Щенки

— Да ладно тебе, дурачьё, не обижайся, — послышался нежный голос старухи. — Они хотели поиграть с тобой, вот и всё. Инуяша громко протопал в дом, сбросил со спины корзину, полную трав, и уселся перед очагом, засунув руки в рукава хаори. Лицо у него было расстроенное и надутое. — Вот горе… Я попрошу, чтобы они так больше не делали, — старуха, проходя мимо, потрепала его по голове и ушам. — Видишь, мне ведь ты позволяешь. — Тебе можно, — буркнул Инуяша. Бабка поставила блюдо с овощами на стол, удивлённо обернулась к мальчишке, а потом расплылась в улыбке: — Что ж ты сразу не сказал — теперь я поняла. — А я сразу и сказал! — возмутился Инуяша. — Тебе можно, брату и маме! Всё! — Ну, не кричи, дурачьё. Разбудишь… — Почему другим нельзя? — спросил Сэссёмару, не открывая глаз. Он тихо лежал всё в том же углу, впервые за эти дни почувствовав себя лучше. — Так ты не спишь, братец? — Почему другим нельзя трогать твои уши? Инуяша покраснел и снова отвернулся к очагу. Старуха, поняв, ответила за него. — Потому что это только для самых близких людей, да, Инуяша?.. И демонов, конечно, тоже, — поправилась она, вспомнив истинную форму Сэссёмару. — Угу. Не то чтобы Сэссёмару этого не знал. Но было нечто особенное в признании Инуяши, нечто родное и тёплое. Забытое Сэссёмару ещё в детстве. Мёга был абсолютно прав — мальчишка менял его. — Скажи селянам, чтобы не трогали Инуяшу, — приказал он, всё также не раскрывая глаз. — Да я поняла, — откликнулась старуха. — Кто ж знал, что это так важно… Раз не спишь, давай перевяжу тебя. Рана заживала, но чудовищно медленно. После перевязки старший брат встал, опираясь на меч. Инуяша пытался поддерживать его, но, конечно, больше мешался под ногами. Выйдя на улицу и вдохнув свежий воздух, дайёкай опустился под деревом, привычно вытянув ноги. Веки слипались — это всё, на что хватило человеческих сил. — Да хоть одеяло возьми… Инуяша! Ханьо сбегал обратно в дом, укрыл Сэссёмару до самого подбородка и сел, как собачка, рядом, всматриваясь в лицо. — Прекрати. — Я ничего не делаю, братец. Дайёкай приоткрыл глаза и почесал его за ухом. Инуяша доверчиво наклонил голову к его руке. И когда всё так переменилось? Сэссёмару вдруг понял, что давно живёт не ради силы. — Значит, мне можно, — без насмешки припомнил он. Инуяша опять смутился и покраснел, затем по обыкновению кхекнул. Но ухо не убрал. — Можно, — разрешил он.

***

— Ты куда? Сэссёмару слабо стоял на ногах, покачиваясь, и опирался на меч, как на костыль, однако смотрел по-прежнему колко. — А-а-а, — понял и просиял Инуяша, — давай помогу… — Брысь. Сэссёмару переступил одеяло и тяжёлой поступью направился к нужнику. Шаги у него были болезненно-медленные, так что он прекрасно слышал разговор старухи и ханьо. — Бабка, ты знала, что демоны не писают? — Да что ты! — искренне удивилась старуха. — А как же тогда… — Я точно не знаю — я-то писаю. Но мой брат — никогда. — Тяжело ему быть человеком. — Это уж точно… Пойду посмотрю. — Инуяша! — Кхя!