Слепоглухонемые

Вышедших их встречать Спикеров было немного — эта кучка, или даже можно сказать — свора — состояла из 5 обычных рядовых, но сильно потрёпанных, агентов. Мало того, что морды у них были какие-то помятые, так и одежда была сильно изорванной, а еще и была размера на два больше — словно была на вырост. Выглядят так, словно скибидисты их неплохо потрепали. Только как? Высшее руководство же заявляет, что скибидистов здесь отродясь не видели! Ну, видимо, это было еще одной демонстрацией спикеровской глупости, а также демонстрация того, что им даже враги не нужны, чтобы друг друга порвать и уничтожить. Колонки совсем от рук отбились, а может и в принципе никогда не были приручеными — вряд ли высшее руководство здесь хоть раз бывало лично, так что местные о них, скорее всего, даже не подозревают. А если и подозревают, то точно не представляют, как эта верхушка выглядит. Образец, который к ним обратился (тот самый, с битой) вышел с конвейера голубоглазым блондином, вполне себе красивым, а то даже и некогда слащавым. Правда, что было странно, одет он был не в более привычный серый или черный смокинг, а в какой-то темный, тёплый и тыквенно-оранжевый, еще и в шоколадную клеточку. Вместо галстука, под шеей была туго затянута голубая бабочка. Выглядел он очень потрёпанно, лицо как будто даже расцарапано, а на правой ноге, все, что ниже колена, было оголено — у штанины не было весьма большой части. Зато был виден белый милый носок, а еще коричневую мужскую туфлю. Вроде бы как даже кожаную. На второй ноге штанина была, но не было носка и обуви. Смотря на него, да и на других образцов, ТиВи поймал себя на том, что испытывает очень странные, неоднозначные ощущения — мало того, что ему картина ему была весьма знакома (и этот Спикер, и некоторые другие, зрительно ему напомнили нищих из времени его юности, взросления, и дальнейшего посмертия), подобные оборванцы всегда вызывали у него неприятные ощущения, особенно если в те моменты он был с Полицефалией, который еще и начинал активно закидывать его вопросами… То, что он испытывал — это нечто среднее между презрением и жалостью. И в те моменты, когда он видел подобных оборванных нищих, внутри него всегда начинали дебаты закормленный жизнью аристократ и достаточно жертвенный и жалостливый человек. Поэтому он предпочитал подобных не видеть, по возможности — не контактировать и не смотреть, правда, такое не всегда удавалось — в жизнях бывало всякое. Смотря в упор на эту колонку с битой, ТиВи почувствовал поступающую к горлу тошноту, брезгливость — и желание отвернуться. Да и не он один, если так посмотреть. Другим, более цивилизованным агентам, тоже было неприятно, тоже есть желание отвернуться — только им еще опаснее, чем ТиВи, ибо эти… Нищии в состоянии напасть со спины. Пожалуй, нищие — самая их лучшая характеристика. Вот эти Спикеры, как и это место, деньгами и вниманием точно не закормлены. У одной лишь К-1066 все стабильно и все в порядке — не видит, не слышит, тишина и темнота — класс, просто прекрасно. Хотя, справедливости ради, всполохи вибраций в атмосфере она услышала, а потому словно даже благовейно застыла, всматриваясь и прислушиваясь — и, чуть погодя, она начала улавливать очертания, даже почти силуэты — программа начала работать более стабильно и правильно из-за буквально минутной заминки. — Жмурик! Погоди! — обратился к ТиВи тот грубиян-Спикер, отчего монстр скривился и с хрустом свернул голову в бок, прямо на него — Ты оставишь нас… С ними?! Одних?! — Да, — ТВмэн с неприятным хрустом кивнул — Одних. Это — распоряжение высшего руководства, а у меня без вас ещё дел много. И вообще, — монстр гнусаво улыбнулся, да хмыкнул себе в кулак — Чего ты нервничаешь, Спикер? Вон, бери пример с инженерочки — самая из вас всех спокойная, ее все устраивает. Услышав, точнее, даже, почувствов, что говорят о ней — слепоглухонемая отмерла, чуть дернулась, да растерянно завертела головой, отчего программа снова сбилась и перед глазами пропали даже силуэты. — О, ожила, — мрачно фыркнул грубиян — Вот кому-кому, а ей явно переживать ни о чем не придётся! Пожалуй, ей единственной из нас всех повезло. — Быть слепоглухонемой — это ты называешь «повезло», Спикер? — давит ему на совесть ТиВи, повернувшись уже всем корпусом к агенту, практически уничтожая взглядом. — Так вот, что у нее с глазами, — подал голос тот с битой, после чего с опаской приблизился — и аккуратно потыкал самым кончиком биты в плечо инвалидки, на удивление даже не задев ей блузку. Камерамавумэн на его действие с интересом поводила головой, пытаясь поймать его глазами — но ничего, кроме колебаний из-за речи, различить не смогла. Даже когда выкинула одну руку перед собой, пытаясь хоть что-то нащупать — тот нищий от нее вообще с брезгливостью отдернулся, словно роботесса больна чем-то страшным. Чумой, например. Хотя, даже будь она переносчиком чумы, это не вызывало бы столько вопросов, как ее бисенсорные нарушения, как подобное называли у людей. — И как она будет нам… Эм… — Спикер с битой замолк, подбирая слова — Помогать?.. — он сам не был уверен, насколько это слово сюда подходит. — Также, как и агентам на базе, — с нажимом ответил ТВмэн — Не смотри на то, что она не видит, не слышит и не говорит, специалист из нее получился неплохой. — Да? — с недоверием и вызовом ответили монстру вопросом на вопрос — И что, она и тебе помогла? — на монстра указали битой, как указкой. — Нет. А мне она ничем и не поможет, я — органический. Так еще и мёртвый, — ухмыльнулся ТиВи, чье тело стремительно исчезло в черном смоге — продолжать эту бессмысленную перепалку он больше не видел смысла. Да и не видел смысла начинать ее с самого начала. — Типичный телевизор, — сухо «сплюнул» Спикер, удобнее перехватывая биту — Воспользовался моментом и смылся! У их фракции точно есть родство с этими гадкими скибидистами! Оборванец даже не представляет, как он прав. — Ну что, доходяги, — обратился к ним другой Спикер, звуча более весело — он был обладателем растрёпанных русых волос, а также одного зеленого глазика — второй ему ещё давным-давно выбили — Добро пожаловать? — Знаете… Это звучит как угроза… — пробурчал один из прибывших Спикеров, уводя глаза куда-то в сторону, цепляясь взглядом за инжернерку — та себе спокойненько стояла, держа свою тяжеленную сумку у ног, явно не понимая, что тут происходит. Да и, видимо, незнание не сильно ее волновало — такие выводы были сделаны на основе ее пугающих отрешения и спокойствия. К-1066, может, и хотела бы принимать более активное участие во всем происходящем, и, может, она это и в состоянии сделать… Да только немота, глухота и слепота этому сильно мешают. Но, по крайней мере, она хотя бы снова начала хоть что-то различать. Пусть не фигуры агентов, что для ее системы распознавания были слишком активными, а потому практически не прогружались, но хотя бы очертания входа в здание завода, и… То ли у нее действительно настолько плохой глазометр, и ей кажется, то ли он действительно такой маленький — но инжернерка ожидала, что он будет большим, если не громадным. Другие, зрячие агенты, это тоже заметили, завод и впрямь кажется маленьким, вот только они, в отличие от этой Камеры, понимали, что завод, чтобы покрывать все нужды альянса, таким смехотворно-маленьким быть не может, даже если это и какое-нибудь дочернее производство. Особенно если создали завод в самом начале войны, еще при людях. Скорее всего, своими «корнями» завод уходит глубоко вниз, и основное производство там подземное. Хитрый ход, ничего не скажешь. — Может, — с надеждой подаёт голос тот грубиян — Вы нас хотя бы в курс дела введете? — А чего вводить? Сами не разберетесь? — фыркает тот одноглазый Спикер, да ехидно, но, в общих чертах, еще добро и тепло, улыбается — Ни к кому и никуда не лезть, к большим парням не приставать, работе не мешать. К конвейеру не подходит — может убить. После 9 вечера не шуметь, это будем делать мы. Инвалидность никого из вас от ответственности не освобождает. — А карта? Карта здания? — напирает грубиян, весьма завуалированно заботясь о Камерамэнах, которым ближайшее время придётся явно не сладко. — Вот в здании найдете и разберетесь. — практически отмахнулись от них — А этой своей… Инжернерке… Объяснять будете сами. Как — тоже ваша головная боль. И вообще — пошлите уже. Нечего тут под солнцем торчать. Местные от них поспешили уйти сразу же, отчего новоприбывшие обречённо переглянулись — но послушно пошли следом (Камерамэны подсуетились и незаметно включили видеосъемку), едва ли не под руку потащив инжернерку, что настолько абстрагировалась от них, что, можно сказать, выпала из реальности, глубоко уйдя в себя. Зато это помогло ей начать видеть хоть что-то в принципе. И поэтому она оказалась готова к небольшому порогу, который, похоже, высекли из камня, даже учитывая, что она на небольшом, но всё-таки каблуке, который в принципе ходьбе не сильно мешал. Ходьбе больше мешала тяжёлая сумка, но в ней слишком много ценных вещей, чтобы ее просто оставить где попало. Страшно представить, на какую сумму они влетят, если все это оборудование пропадёт. В прочем, не факт, что они это оборудование сюда еще и подключить смогут, и поняли это только тогда, когда оказались уже в холе завода. Этот завод… Оказался обесточен. По крайней мере, на какую-то часть точно, и, видимо, хоть сколько-то жилые и гражданские участки не освещали уже давно, от того они находились в состоянии полутьмы. Почувствовала это даже инженерка — перед глазами все стало сплошным черным, ощущение реальности и пространства на какую-то часть оказалось потеряно — от того К-1066 врезалась в Камерамэна, что ее под руку вел, едва не уронив его. «Что случилось?» — написала она на ладони ближайшего — им, судя по ответу словами, оказался Спикер: — Мы на заводе. Он… Без электричества. Света нет. И эти… Черти тоже куда-то ушли. А мы, судя по всему, на стойке регистрации — ну или где-то в пределах этого места. Черт! Тут так темно, хоть глаз коли! «Да? Иногда даже выгодно, что я — слепая. Так даже разницы особой и нет, есть электричество, или нет…» — подумалось роботессе где-то на затворках сознания. — Эй, вы! — глухо, без особых эмоций, раздаётся голос откуда-то сверху, после чего тьма, наконец, немного разгоняется — и к прибывшей группке слегка наклоняется один из больших парней, держа в руках большой фонарик с жёлтым светом. Большой парень одеть был вроде как в одежду обычного большого парня, разве что сверху еще был накинут чёрный рабочий фартук. Волосы у него были блондинистые, а глаза — зеленый и голубой, чем-то даже на 512 смахивает. Разве что морда большая, без шрама, с более адекватным, а то и отрешенным, выражением лица. — Заблудились? — спокойно спросил большой парень, склонив голову с интересом на бок, рассматривая. Но не подавая виду, что они — чужие, отчего так и не понятно, он принял их за «своих», или понял, что их к ним подослали. Хотя если Спикеров он еще мог принять за своих, то вот Камер принять за здешних… Трудно. По крайней мере потому, что Камеры здесь полноценно ни разу еще не проживали. Инженерку принять за своих ещё сложнее — вот таких операторов тут точно еще не видели. — Ну… Есть такое, — отвечает грубиян — Нам бы… К жилым комнатам пройти. У вас тут казармы или отдельные комнаты? — Есть казармы — но они рассчитаны на местный персонал. — медленно волочит языком большой парень — У нас есть комнаты, которые рассчитаны на нескольких агентов сразу — вот туда можете поселиться. — Нам пойдёт. — торопливо соглашается маленький Спикер за всех — да и не то, чтобы кто-то сейчас что-то оспаривать станет. Они все достаточно устали, так что готовы принять любые условия. — Хорошо, — прохладно и слишком спокойно бросает большой парень, может, он даже и под какими-то транквилизаторами — Идите за мной. Тут, в принципе, не далеко… С позиции моего роста, ха-ха. — Вот именно, — обиженным тоном бросает Спикер — С твоего… Хорошо, наверное, быть великаном, да? — в его тоне начало ощущаться возмущение. — Ну… Я не жалуюсь, — хихикнул лардж. Завод, видимо, все равно меньше базы (хотя у них совершенно разная планировка здания, и сравнивать их, наверное, не очень-то и целесообразно), но при этом достаточно длинный — по крайней мере, так показалось инженерке, чьи бисенсорные нарушения в темноте начали о себе напоминать, и лично ей кажется, что вели их достаточно долго, при этом Спикеры между собой о чем-то переговаривались, и учитывая, что на этаже было тихо, только их шаги, скрип тел, звук сумки, да разговоры разгоняют тишину, она была вполне в состоянии услышать, о чем они именно — но вслушиваться даже не пыталась. Причем, наверное, больше не из-за некого уважения к колонкам, а потому, что сейчас была сосредоточена на хоть каком-то запоминании пути — чтобы не напрягать других агентов и ориентироваться в пространстве самой, пусть даже ее сопровождение не будет других сильно отвлекать — вряд ли им что-то здесь доверят делать, а это значит, что они будут полностью предоставлены сами себе. Но тем не менее, К-1066, даже при своей недееспособности, старалась быть хоть сколько-то самостоятельной. Инженерам и так иногда приходиться прибегать к помощи зрячих, чтобы узнать, какой у нужного им объекта цвет, а также включен он, или выключен. Уж научиться ходить здесь одной, без посторонней помощи, явно научиться можно. К тому же инженеры обучаются чему-то новому легко и быстро — тут высшее руководство может ими точно гордиться, да и инженеры в целом пластичные, податливые, мягкие. Как глина, о которой инвалидам никогда не суждено узнать. Хотя, кто знает? Может, в этом месте и глина найдётся. Людских слепоглухих людей обычно учили в начале их жизни лепить из пластилина — так взрослые понимали, как они ощущают (понимают и представляют) этот мир, а заодно так дети активно учились воспринимать окружающий мир. А в дальнейшем многие слепоглухие так и связывали свою жизнь с тем же гончарным ремеслом, ибо ощущали руками все намного лучше, чем зрячеслышащие. Инженеров никто из пластина лепить не учил, да и смысла начинать это сейчас уже нет — видения мира у них практически нет, ибо слух «прорезался» очень поздно, только после появления Спикеров, а хоть что-то видеть они начали вот совсем недавно, когда друзья-ученые для них создали специальные фонарики. Они очень многое не видели, да и не увидят — возможно уже уместно слово никогда. Однако, если бы их попросили описать то, что они ощущают, хотя бы одним словом — они бы изобразили или написали слово бардак. Такое мнение о происходящем безумии, которое при этом проходит практически мимо них, у них сложилось по дошедшим до них слухам. Инжерка, в прочем, даже до этого еще «дорасти» не успела, и о том, что она «родилась» в огне войны, и только потому, что это — вынужденная необходимость, а не просто хотелка — ещё до конца не осознала. Есть вещи, которые осознать еще только придётся. Хотя конкретно сейчас — ей бы осознать, где они находятся вообще. Точнее, в какой именно части завода они, ибо система для ориентации в пространстве начала барахлить из-за активной ходьбы еще сильнее, и теперь перед глазами была просто сплошная тьма — если бы не чья-то ладонь, которую она для удобства стиснула, и теперь хозяина этой ладони использовала, как поводыря, то, скорее всего, она давно бы уже отстала и потерялась. И не факт, что за ней бы вернулись, или ее обнаружили кто-то с самого завода и заботливо «вернули» к группе обратно — местные жители не такие злые, какими их все видят, но далеко и не такие добрые, какими бы их все хотели видеть и ощущать. Да и вряд ли местная свора будет относиться к роботессе чуть проще из-за того, что она инвалид, к которому, возможно, даже применимо в некотором роде слово тотальный, если не вдаваться в подробности ее недееспособности. Хотя она и слов-то таких, наверное, не знает — в альянсе инвалидность Камер на официальном уровне пока что не признали. -… Ну вот мы и пришли, — раздается откуда-то сверху голос большого парня, — Думаю, по комнатам вы расселитесь сами. Ключей, если что, от них нет — давным-давно ещё потеряли. Так что двери комнат будете просто прикрывать. Еще что-то надо? — А здесь свет включается? — спрашивает Спикер — Я не для себя, у меня-то хотя бы слух есть, я за… Наших операторов пекусь. У нас же тут мало того, что глухонемые — даже слепоглухонемая есть! — Конкретно тут — не знаю. Да и, наверное, ни в комнатах, ни во многих других частях, света нет, — бросает колонщик — Если хотите, то потом пошаманьте в щитке, авось что-нибудь да загорится. Может даже и сам щиток, хе-хе, — тон работника стал каким-то мерзким на моменте этого смеха — Это все? Дальше сами разберётесь? — Эм. Да, спасибо. Дальше мы сами. — их Спикер по большей части врал, желая от этого сомнительного великана поскорее избавиться. И великан, кажется, его желание в какой-то степени разделял — только так можно объяснить то, что он так легко и быстро, без лишних вопросов, ушел, даже не попрощавшись. Но тем не менее, в его отсутствии все почувствовали себя лучше. Даже несмотря на то, что группка осталась в темноте. Все, кроме инжернерки, успели к темноте уже привыкнуть, а потому вполне неплохо адаптировались и даже видели хоть что-то — для одной лишь роботессы перед глазами не было ничего, ничего, кроме кромешной тьмы, и группу она не видела — больше ощущала. Также, как и себя больше ощущала, и то — лишь благодаря тяжелой сумке, которую одной рукой держала. — Ну что? Расходимся по комнатам? — предлагает Спикер — Думаю, нам всем стоит отдохнуть, а уже потом решим, что делать. Не верю, что они оставят нас в покое… Первой в ближайшую комнату зашла инжернерка, скинула сумку на пол, прямо под ноги (отчего сама же о сумку запнулась и чуть не упала), после чего сразу приблизилась к стенам и начала шарить по ним рукам. Руками она ощутила, что стены — голые, разве что покрашены какой-то плотной по пигментации краской, но вот нежный, хотя уже от времени и грязный, цвет черничного йогурта, под пальцами не прощупывается. В прочем, там даже зрячие агенты не сразу различили цвет. — Что ты ищешь? — подозрительно спокойно спрашивает колонка, сложив руки на груди. Роботесса с хрустом поворачивает голову в его сторону, долго смотрит своими пугающими черными глазами, кажется, что у нее достаточно расфокусированный взгляд (насколько это может быть при полностью чёрных глазах) — после чего медленно выпрямляется — и показывает на языке жестов: «Здесь нет розеток.» — И что? — фыркает Спикер — Они нам и не нужны. «Нет. Нужны.» — упрямо показывает К-1066 — «У меня с собой много техники.» — Да? Ну блеск. И зачем ты их взяла? — морщится колонка — Хотя… Можешь не объяснять, я все понял. Похоже, простаивать технике без работы. Потому что я нигде розеток здесь не видел. А даже если они и есть — не факт, что они не обесточены. Чуть помолчав, он выдал: — Ты зря все это барахло взяла, Камера. Оно тут никому не пригодится. Да и вряд ли поможет. Какое-то время инжернерка просто стояла посреди комнаты, разве что рот глупо не раскрыла — осознавала смысл сказанного, и, наверное, где-то в душе, она даже была согласна. Зря ей это все впихнули, только лишь нагрузили. Но теперь уже ничего не поделаешь, и максимум ее возможностей — это постараться все это сохранить и потом вернуться с этим на базу. Не найдя, что ответить — инжернерка лишь вздохнула, после чего вскинула перед собой руки, да подошла к кровати, около которой скинула сумку, села на нее, да словно демонстративно уставилась на плед, застыла — и система распознавания начала ей выдавать очертания ее койки. Прежде всего, это была полноценная кровать, а не раскладушка, с широкой, но полупустой подушкой, матрасом, простынкой, а ещё шерстяным одеялом, на котором как будто стали просвечиваться какие-то символы. «Что тут изображено?» — показала она Спикеру, который все это время неотрывно следил за ней. — Одеяло клетчатое, — отвечает колонка — Вроде бы… Цвет мокрого асфальта со светло-серыми полосками. «Я не знаю, как выглядит мокрый асфальт.» — инвалидка хмурится — «Светло-серый… Смутно помню.» — Это не мои проблемы. — сухо отвечает агент, приземляясь на противоположную кровать — Я на твой вопрос ответил. И вообще, не знаю, как ты — а я пошел досыпать, ибо меня этот жмурик рано разбудил. — К-1066 не видит, не слышит, но чувствует, что агент злобно морщится — после чего словно даже демонстративно ложится и отворачивается от нее лицом к стене. Инжернерка же наоборот — сидит неподвижно, как статуя — приглядывается, рассматривает. А определяющая программа, наконец, начинает меньше барахлить, нормально анализирует все окружающее — К-1066 даже начинает видеть очертания чужой койки, которая от ее ничем не отличается, даже видит очертания тела колонки — от нее он отличается не многим, по большей части более мужскими — юношескими — формами, а также более короткой шеей. А еще и тем, что он — не инвалид, но распознающая программа это уже не считывает. Только все, что перед глазами. Инженерка как можно тише вздыхает, после чего горбится, упирается локтями на колени, кладет подбородок на ладони — сидит неподвижно какое-то время, прежде чем погружается даже не в сон, а в лёгкую дремоту. Зрячим и осознающим агентам здесь спать страшновато, однако инжернерки разницы нет. Не со скибидистами — уже хорошо. Со стороны она сейчас похожа на некий монумент инвалидности. И ведь несмотря на не самую красивую внешность — выглядит вполне симпатично. Обед К-1066 пропустила — да и не то, чтобы у нее был большой аппетит до еды в принципе, она все-таки робот, и ей это в полной мере не нужно. Однако все-таки в этом был и минус — пока она дремала в полусогнутом состоянии, ее группа проснулась и куда-то ушла, оставив агентку в одиночестве — очевидно, они не рассчитывали, что она так рано проснется, и что ей приспичит покинуть комнату. И ужас был в том, что у роботессы не было идей, куда именно они могли направиться — завод, конечно, не база, но достаточно большой, и быть они они могут в любой его части. Также, как и за пределами завода — мало ли, они под шумок сбежали, оставив слепоглухонемую на растерзание местных. Хотя… Если она будет достаточно тихой, то местные о ее существовании быстро забудут. Да и не так уж им она и нужна. У слепых и слепоглухонемых людей были специальные трости для ориентации в пространстве — это более привычная белая трость, современные людские были полыми и складными, состоящими из четырех отделов, а еще более новая электронная трость Ray — более маленькая, компактная, она предупреждала о приближении к чему-либо вибрациями, и чем ближе был объект, тем вибрация была сильнее. Обычно слепоглухие для надёжности носили электронную трость с белой обычной вместе, ибо электронная трость не могла предупредить о неровностях на дороге, ямах и ступенях. Их образцы, вроде, можно найти в местах, где агенты хранят все, что осталось от людей. Но пользоваться инженеры ими не могли, не положено, также, как и когда операторы-ученые предложили встроить вибрирующие распозновательные устройства в тела инженеров, чтобы им было проще ориентироваться в пространстве, высшее руководство забраковало эту идею — они до сих пор не хотят признавать, что делать инженеров тотальными инвалидами было ошибкой — даже после случаев совершенно нелепых смертей инженеров, которых разве что было не так много. В прочем — перед инженерами погибло достаточно много Камерамэнов — а все из-за их глухоты, которая, до появления сначала Спикеров, а затем и ТВмэнов, казалась тотальной. И даже их смерти высшее руководство ничего не научили. К-1066 об этих тростях «слышала», но не видела, а из-за достаточно промытых мозгов не хотела признавать свою инвалидность — поэтому, как и все другие инженеры, считает, что ничего из этого ей не надо — хотя где-то в душе все-таки подозревает, что будь у слепоглухонемых агентов такие устройства — им было бы немного полегче жить. По крайней мере — ориентироваться без посторонней помощи было бы точно проще. Пожалуй, можно сказать, что мозги ей в какой-то степени запудрили хорошо. Хорошо, но не идеально, и иногда собственные, не навязанные программой, высшим руководством и прочей нечестью, мысли, в ее голове возникали и даже пробивали себе путь внутрь сознания, сильно там все путая — а учитывая, что роботесса большую часть времени проводит в темноте и тишине, эти мысли ощущаются очень тяжёлыми — пусть даже не до такой степени, чтобы свести с ума. Либо это инженерка даже не подозревает, что эти мысли приносят ей боль и сводят с ума — у нее в принципе об ощущениях моральных очень слабое представление, хотя инженеры только за счёт ощущений существовать и могут. Вздохнув с раздражением, инжернерка застыла посреди темного, пустого и холодного, каменного, коридора, всматриваясь, что, в прочем, едва ли ей дало хоть какой-то обзор из-за темноты — несмотря на то, что система начала хоть что-то распознавать, темнота помещения накладывалась сверху как тонировка — попытаться разглядеть хоть что-то, конечно, можно — но этого все еще до обидного мало… Наверное, где-то в только начавшей зарождаться душе, она проклинает всю эту поездку. А еще умом осознаёт, что отослали ее не просто так, и далеко не для помощи — высшее руководство ведет себя крайне неприкрыто — просто она их чем-то не устроила, вот ее и отослали куда подальше — явно с надеждой на то, что она больше не вернётся. Либо, если вернётся, то будет вести себя так, как хотят этого они. Ага, щас. Инженеры — не такие, и несмотря на их тотальную инвалидность, управлять ими значительно сложнее. Даже несмотря на то, что без управления жить им будет очень тяжко. Поняв, что так стоять в темноте — весьма бессмысленно, инвалидка вскидывает перед собой руки — и начинает медленно продвигаться вперед, периодически меняя положение рук, пытаясь хоть что-то нащупать — редко ей удавалась коснуться холодной каменной стены, но учитывая, что коридоры рассчитаны на колонок-великанов, они очень широкие, и инженерка для них — очень тонкая, практически тростинка — ей есть, где разгуляться. Наверное, со стороны она выглядит очень смешно — хотя, в прочем, разве это кто-то видит? Тут же темно, да и никого, кроме нее, нет. Она одна это ощущает. Вообще, быть от создания слепой, глухой и немой одновременно, особенно в военное время — страшно. А еще страшнее при всем при этом быть одной — никто не поможет, хотя помощь даже в чем-то бытовом очень нужна. Другие инженеры, да и просто другие агенты, об этом даже не задумываются — одним некогда, а другим думать просто нечем, разве что только эндоскелетом — а вот она сейчас ощутила это на собственной шкуре, оставшись полностью одной, пусть даже и в относительно безопасном коридоре. И вот в чем проблема. Был бы слух, пусть даже слабый или остаточный — она бы могла прислушаться и найти других на слух. Было бы зрение, пусть даже та же глаукома — она бы могла попытаться разглядеть все, что ее окружает — может, даже и выход бы нашла. Была бы речь — позвала бы хоть кого-то на помощь. Конечно, не факт, что ее хоть кто-то услышит, хотя, стоит полагать, что эхо в этом месте сильное, и от каменных стен все должно прекрасно отлетать. Хотя, возможно, будь у Камер хотя бы голос — не факт, что он был бы мощный, громкий, сильный и чёткий. У глухих людей, если все-таки есть речь, она обычно плохо поставлена, смазана и невнятная — они же себя либо плохо слышат, либо не слышат вовсе. Так что не факт, что имея способность говорить, Камеры бы смогли речью в полной мере овладеть. Хотя… Учитывая, что операторы — роботы… Может, они бы и стали неким исключением из правил. Но был бы от голоса толк, если они сами себя не услышат? Какой от этого смысл, если бы они сами себя не слышали? Могли бы только как-то на ощупь, или по вибрациям, понимать, ощущать, и контролировать слова. Инженеры, в отличие от других агентов, никогда не думали (удивительно, да?) о том, что хотят овладеть каким-нибудь органом чувств, даже зрением — им это просто не надо. Они и в темноте, и в тишине, прекрасно живут — хватает даже одних ощущений, и в принципе можно сказать, что живут они на ощупь. Никто не говорит, что жизнь на ощупь комфортна — но тем не менее, такая жизнь возможна. Когда-то ведь именно так и жили слепые и слепоглухие — Камерамэны-инженеры продолжают, донашивают за ними, если такое сравнение уместно. — Эй! — раздаётся грубое откуда-то сзади, только вот инженерка это не столько услышала, сколько больше ощутила — к тому же, по ее ощущениям, донёсшийся голос был не конкретно сзади — а со всех четырех сторон одновременно, причем звук по стенам как будто скачет, или даже между друг дружкой отскакивает — слепоглухонемая резко дергает головой, пытаясь увидеть хоть что-то — но перед глазами практически полная тьма. На какое-то время «мир» снова погружается в тотальную тьму и тишину, инженерка даже думает, что ей это показалось (а у слепоглухих людей такое бывало — кругом полная глушь и густой туман — не видят и не слышат, бывало, им казалося, что видят проблески, слышат издалека доносящиеся звуки — но это лишь в воображении показалось), но потом, благодаря каменному полу, от которого все отскакивает, роботесса чувствует, что в ее сторону весьма быстро выдвигается местный, типовой маленький Спикер — и весьма внезапно программа засекает, что этот Спикер что-то несет, практически обернувшись в… Листы? К-1066 до конца не успела осознать, что именно мелкая колонка держит в руках. — Эй, инвалидка! — грубовато кричит на нее агент, оказавшись достаточно близко, немного разгоняя своим громким голосом тишину — Я к тебе обращаюсь! «Чего тебе?» — показывает инвалидка, недовольно морщась — ей не нужны зрение и слух, чтобы распознать грубость и неуважение. Сначала еще хочет поставить наглеца на место посредством пристыдения, указав на свою инвалидность, которую можно в какой-то степени считать тотальной, если не разбирать по полочкам — но достаточно быстро отказывается от этой идеи, осознав, что никакие ее жесты этот Спикер не будут всерьёз воспринимать — колонки в принципе, как вид, очень некультурные. Особенно здешние, ибо их образованием и воспитанием практически не занимались. — Ты куда прёшься?! — буйно спрашивает агент, на что инженерка невольно ежится, как-то даже сжимается — ведет он себя слишком неадекватно, то ли под веществами уже, то ли даже приступ какой — но как-либо отвечать ему, из соображений безопасности, не спешит — Ай, не важно. Слууушай… А отнеси за меня эти бумаги начальнику! А то у меня одно дело, с которого соскочить вот вообще нельзя! «Нет.» — упрямо показывает роботесса — не потому, что она такая бессердечная, или ей самой в лом — а просто потому, что в здании не ориентируется от слова совсем, никаких меток здесь нет, да и если метки не рельефно-выпуклые, то она их не заметит и не сможет прочесть — да и все другие прибывшие дружно куда-то смотались. — Не «нет», а да, — давит на нее колонка, после чего насильно впихивает какие-то гигантские, жесткие листы — эти листы намного шире инженерки, несколько длиннее ее тела, она этой макулатурой в состоянии обернуться, как в бумажную обёртку — Завод маленький, не потеряешься. Ну завод может-то реально маленький, только вот у инженерки ощущение реальности и пространства иное, она всегда ходит на грани потери ощущения реальности и пространства — и для нее любое из этих помещений уже достаточно гигантское. — Ну, бывай! — колонка с размаху шлепает ее по плечу, задержав ладонь и сильно сжав ее на дольше, чем стоило — Пока! — и потом, судя по ощущениям, взбалмошный Спикер также быстро убегает, оставляя за собой короткие, но частые, вибрации. «Пока…» — немного грустно подумала Камеравумэн, крепко прижав к себе накрывающие ее листы — они на ощупь гладкие, жесткие и эластичные, легко гнущиеся во все стороны, возможно даже кипельно-белые, с маленькими, черными, печатными буквами — как-бы К-1066 не пыталась всмотреться, ничего, кроме слабого очертания больших листов, она увидеть не смогла. Знала бы она хоть какие-то ругательства и маты — на эмоциях бы мысленно выругалась — в прочем, кроме как мысленно, больше не может — от создания не доступно. А руками маты и ругательства как-то красочно даже знающие показывать не умеют. Тяжеловато вздохнув грудью, инженерка снова выдвинулась, даже не зная, куда она именно идет, лишь изредка останавливаясь, чтобы программа для распознавания успевала «прийти в себя» и хоть немного работала — когда роботесса вышла на более-мене светлую часть, то программа начала выдавать картинку четче — и инвалидка даже начинала видеть очертания… Но очертания — это все ещё мало. Особенно когда очертания видятся не постоянно, а лишь периодически, да еще и в полной темноте, и даже возможность видеть очертания до обидного легко потерять. Однако кое-какие выводы инженерка делает — например, когда темнота перестает ощущаться сплошной, роботесса осознаёт, что она вышла на местность, которая хоть как-то, но освещается — благодаря этому у нее появляется возможность видеть пусть и слабые, но образы и очертания. «Зря я фонарь с собой не взяла…» — с сожалением думает она, медленно продвигаясь вперёд, осознавая, что в этой части завода она одна. А после того, как она врезается в стол, и застывает, жадно ловя образы — осознаёт, что каким-то чудом вышла к стойке регистрации. «Хоть какой-то прогресс…» — думается слепоглухонемой, после чего она резко сворачивает голову в ту сторону, где, как ей кажется, кто-то сидит. «Простите!» — весьма экспрессивно показывает жестами она, удобнее перехватив бумаги — «Как пройти к кабинету начальника?» — и ещё послушно ждет, ожидает хоть какой-то ответ. Но проходит, может, минуты три, а то и все пять — и никаких попыток ответить нет — вряд ли здешние Спикеры не знают язык жестов, знание этого языка, его понимание и умение ответить, у них от программы даже у самых первых моделей. Видимо, проблема в чем-то другом… Может, ее не не поняли — а намеренно игнорируют? Такое вполне возможно, агенты тоже разные… Но обычно никто никому не отказывает — агенты в этом плане вышли более человечными. Инженерка на это недовольно хмурится, хотя в ее случае скорее кривится, грубовато ощупывает рукой поверхность стойки регистрации, а потом резко дёргает ее вперед, хочет хоть кого-то нащупать и схватить — но рука хватает только тяжёлый воздух, не больше — и до слепоглухонемой доходит, что ее никто не игнорирует, тут просто никого нет. Получается, все это время, она глупо стояла и ожидала ответа с той стороны, где никого нет. «Надеюсь, меня никто сейчас не видел…» — думается К-1066. О том, почему же кто-то покинул стойку регистрации, она не думает — ей на это все абсолютно параллельно. У нее другой пласт проблем. Последнее, если так подумать — универсальная фраза, под все нации, классы и все времена. У всех абсолютно свой пласт проблем — и чем-то он может быть похож, но во многих местах все равно сильно отличается. Какое-то время инжернерка все еще стоит у стойки регистрации, наивно ждет, что кто-то придет — но проходит достаточно времени, а она все еще стоит одна, причем, похоже — одна на всем этаже. По крайней мере в этой части точно. Хотя у местных действительно нет особой необходимости здесь появляться. И охранять тоже тут нечего. Охранять стоило бы внезапно отданных им агентов, особенно достаточно беспомощную инженерку — но увы, такие блага даже ей не полагаются. Даже несмотря на тотальную инвалидность, хотя инвалидность в некоторых моментах стала для операторов в принципе визитной и пропускной карточкой. Крепче прижав к себе большие листы левой рукой, правой 1066 начала шарить по столу, в поисках листика и ручки, а найдя нужные предметы — роботесса весьма быстро нацарапала на листе вопрос «Как пройти к кабинету начальника?», и прижав к себе этот листик, как самую значимую ценность, пошла на поиски. Обычная бумага, белая, сделанная в свое время из дерева, также как и обычная, стандартная, ручка с темно-фиолетовыми чернилами, в ярко-синем пластике, тут остались еще со времен последних людей, что тут были, за что их стали называть «наследием от мясных». А писать, причём еще и как обычный здоровый человек, инженерка могла благодаря заложенной в ней программе — но пользоваться этими умениями до этого момента у нее не было причин, отчего почерк вышел достаточно широким и размашистым, еще и печатными буквами. Каким-то чудом Камере удалось выйти к другим агентам, местным Спикерам, которые постоянно суетились, куда-то спешили, к тому же многие были либо под наркотиками, либо под алкоголем — и от того им всем было не до инжернерки, они весьма быстро и ловко огибали ее — некоторые случайно задевали инвалидку, едва не сбивая с ног и едва не выбивая из её рук листы — как и клочок бумаги с вопросом роботессы, так и отчет для начальства. Первое они все не замечали, пока инженерка не начала от недовольства наглеть. Раньше, когда слепоглухим надо было что-то купить, или куда-то доехать, они нужную им информацию писали на бумаге, а потом эту бумагу кому-то пытались всунуть (если слепоглухие были в магазине, то бумагу со списком продуктов они отдавали продавцам, а те им на руке писали ответ, в котором отвечали, что сколько стоит) — однако, люди не всегда правильно и адекватно понимали, чего от них инвалидам надо, некоторые даже пытались «откреститься», если это слово уместно… Еще таким людям было сложно привлечь внимание людей в наушниках, те могли из-за наушников не заметить. Все операторы-инженеры о таком знают — во время их развития, они в свободное от работы времени изучали, как жили люди, по чьему подобию их создали. Об этом прекрасно знала К-1066, и никогда не думала, что однажды может оказаться на месте этих людей — сейчас она и местные Спикеры полностью повторяли эти сценарии. Когда Камере это надоело, она стала вести себя наглее — пыталась останавливать пробегающих Спикеров, и если ей это удавалось, то почти в морду тыкала им бумажку со своим вопросом — но на это получала лишь грубое «Отвали!», иногда даже в нецензурной форме — местные колонки также не понимают, чего инвалидке от них надо, а вдаваться в подробности они не намерены. У них своих дел полно, и между делами у них нет времени даже на короткую помощь инвалиду. «Это унизительно.» — с негодованием думает слепоглухонемая, обижено кривясь, да неуютно ежась — что-то ее начало во всей этой ситуации гложить. А заодно и стало как-то даже… Неловко, что-ли? За свою инвалидность, а заодно и за беспомощность, которая вызвана по большей части слепотой. В какой-то степени, она начала ощущать себя даже изгоем общества. Хотя для местных, она изгоем будет если не всегда, то по времени достаточно долго — до нее слепые операторы тут не появлялись. Ослепшие операторы для альянса в принципе были весьма тяжкой ношей — поэтому от рядовых Камер, которые потеряли зрение, обычно избавляются. Ученым этих инвалидов, возможно, повезет чуть больше, случись у них что-то со зрением, но учитывая, что даже небольшой группке инженеров все равно требуется особый и тяжкий уход… Ни зрение, ни речь, ни слух — не были ошибкой. Ошибкой было делать операторов инвалидами. Вздохнув грудной клеткой, инжернерка с ненавистью стиснула бумажку, тихо зашуршав ей, после чего выкинула куда-то себе под ноги — сначала бумажка приземлилась девушке на носок туфли, а потом упала на пол, и была безжалостно растоптана форменной обувью. Слепоглухонемая не услышала, лишь немного уловила какой-то короткий зрительный всполох — но даже этот слабый всполох очень быстро пропал, отчего девушка снова погрузилась в тьму — практически беспроглядную, ибо это место, коридор, судя по всему, освещался только в одном месте, по середине, но вот по бокам он был темным — свет был маленький, слабый, и его лучи просто не доходили до всех углов, если они тут есть. Можно ли шутить, что у коридора — туннельное зрение? На глаукому не похоже. В прочем, есть кое-что, что инжернерка заметила даже без хоть какого-то зрения — местные Спикеры не готовы к жизни с тотальной инвалидкой, и не готовы в ее жизни участвовать, играть центральную роль, помогать… Может, если бы не их грубость и упрямство, то они смогли бы с К-1066 даже подружиться. А еще стать ее ушами, ртом, глазами — тремя органами чувств, которых она была даже не лишена — у нее их просто никогда и не было. Вины самих Спикеров по большей части тут нет — виновато высшее руководство. Не подселив операторов туда еще задолго до создания, местные не имели долгого и близкого контакта с инвалидами, а потому каждый раз оказывались к появлению операторов не готовы. Роботесса не может предположить, где именно источник света, а потому двигается маленькими шажками, не отрывая ног, явно неприятно шаркая, иногда в кого-то даже врезаясь — но, судя по тому, что тьма перед глазами немного расходится, инвалидка на угад вышла к месту, где концентрациях света самая высокая — это примерно середина коридора. Тьма не то, чтобы сильно рассеивается — но, по крайней мере, определяющая программа начинает хоть сколько-то работать, даже в моменты затишья со стороны роботессы начинает примерно показывать элементы интерьера… Практическая польза от этого в том, что Камеравумэн замечает, что да, она в каком-то коридоре. И пусть коридор кажется коротким, по большей части из-за того, что программа часто сбивается, умом слепоглухонемая понимает, что коридор, скорее всего, достаточно длинный — особенно учитывая, что это — промышленный завод. Коридор не очень широкий, хотя и далеко не узкий, но — очень высокий. Мало того, что потолок кажется чем-то недосягаемым, практически как небо, так и двери здесь очень большие, широкие. Возможно даже старые и деревянные. В коридоре большая текучка из самых разных Спикеров, маленьких Спикеров — и все эти колонки, подобно муравьям, куда-то спешат. В отличие от более дружелюбных колонок с более родной базы, которые не упускали возможности друг с другом поболтать, эти молчат, состроив какие-то злобные лица. Выражения лиц инвалидка, конечно, не видит, ибо их худые прямоугольные тела двигаются слишком быстро — она это, скорее, чувствует. У инженеров вообще поразительная способность ощущать настроение окружающих, а ещё лучше они чувствуют, когда начинает пахнуть жареным. Здесь жареным пахнет часто, если не постоянно и всегда. Когда инженерке надоедает ждать, а в сознание закрадывается понимание, что так на неё никто внимание и не обратит, она мысленно махнула на все это рукой — и уже по настоящему вытянув руку, пошла по этому длинному и широкому коридору дальше, даже не зная, куда именно идти. Сердце не подскажет, у нее иной случай, и ладно, была бы хоть карта — но карты тоже нет. Местные-то и без нее могут обойтись, они на этом заводе с момента своего основания кукуют, а вот новоприбывшему агенту, которая еще и по совместительству — тотальный инвалид — карта, чтобы знать здание изнутри, необходима. А еще ей бы не помешал поводырь, ибо одних лишь систем, да собственных ощущений, сильно не хватает. Коридор ей ощущается каким-то огромным, пустым, даже, можно сказать, бескрайним, пространством — даже несмотря на вечно мельтешащих туда-сюда колонок, которые периодически все равно ее задевали (хотя многим хватало ума этот субъект, обернутый в бумагу, огибать), инженерке начинает невольно чудиться, что она одна, одна во всем этом коридоре, даже одна во всем здании — ощущение реальности резко прекращается, она даже толком не понимает, куда идет, да и в принципе к ней не сразу возвращается осознание, что она все еще медленно и бренно перебирает ногами, вроде уверенно, но с опаской, как будто даже крадётся (что, в прочем, на каблуках осуществить будет сложно) — у инженеров, в отличие от других агентов, потребность в довольно тесном контакте есть всегда, как раз чтобы ощущение себя, своего тела, и реальности, не потерять. И передвигаться они, если есть возможность, предпочитают цепочкой, положив друг другу на плечо руку, по той же причине — ну и еще, чтобы не потерять не только себя, но и друг друга. У инженеров во многом есть более острая нужда и определённые потребности. Это их невыгодно отличает от других агентов, демонстрируя как менее самостоятельных, которыми они в принципе и являются. Наверное, так-бы инженерка дальше по ощущениям и «плыла», если бы в какой-то момент не вышла вообще в сторону какой-то лестницы — большой, мощной, каменной, с металлическими поручнями, которые вообще какого-то черного оттенка — и был в этом кое-какой плюс — камень этот слегка как будто вибрирует, а это значит, что от него отскакивают либо звуки, либо что-то вроде ряби — в любом случае, инвалидка это воспринимает как отголоски в атмосферу, отчего приходит к выводу, что внизу этой лестницы кто-то или что-то есть, а потому, не особо долго думая, крепко стискивает своей маленькой ручкой весьма большие перила, и, держась за него, аккуратно спускается вниз, ближе к низу начиная ощущать какие-то отголоски даже каблуками — видимо, тут-то и сосредоточена тяжёлая промышленность этого места. «Неужели и начальство тут расположили внизу?» — с удивлением думается К-1066, когда она аккуратно спускается с этих высоких ступенек, ощущая каблуками немного разбитый пол — видимо, за сохранностью этого места особо не следят, ибо местами пол кажется очень сильно разбитым, что для слепоглухонемой было весьма и весьма опасно — она, в случае чего, всяких повреждений не заметит, отчего вполне в состоянии упасть. Один раз все-таки зацепившись за какую-то трещину и едва не упав, но все-таки удержав и себя, и все эти огромные бумаги, К-1066 пришла к выводу, что эта местность точно не предназначена для туфлей. Да и для женщин, возможно, тоже, хотя в альянсе вроде гендерных предрассудков нет, ну либо же они не так заметны. Внизу тут проходит ещё один коридор, тоже длинный, со множеством дверей, которые ведут куда угодно — что-то у альянса вообще фетиш какой-то на длинную и запутанную коридорную ветку, чего у людей особо не было — возможно, у ТВмэнов идею позаимствовали? Те, кто были на их базе, поговаривают, что у них примерно такой бардак в обустройстве базы, и что никогда не знаешь, куда тебя очередной виток приведет. Прочем, кое-что этот коридо от других отличает — и это то, что здесь была практически полностью рабочая зона, большую часть здесь сожрала специальная огромная комната, где и шло всякое производство — такой огромной она была из-за особого ленточного конвейера, который предназначен исключительно для больших спикеровских парней, маленьким агентам тут делать нечего, да и даже самые смелые и буйные тут лишний раз появляться не спешили. Поэтому, похоже, инженерку и послали, чтобы избежать проблем с местными личностями, которые маленькую слепоглухонемую Камеру уж точно не поспеют тронуть — у местного большого персонала с благородием намного лучше. Еще где-то рядом ютятся комнаты-казармы, как раз рассчитанные на проживание, точнее сон, больших парней. Правда, сейчас, в силу работы, они закрыты, да и ничего впечатляющего, кроме их размеров, нет. По сути, производственный ленточный конвейер — единственное, что представляет здесь хоть какой-то интерес, хотя, опять же, кроме размеров — он ничем не впечатляет. По крайней мере тех, кто с работой на конвейере знаком не по наслышке. Находится это все в огромной комнате, пожалуй, наверное, самой большой во всем заводе — поэтому, наверное, производство предпочли расположить под землей, что не было лишено разумности и смысла — даже если бы часть здания, которая стоит на улице, пострадала, внизу все было бы относительно тихо и цело (но не сказать, что спокойно). Благо, что скибидисты до этого места добраться не успели, а если все начнёт складываться в пользу альянса, то они сюда добраться так и не сумеют — храбрые андроиды их просто не подпустят. Завод пусть и сравнительно маленький — но для альянса даже этот объект важен. Особенно он их неплохо спас в критические времена, о которых до сих пор не любят вспоминать. Правда, не обошлось и без минусов — пусть конвейер, да и в принципе этот минус первый этаж, не обесточены, но на электричестве и освящении тут все равно сэкономили, отчего все освещается только «по середине», если так вообще можно говорить, а вот оставшиеся углы и в принципе места, которые не касаются работы, остались тёмными, даже не черными — все же, мощности лампочек хватало, а большие парни были рады и этому, чего, в прочем, по их мордам не скажешь. Да и вообще, все эти великаны достаточно унылые и скучные, в какой-то степени даже печальные — и их убитое настроение так впиталось в эти приборы, в эти стены, что чтобы ощутить это, не надо и ТВмэном быть — просто достаточно провести здесь пару минут, чтобы почувствовать в душе какую-то слишком щемящую тоску, как будто всем местным надо к психологам. В прочем, возможно, так оно и есть. Только вот про психологов в альянсе не знают (даже, наверное, ТВмэны уже забыли, что такие люди когда-то были, и само это слово), а спикеровские зависимости, в лице наркомании и алкоголизма, настолько всеобъятные, что дошли даже до сюда, широко раскинув свои «объятия». Правда, большим парням, из-за работы на производстве, колоться запретили, поэтому они в основном глушат водку, которая им психологов и заменяет. А вот колятся в основном мелкие, отчего они постоянно такие возбуждённые и даже психованные. Конвейер, как конвейер, и большие парни, как большие парни — весьма привычные, кто их видел, ничего особенного. Ленточный конвейер вообще слизан с людского, и по внешнему виду, и по принципу работы — только и успевай перебирать руками, всего-то. А большие парни все такие же — блондины, русые, голубо- и зелено- глазые. Тут, пожалуй, даже весьма много именно голубоглазых блондинов с весьма унылыми, пугающе-похожими, мордами, да и одеты все одинаково — в белые блузки с красными галстуками, черные брюки с черными мужскими туфлями. Разве что рукава у них были по локти засучены, а поверх блузок накинуты коричневые, клеенчатые, рабочие фартуки — так, на всякий случай, ибо мало ли, какая гадость может на них пасть. Все же, не с самыми безопасными продуктами работают. Несмотря на то, что весь местный персонал вполне можно отнести к типу зрячеслышащих, которые ещё и речью человеческой владеют, они между собой особо не не разговаривают, да и без надобности не разговаривают вообще, отчего со стороны создают впечатление немых. У людского организма вроде была фишка, что если они долго не разговаривали, или не разговаривали вообще, то и рот утрачивал функцию речи — организм обычно направлял себя в те сферы, которые активничали и подавали признаки жизни. Возможно, по такой же схеме, у операторов практически не развиты функции и движение рта, отчего они им даже нормально владеть не в состоянии. И, возможно, если весь местный персонал прекратит какое-либо общение вовсе, то такое же ожидает и их — рот просто утратит свои разговорные функции, заклинит, перестанет двигаться. Возможно, топливное подобие еды из-за этого придётся по венам пускать, но вряд ли большие парни будут против. Они тоже хотят веселья. Возможно, в этом причина этого бесконечного уныния. Большие парни настолько обучены своему делу, что вполне в состоянии работать, перебирать лапками, даже не глядя — поэтому за движение рук они смотрят редко, иногда позволяя себе молча, деловито, переглядываться. Иногда даже вздыхают, да и в принципе переговариваются они по большей части звуками. Они друг друга понимают прекрасно, даже без слов. Рот и голосовые связки этим моделям не нужны, они прекрасно справятся и без них — возможно, жестокого языка им было бы достаточно. Возможно, у создателей агентов были определённые, может даже и весьма нездоровые, наклонности. Спикеры от создания обладают хорошим слухом — не таким острым, как у ТВмэнов, но и не таким слабым, как у Камерамэнов, пожалуй, скорее, их слух можно описать как «достаточный» — в меру острый, в меру чувствительный, большие парни из-за работы не слышат шажков в коридоре из-за шумной работы конвейера и прочих механизмов, которые, как раз в силу работы и интенсивности, и гремели, отчего и появился отголосок, который ощущался аж на лестнице, но прекрасно слышат жалкий и протяжный, даже какой-то слишком заунывный, скрип огромной, тяжёлой, двери, которая вроде как и деревянная, а все равно сильная и мощная, хотя и ничем не обшита. Те, кто ближе, сразу сворачивают шею в сторону источника шума — и пусть не сразу, но замечают какого-то маленького, очень тоненького, агента. И пусть не сразу, но до них все-таки доходит, что это даже не мэн, а вумэн. — Агент-женщина? — шелестит один из больших колонок, правда, голос какой-то слишком пустой, словно он не слишком-то и удивлён. — В нашем гадюшнике? — голос второго более удивлённый, он явно не лишён эмоций, во всяком случае пока, — Вот это да. Видимо, на поверхности, — так большие парни называют все, что происходит на верхних этажах — Что-то произошло. С разных сторон раздаются сухие угуканья, которые всеобщее удивление поддерживают. Пока руки сами работают, большие парни — кто-то с пустотой и болью в глазах, а кто-то с плохо скрываемым интересом, — наблюдают за этой женщиной — и не могут не отметить ее странную робу, и не менее странное поведение. Причем если образ «офисной сирены», хотя тут о таком вряд ли знают, выглядит ещё не плохо, по большей части из-за красивого тела, которое досталось этому андроиду, то вот лицо от красивого было очень далеко — однако оно не так сильно бросалось в глаза, как глаза этой прелестной роботессы — бездонные, полностью черные, узкие, как будто даже косые и расфокусированные, они казались просто интересной декорацией на этой морде, ибо зрительную функцию, очевидно, не выполняют. Поняли большие парни это по ее странной походке, а еще и вытянутой руке, но закрепило это понимание небольшой диалог: — Что с ней не так? — Пацаны, да она инвалид. Слепая. У операторов же есть какие-то прям вообще инвалиды, они и глухие, и слепые, и немые. — Их называют инженерами. Я слышал об этих чудиках, и как их и наши, и их собратья, боятся. Типо, они у них какие-то вообще лютые. — За что их боятся? В смысле, если они прям совсем-совсем инвалиды, то вряд ли перехитрить их очень сложно. Или из-за уважения к их инвалидности, хитрить с ними нельзя? — Пацаны, ну-ка, ловите ее, пока она ни в какой механизм не попала. Тяжко вздохнув (откуда роботы вообще подобные движения знают?), один из ближайших парней выходит из-за конвейера, плавно огибает товарищей — и весьма ловко преграждает путь слепоглухонемой, даже для удобства опускается перед ней на корточки, да ловит в свою большую лапищу, просто раскрыв ладонь. Тут-то бисенсорные нарушения роботессы выразились особенно ярко — она и не заметила его приближения, и не услышала, а раскрытая ладонь для нее и вовсе стала огромной неожиданностью, отчего она опасно пошатнулась, но все-таки не упала, после чего сразу принялась ощупывать все, что перед ней — и, определённо, малютка сильно удивилась, почувствовав ладонь. Большой парень на это даже не среагировал — лишь неоднозначно склонил голову на бок, смотря все еще пугающе уныло и пусто. Инженерка, в прочем, этого уже не ощутила. — Что ты здесь забыла, малютка? — громко спрашивает у нее колонка, на удивление помня, что Камерамэны — практически глухие. Не тотально, но и не далеко от этого. Роботесса сначала молчит, что естественно, разве что лицом кривится, явно чего-то не понимает, сомневается — большой парень даже начинает сомневаться, что она расслышала его вопрос, — но потом малютка аккуратно касается раскрытой ладони и пальцем пишет там большими печатными буквами: «Где я?» Теперь настала очередь большого парня молчать и кривится — вроде как он примерно понял, что ему на руке изобразили большие печатные буквы, и что это вроде как вопрос, но учитывая, что он такому не обучен и к такому не готов, для него это стало какой-то странной неожиданностью. — Ну и? Что это значит? — на выдохе интересуется работник конвейера. Тут уже едва не вдохнула операторша — она так привыкла, что те, кто ее окружают, обучены способам коммуникации со слепоглухими, что как-то упустила из виду, что местные приматы о подобных тонкостях не осведомлены, и коммуникации со слепоглухими не обучены. Благо, что оба оппонента жестовому языку глухих обучены. «Где я?» — показывает она, зафиксировав голову в одном положении, что в ее случае выглядит весьма пугающие — но ничего такого, она всего лишь дает распознавательной программе хоть немного спокойствия, чтобы та начала выдавать очертания перед глазами. Хотя эта картинка, да еще и в таких декорациях, выглядит… Немного даже пугающе. — Ты едва не стала кормом для конвейера, с твоими-то размерами и… — колонка осёкся, вспомнив, что когда-то слышал, что операторы обижаются, когда констатируют факт их инвалидности — Не важно. Так, ты куда направилась? Еще и в одиночку. «Меня попросили передать эти бумаги.» — на языке жестов показывает слепоглухонемая, кажется даже не заподозрив, в чем была причина заминки. — Ясно все, — больше себе под нос вздохнул колонщик — Эй, парни, подмените меня? Сопровожу ее до кабинета шефа, а то она так опять куда-то не туда попадет. — Угу. — Иди. — Скатертью дорожка. Раздаётся равнодушное сразу со всех сторон, после чего остальные великаны-колонщики вновь возвращаются к работе, снова строя постные лица — им искренне все равно, их конвейер без одного работника не умрет. И даже такое внезапное появление оператора не особо прервало их тоску. В прочем, с другой стороны — хоть какое-то разнообразие. — Следуй за мной, — прошелестел ей большой парень, после чего встал с корточек — и, растопырив ладонь, позволил инженерке вцепиться в перчатку на одном его пальчике, после чего неспешно повёл за собой, став весьма огромным, но все-таки повадырем. Инженерам бы такие не помешали, хотя у людей не все верили, что собаки-поводыри могут помочь слепоглухим (хотя в последствии были случаи практики, когда собак смогли выдрессировать для помощи слепоглухим). И да, в кое-чем инженерка оказалась права. Даже кабинет начальства эти умники расположили здесь, внизу, подальше от поверхности и цивилизации, зато поближе к производству и конвейеру. Кабинет небольшой, но достаточно просторный, глухой — потому что под землей окна делать бессмысленно, да и андроидам потоки воздуха не нужны (иногда они могут только навредить). На стенах нет обоев, они как будто бетонные, немного неровные, и сверху жирно намазаны бледно-желтой краской. Есть большой рабочий стол, у него много выдвижных ящиков, которые когда-то можно было закрывать на ключ — до тех пор, пока эти ключи во время попойки не были утеряны. Искать их, конечно, никто не собирался. Ещё есть большой, даже, пожалуй, гигантский, массивный, шкаф, рядом прибито пару полок — все это ещё людское наследие, старое, деревянное, сверху покрытое тёмным лаком. Гладкие на ощупь, под пальцами ощущается не только гладкость, но и странная, немного ребристая, текстура. На полках стоят большие, плотно набитые, папки, с бумажной документацией — пожалуй, их уместно даже называть «пузатыми». Пользуются всем этим крайне редко, отчего оно давно бы покрылось слоем пыли, если бы местное начальство регулярно от скуки не проходилось старой сухой тряпкой по полкам, смахивая пыль. В отличие от пыли, тоска и скука тут все-таки осели на всем, покрыли собой все. В том числе они осели и на начальнике. Начальник тоже — великан-колонщик достаточно часто встречающегося типа, блондин с голубыми глазами, и достаточно унылым лицом, которое было распространено среди больших парней в этом месте. Одет он абсолютно также, разве что вместо рабочего фартука, у него большая коричневая кожанка, со слегка жёлтым начесом изнутри, с определёнными нашивками и обозначениями поверх куртки. Правда, сама куртка сейчас накинута на спинку стула, и одевается крайне редко, в основном тогда, когда надо выйти к «народу», за пределы кабинета — что-то вроде символа или обозначения власти. Весьма унылой власти, которая сейчас с чистой совестью подливает себе водку в реалистичную имитацию чая, которую только слегка маслянистый привкус и выдаёт. «Других могут убить скибидисты…» — пронеслись мысли в его голове — «А меня может убить скука. Может, пора переходить чисто на водку? Такими темпами, я определённо так поступлю.» Вздохнув, начальник берет початую бутылку со столь лакомым для большинства колонок напитком, нюхает — специальные фильтры в носу сразу начали работать, втягивая специфический запашок, — и чтобы не сорваться, шеф чуть морщится, насколько позволяют особенности мимики, после чего ставит стеклянную бутылку на пол, издав звук стекла. Соблазн иногда слишком велик. В прочем, есть и еще больший соблазн, который начальник себе позволить может, он даже знает обходные пути — наркотик, который мелочь пускает по подобию вен, можно разбавлять водой и пускать по своим венам. Эффект, конечно, будет слабый, но вставлять будет все же сильнее, чем водка. Большой парень знает, что в самом нижнем ящике у него небольшая нычка — три шприца, которые специально увеличены для больших парней, с очень тонкими и острыми иглами, чтобы как можно менее болезненно, а ещё небольшой бутылек с тем самым наркотиком. Нычкв специально, на черный день — если уж тоска станет совсем уж чёрной, можно даже сказать — сосущей. Но нет, он сильный, не сорвётся… Он же начальник, должен подавать всем остальным пример… Иногда даже начальники могут проявлять слабость. В прочем, большой парень на успевает сделать и глоток, как его слух улавливает движение из коридора, после чего дверь — большая, тёмная, со стеганной обшивкой, — раскрывается, как с хорошего пинка — и, чуть пригнувшись, в кабинет входит один из рабочих с конвейера — они с шефом пугающее лицом и даже телом похожи. Пусть не сразу, но начальник замечает нового маленького агента. Начальник помнит, что к ним не так давно отправили группу, и что она состоит из маленьких стандартных агентов сразу двух фракций (из фракций Спикеров и Камер) — но какого-то особого интереса к этому не проявил, а потому даже не пошёл их встречать. Судя по темным волосам субъекта — это представитель операторов. Даже, оказывается, это Камеравумэн, и понимает шеф это по более женскому телу, а также юбке. «С каких пор Камерамэнам разрешили носить кудрявые волосы?» — подумалось великану. Странное поведение роботессы сразу наводит на мысли, что что-то с ней не так — а совершенно другая форма и цвет глаз это только подтверждают. Шеф в курсе, что все операторы глухонемые, то есть инвалиды (причем у людей подобных обычно относили ко второй или третьей группе инвалидности, в зависимости от возраста), пусть самих операторов, и то, каких-то посыльных, в этом месте видели давно и редко — и даже те малютки всегда вызывали у него какой-то… Интерес. Можно даже сказать, что этот интерес был близок к достаточно нездоровому, и любовному. Правда, о последнем вряд ли местные знают. Каким-то образом шеф понимает, что что-то у этой модельки со зрением не так. Неужели стали выпускать еще и операторов с проблемами со зрением? — Что-то случилось? — спокойно интересуется колонщик, откинувшись на спинку стула. — Ну… Практически. Тут кто-то из наших решил передать тебе… — Спикеры обращение на «вы» практически не использовали, особенно в столь отдаленных местах — …Какие-то отчеты. Только не лично, а через эту, ну… Камеру. — работник конвейера кивком головы указал на оператора, тело которой, подобно одеялу, накрывали белые листы — Она из той группы, что к нам подселили. — Аааа. Ясно, — флегматично вздохнул шеф — А она?.. — Слепоглухонемая, — перебивает работник — Это, похоже, новая модель инженера — такие, ремонтники из фракции операторов, они инвалиды сразу по трем фронтам. Уж не знаю, каким образом она вообще дошла до нас… Ещё и абсолютно одна, без сопровождения… «Ух ты.» — с искренним удивлением думает начальник, медленно меняя позу, этим выигрывая себе время на размышление — «Какой умный. А чего только сейчас умничать начал?» В это время, в большой грудной клетке, внутри, что-то зашевелилось — не так мучительно, как до этого, а скорее наоборот, прямо с большим теплом, намного приятнее — даже для самого большого парня это стало приятной неожиданностью. Он себе врать не собирался, и весьма быстро понял, даже, можно сказать, сразу смирился — в нем проснулся нездоровый интерес к этой роботессе — не из-за красоты ее тела, а только из-за того, что она — тотальный инвалид. Раньше были такие люди — а сейчас еще и есть такие андроиды, только в отличие от мясных, которые такое могли осуждать или стесняться, среди агентов это было нормой. Это не могли не принять за норму, учитывая, что одна конкретная фракция полностью состоит из инвалидов. Возможно, из-за этого повального интереса к личностям операторов, сами операторы инвалидами себя и не считали. Можно ли их считать существами без комплексов? — Эм… — наконец после заминки отмер шеф, выйдя из своих грез — Да. Спасибо, что сопроводил ее. Можешь возвращаться к работе, дальше я сам. — Хорошо, босс, — лаконично бросает работник, после чего, снова, чуть пригнувшись, выходит, прикрывая за собой дверь, оставляя инженерку наедине с их шефом. Инженерка, очевидно, все еще до конца не понимает, где она, и что вообще происходит. Наконец колонщик встаёт, неспешно подходит к инженерке — и одной рукой забирает бумаги, сразу небрежно кладет их себе на стол, после чего легко, но аккуратно, обхватывает тельцо роботессы, отрывает от пола — и ставит себе на стол в полный рост. Слепоглухонемая сначала кривится, даже чутка сопротивляется, но не сильно, чтобы реально вырваться — однако, почувствовав поверхность стола, успокаивается. Кажется, она понимает, что теперь она не внизу, а словно как на возвышенности, но пока что у нее не кружится голова. Хотя вроде андроиды от этого и не страдают. — Эм… Привет? — спрашивает у нее шеф громким голосом, сомневаясь, что инженер… Инженерка его слышит. Робетесса, видимо, всполохи в тишине из-за его голоса ощутила, а потому снова чуть сморщилась — что лично колонщику показалось весьма милым — и пусть не уверенно, но в ответ помахала рукой, что на языке жестов было обозначением слову «Привет». Чуть подумав, инженерка на языке жестов изобразила вопрос «Где я?», а потом еще и «Кто ты?» — Я — шеф всего этого гадюшника, — отвечает большой парень, после чего садится обратно за стол — вряд ли инжернерка это замечает, скорее, больше ощущает — и всем телом поворачивается лицом к колонщику, давая ему рассматривать свое личико. «Какой у тебя номер?» — на жестах показывает роботесса. — 236. Я… Один из самых старых моделей, — отвечает андроид — А твой серийный номер? «1066.» — показывает инженерка, после чего вытягивает руку, и подходит чуть ближе к источнику всполохов в тишине, видя очень слабые очертания — в этом кабинете весьма мощное светло-желтое ощущение, а на столе еще и стоит небольшая, но яркая, работающая лампа, размером не многим меньше инжернерки. Чуть подумав, Камеравумэн на жестовом языке сообщает: «Это не мой номер. Мне он от кого-то достался.» — Аааа. Знаю. Есть в альянсе такие практика, — к чему-то говорит Спикер больше себе, чем ей — давно же он не разговаривал так много, уже и забыл, какого это. К-1066, очевидно, это не услышала, ибо большой парень пробубнил это тихо, себе под нос — но она ощутила всполохи, отчего с интересом склонила голову на бок, по ощущениям смотря большому парню прямо в душу. Встрепенувшись, инженерка аккуратно вытягивает руки, трепетно нащупывает большую ладонь великана — и пальчиком у него на ладони выводит «Ты знаешь дермографию? Азбуку/код Лорма?» — 236 больше зрительно понимает, что у него на ладони что-то написали, чем тактильно. — Мммм… Нет. — лаконично отвечает большой парень, в наглую этим контактом наслаждаясь — И заранее скажу, что тут этим никто не владеет. Даже больше — никто не знает, что это. Инженерка с раздражением вздыхает — после чего чуть отступает и уже на языке жестов показывает: «Дермография и Азбука/код Лорма — это людские способы общения со слепоглухими, и наиболее удобный способ общения с нами.» — объясняет роботесса, причём сами термины она показывает не просто жестами — а показывает пальцами, складывая их под обозначения букв (дактильная (ручная) азбука глухих) — видимо, в альянсе еще не изобрели, как показывать термины жестами — «Дермография — это когда пальцем или обратной стороной ручки или карандаша пишут на ладони. А азбука/код Лорма — специальный тактильный код, когда каждой букве алфавита соответствует своя точка или линия на ладони.» Инженерка чуть поджимает губы, насколько это возможно, и растерянно опускает руки, ожидая реакции — а потом, после заминки, показывает: «Ещё со слепоглухими возможно было более привычное, устное, общение — если у людей был остаточный слух.» — Есть ли у вас, операторов, остаточный слух? — громко спрашивает большой парень — Ну, если вы нас слышите — то, получается, да? Верно? Инжернерка на это лишь неоднозначно пожимает плечами. «Мы, скорее, тогда уж слабослышащие от создания, чем с остаточным слухом. Мы такими уже появились, слух потом не теряли.» — терпеливо объясняет слепоглухонемая — «Но мы все равно по людским меркам скорее глухие, чем слабослышащие. Но мы и не являемся тотально глухими. Однако операторы до появления колонок были уверены, что тотально глухие. Те, кто нас создали, очевидно, были такого же мнения, а не просто поддерживали легенду.» — Ну мой голос до тебя вроде доходит, — замечает 236. «Доходит — громко сказано.» — показывает 1066 практически каламбур — «Скорее, просто немного пробивает тишину, и я ощущаю, что ты со мной говоришь. Редко когда получается разобрать слова, в основном по вибрациям читаем. Зрячим операторам проще — они обучены чтению по губам. Нам, слепым, такое недоступно, но вроде как в программе заложено.» — Ааа… Тяжело же вам, операторам, живётся… — без особого сочувствия протянул колонщик, хотя в груди некое сочувствие все-таки зашевелилось — правда, так медленно и лениво, словно и не по своей воли — хотя великана никто сочувствовать и не заставляет, в альянсе жалость не приветствуется, а особенно ее ненавидят Камерамэны, ибо жалеют их только за факт их инвалидности, что заставляет их это все ненавидеть еще сильнее — А этот… Код Лорма… Он сложный? «Если есть зрение, а еще и компьютер, то в среднем можно выучить за два часа.» терпеливо разъясняет слепоглухонемая — «Нам, инженерам, проще — у нас это в программе заложено. А с вами — повозиться надо будет.» — Можешь что-то изобразить? — интересуется Спикер, после чего услужливо придвигает раскрытую ладонь едва ли не в притык к инженерке — она сначала аккуратно касается его ладони, чуть шарится по ней своими хрупкими ручками — а потом их испуганно отдергивает, словно она обожглась. Или прочла нечистые мысли великана. «Не сейчас.» — показывает инженерка — «Думаю, покажу потом.» — Да ну. Я никуда не тороплюсь, — хорохорится 236 — Знаешь… Быть начальников в этом месте — такая тоска. Я такими темпами сначала сопьюсь, а потом и сколюсь. «Была бы я начальником — так-бы рассуждала.» — показывает роботесса, после чего с явным недоверием фыркает — очевидно, что она ни одному его слову не верит. 236 видит, ощущает — с характером, стервозная. Такие милашки-стервятники, как их называл 236, ему нравились всегда, ещё от создания — возможно потому, что с таким характером были первые в его жизни женщины, людские мясные самки — вот ему такой типаж в душу и запал, он же других не видел. И на базе у них до появления К-1066 женщины не появлялись. — Мы явно друг друга не понимаем, — вздыхает большой парень, после чего убирает руки ближе к себе и упирается головой о них, в откровенную рассматривая — Мы… Из разных миров, получается. — он вновь тянет к ней руку, только уже медленно, аккуратно и мягко, чтобы не спугнуть, после чего заботливо гладит по маленькой девичьей голове. Роботесса сильно напрягается, хмурится — но не вырывается. Вряд ли ей это нравится — возможно, не вырывается потому, что либо не очень хорошо ощущает, либо наоборот, потому что только на ощущения полагаться и может. Большой парень пытается ей внушить, что он милый и безопасный, ручной — и, судя по тому, что девочка немного расслабляется, она начинает ему верить. Хотя 236 не то, чтобы реально добрый, но и не такой бедовый и опасный, как другие, нет — он, скорее, просто безотказный. — А ты… Когда-нибудь видела себя? Хоть имеешь представление, как выглядишь? — звучит как наезд, но на слух колонщика — вполне простой и беззлобный вопрос. 1066 сначала молчит, очевидно — анализирует сказанное — после чего неуверенно показывает: «Нет. Не уверена. Лишь на ощупь могу попробовать, да что с того? Я, скорее, просто почувствую, что существую, но в полной мере это мне рассмотреть себя не поможет.» И потом опускает голову, «смотрит» на свои ладони — во время спокойствия тела, программа для распознавания начинает выдавать более-менее стабильное изображение перед глазами — полностью черная картинка со слабыми очертаниями тонких женских рук, которые обёрнуты в перчатки и блузку. — Да? Сочувствую, — буркает большой парень, после чего вспоминает о кружке, в которой у него остывает чай с водкой, аккуратно берет ее — и делает шумный глоток — А другие? Они не рассказывали, как ты выглядишь? «Кто-то однажды сказал, что я — уродка.» — показывает роботесса, воспринимая это спокойно — мало того, что эмоции у инженеров работают не так чисто, как у других агентов, она даже в полной мере не знает, что это слово значит — «Остальные ничего не говорили.» — О, поверь, малютка, ты не уродка, — можно было бы подумать, что колонщик ей льстит, но нет, он все это говорит от чистого сердца, а водка в чае придаёт ему уверенности — Позволишь? К-1066 чувствует, что палец с макушки переносят к ее личику, да давят на левую щеку. «Что ты задумал?» — интересуется она. — Хочу помочь тебе прозреть. Вы же полагаетесь только на ощущения, верно? — большой парень дожидается медленного кивка головы — Думаю, мои пальцы ты почувствуешь. Расслабься и доверься. Инженерке от этих слов, конечно, ничуть не легче — но она все же медленно, утвердительно, кивает, начинает прислушиваться к ощущениям — а в силу того, что чувствительность у инженеров все-таки, по сравнению с другими Камерами, немного завышена, ощущает она палец колонщика достаточно хорошо, пусть и не прекрасно. 236 перестаёт давить ей на щеку так сильно, но палец при этом не убирает — и начинает потихоньку по ее щеке водить, гладить, потом плавно скользит к виску, недолго задерживается там — начинает вести палец вверх, сначала ко лбу, а потом уже и по лбу, оттуда до второго виска, и потом на щечку, оттуда — сразу к подбородку, поглаживает его, после чего палец поднимается к девичьим губкам, чуть щекочит их — и плавно переключается на девичьий носик — сначала трогает его кончик, а потом касается и переносицы, оттуда ведет вверх — и останавливается в середине её лба. — Ну? Как оно, чувствуется? — спрашивает 236 — Это самая медленная скорость, которую я могу тебе предложить. «Я…» — у девушки на миг предательски дрогнули руки, она даже забывает, что именно хочет показать, ибо в голове все ещё держит эти ощущения, которые едва ли не впервые в ее короткой жизни складываются в более-менее цельную картину, которую она пытается удержать в голове, как что-то очень важное — «Да, чувствую, спасибо. Непривычно… Ощущать чужими руками.» — Да не за что, — спокойно бросает большой парень — Рад стараться. — и ещё одними губами улыбается, в то время как глаза все еще унылые — но теперь в них хотя бы появилось что-то живое. С одной стороны даже жаль, что эта малютка не в состоянии увидеть его улыбку — но, с другой стороны, может оно и у лучшему. 236 хотел бы улыбаться ей искренне и чисто, а не так — на издыхании, из последних сил. — Продолжаем? — лаконично интересуется великан, на что получает утвердительный кивок. Чтобы увеличить скорость и площадь, шеф подключает к этому и вторую руку, отставив кружку куда подальше к краю столу, после чего начинает пальцами с двух сторон аккуратно касаться шеи роботессы, медленно ведет вниз, к плечам, немного задерживается на них — и потом начинает воздействовать на руки роботессы сразу со всех сторон, настолько они тоненькие и хрупкие, чутка приминая форменную блузку. Сначала спускается к локтям, задерживается на них — а потом — сразу к кистям Камеры, которые в подушечках пальцев большого парня практически тонут, надо с ними быть очень аккуратным, чтобы не сломать, ибо для роботессы — это единственный способ получать хоть какую-то информацию. Может, на них такой акцент делать не стоит, вот их-то операторша точно изучила получше большого парня, что так внезапно к ней прицепился. В прочем, в данный момент, слепоглухонемая ничего против такого интереса, который, может, даже можно назвать шкурным, не имеет. Сейчас ей самой это выгодно, ибо так она хоть немного в отношении собственного тела «прозрела». Пусть даже видеть чужими руками не так удобно, как своими, эти лапищи как будто дают даже больший обзор. Перестав нежно наминать кисти инжернерки, большой парень на миг перестает ее трогать — но только для того, чтобы переключиться двумя пальцами одной руки на ее спину, а пальцами другой руки — на переднюю часть тела, живот и грудь. Причем если спина у Камеры прямая, выточенная, без излишков, то вот ее перед представляет уже больший интерес. 236 и 1066 не ощущают физически приятных ощущений от пальца на груди слепоглухонемой из-за их роботизированной природы, только вот 236 от этого испытывает на моральном уровне какое-то извращенное удовольствие, а 1066 концентрируется на ощущениях, в переносном смысле начиная благодаря ощущениям себя «видеть» — лично для нее, ее грудь ей не кажется каким-то очень интересным объектом, а вот большого парня она явно заинтересовала. Эти два шарика у нее на грудной клетке немного жёсткие, упругие, небольшие, приятные на ощупь (по крайней мере, пока скрыты под тканями лифчика и блузки) — 236 немного грустно покидать их, но колонщик все-таки послушно перекидывается с груди на тонкий живот (точнее, даже, на отсутствие живота), в то время как пальцы на спине начинают плавно спускаться вниз, затрагивая поясницу, ощупывает их — и невольно приходит к выводу, что из-за очень сильного разброса в размерах, с ней особо не позабавишься… А если такое и произойдёт, то надо быть очень аккуратным, чтобы инженерка не пострадала — вряд ли по этой части она сама себе помочь сможет. Чуть подумав, пальцы шефа раздваиваются, и пока одни пальцы касаются инженерки сзади, другие ощупывают ее спереди, давая обзор сразу со всех сторон — у инженерки оказываются не такие уж и худые бедра (а также половинки внизу спины), хотя оно и понятно, ибо всяких механизмов, проводков и прочего в андроиде — тьма, хотя внешне ноги кажутся не такими плотно набитыми. Колени у роботессы не сильно выпирают, но при этом хорошо ощущаются под большими пальцами, а телесные колготки сверху придают этому какой-то свой особый шарм — не то, чтобы 236 в этом в принципе что-то понимал, он лишь понимает, что ему это нравится. И на ощупь — и зрительная картина. Голени у роботессы очень плотные и жесткие, кажутся даже несгибаемыми, имитация мышц с задней стороны ноги можно даже описать словом «сухие» — вроде бы как имитация того, что было у людишек, есть, но ничего мягкого в этом нет, если попытаться сжать — вообще не прожимается. Дойдя до нижних удерживателей разгибателей, большой парень наконец останавливается, воровато смотрит на инженерку — и понимает, что она, похоже, в прострации, «рассматривает» себя по памяти, если так можно сказать. — Эй, — шеф вырывает инвалидку из ее мыслей, снова перенося в реальность, где она не видит и не слышит — Ступни тебе помочь рассмотреть? Не сразу, но инженерка рукой опирается на правую руку большого парня, левую ногу аккуратно высвобождает из туфли, после чего лаконично сначала указывает на свою ножку, а потом показывает один палец, имея ввиду, что ей достаточно и одной ноги. — Желание леди — закон, — слушается ее шеф, после чего подушечкой пальцев начинает нежно оглаживать ее литую стопу — вроде бы ничего такого, а все равно приятно. Что-то очень нездоровое, определённо, в этом есть. Как только девочку перестают трогать — она сразу спешит спрятать ножку обратно в форменную туфлю, медлит — и стеснительно показывает руками жест «Спасибо», ощущая какое-то смущение, хотя ей это даже понравились. — Ну? Я помог тебе немного прозреть? — интересуется 236 таким тоном, словно он ожидает за подобное похвалу и даже награду. «Да.» — показывает роботесса — «Пусть это и не тоже, что и видеть глазами, но… Тоже неплохо.» — Рад служить, — бросает большой парень, после чего бережно убирает от К-1066 руки, и снова хватается за чашку с чаем, делает небольшой глоток не глядя — нагло любуется инженеркой, которая снова попадает в какую-то прострацию, с задумчивостью приобнимая себя, кистями накрывая локти — пожалуй, сейчас она даже не до конца понимает, что чувствует, и что должна чувствовать. Пока 1066 витает в облаках, 236 вспоминает не самые приятные вещи — и недовольно морщится. — А… Вы насколько к нам? — как можно более фальшиво спрашивает колонщик, после чего вновь возвращается к чаю. «Не знаю.» — показывает инвалидка — «Никто не знает. Даже тот, кто нас сюда заслал.» — Ммм… Понятно… — буркает шеф нечитаемым тоном — Кстати. Не думаешь, что тебе пора возвращаться на поверхность? Думаю, твои друзья твоё отсутствие уже заметили, и теперь беспокоятся… 236 эти слова дались очень тяжело. Возможно, он бы даже был и не против оставить инженерку тут, под землей, все равно у нее возможность видеть и слышать отсутствуют, а внизу и наверху ничего интересного нет — но все-таки понимает, что позволить он себе это не может, по крайней мере сейчас, когда все еще немного на нервах. Инженерка о его тёмных мыслях даже не догадывается — а потому 236 кажется ей не таким уж и плохим агентом. Плохим-то он может быть и не был, но грязи даже в его сознании хватает. Весьма распространённая проблема для Спикеров, которые живут в злачных местах и даже подвалах. «Они мне не друзья.» — без сожаления показывает К-1066, которая это слова знала, даже слышала, хотя к глухой, наверное, это не применимо — «Не думаю, что сильно переживают.» — О, поверь, я уверен, что переживают. Ты их своей пропажей точно напугала. — колонщик хмыкнул — Не против, если я тебя отсюда выведу? «Было бы неплохо.» — на жестах сообщает слепоглухонемая — «А то, боюсь, блуждать в этих коридорах для меня пока еще весьма проблематично.» — Желание леди — закон, — повторяет понравившуюся ему фразу шеф, после чего первый встает из-за стола, обходит — и помогает на пол встать инженерке, после чего та весьма заботливо хватается за ткань перчатки на его руке, и аккуратно вытягивает за собой, выступая в роли поводыря. Обычно в качестве поводырей выступали собаки, хотя ещё возможно этому было обучить также и лошадей — и если этого великана-колонщика сравнивать с людскими животными, то, пожалуй, на лошадь (коня) он похож больше. Ни тех, ни тех, инженерка не видела, не слышала, и тактильно не ощущала, ибо животные погибли задолго до ее появления. Да и знать ей это необязательно, ибо поводыри инженерам не полагаются. Пока местные колонки наверху суетятся по своим собственным причинам (спешат в достаточно большой зал, где у них начинается вечеринка — понятно это по специфической музыке, которая окутала верхний этаж), другие участники собрались в единую группу, и суетились по поводу того, что их слепоглухонемая пропала — никто из местных ее не видел, а потому они даже не знали, где искать. А в это время, в другом коридоре, шеф несмешно и даже вальяжно ведёт за собой понравившуюся ему инвалидку, думая о том, что он хочет угостить эту леди водкой, которую великан-колонщик очень любит — ему кажется, что и операторше понравится, если она до этой мути дорвётся. Было бы здорово, если бы ей понравилось — хоть бы что-то этих двоих объединить смогло. А так, получается, что ничего этих двоих не объединяет, и интерес в их тандеме — односторонний. Просто С-236 нездорово нравятся инвалидки, а К-1066 как раз ничего не видит, не слышит, и сказать не может. Еще и телом красивая, по характеру практически стерва — один из наиболее сексуальных типов роботизированных женщин, других колонщик признавать даже и не подумает. В злачных местах — и проживающие злачные. А еще подобные места обычно для инвалидов не приспособлены, и не будут приспособлены ещё достаточно долго, если о таких личностях тут не будут знать. Возможно… В появлении операторши-инженерки в таком месте есть свои плюсы. Главное ее положением умело воспользоваться. И от инвалидности (и инвалидов) может быть польза.