Щенки

Инуяша не отлипал от него весь вечер, словно предчувствуя. То и дело просовывал ладонь в руку, карабкался на спину, вытягивался, прося понести. И лицо у ханьо было обеспокоенное, хотя Сэссёмару ничего ему не говорил. Засыпал мальчишка долго, закинув на брата ножку и сжав рукой его воротник. — Спи, — приказал Сэссёмару уже не в первый раз. Инуяша продолжил сверлить взглядом потолок, где плясали отблески света от непотушенного очага. — Я боюсь, — наконец, признался он. — Чего, отото? Ты же здесь самый сильный. — Не уходи. Сэссёмару еле ощутимо вздохнул. — Я чувствую, ты уйдёшь, — продолжил мальчишка хмуро. — Значит, чувствуешь… Старший брат задумчиво помял треугольники ушей, бархатно-мягкие, но так и не посмотрел на Инуяшу. — Останься, ладно? Нам хорошо и так, — попробовал ханьо снова. — Я сказал, спи. Инуяша опечаленно прижал уши к голове, поелозил по плечу Сэссёмару и устроился, сплюснув щёку. Было видно, что он хочет заплакать, но держится: дрожали ресницы закрытых глаз, между бровями залегла складка. Старший брат не мог успокоить его, потому что не любил врать. Он лишь снова погладил мальчишку, но ушки не распрямлялись, пока Инуяша не провалился в сон. А складка между бровей так и не пропала — до утра.

***

Сэссёмару ткнул пальцем в лоб ханьо, заставляя поднять голову и посмотреть на него. Инуяша вначале воспротивился, потом подчинился, но глаза его по-прежнему были опущены. — Собираешься плакать? — уточнил Сэссёмару сухо. — Кхя! Вот ещё! — скривился Инуяша, и тут же слёзы упали на красное хаори. Подумав, Сэссёмару вытер пальцами обе его щеки, мягкие, как пирожные из риса. — Мужчины не плачут. — Я не плачу… Возьми меня с собой! — Я не возьму, Инуяша. Смирившись, мальчишка уткнулся лбом в ногу старшего брата, скрывая лицо. Уши его подрагивали — Сэссёмару погладил и их напоследок. — Если ты не вернёшься… — Не выдумывай. Я скоро за тобой приду. — Скоро — это когда? — До того, как ты снова станешь человеком. Старуха оторвала Инуяшу от брата, Сэссёмару запрыгнул на лошадь так, словно всю жизнь ездил верхом. Он почти стегнул поводьями, но прежде всё-таки попросил: — Посмотри на меня, отото. Мальчишка, едва сдерживая рыдания, поднял взгляд, полный искренней горечи. Знакомый для Сэссёмару — таким он был на могиле Изаёй. — Не позволяй трогать свои уши. — Я люблю тебя, братец… — М.