Здравствуйте, мистер Кролик

III

«Надо бежать, но что-то трепетно стучит Непривычно для него, и возвращаяся в ночи К той резне, и оглядывая вновь Заваленную трупами пустыню, понял, что это любовь»

pyrokinesis — Легенда о Богине Мечей

      Последние деньки Октября, когда листья уже опали и по утрам хрустят от белой прослойки инея, Хёнджун проводит с семьей, жаря мясо во дворе съёмного домика для отдыха. Совсем скоро наступит поздняя осень, а вместе с ней и бесконечные перелёты в другие страны ради выступлений на разных сценах, чтобы подарить Виллэнс живые эмоции и музыку. Несмотря на то, что Хёнджун полностью готов к концертам, его не покидает чувство беспокойства. Кажется, что в их важном путешествии случится что-то разрушающее и страшное, то, что поменяет одного из участников раз и навсегда. Не Хёнджуна — он о себе не беспокоится, — а кого-то другого.       — Отсутствие всякого присутствия, — отец щёлкает пальцами перед носом сына.       — А? Что? — Хёнджун вздрагивает. С его всклокоченных волос летит жёлтый листочек, быстро сгорая в вялом пламени костра. Огонь постепенно гаснет, а пепел по краям кирпичного мангала становится белым.       — В общежитие когда собираешься?       Ветерок, говорящий о скором приближении холодов, обжигает горло. Хёнджун кашляет и подглядывает время на телефоне. Цифры близятся к полуночи, и совсем скоро закроется метро, но он успеет на последний состав без лишней спешки и беготни.       — Сейчас… Наверное.       — Уже стоит выходить, — отец тушит костёр, пока Хёнджун сонно закидывает пустые банки из-под газировки и пива, а также упаковки из-под снэков, в мусорный бак. Без огня двор охватывает сумрак, а за сумраком приходит и холод. В воздухе зависает запах непогоды, но чистое небо, усыпанное звёздами, что окружают сверкающую луну, говорит о ясной ночи.       Хёнджун весь вечер делает вид, что существует в одной реальности вместе с родителями, но мыслями он плавает где-то далеко, не понимая, что его тревожит больше: здоровье Сынмина или предстоящий тур. И то, и другое — огромный стресс не только для Хёнджуна, но и для всей группы.       Но вопрос о безопасности Сынмина в голове возникает чаще.       Родители останутся в маленьком домике еще на день, а Хёнджун покинет их. Помнится, Гониль просил освободить немного времени в эту ночь — чтобы собрать всех вместе для обсуждения концертной программы и поделиться информацией, которую он получит на сегодняшней встрече с деловыми партнёрами и организаторами тура. От него, как от лидера, требуется личное присутствие, но не обязательно приходить в одиночку. Гониль обязательно возьмёт кого-то с собой за компанию, правда, Хёнджун без понятия, кого.       — Он бы взял Сынмина, — говорит он сам себе. — Если бы не больница.       — Кстати, насчёт Сынмина, — отец всё ещё возится с мангалом. — Ты ведь сейчас о этом самом… твоём Сынмине?       Твоём Сынмине?       — О нашем Сынмине, — поправляет Хёнджун. Странное ощущение застревает слева, где-то в груди, между третьим и четвёртым ребром.       — Да, вот о нём. Я слышал про аварию… Мне очень жаль.       Хёнджун морщится — ощущение, будто отец мысленно Сынмина похоронил и теперь скорбит о потере товарища сына. В статье совсем немножко приукрашено, написано: «О Сынмин в тяжёлом состоянии» заместо: «О Сынмин на границе тяжёлого состояния», и это «немножко» играет злую шутку над верным восприятием ситуации у общества.       — С ним всё в порядке. Он дома.       — Да? Как здорово. Когда он лежал в больнице, вы навещали его?       Хёнджун задумывается. В голове клубится туман, а воспоминания о том, что они, со своим-то графиком, смогли куда-то выбраться, такие расплывчатые и нечёткие, совсем как отражение тёмного леса в водах огромного озера, покрытого слоем тумана.       Но он точно помнит что подарил Сынмину сделанного на коленке, в перерывах между репетициями, едой и сном, кролика. Значит, они посещали больницу. Но вот получилось ли им увидеться с Сынмином лично или же кролик попал в его руки через персонал, Хёнджун сказать не может.       Воспоминания слипаются в один огромный снежный ком, застывая в голове тяжестью холодного металла.       — Да. Один раз, под конец его выписки. Мы хотели сходить пораньше, но не получилось.       Отец садится рядом, уставившись куда-то на окружающие участок деревья и кусты. Позади, в доме, горит свет, и под ногами лужей тянется плотная тень. Хёнджун вновь смотрит на время: проходит всего две минуты с момента, когда его спрашивают о возвращении в общежитие. А кажется, что вечность.       — Он ведь по-особенному дорог для тебя, — отец понижает голос.       — Как и все участники группы.       — Нет.       Юноша вопросительно смотрит на него, надеясь разглядеть в чертах лица проблески мыслей, но оно остаётся бесстрастным — лишь кончики губ содрогаются в лёгкой улыбке. Мужчина смотрит на деревья, как будто пытаясь найти ответы на немые вопросы в переплетении веток и застрявших в них листьях.       — Почему ты так считаешь? — Хёнджун следит за отцовским взглядом.       — Ты кому-то ещё дарил сделанную тобой игрушку?       Хёнджун замирает, прокручивая в голове те самые события, когда он, позабыв о отдыхе, вновь и вновь переделывает кролика. Тогда он думал о том, что если Отти не появится на свет таким же, как и в голове, пять миллиардов лет превратятся в пять минут. Солнце подрастёт, и их крошечный мирок сгинет в пламени так же, как и маленький листочек, ранее свалившийся с волос.       Когда Хёнджун создавал малыша Отти, он советовался с родителями в общем чате. Может быть, поэтому кролик получился таким домашним, уютным и комфортным. Хёнджун даже думал о том, чтобы заменить наполнитель с синтепуха на ароматный сухоцвет, но не нашёлся с выбором, ведь он совсем не знает, какой запах предпочитает Сынмин. Он никогда раньше и не думал об этом, но сейчас каждый раз задаётся вопросами, относящимися к категории «личные предпочтения»: чай или кофе? Ромашка или роза?       Клубника или вишня?       — Хёнджун, время, — торопит отец.       В городе воздух совсем другой — тяжёлый, плотный, в первое время невыносимый, но для Хёнджуна родной. Родители предлагают подбросить до самого метро, но юноша отказывается: он хочет прогуляться по шумной мостовой, проветриться и поразмыслить над предстоящим мировым туром.       Хёнджун любит планировать, и пусть расписание уже составлено, а каждая минута их времени застолблена, он всё равно прописывает в голове всё то, чем хочется заняться, например, в самолёте. Но застрявшие в голове слова отца не дают ему покоя. Да, они с Сынмином резко и очень быстро сблизились и продолжают сближаться, но всё равно остаются двумя совершенно непохожими людьми, с разным характером и вкусами: начиная от предпочтений в одежде и заканчивая образом мысли.       Сынмин страдает, и совершенно нормально заботиться о семье, когда им нужна помощь. А за два года Хёнджун с уверенностью может говорить о всех членах группы как о своей семье — они уже давно перестали быть коллегами. Но почему-то отец выделяет Сынмина среди других ребят: как будто он является для Хёнджуна кем-то иным. Но он — такая же часть большой семьи, как и Гониль, Чонсу, Джисок и Джуён. Был бы на месте Сынмина был кто-то другой, Хёнджун бы тоже беспокоился и не находил себе места. Он бы так же, как и в прошлую ночь, плохо спал, просыпаясь от невнятных кошмаров, где размытый образ, оставшийся от Сынмина, пропадает в осенней дымке.       Хёнджун с трепетом сердца и для другого сделал бы кролика, утопая в безумной мании, забывая про сон и отдых — лишь бы создать то, что поможет близкому справиться с отчаянием.       Или же он готов так стараться лишь ради Сынмина?       Он идёт, не замечая мира вокруг себя, в густой толпе горожан, что растекаются шумным потоком по городу. Хёнджун, как всегда, в наушниках, но не слышит, что за песня сейчас играет. Он держится ближе к фасадам пестрых зданий, но не чувствует, что стены совсем рядом. Сейчас Хёнджун бредёт по своим мыслям, а не по ночному Сеулу, и даже в них он умудряется заплутать.       Он понимает, что чувствует нечто особенное по отношению к Сынмину, но не хочет этого признавать. Привыкший запирать на замок большинство чувств и полагающийся в основном на разум Хёнджун до самого конца будет держать на цепях восьмерку главных демонов и двадцать семь спящих.       Эмоции для Хёнджуна сродни волшебству, но он замечает, что цепи ржавеют от влияния дорогих ему участников группы, проводящие с ним больше времени, чем кто-либо ещё. И он до сих пор не может понять — показывать свои чувства — это путь праведный или грешный?       Он хочет поразмыслить ещё, но вибрация телефона пробуждает его, вытаскивая из мира грёз.       Совсем рядом проносится легковой автомобиль, обдав Хёнджуна стойким запахом выхлопных газов. Прочувствовав боль в сердце, Хёнджун подаётся назад, вырывая наушники из ушей. Совсем немного, ещё один шаг, и он бы отправился в тартарары вслед за Сынмином.       И, скорее всего, из них бы не выбрался.       В отличие от крепкого Сынмина, Хёнджун не тот человек, чьё тело обладает достаточной силой и выносливостью, дабы противостоять металлу. Достаточно вспомнить его позорные попытки поднять кого-то из участников для шоу, чтобы понять: Хёнджун для физической работы совершенно не годится.       Он вжимается в кирпичную стену ближайшего здания, пряча нос в шарф, и дрожащими руками вытаскивает телефон из кармана. В Какао висят его сообщения, отправленные Сынмину в десять утра:

Сынмин

был в сети 1 минуту назад

(Доброе утро?)»

(Я сегодня хорошо спал)»

(Как ты?)»

      А ниже Сынмин отвечает несколько секунд назад:       «(Я в порядке. Готовлюсь ко сну)       «(Извини, что не отвечал)       «(Доброй ночи)       В животе трепыхается странное чувство, теплом разливаясь по всему телу. В щеку бьёт холодный ветер, полностью приводя Хёнджуна в чувства.       «Он спас меня»: от неловкости мысли подкашиваются ноги. Что бы было, если бы Сынмин не написал? Ненавистное приветствие «Здравствуйте, это JYP», а под ним новость, говорящая о том, что группа отправится в мировой тур без Джун Хана по причине его «плохого самочувствия». А под «плохим самочувствием» спрячется правда о том, что Хан Хёнджун больше никогда не притронется к струнам гитары, не увидится с Виллэнс и не покажет им нового странного зайца, купленного на распродаже в магазине детских игрушек.       Но этого не происходит.       И не произойдёт, если Хёнджун начнёт вести себя ещё осторожнее. Обычно он не теряет бдительности, но почему по непонятной причине мысли о Сынмине заставляют чувствовать себя в полной безопасности, даже если на самом деле происходит тотальная катастрофа. А ведь Хёнджун всегда считает: «каким надо быть глупцом, чтобы попасть под машину на оживлённой светлой улице? Всё же так просто: смотри по сторонам и будь внимателен».       Но в итоге он сам чуть не спотыкается о свои же моральные установки.       Он стоит и смотрит, как работники метро вяло закрывают станцию на другой стороне улицы. Опоздав, Хёнджун не чувствует обиды: лишь усталость и трепет испуганного сердца.       Может, оно и к лучшему.       Может, там его встретит что-то более опасное.       Мегаполис не может совсем опустеть даже ночью, но людей становится в разы меньше слишком быстро. Понятно, куда они пропадают — их глотает метро, разнося по разным частям города, как кровь разносит кислород, собранный последним вздохом. Хёнджун мог бы стать частью этого огромного процесса, но сейчас он стоит, укутанный в легкое осеннее пальто, смотрит на подмигивающий светофор и ждёт ответа. Набирающий силу ночной ветер выбивает все мысли из головы, заменив их на дикое желание забраться под теплое одеяло и уснуть.

Семейный домик маленьких зайчат

3 участника

(Я не успел на метро)»

      Мама       «(Что?)       «(Ох, уже так поздно…)

(Отец уже спит?)»

      Мама       «(Да! Я разбужу его!)       Папа       «(Я не сплю!)       Мама       «(О!)       Папа       «(Что случилось? Ты где сейчас?)       Хёнджун смотрит перед собой. Пальцы краснеют от упавшей температуры, печатать становится труднее.

(Я просто медленно шёл)» (Я у метро)»

      Мама       «(Ох!)       «(Хорошо, что ничего серьёзного!)       «(Он уже выехал. Зайди в какое-то тёплое место. Я посмотрела погоду. Сейчас должно быть прохладно.)

(Хорошо)»

      Сколько раз он врал родителям в своей жизни? Помнятся случаи из детства — будучи в школе, он обманывал их несколько раз, но это всё — маленькие нелепости, из которых они никогда в жизни не раздуют большую проблему. И сейчас Хёнджун снова врёт, спрятав действительную реальность под маской медлительной усталости.       Он всё ещё стоит на улице, наблюдая, как мимо пролетают машины. С каждой минутой их становится меньше — город, убаюканный ветром, постепенно засыпает. Хёнджуну тоже хочется спать, совсем чуть-чуть, но постоянно усиливающийся холод заставляет его двигаться в поисках теплого и, желательно, не людного места. На глаза попадается крошечная кофейня, наряженная в честь Хэллоуина: оранжевые тыквы, рыжие листья…       …жёлтая машина.       Припаркованная на другой стороне улицы бледно-жёлтая машина заставляет остановиться. Он хорошо помнит цвет, который только кажется мирным. Автомобиль пуст, и поэтому Хёнджуна пронизывает нарастающее чувство беспокойства.       Уличный фонарь моргает, а провода скрипят от сильного ветра.       Звенит колокольчик — из кофейни выходит пожилая пара, воркуя о чём-то своём, и Хёнджун сразу же проскакивает вовнутрь. Он устраивается у окна, чтобы видеть несчастный автомобиль, замирая в ожидании, посчитав, что прямо сейчас появится владелец, которого Хёнджун постарается запомнить или даже сфотографировать — отсюда открывается отличный обзор на место водителя. Но никто из проходящих по той стороне улицы людей не останавливается и не показывает лицо внимательному Хёнджуну.       Он ощущает себя героем дешёвого детективного кино, где персонаж сутками, а то и неделями напролёт сидит на одном месте, лишь бы получить грамм информации, которая может даже и не приблизить к решению загадки. Хёнджун отлично бы справился с этой ролью.       Хотя он бы просто уснул прямо во время съёмок.       Из раздумий его выводит телефонный звонок — отец прибывает забрать медлительного сыночка из лап холодной ночи. Хёнджун выходит на улицу и сразу же зябнет, кончик его носа медленно краснеет, как и щёки, и салон арендованной родителями машины действует как колыбель. Теплота мгновенно забирает у Хёнджуна все силы, укутывая в кокон забвения. Юноша, убаюканный шумом двигателя, тихой музыкой из радио и мягкой тряской, мгновенно проваливается в сон.

Hey is it right This road I am walking Hey is it right If not, let me know

(Young K — «Is It(맞나요)»)

      Он просыпается в шесть утра выспавшимся и с полными силами, несмотря на то, что ночью заснул в машине, когда время перевалило за полночь. Хёнджуна будит мать, бережно толкая в плечо. Ещё не совсем понимая, где находится, он оглядывается, замечая знакомые очертания единственной, заваленной вещами, комнаты в загородном домике для отдыха.       И вот он возвращается в начало пути.       — Тебе звонил Гониль, — убедившись, что Хёнджун просыпается, женщина отходит к груде вещей и принимается складывать одежду в чемоданы.       — Ты ответила?       — Нет.       Хёнджун тянется за телефоном, что лежит на полу неподалёку, и открывает Какао. Цифра на значке у чата «геройская элита» переваливает за сто — опять ребята обсуждали непонятную нелепицу или же Гаон рассказывал о каком-то неведомом, но крутом законе физики. Сейчас читать чат Хёнджуну не хочется. Да и что толку?       Как ни странно, но личного сообщения Гониль не прислал. Значит, звонок — либо не особо важный, либо исключительно важный. Хёнджун пробегается взглядом по чату, подмечая для себя совершенно обычную беседу Джуёна и Джисока: они как будто сидят в разных комнатах и дурачатся, отправляя в чат что-то по типу: «ты слышишь как я стучу по крышке кастрюли?» или «ха, с моей стороны за окном дождь, а у тебя?» Диалог вызывает невольную улыбку, но она тут же меркнет, как только Хёнджун замечает: от других ребят нет ни одного сообщения. Даже Гониль не написал…       «(А вот в моём детстве….)       …тем самым останавливая поток сообщений.       — Тебя довезти до общежития? — встревает из ниоткуда взявшийся отец. — Мы как раз собираемся в город.       Хёнджун сонно кивает. Утро, как всегда, ужасно давит на голову и тянет к земле: хочется лечь обратно, спрятаться под тяжестью одеяла и проспать ещё какие-то восемь часов.       Восемь часов — нелепая малость для огромного мира и вечность для маленького человечка.

* * *

      — Клубника? В такое время? — Хёнджун неловко улыбается. Сынмин выглядит бледным, но его глаза задорно блестят.       — Это от мамы. Она знает, что ты любишь сладкие фрукты и ягоды.       — Ты сказал?       — Я сказал.       — Зачем?       Сынмин наигранно скалится, как будто слышит что-то неприличное, но его мимика кажется Хёнджуну отчуждённой и не такой яркой, как раньше. Хан Хёнджун не эмпат, но усталость товарища пробирается под кожу и заставляет невольно волноваться и задаваться тысячами вопросами: «а всё ли с ним в порядке?»       — Я… — Сынмин вдруг запинается и отводит взгляд, старательно выдумывая ответ. — Я не могу рассказывать им о тебе? За два года мы стали семьёй, ведь так?       Хёнджуна бьёт током, как будто молния пронзает сердце. Он невольно касается груди, чувствуя, как набирает обороты сердце. Значит, не он один считает ребят своей семьёй.       Нависает молчание, и Сынмин выжидающе прожигает взглядом Хёнджуна, отражаясь в его глазах, до тех пор, пока неловкость не сбивает гул приближающегося поезда. Во взгляде Сынмина что-то меняется — исчезает тот радостный блеск, с которым он Хёнджуна встретил. Теперь во взгляде лишь пугающая пустота. Сынмин смотрит, глаза его открыты, но Хёнджун совсем не чувствует на себе его взгляда.       Не глаза, а чёрные дыры.       — Пойдём, — тихо просит он, и Сынмин кивает.       Они втискиваются в вагон, спрятав лица под масками, не проронив ни слова. И всю оставшуюся дорогу никто из них ничего не говорит, хотя, определённо, у обоих на языке вертится что-то важное. Молчат до тех пор, пока голос из динамиков не объявляет следующей остановкой их пункт назначения.       — Ты сильно устал? — спрашивает Сынмин.       Хёнджун отрывается от телефона и недоверчиво поднимает взгляд на товарища. Сынмин снова смотрит куда угодно, но не на него, и Хёнджун даже боязливо оборачивается, хотя знает, что позади никого…       — Нет.       — Хочешь выпить кофе?       — На ночь?       — Да.       Сынмина явно что-то тревожит, и только поэтому Хёнджун соглашается. По какой-то причине он чувствует себя тем самым принцем на белом коне, что всё время спасает принцесс от злых драконов. Только вот в сказках всегда всё приукрашено: даже дуновение северного ветра приятное и теплое, а рыцарь раз за разом крошит мечом даже самую крепкую чешую дракона и забирает не только внимание принцесс, но все лавры и почести.       В реальности же они даже не видят, с чем сражаются.       — Меня кто-то преследует.       Они уже сидят в кофейне и ждут свой заказ. Людей в маленьком скромном помещении немного, но свой кофе посетители ожидают долго. Хёнджун, наблюдающий за тем, как бариста каждый напиток варит вручную, не слышит слов Сынмина.       — Хёнджун? — Сынмин невесомо касается его руки.       — А?       — Много ли я пропустил, спрашиваю.       Хёнджун задумчиво смотрит на коробку с клубникой, которая всю дорогу проехала у него в руках, и скребёт ногтем упаковку. Хочется съесть её прямо сейчас.       — Нет. Тебя же не было меньше двух недель.       — Меньше двух недель? — голос Сынмина дрожит. — Правда? Разве не месяц?       Хёнджун теперь полностью уверен в том, что с ним происходит что-то неладное. Сынмин нервничает, он не на шутку напуган и хочет от чего-то (кого-то?) скрыться: поэтому они сидят именно здесь, в тихой кофейне, спрятанной во дворах, не имеющей никакой рекламы, кроме неброского баннера и грифельной доски, что убрана с улицы на время непогоды.       — Ваш заказ готов. Спасибо за ожидание.       — Но я не заказывал торт, — теряется Хёнджун. Официантка профессионально улыбается, поглядывая на застывшего Сынмина.       — Молодой человек заказал для вас, — она ставит на столик ароматный кофе и аккуратный кусочек торта на окаймлённой золотом тарелке. Вишня на десерте вырезана в форме милого кролика, а края торта украшены кусочками клубники.       — Зачем? — возмущается Хёнджун.       — Оплата за мистера Кролика, — Сынмин старательно тянет улыбку, но глаза всё ещё остаются чёрными омутами.