нибудь сам. Без сомнительных препаратов, которые выписывал местный терапевт. — Нет, уже отпустило, — ответив, Вэй Усянь достал из холодильника масло, яйца и бекон. Первым в сковороду отправилось масло. Когда то разогрелось, парень разбил на чугунное дно яйца и выложил на край толстые пластинки бекона. Завтрак должен был быть сытным, чтобы хватило энергии до обеда. Ведь ни у Вэй Усяня, ни у Вэй Чанцзэ часов до двенадцати не будет никакой возможности поесть. Их день был забит делами максимально плотно. И увы, они сами в этом виноваты. Ведь иначе, иначе было невыносимо. А жить было нужно. Они должны были, ради друг друга. После завтрака отец и сын выезжают из гаража, разъезжаясь в разные стороны. Шеф полиции едет в участок специально пораньше, чтобы успеть прочитать оставшиеся со вчера отчёты и рапорты, а Вэй Усянь вверх по улице к дому Цзян Фэнмяня, чтобы забрать сына дяди и отвезти парнишку в школу. Цзян Чэн дуется. Так по-дурацки обижается на Вэй Усяня с самого поминального праздника за то, что тот сказал, что у них с Лань Ванцзи свидание. А что, если так оно и было. Для него лично да. У них с Ванцзи было свидание. Дружеское, но тем не менее. В общем, нечего дуться, Усянь ведь предупреждал. Нужно меньше клювом щёлкать. Он вот не собирается упускать возможность. Вэй Усянь твёрдо решил, что признается, когда девушке исполнится шестнадцать, и там уже будь что будет. Если он не ошибся в том, что у Ванцзи есть к нему чувства, то парень хочет быть с ней. Он будет рядом, будет оберегать и заботиться о Ванцзи. Постарается сделать её счастливой. Коснувшись рукой груди, Вэй Усянь слабо почувствовал прижимающийся к коже кулон в виде тонкого меча. Он носил его не снимая. Что, наверное, было не очень безопасно, в конце концов, эта штука была довольно острой и могла впиться куда-нибудь не туда. Несмотря на это, да, Вэй Усянь всё равно продолжал носить подарок Лань Ванцзи. И девушка его подарок тоже носила. Белую ленту с сапфировой каплей, так красиво подчеркивающую тонкую длинную шею. Вэй Усянь замечает шёлковую полоску на светлой коже каждый раз, когда Ванцзи оказывается рядом. Забирается в его машину или сидит рядом во время их занятий. Когда она близко и они одни, Вэй Усяню так хочется приблизиться ещё немного. Совсем чуть-чуть, этого будет достаточно, чтобы поцеловать её. Ванцзи иногда как будто специально дразнит, задерживает взгляд на его губах. Это так сложно… быть так близко и ждать. Но Усянь будет ждать. Он будет, ведь он должен быть хорошим парнем, на которого Ванцзи можно будет опереться. Тот, кому она сможет верить. Он тот, кого девушка будет искать взглядом на городских собраниях и к кому будет спешить подсесть на воскресных службах. Её присутствие, вот что нужно было Джасперу, чтобы заставить Вэй Усяня снова ходить в церковь. Не эти его бессмысленные слова о боге, грехе и прочее, что он там каждый раз несёт с умным набожным видом. Ведь для Вэй Усяня вера — это любовь. А у их паствы её нет. Нет любви. Они стая мерзких лицемерных богобоязненных шакалов. Если бы не Лань Ванцзи, Вэй Усянь не пришёл бы на службу. Ещё чего. Но она здесь, и он тоже здесь, чтобы сидеть с ней рядом на узкой скамье и комментировать шёпотом всё, что говорит пастор. Она тихонько улыбается и фыркает насмешливо, иногда делает ему осторожные замечания. Ворчит так знакомо и привычно. Прошло совсем немного, пара месяцев, но этого было достаточно, чтобы Лань Ванцзи стала частью жизни Вэй Усяня. Той частью, с которой он не хотел расставаться. Неудивительно, что он перестал замечать других. Его и раньше особо не интересовали отношения, парень мог немного пофлиртовать с приятной девчонкой из колледжа, но это никогда ни к чему не вело. Но теперь любой девичий трёп в его сторону воспринимался как белый шум. Когда при встрече Эмили начинала спрашивать Вэй Усяня о планах или предлагать что-то, суть того, что она говорила, переставала доходить до головы. Нет, ему не интересно, да, им с отцом ничего не нужно, спасибо. Парень был бы очень рад, если бы соседская девчонка оставила его в покое. Эмили была славной, но… она определённо не та, кто ему нужен. И она никогда ей не была, очевидно, что и не станет. Возвращаясь вечером домой от Ванцзи, Вэй Усянь, как обычно, загоняет машину в гараж и выходит, чтобы закрыть дверь с улицы. Она там. Эмили стоит и ждёт его на подъездной дорожке, раскачиваясь взад-вперёд. — Привет, — звонким голосом здоровается девушка. — Привет, Эм, — устало отзывается Вэй Усянь. — Ты сегодня опять поздно. Это из-за учёбы? — Эмили подходит ближе, покачиваясь, будто танцуя. От неё в глазах рябит. — Да, из-за неё, — только не из-за его учёбы, а из-за одной ворчливой принцессы, но об этом соседской девчонке знать необязательно. — Ты что-то хотела? — А? — издала удивлённый звук Эмили. — А! Да. Мне нужна соль. — Ладно, — кивнув, Вэй Усянь отвернулся от девушки, разворачиваясь к крыльцу. Отец парня сегодня не работал в ночную, и по свету в окнах было очевидно, что дома кто-то есть. Эмили просто могла подняться и позвонить в звонок, но вместо этого она ждала, пока Вэй Усянь выйдет из гаража. Может, он просто надумывает и всё это нелепая случайность, а может, и нет. Судя по тому, как Эмили смотрит на него, она хочет больше, чем соль, но молчит. И хорошо, что она молчит. — Я занесу потом, — имея в виду стакан, куда Вэй Усянь насыпал соль, говорит девушка. — Если что, просто оставь на подоконнике у крыльца, — скупо кивает парень. Не нужно ждать его. Просто не нужно. Если она продолжит, то просто впустую потратит время. Проводив соседку до выхода, парень прощается с ней и закрывает дверь. Этот неловкий момент с солью хочется стереть из памяти. Но он будет помнить. Увы, ему ещё готовить ужин, да и каждый раз, глядя на пустое место среди стаканов, он будет вспоминать о том, почему там пусто. Проходя мимо арки гостиной, Вэй Усянь замечает отца, сидящего в кресле с довольным лицом. По-любому этот старый чёрт всё слышал. — Эмили заглядывала? — весёлым тоном тянет Вэй Чанцзэ. Старая сваха. Не в ту сторону воюет. — Да, ей нужна была соль. Кстати, старик, где ужин? — вздёрнув бровь, спрашивает Вэй Усянь. — Ты приехал раньше. Уговор такой, что кто дома, тот и готовит. — Ай, не брюзжи! — отмахивается Вэй Чанцзэ. — Я уже заказал пиццу. Пиццу… Да этот старик просто издевается… Хотя… Ладно, хрен с ним. Вэй Усянь ведь не мать своему отцу и не жена, чтобы пилить его о том, что тот должен лучше следить за своим питанием и здоровьем. В конце концов, это не у Усяня камни в желчном, а у его отца, и тот мог бы быть немного ответственнее. — Я слышу, как ты бесишься, — фыркает отец парня. — Отлично, это именно то, на что я рассчитывал, — парирует Вэй Усянь. Он поднимается наверх, заходит сначала в свою комнату, чтобы взять чистые вещи, затем идёт в душ. Ему нравится вода. То, как она шумит, скрадывая звуки. Шорохи, скрипы старого дома. Карканье воронов, гнездящихся на крыше и среди веток дуба, растущего на заднем дворе. Стоя под тугими струями, Вэй Усянь представляет, что смывает с себя чужие взгляды, прикосновения и запахи. Представляет, как смывает собственные мысли и чувства. Он хочет сузить весь свой мир до размера игольного ушка. Сделать его крошечным, чтобы в нём, как в лодке, могли поместиться только трое. Сам Вэй Усянь, Лань Ванцзи и его отец. Больше ему никто не нужен. Пока он мылся и переодевался, привезли пиццу. Две коробки. Старик серьёзно себя не щадит. — Эй, Усянь, захвати пива из холодильника, — просит отец, услышав шаги сына на лестнице. Чёрт с ним. У них всё равно дома крепкого пива не водится, только корневое и светлое, слабое, под игру. Достав из холодильника две банки, Вэй Усянь по привычке заглядывает в корзинку, где сушится хлеб. Но сегодня он ничего оттуда не берёт. Раз у них сегодня пицца, то он, пожалуй, оставит пару корочек для птиц. Всё равно отец терпеть не может корочки. Едят они в гостиной. Там удобнее, можно включить телик, повтор игры прошлого сезона или футбольный матч, трансляцию из Портленда. Неважно. Вэй Усянь всё равно не следит за тем, что на экране. С шипением открыв банку, парень делает крупный глоток холодного пива и тянется за куском пиццы. Немного тишины. — Как успехи Лань Ванцзи? — после второго съеденного куска пиццы интересуется Вэй Чанцзэ. — Она старается. Перешли к числовым последовательностям. Цзян Чэн дуется из-за того, что Ванцзи теперь в рейтинге успеваемости среди их классов на втором месте по баллам, — усмехаясь, отвечает Вэй Усянь. Ему это действительно кажется забавным. — Ты с ней прям возишься, я смотрю, — тянет мужчина. О, неужели старик заметил. Усянь сдерживает порыв закатить глаза на это замечание. — Она мне нравится, — прямо говорит парень. К чему между ним и отцом эти ужимки. Вэй Усянь не в том возрасте, когда ему нужно объяснять, чем отличаются мальчики от девочек, рассказывать про пестики и тычинки и пояснять, что такое секс. Он знает. Ему двадцать два, он студент колледжа, у него был секс, и Вэй Усянь достаточно знает о безопасности, а ещё о том, что секс с несовершеннолетними это преступление. — Ей ведь пятнадцать, да? — Вэй Чанцзэ сразу напрягся. Ну, можно понять старика. — Ей исполнится шестнадцать в конце января, — просто говорит Вэй Усянь. — Я не собираюсь ни к чему её склонять. Она нравится мне. И я хочу заботиться о ней, а не принуждать к чему-либо. — Вокруг тебя ведь полно девчонок, — отец тянется к переносице, разминая ту пальцами. — Почему она? В голосе Вэй Чанцзэ сквозит сожаление и непонимание. Это пока. Пока он не знает Лань Ванцзи близко. Они видятся редко, и общались совсем немного на новогодней ярмарке. Вэй Усянь уверен, если его отец проведёт чуть больше времени с Ванцзи, то поймёт, что она особенная. Что она просто не такая, как другие. — Потому что она как глоток свежего воздуха в комнате со спёртым и затхлым, — подумав, ответил Вэй Усянь. Он крутил в руках пустую банку из-под корневого пива. Этикетка и форма были ему знакомы до каждого штриха, каждого изгиба. Как и всё в этом городе. Всё вокруг было слишком хорошо знакомо, и только Лань Ванцзи выбивалась из общей картины. Как дикая роза среди ромашек. — И что ты собираешься делать? Я надеюсь, ты подождёшь, пока ей не исполнится восемнадцать? — неуверенно вопрошает Вэй Чанцзэ. — Ещё летом ты спрашивал меня, почему я не хочу ответить на чувства Эмили, которой семнадцать исполнилось весной, а сейчас так переживаешь из-за другой девушки, которая совсем немного младше? Где твоя последовательность? — Вэй Усянь хмурится недовольно, заставляя отца смутиться и отвести взгляд. — И не смей говорить, что Эмили это другое. Потому что это будет совершенно нелепо и абсурдно. — Ладно. Ты прав, — Вэй Чанцзэ неохотно признаёт это. — Я просто… Ну, шестнадцать — это мало. — Да, я знаю, — тяжело вздыхает Вэй Усянь. — Знаю я. Он не тупой, он всё прекрасно понимает и осознаёт. — Но я должен хотя бы сказать ей, — потому что если Усянь упустит эту возможность, он никогда себе этого не простит. — Просто сказать. Чтобы она знала, что нравится мне. — Ладно, — неохотно признаёт отец. — Тут ты прав. Сказать надо. Конечно, надо. Ведь если Вэй Усянь не скажет, то на его месте может оказаться другой, и что тогда будет, совершенно неясно. Он не может позволить себе упустить Ванцзи. Лучше пусть она отошьёт его, если их чувства будут не взаимны. Вэй Усянь сможет это принять. Сможет. Это не так сложно, как жить с мыслью, что был шанс и этот шанс просран. Нет. Парень дал себе слово, что больше не станет упускать возможность быть рядом с теми, кого он любит. Нет ничего хуже упущенной возможности. Для него так точно. И он лишний раз убеждается в том, что прав, когда, сидя в кузове пикапа, Лань Ванцзи отвечает на его поцелуй, размыкая свои мягкие губы. Когда она отвечает на его признание своим робким. Хах… Его чувства действительно взаимны. И он уже не так уверен в том, что сможет сдерживаться, если Ванцзи продолжит быть такой милой. Если она продолжит быть такой настойчивой. Потому что она, о боже… Она, оказывается, очень настойчивая. И это настоящий кошмар.