Щенки

— Гр-р-р! — Не рычи. — Агрх! — Не топай. — Бя-я-я! — Замолчи, Инуяша. — Но братец! Мне не нужны таби — правда! Можно мне их уже снять, а? Инуяша плёлся позади, высоко поднимая ноги. Таби из кожи — такие же, как у Сэссёмару, — сидели как влитые, но мальчишка не мог к ним привыкнуть. Мино и каса не так его смущали, хотя он, конечно, один раз пожаловался, что давит уши. — Снимешь на привале, — холодно отрезал Сэссёмару. Инуяша снова рыкнул, резко стряхнул снег с широких полей касы, но перечить больше не стал. В конце концов, он понимал, что старший брат заботится о нём. Тем не менее, вечером он всё равно поднырнул Сэссёмару под локоть, свернувшись в клубок. Мальчишка дышал в унисон, пах знакомо, грел и без того тёплый бок. Его руки сжимали шёлковое хаори — без доспехов Сэссёмару чувствовал всё острее. Инуяша довольно кхекнул, высунув голову из-под меха и рассматривая опускающиеся снежинки. — Как хорошо! Ты такой горячий, братец… Все дайёкаи такие? — Не знаю. — А папа? — Спи, Инуяша. — Могу я всё-таки выбросить… — Нет. — А сделать дырки для ушей? У меня голова болит. Сэссёмару внимательно посмотрел на мальчишку. Затем вдруг погладил его уши — впервые за все месяцы, что Инуяша был с ним; раньше он мог только одёрнуть ханьо или ущипнуть. Странно… Мягкая шерсть была сверху, розовая нежная кожа — внутри; Инуяша вздрогнул вначале, потом довольно выгнулся, подставляя голову, как щенок. — Правда болит? — Да, братец. Ханьо столкнулся с ним взглядом, нежно прищурился, когда Сэссёмару почесал у самого основания уха. — Я придумаю что-нибудь.

***

Следующим утром, когда Инуяша проснулся, он увидел заснеженный лес, почти ослепительно белый — за ночь намело много снега, и он укрыл кусты, землю и все деревья. Сэссёмару неспешно доделывал отверстия в касе. Ханьо наблюдал сквозь ресницы за движениями брата, уютно сжавшись у него под боком, пока Сэссёмару не позвал его: — Я знаю, что ты не спишь. Примерь. Инуяша лениво приподнялся и натянул шляпу. Его ушки выскользнули в отверстия. — Так лучше? — Кхя! Инуяша восторженно снял касу и снова надел, покрутил её, пристраивая получше, а затем сделал что-то совсем неожиданное — бросился Сэссёмару на шею и крепко сжал. — Спасибо, братец! Дайёкай не отпрянул. Инуяша сам быстро отшатнулся, плюхаясь на попу и опять снимая и надевая касу. Каждый раз его белоснежные уши смешно выскальзывали из дырочек, прорезанных когтями Сэссёмару. — Дурак, — только и мог сказать старший брат, глядя на это. Но Инуяша, хотя слышал его, всё равно продолжал играть.