Снег однажды растает

Ника открыла глаза, когда солнце, скрытое за серыми облаками, закатилось за горизонт. Комната была погружена в приятный полумрак. Из-за двери доносился отдаленный звук включенной воды и гремящей посуды и голоса: тети Марины и мужской, глубокий, с хрипотцой. Наверняка Константин Анатольевич с работы вернулся. Ужасно хотелось пить, руки и ноги затекли, и все равно чувствовалась легкая усталость. Впрочем, она стала уже хронической для Бестужевой. Девушка встала, размяла запястья и огляделась. Около кровати обнаружился белый торшер, и как только Ника нащупала кнопку включения, помещение озарил приятный теплый свет. Перед тем как провалиться в сон, рассмотреть интерьер не удалось — настолько хотелось вырубиться, что весь окружающий мир слился в одно большое пятно, перестал иметь значение. Ника на секунду задумалась и решила воспользоваться несколькими минутами одиночества и не сразу отправиться в общество четы Хенкиных. Комната Оксанки была не очень большой, но уютной. Белые обои с незамысловатыми геометрическими узорами, рабочий стол, небольшой книжный стеллаж в самом углу, на котором одиноко стояла парочка современных романов. Остальное место было забито фотками в рамках, несколькими медальками (Оксанка, вроде, синхронным плаванием занималась). На стене красовались несколько плакатов с группой «Нервы», а на противоположной стороне — большой шкаф, наверняка забитый одеждой. Под ногами приятно ощущался пушистый бежевый ковер, через тонкую полупрозрачную тюль прорывался свет уличного фонаря. Вся квартира — полная противоположность жилищу Артема, в котором Ника безвозвратно потеряла почти год своей жизни. Точнее, старой задрипанной коммуналке, где они раньше снимали комнату. Противный пятничный вой соседа, сопровождающийся надрывающейся расстроенной гитарой, Бестужева будет помнить вечно. Кухню и свои бесконечные попытки навести порядок, сделать место хоть немного уютнее — тоже. Рука автоматически потянулась к поврежденному плечу. Умиротворение мгновенно испарилось, стоило только лицу бывшего жениха всплыть в сознании. Глубоко посаженные внимательные глаза, точеное лицо с аккуратным носом, легкие русые кудри и искривленный недовольно рот. Недовольный, потому что Ника опять настроение испортила, неправильно улыбнулась, пыль протереть с полок забыла. Повод для оскорблений находился всегда. А если удачного случая не подворачивалось — не беда, можно придумать проблему из воздуха. Огурцы в салате нарезаны кружочками, а мать его резала кубиками — разве не причина для скандала? — И как ты только сразу не поняла? — Бестужева передразнила вопрос матери. Девять месяцев, между прочим, голос родной дочери не слышала. И не помогла. Просто звонок сбросила. Ну она хоть выслушала, а отец сразу в черный список внес. Благо тетя Марина без вопросов и осуждения выручила, иначе хрен знает, что могло Артему в голову стукнуть, прознай он о попытке Ники связаться с внешним миром. Как же такое могло произойти? Сейчас, сидя в безопасном Крыму, с новой симкой, новым телефоном (спасибо семье Хенкиных), оставив прошлое за сотнями километров, Бестужева не представляла себе, как ответить самой себе. Артем Жилин учился на класс старше, был сыном физички и помогал матери вести кружок для олимпиадников. Ника Бестужева считалась одаренной ученицей, обожала точные науки и в свои шестнадцать лет мечтала оправдать возложенные на нее ожидания, поступить в МИФИ и шла на золотую медаль. Жилин на девушку сразу запал, в кино пригласил, до дома провожал, спрайт каждый день после уроков покупал, запомнил ее любимый цвет, катал на красных «Жигулях» и заставлял много-много смеяться. Не влюбиться было невозможно. Родителям Артем сразу не понравился. Отвлекал от учебы, мешал соблюдать режим сна (они могли переписываться до самого утра, спать по два часа и сонными идти в школу) и дурил Нике мозг. Насчет последнего мать с отцом оказались правы. План у Жилина был простой и надежный: он первым заканчивает школу, отправляется в Москву учиться (тоже на физическую специальность), год Ника с Артемом встречаются на расстоянии, а потом Бестужева поступает в тот же универ, уезжает из Архангельска и живут они долго и счастливо. Все пошло не так со второго пункта. Артем завалил ЕГЭ по профмату. Сдал на самый низкий, в остальных предметах тоже не блеснул, кое-как наскреб минимум на физике. Ника до сих пор помнила, как Жилин напился и упал к ней в ноги, начал умолять простить его и объяснил, что никакого таланта к технарьским дисциплинам у него никогда не было, красный аттестат — заслуга матери, на занятиях по олимпиадам тупо с листа списывал, его туда засунули, чтобы не шлялся по улицам и за гаражами не курил, и на самом деле он обычный раздолбай, а не светило науки. Казалось бы, что сделает любой адекватный человек? Пошлет вруна на все четыре стороны, закончит отношения и будет себе спокойно готовиться к экзаменам. Ника, конечно же, ничего из этого не сделала. Она простила. Сказала, что и с настоящим Артемом ей будет в кайф, что полюбила она его не за физику и не за таланты к подсчету производных, а за душу. Душу Жилина, как выяснилось, Бестужева совсем не знала. Парень устроился куда-то в порт, съехал от матери в коммуналку, которую она Артему и оплачивала (надо было видеть громкую сцену и слезы и обещания, что он покончит с собой, если мама ему «жить свободно» не дает), каждый день написывал Нике, что без нее бы давно подох, стал грубее, перестал покупать газировки (от них Бестужева может поправиться, а Жилин хотел видеть рядом с собой только идеально-стройную красавицу), а в день ЕГЭ вообще якобы обиделся на холодное отношение, и от нервов Ника могла с трудом прочитать текст заданий в бланке. Дальше целая карусель событий. Сто баллов по физике, получение бюджетного места на «Электронике и автоматике киберфизических систем и установок» в МИФИ, побег из дома на восемнадцатилетие, отказ от мечт и столицы, переезд к Артему и начало самого настоящего ада. Теперь Жилин заставлял много-много плакать. Ника думала, у нее все под контролем, что его резко проявившийся хамский характер — просто побочный эффект от сильных внутренних переживаний. Нужно потерпеть, и скоро будет хорошо, как раньше. Потерпеть, и Артем усмирит свою ревность, перестанет запрещать контактировать с внешним миром, разрешит выходить из квартиры без разрешения. Потерпеть, и парень научится разговаривать о проблемах, а не пихать, толкать, хватать за волосы. Терпения хватило на восемь месяцев. В горле встал ком, и Бестужева тряхнула головой. Хватит копаний в себе и самоистязаний. Здесь, в приморском городишке, есть шанс начать новую жизнь, понять, чего она сама хочет. Без ожиданий родителей, без Жилина, без проблем. Ника открыла дверь комнаты и вышла в коридор. Петли протяжно скрипнули, и разговор на кухне мгновенно стих. «Меня обсуждали», — девушка прислушалась к повисшей тишине. В голову полезли не самые приятные мысли, так что Бестужева не дала себе застыть и бодрым шагом направилась к Хенкиным. — Здравствуйте, — чуть улыбнулась и кивнула обоим супругам. — Здравствуй, — Константин Анатольевич от своих немногочисленных фотографий не сильно отличался. Тяжелый взгляд, орлиный нос и начинающие седеть волосы. Мужчина был одет в полицейскую форму и сидел за обеденным столом, подперев рукой голову. Выглядит не очень дружелюбно, но именно на его деньги для Ники были куплены билеты, смартфон, симка и оплачен мобильный интернет. — Хорошо поспала, Никусь? — разливающая борщ по тарелкам тетя Марина бодро поинтересовалась, не отвлекаясь от своего дела. Каждый ее жест или слово источали энергичность, будто женщина работала на нескончаемой батарейке. — Ты как раз к ужину. — Да, спасибо, — Бестужева продолжила неловко стоять, не зная куда себя деть. Хенкин-старший почти сразу заметил ее замешательство и кивнул на соседний стул: — Ну что ж, присаживайся. Будем ужинать в таком составе. Ника уловила в его голосе иронию, но спрашивать, в чем дело, не стала. Константин Анатольевич выглядел настолько по-человечески вымотавшимся, что даже тревожить его лишний раз не хотелось. — Борьку не подождем? — тетя Марина повернулась к мужу. Мужчина как-то горько усмехнулся: — Борьку… У Борьки дела поважнее. Тарелки с супом оказались на столе. Бестужева, мгновенно ощутившая зарождающуюся напряженную атмосферу, поблагодарила тетю Марину и решила спокойно насладиться едой, не встревая в разговор родственников. Она в доме Хенкиных всего пару часов, пока что нужно зарекомендовать себя как тихую и не путающуюся под ногами — ощущать себя обузой, которая нагло вторглась в их жизнь со своими проблемами, не хотелось совершенно. — Опять с ребятами допоздна будет? — женщина достала с полки водку и три стопки и вопросительно посмотрела на Нику. Та тут же помотала головой, и один из стаканчиков отправился назад. Всю алкогольную продукцию крепче пива Бестужева не переносила. Вкус отвратительный, бьет по мозгам и концентрации. Будто сам себе уже не принадлежишь. С водкой вообще были связаны теперь не самые радужные воспоминания — Артем любил прибухнуть после работы вместе с соседом, а потом начать дебоширить. Тетя Марина разлила спиртное и сама присоединилась к мужу и племяннице за столом. — Да с какими, на хер, ребятами? Там разве ребята? — Константин Анатольевич презрительно фыркнул, — с говноедами своими сидит опять, лясы точит. — Костя, не при гостях же! — тетя Марина взяла стопку, чтобы чокнуться с мужем, и неодобрительно на него посмотрела. — Все свои, — Хенкин-старший резко запрокинул голову и залпом влил в себя алкоголь, — мне скрывать нечего. Повисло тягостное молчание. Тетя Марина выглядела очень недовольной, в то время как Константин Анатольевич преспокойно зачерпнул ложкой борщ. — А сколько Боре лет? — все же подала голос Ника в попытке разрядить обстановку. — Шестнадцать. Летом семнадцать будет, — ответила Хенкина, — ты его не видела никогда, наверное. Мы как с Олей разругались, так в Архангельск больше не ездили. При упоминании матери Бестужева едва не поморщилась. — Да, я только Оксану помню. Мы друг друга всегда с днем рождения поздравляли. До прошлого года. Глава семейства метнул на нее заинтересованный взгляд. Ну конечно, как Ника могла подумать, что обойдется без расспросов. На ее вызволение крупную сумму слили и уже собирались самолично в Архангельск выезжать. — Он забрал у меня телефон, — выдавила из себя пояснение Бестужева. Говорить о Жилине — худшая из всех пыток, но она сама виновата, что оказалась в этой безвыходной ситуации. — Как тогда нам дозвонилась? — Константин Анатольевич продолжал ужинать, не выглядел удивленным или грустным. Наверное, за время работы в полиции ему и не такое приходилось слышать и видеть. — К нам в коммуналку соседка новая заехала. Очень мне помогла. Без нее я бы здесь не сидела. Лиля Бойцова и ее парень Вадим стали единственными людьми, позволившими Нике увидеть, что есть еще шанс помочь самой себе, что нет смысла терпеть. Что Артем ее больше не любит. Если хоть когда-то любил. Ника сделала себе мысленную заметку найти бумажку с оставленным Бойцовой номером телефона и позвонить, как только появится свободная минута и моральные силы. — В полицию почему не пошла? — на этот раз Хенкин-старший смотрел прямо на нее. Тяжелый взгляд исподлобья словно прожигал дыру на лице девушки. — Бесполезно. У него родственники там. Брат и дядя, — Ника почувствовала, как на глазах наворачиваются слезы. Абсолютно не вовремя. — Извините, — Бестужева хотела встать и выйти, спрятав лицо за волосами, но Константин Анатольевич поймал ее за руку, лежащую на столе. Шершавая широкая ладонь обхватила предплечье: — Ты здесь в безопасности. Этот урод сюда не сунется, а если сунется, здесь главный я, а не его брат, сват, отчим, одноклассник. Оформим мигом, а будет выкобениваться — превратится в потеряшку. Понятно? — Мужчина говорил четко, чеканя каждое слово, с легким говором, который был следствием долгой работы в органах. Поддержка, простая и суровая, звучащая как факт, мол, точно помогут, не оставят, на улицу не выгонят, растрогала Нику до того, что в носу снова защипало с новой силой. — Останешься у нас на сколько нужно, с квартирой мы тебе потом поможем, с работой, — тетя Марина, до этого момента молчавшая и не хотевшая перебивать мужа, положила ладонь на другую руку Бестужевой, — так что плакать перестаем, ужинаем и вещи твои идем разбирать. — Хорошо. Кусок в горло не лез, но Ника вытерла щеки от соленых дорожек и через силу съела почти всю тарелку, послушала немного рассказы про работу повеселевшего Константина Анатольевича, Оксанку и Борьку и их увлечения. Хенкин-старший сетовал на обоих. — Одна не учится ни хрена, в бассейне своем, как в болоте, торчит, второй все гуляет, — он хмыкнул и отодвинул от себя пустую посуду, — экзамены через год, а мы не знаем, чего хотим. — Прекращай, Боря умный, сам разберется, — отмахнулась от него тетя Марина, — или хочешь как с Оксаной? Все лето в институт ее устраивали, жилье в Севастополе рядом с университетом нашли, а она документы в августе забрала. Нику бы за подобные выступления выкинули из дома в тот же день. Собственно, это и произошло, когда она, будучи восемнадцатилетней дурой, сбежала к Артему. А Оксанке даже тренировки разрешили и до сих пор обеспечивают. — Умный… Рифма напрашивается, но при молодых не стану. Соображал бы, не стал бы с дегенератами даже близко стоять. — У Бори настолько плохая компания? — не удержалась Бестужева. За последние полчаса Константин Анатольевич успел обругать друзей сына раз десять, хотелось знать больше о легендарных героях. Хенкин-старший хмыкнул и сцепил руки в замок: — Их в этом кружке по интересам четверо. Борька, Меленин Егор, Кислов и Генка Зуев. Первый еще ничего, чудноват, но с головой на плечах вроде бы. Зуев в местном ДК работает, ему уже за двадцать, а парень с малолетками играется. И Кислов… — Начинается, — тетя Марина неодобрительно поджала губы, — мальчик без отца растет, а ты его крайним всегда делаешь. — С мое на уголовников насмотришься, вопросов меньше задавать будешь, — ответил Константин Анатольевич и вернулся к теме: — Так вот Кислов… Он у нас звезда местного разлива. Драки в общественных местах, в школе, конфликты с учителями, распитие алкоголя… — Умоляю, кто не дрался и не выпивал? Себя вспомни, и как вы с Бабичем… — тетя Марина крикнула уже из коридора. — Речь не обо мне, — с нажимом перебил Хенкин. Потом убедился, что жена ушла в недры дома, слегка склонился к притихшей Нике и полушепотом сказал: — Наркотой балуется пацан. Есть наводка, будто Генки Зуева товар распродает, пока версия без доказательств. С поличным брать надо. — И это школьник? — Брови Бестужевой взметнулись вверх. — Да, он Борькин одноклассник, семнадцать недавно исполнилось. Через год — небо в клеточку. А пока на учете стоит. Семнадцать. И жизнь себе уже успел похерить. — Маринке про наркотики ни слова. Кислова все равно скоро привлекут, на Борю она не повлияет, а нервы потрепит. Ника согласно кивнула. — Тебе сообщил, чтобы знала, с кем осторожнее надо быть. Меленин и Кислов — ладно, школота, но Зуев — хитрый падла. И на баб падкий. Одна его любовь бывшая в наркологичку уже загремела. — О нет-нет, спасибо, я приехала не с местными заигрывать. С одним уже наигралась, — Бестужева рефлекторно потянулась к синяку, но оборвала себя на середине движения, — за меня можете не переживать, Константин Анатольевич. — Зачем так официально? Можно просто дядя Костя, — мужчина впервые за вечер улыбнулся без ехидства. Нике он показался нормальным. Достаточно типичный полицейский, грубоватый, принципиальный, но вроде бы не злой. Даже потраченных денег не стал требовать в кратчайшие сроки. Вернее, вовсе не упомянул их. После ужина Бестужева решила начать разбирать чемодан. Тетя Марина пока гладила рубашки для мужа и обещала присоединиться позже, а сам Хенкин-старший заварил себе чай и устроился смотреть «Улицу разбитых фонарей» по НТВ. Периодически до временной комнаты Ники долетали его громкие комментарии по поводу работы киношных полицейских и не менее громкие просьбы тети Марины замолчать и отдыхать молча. Сейчас квартира Хенкиных казалась самым уютным и комфортным местом на Земле. На время удалось забыть об Артеме. В голове крутились мысли про ребят, о которых рассказал дядя Костя. С одноклассниками Ника особо не общалась, всегда больше учебой была занята, потом Жилина встретила, но тот наркоту не употреблял, бухал только иногда. У бывшего жениха и в трезвом состоянии дурости хватало. Поражало, насколько спокойно о несовершеннолетних наркозависимых рассуждал местный полицейский, словно это вообще обычное дело — подростки, балующиеся с травкой, какой-то взрослый барыга, распространяющий стафф через младшего друга. Для Бестужевой звучало как абсурд. Городишко небольшой, но, видимо, полный неприятных сюрпризов. Нет, Ника, конечно, про несовершеннолетних торчков слышала — в сводках новостей Архангельска мелькали случаи. Что уж говорить, в ее собственном бывшем классе одного из пацанов за закладки посадили. Грешили ли наркотой остальные, Бестужева знать точно не могла — все контакты с ними ограничивались «привет», «пока» и «Никух, дай списать лабу по-братски». В фантазиях, которым девушка предавалась в поезде, новое место жительства представлялось ей тихим уголком около моря, без суеты, лишнего нервяка и стресса.«Оно таким и будет. Следуй советам Хенкина, не заводи сомнительных знакомств, и будет тебе счастье», — постаралась воодушевить себя Бестужева. Это Ника хорошо умела. Быть тихой, не отсвечивать, слушать «опытных взрослых» — сначала мать с отцом, затем учителей, пророчивших ей будущее великого физика, а теперь вот дядю Костю, получается. Один раз решила сделать по-своему и поплатилась почти сразу — Артемовские закидоны дали понять, какую ошибку совершила Бестужева. Но она больше не наивная девочка, а взрослая девятнадцатилетняя девушка. И проебываться Ника не намерена — надо будет, самолично руки себе отрубит или ноги переломает, но новую жизнь не похерит. Ведь больше всего на свете Ника Бестужева мечтала лишь об одном — наконец-то стать счастливой.