Цветы распускаются после дождя

Гон

Резкий запах жареной рыбы, по вентиляции проникающий из соседской кухни, наверное, теперь всегда будет ассоциироваться с этим днем, в котором духота теплой квартиры и сырость улицы смешались у открытого окна. Прямо перед ним, практически вжавшись в подоконник, недвижно стоял Киллуа и отстраненно смотрел куда-то сквозь запотевшее стекло. “Не трогай меня!” – разрезал кухню его сорвавшийся голос. То было уже с десяток минут тому назад: Киллуа, избегая касания, отставил испачканную ногу, рукой преградил Гону путь и, подтверждая серьезность своих слов, невольно выпустил угрожающий феромон. Вот только… получилось слишком сильно. Комната мгновенно наполнилась ярким предостережением, и густые волны физической власти альфы окатили Гона с головы до пят. Его тело точно окаменело, а в жилах разлился цепенеющий страх – далекое наследие их диких предков. Этот знакомый всем омегам инстинкт подсказывал подчинится и уступить, но вопреки мнимой легкости такого решения, Гон, задрав голову, оскалился. Он сделал шаг назад, закрывая собой дверь, и встал живой преградой между альфой и своим ребенком. И… наверное, в тот миг он правда выглядел достаточно пугающе-отчаянным, что покрытая мурашками кожа и дикий взгляд заставили Киллуа опомниться. Неловко он попятился, заблокировал железы и, оказавшись у окна, с силой дернул пластиковую ручку, распахнув его. Вдох – и холодный воздух заструился по полу. Выдох – босые ноги защекотал мороз. Из-за двери доносились лишь приглушенные наигранно-детские голоса какой-то развлекательной программы. К счастью, Анвел осталась спокойна. В кухне же наступила тишина, и вскоре в ней развеялась густота феромона. В груди полегчало. – Прости… – голос Киллуа отчего-то показался хриплым. – Я не специально… – прошептал он, и между его пушистыми бровями залегли две глубокие складки. Его хотелось лишь обнять… нежно, бережно, почти невесомо, чтобы не дай бог не сломать… Вот только Гон остался недвижен. “Не трогай меня!” – все еще разносился эхом в голове грубый голос, и эти прошлые резкие слова лишили Гона всей смелости. Не найдя в себе сил сдвинуться, он остался наблюдать за искажающейся мимикой чужого лица с расстояния. Киллуа… боролся. Стиснув пальцами рукава толстовки, он отчаянно хмурил брови, зажимая кожу над носом и заставляя лоб пойти морщинками, часто моргал и старался даже дышать реже, совершенно сбивая этими попытками дыхание… но вскоре он проиграл – поджал губы, не сдержал затуманивших глаза слез и, лишившись всей воинственной обороны, отвернулся к окну. Чувства оказались сильнее. Смотреть на него было мучительно. Смотреть и, проклиная себя… давать повод сомнению… Ведь что если этот сделанный выбор на самом деле… неправильный?.. Что если Киллуа действительно мог бы подарить ему все то, чего не хватало? Любви ведь в его сердце было в избытке... Да и Хисока когда-то от Гона уже отказался и вполне смог бы принять новую реальность. – Гон… я… не хочу ничего знать, – прерывал поток метающихся мыслей надломленный голос, и этот чудовищный контраст с их прошлым эмоциональным разговором будто нацепил на тощие голые ноги Гона кандалы. Его ступни похолодели, и в следующий миг он, будто подтолкнув неловким движением замерший над пропастью шар, рухнул вслед за ним вниз. Душа провалилась в пятки, в кончики пальцев на руках и в миг потяжелевшие бедра. Мысли разбежались по углам и оставили в голове звенящую пустоту. Ощущение неизбежности подкралось ближе. И если бы только Гон сумел найти хоть какие-то слова, он бы заставил каменный язык шевелиться, но к такому разговору он был совсем не готов. Он предполагал, что всегда эмоциональный Киллуа продолжит ругаться и злиться, да пусть даже поливать Хисоку незаслуженной грязью, но он не будет молчать… не будет выглядеть столь подавленным и разбитым. Теперь же, когда стены квартиры отражали лишь бесконечно повторяющуюся мелодию игрушки-зайчика, который проигрывал музыку при ударах Анвел, Гон пытался заставить голову думать, но сам, все дальше проваливаясь в пропасть, только и делал, что ждал твердой холодной земли, возвещающей о конце их дружбы. Оцепенев, он, как трус, бездействовал, но, вероятно, даже имея в рукавах все карты, Гон не был уверен, что ему хватило бы смелости подойти к Киллуа вновь. Он уже не мог ничего сделать, он уже допустил катастрофу. Первый раскат грома, предвещающий опасный раскол, прогремел между ними чуть больше часа назад. Ровно в тот момент, когда выставленная на кухонном столе еда привлекла любопытный и озорной взгляд. Всполохи яркой радости заиграли в округлившихся от удивления глазах, и розовощекий, пришедший с вечернего морозца Киллуа оживился: – Вау! Это все нам?! – успел заулыбаться он прежде, чем перевел взгляд на испуганного и замершего Гона. Прошла секунда. Хватка Киллуа на смуглой ладони ослабла. Еще пара ударов сердца о жесткие ребра… и ничего объяснять не пришлось. – Это… он? – прозвучал осторожный шепот. Конечно, это был он. Он и только он. При всем желании у Гона не хватило бы денег на столь несопоставимо дорогой ужин, даже если бы он и захотел угостить своего самого лучшего друга чем-нибудь действительно вкусным. – Понятно, – произнесли напрягшиеся губы. И, наверное, уже тогда совершенно неглупый Киллуа все понял, но из последних сил цеплялся хоть за какую-то надежду. – Значит он решил нас поздравить или…? Это “или” в сгустившихся над головой тучах вспыхнуло яркой молнией и раскололо накалившийся воздух пополам. Оно же, тяжелое и непривычно грубое, почти не заметив сопротивления, пронзило и две стоящие рядом души, такие близкие и почти родные. Показалось, что даже в комнате мигнул от напряжения свет… или это яркий блеск лампочек в гостиной затмил при прямом контакте глаза? В тот миг единственное, что хотелось Гону – исчезнуть. Но вместо этого он проговорил, возвращая свой ослепленный взгляд Киллуа: – П-прости… – вместо тишины прозвучало ничуть не успокаивающее начало. – Прости, я только собирался рассказать ему об Анвел, но все так закрутилось… – слова оборвались на середине, а Гон проглотил язык, стоило взгляду Киллуа ожесточиться. – И что же этот ублюдок тебе напел, что ты готов тут же к нему вернуться? – неприкрытая злость пронзила каждое выплюнутое им слово. Впрочем, тогда Киллуа еще мог себя контролировать и оценивать ситуацию. А потому, стоило поцелованной парой минут назад Анвел обернуться и что-то крякнуть, Киллуа резко переменился в лице, сделал пару шагов к рыжеволосой красотке и ласково, почти бережно потрепал ее по волосам. Он ушел в злосчастную, снявшую последние маски кухню немногим позже, когда убедился в спокойствии Анвел и ее полной заинтересованностью игрушками. Уже там непривычно ледяные океаны его глаз смерили Гона пугающе злобно и пристально. – Так и что этот выродок тебе наплел? – повторился его вопрос, и по коже Гона пробежал холод. Такого тона и такого обращения от Киллуа он раньше не слышал. Словно с ним говорил какой-то совершенно иной Киллуа, незнакомый и пугающий. – Что он не знал, – не представляя, как ответить лучше, раскрыл правду Гон. – Он действительно не знал, что у нас с ним есть Анвел. – И ты поверил? – Но я тоже ничего не знал о его новой жизни! – парировал Гон, надеясь, что эти слова хоть как-то смогут примирить собеседника, но Киллуа оказался неуклонен. Своим укоризненным взглядом он будто разоблачил его в том, чего на самом деле не было, и перегнувшись через край стола, навис над головой. – Потому что ты боялся зайти на его страничку и увидеть с ним кого-то другого, – произнес друг и этим будто содрал кожу, выпотрошив наизнанку некогда трепетно оберегаемую им душу. – Думаешь, Хисока также… боялся?.. Думаешь, он не видел, как я на тебя смотрю? Или он сразу понял, что в лучшем случае ты просто потопчишься об меня ногами? – задрожал на последних словах жестокий голос, и Киллуа рывком отстранился, падая обратно на жесткий стул и оставляя своему оппоненту немного пространства. Вот только даже во всей кухне целиком вдруг стало невозможно тесно. Киллуа оказалось… много… его гнева, его неприятия… его спрятанных чувств. В голове от всего этого напряжения зазвенели колокольчики, а горло точно сдавили не знающие пощады руки. Через их невидимую хватку Гон судорожно выдохнул: – Но… ты не прав. В его легких закончился воздух. Он точно тонул, упуская все возможности хоть что-то исправить, и отчаянно пытался сделать глубокий вдох, как вдруг от стен кухни отразился смех. – А в чем я не прав? – склонив голову набок, прошептал Киллуа. – В том, что решил быть рядом с тобой несмотря на то, что ты никогда меня не любил? – произнес он столь уверенно, что казалось, будто бы ничто не заставит его гнев отступить. – Киллуа, я… – Черт! – грохот от удара о стол локтей прервал заведомо глупую речь Гона в самом ее начале, и Киллуа схватился за волосы. – Черт! Да мне было все равно, любишь ты меня или нет! Я бы любил за нас обоих! – отчаянно выдавил из груди он, и его пальцы в волосах сжались сильнее. Еще немного и он точно бы выдрал пару прядей, но вдруг его ладони расслабились. – Знаешь, – пугающе тихо начал он. – Ответь только на один вопрос… Почему ты дал мне надежду только тогда, когда этот ублюдок оказался рядом? Почему не дал мне больше времени? А ведь правда… почему? …Потому что узнал, что он приехал… и приехал не для встречи? Потому что расстроился? Потому что боялся остаться совсем один? Или потому что действительно захотел дать шанс Киллуа? Конечно, ответ на этот вопрос Гон прекрасно знал, но не хотел признаваться в своей жестокости даже самому себе. Было ли вообще ему прощение? Играл ли он с чужими чувствами или пытался разобраться в своих… он поступал безжалостно. Потакал своим страхам и дарил надежду, сам в тайне мечтая о другом… Боже, да если бы он не был таким эгоистом, если бы рассказал все Киллуа раньше или, по правде говоря, рассказал бы все Хисоке, все не обернулось бы… так. – Несправедливо, – едва слышно прошептал Киллуа. – Несправедливо, – громче отозвался он, поднимая голову и вдруг фокусируясь у Гона за спиной. В это мгновение внутри все оборвалось. “Анвел!” – пришло осознание, и Гон обернулся. – Милая, – предательски дрогнувшим голосом прошептал он, подрываясь с места и оказываясь прямо у стоящей и держащейся за дверной проем малышки. К его губам прилипла до ужаса бездарная пародия на улыбку, и единственное, что пришло Гону в голову, так это спросить: – Хочешь печеньку? – как можно ласковее, сквозь сжатый в горле ком, проговорил он, но ответа ждать не стал, и вскоре притихшая Анвел сжала печеньку в своем маленьком кулачке. Она медленно подтянула ее к губам, посмотрела непонятным заторможенным взглядом на папку и обслюнявила сладкий край. – Умничка, – раздался нежный, но тихий голос. – Иди пока поиграй еще немного, – взял Гон подмышки дочку, но стоило ему сделать первый шаг, как Анвел отбросила вкусняшку и, уже кукся личико, протянула обе ладошки к Киллуа. – Па-аппа! – звонкий ее голос в мгновение ока поменял направление движения Гона. Предотвращая вот-вот грозивший случиться плач, он обернулся, сделал два больших шага и отдал дочурку в крепкие и заботливые протянутые руки. Киллуа принял девчонку без лишних слов. Усадил ее себе на колени, так же фальшиво, как и ее родной отец, улыбнулся, позволил ухватиться за длинные волосы и не издал ни единого звука, когда ловкая озорница дернула белоснежную прядь. – Больно же, – только произнес он и убрал волосы за уши. Однако любопытная Анвел пыла своего совсем не потеряла. Она резво прыгнула Киллуа на грудь, вытянулась и вцепилась в мягкие волосы всеми пальцами. Еще раз с силой дернула, и кухню заполнил громкий детский смех. Маленький кулачок, точно барабаня по столу, отрывисто и озорно тянул голову Киллуа вбок, и Гон, с ужасом наблюдая, как жмурится от боли его любимый друг, вдруг не нашел ничего лучше, чем в ответ легонько дернуть за волосы свою проказницу-дочку. Мгновение спустя та, опешив, застыла. Потом моргнула и медленно повернулась к папке, смотря на него изумленными круглыми глазами. – Нельзя причинять дяде Киллуа боль, – произнес Гон, присаживаясь и становясь с малышкой на одном уровне. – Ему неприятно, Анви, разожми кулачок, – глазами указал он на схваченную в плен прядь и после осторожно докоснулся до крохотных пальчиков. Анвел недовольно нахмурилась, резко отвернулась и вцепилась в волосы Киллуа лишь сильнее. – Анвел, отпусти дядю! – не в силах сдержаться, поднял голос Гон. Он резко протянул к дочке руки, желая как можно скорее покончить с ее проказами, но та, заметив его действия, мгновенно взревела, как сирена, и лицом прижалась к своему обожаемому дядьке. Белоснежные его волосы оказались отпущены, но теперь к не проходящему звону в ушах прибавился ее громкий плач. Гон зажмурился. Его брови с силой зажали переносицу, а сомкнутые веки так покрылись морщинками, что сдавили глаза. Все это было так не вовремя, и показалось еще более абсурдным, когда зазвенел оставленный на столе телефон. Пытаясь побороть эмоции, Гон сжал кулаки, усилием воли расцепил веки и увидел на экране его фотографию. Только Хисоки в этом круговороте безумия не хватало! – Можешь ответить, я успокою Анвел, – прозвучал голос Киллуа, но Гон замотал из стороны в сторону и без того тяжелой головой. – Не хочу, – выдавил обреченно он, и тотчас взгляд холодных голубых глаз безжалостно вонзился в него. – Я позвоню ему позже, – произнес Гон, отключая мелодию звонка. – Ты ответишь ему сейчас, – отрезал друг. – Анвел нужно успокоить, а ты ее лишь провоцируешь, – прозвучал его грубый голос, и Киллуа, осторожно обхватив и подняв рыдающую малышку, вышел в зал. Гон остался наедине с потухшим телефоном. Его эмоции били через край. Хотелось ругаться на Хисоку, который так не вовремя позвонил, хотелось отстоять себя перед Киллуа, посмевшим ему указывать, что делать, и совершенно нелепо, но хотелось закатить истерику перед Анвел. И чтобы никто его не трогал, и чтобы не выглядел он полнейшим дураком. Сжав кулаки до побеления костяшек, Гон медленно выдохнул. Раз. Два. Три… Он уже давно взрослый. Он должен быть рациональным. Он сам заварил эту кашу. Телефон на столе вновь пиликнул, заглушая мягкий, успокаивающий шепот из зала. Гон бросил короткий взгляд на яркий экран. Хисока. Наверняка бы он справился со всем этим намного лучше. Не мямлил, не говорил бы глупостей и не проглатывал слова. Он смог бы выдержать удар и найти выход, каким бы виноватым на самом деле ни был... Но Гону до него было так чертовски далеко. И раньше казалось, что со временем это расстояние станет меньше, но похоже дело было совсем не в разнице их возраста. Помочь Гону могло лишь чудо. Или припрятанное в верхнем шкафчике успокоительное. Маленькая таблетка продолговатой формы оставила на языке горечь, не смываемую даже целым стаканом воды, но подарила мгновенное расслабление. Настоящая магия в капсуле. Ведь иначе как можно было объяснить то, что сев за стол, Гон ощутил сосредоточение и прилив сил? Немногим после своего папы успокоилась и Анвел. Ее плач стих, а из зала донеслась заставка мультика – последнего оплота свободного родительского времени. Затем от стен отразились шаги – на пороге кухни возник Киллуа. Он прошел мимо Гона, обогнул край стола и сел точно напротив, на этот раз потерявши злобу и сделавшись серьезным, будто бы готовым к продолжению нелегкого разговора. Что ж, неожиданная пауза пошла им на пользу. – Кил, – начал было Гон, но с первым же своим словом он будто потерял львиную долю уверенности, продолжая уже не столь ровно и твердо. – Ты же знаешь, что дело не в тебе… – Боже, эта мерзкая фраза! – прервал его Киллуа, жмурясь. – Дело не во мне, дело в тебе… А на самом деле дело в нем! Я терпеть его не могу, Гон. Ненавижу, – сцепив зубы, процедил Киллуа. Его рука, лежавшая на столе, сжалась в кулак, а вторая плотно обхватила железную спинку стула. – Почему снова он? Почему он появился? Потому что хотел появится, – прозвучал мысленный ответ, но, конечно же, язык не произнес этих слов. И лишь в душе, зародившись из вороха неразличимых болезненных чувств, от такого простого осознания разлилось тепло. Потому что Хисока тоже скучал… – Знаешь, я просто не пойму… почему все досталось ему? – продолжил громче Киллуа, и его дрогнувший голос вновь лишил душу зарожденной нежности. Стыд мгновенно окутал тело, заставив потупить взгляд и раскаяться за всю любовь, что оберегала сердце. Уж лучше бы он чувствовал только страдания, муки совести и сожаления. Так было бы яснее, так было бы честно. – Твоя любовь, твое тело, твой ребенок. Он забрал у меня все! Черт, Гон, он даже бросил тебя, а ты так и остался ему верным! – Он не бросал… –А как тогда это называть? – почти отчаянно прошипел оскалившийся и задрожавший Киллуа. – Мы расстались. – Конечно, – выплюнул он и отвернулся, но так и не смог совладать с собой и сдержаться. – Ты ведь так и мечтал с ним расстаться! – исказились в язвительной гримасе его губы, а затем резко дернувшаяся рука задела пластиковый контейнер, подтолкнула его к краю, и мгновение спустя две залитых томатным соусом фрикадельки упали прямо на светлые джинсы. – Черт! – зазвенел в ушах громкий возглас, и как в ускоренной съемке Киллуа вскочил, а фрикадельки свалились на пол, распластавшись двумя потекшими кучками. – Черт бы их..! – продолжил он, заводясь, и с силой принялся тереть рукой испачканную ткань, размазывая цепкий жир все больше. – Постой, надо ведь чем-то, – найдя под булкой хлеба упаковку влажных салфеток, засуетился, поднимаясь, Гон. – Не втирай сильнее! Ну куда же ты… – потянулся он к джинсам, как вдруг Киллуа резко отпрянул. – Не трогай меня! – прорычал он, тогда-то и выпуская свой злосчастный феромон. Запах жареной рыбы плохо выветривался даже с открытым окном. Наверное, сосед снизу вновь притащил домой здоровый улов. Как-то раз, вернувшись с рыбалки, он вволок в подъезд набитый до верху протекающий мешок и оставил вонючий след на всех лестничных клетках до своей квартиры. Тогда под неодобрительные комментарии жильцов его жене пришлось надраить все лестницы. С тех пор Гон больше не видел свой подъезд настолько чистым, зато периодически вдыхал ароматы готовящихся на плите соседских трофеев. – Добрый день, это *** ***? <...> Вас беспокоит банк ***. Меня зовут Гон. Звоню вам по поводу просроченного долга… – от зубов заученный скрипт всегда помогал работать несмотря на любое самочувствие. Спасал он и сегодня. Четкий алгоритм позволял держать нить разговора даже тогда, когда рассеянное внимание выцепляло лишь единичные слова ответа заемщика. Гон не помнил ни одного голоса, ни одного имени, ни одной всегда одинаковой истории. Ему даже не было совестно. Он заполнял документ, ставил галочки в нужных местах и совсем уж безразлично отключал вызов. Сегодня ему было совсем не до работы. Сегодня осталось в незаконченном разговоре, в потухших его глазах, в страхе прикосновений, в горьких “прости” и в разрывающем душу расставании, молчаливом и горестном, отпечатавшимся на щеках Анвел мокрым следом. “Я пойду. Прощай”. “Прощай” вместо обычного “пока”. Прощай… – Я же говорю вам. Мне задержали зарплату. В следующий понедельник я все отдам… – встревоженный голос незнакомой женщины был приглушен звонком телефона. Гон бросил на него взгляд, увидел фотографию Хисоки, и его сердце пропустило удар. – Да-да, я понял… Постарайтесь погасить долг как можно скорее, – перебивая, вставил он, уже срывая с головы гарнитуру и отключаясь. Хисока. Дурацкий сенсор не словил прикосновение холодных пальцев. Гон схватил телефон крепче и сильнее провел по экрану, будто бы от силы давления тот начинал работать лучше. Впрочем, сработало. – Алло, – произнес он. – Прости, я только освободился и не подумал о разнице во времени. Я не разбудил тебя? – где-то далеко Хисока был окружен людьми. Их речи не было слышно, но незнакомые голоса проникали через динамик, создавая гул. – Нет, – замотал головой в подтверждение своих слов Гон. – Мне что-то не спиться, – зачем-то соврал, добавляя, он, и Хисока почувствовал неладное. – Гон, ты плакал? – прозвучал щемящий душу вопрос. – Что с твоим голосом? Все хорошо? Все не было хорошо, и язык так и не повернулся произнести “да”. – Гон? – тон Хисоки стал взволнованным, когда молчание затянулось. – Скажи, что-то случилось? Вдруг телефон в руке задрожал… Не телефон… Все тело. Гон почувствовал слабость, а затем не смог разглядеть экран ноутбука за пеленой слез. – Нет, прости, не хорошо, – залепетал он, пытаясь придать голосу сдержанности, но безуспешно. – Я, Хиси… Я… Я, кажется, потерял Киллуа.