Клей

      — Сэмвелл, — Патрик Касс строго смотрел на сына.       В глазах мальчишки он искал раскаяние, однако чувство вины чуждо его единственному ребенку, привыкшему к роскоши за семнадцать лет. Тот состроил недовольную гримасу и отвел взгляд в сторону.       Занавески за спиной отца переливались с золота на ярко-салатовый, трепеща под легкими порывами прохладного ветра. Он бесцеремонно врывался в полуоткрытую форточку, заполняя собой все пространство отцовского кабинета, уставленного тяжелой мебелью. Озноб ненавязчиво пробирался под кожу, вынуждая ежиться.       Ситуация была напряженной, и от этого хотелось укрыться где-нибудь под пледом с чашкой горячего чая и интересной книгой в руках.       — Мне это надоело. Сколько еще это будет продолжаться? Сколько еще я должен выслушать? Ладно, ты размахиваешь кулаками — я привык. Мне вот любопытно: в этом твой смысл жизни? — Ответа так и не последовало. Казалось, еще секунда промедлений и Патрик взорвется, как новогодний фейерверк. — Какого черта ты дрался с учителем?! Это уже ни в какие ворота! — тупой болью пронзило руку, стремительно встретившуюся с крышкой стола. Мужчина тряхнул дрожащей кистью, не сводя строгих глаз со своего сына. Однако, требование в его голосе не нашло никакого отклика: юный омега лишь вздохнул, закатывая в глаза. — Я сам с собой говорю?       — Просто не слушай их, — нараспев выдал мальчишка.       — Мне удалось уговорить руководство школы не исключать тебя (и поверь, это далось с огромным трудом), но...       — Ой, да ладно! Тебе-то с трудом? — Сэмвелл скептически свел бровки, свои идеальные ровные линии.       А тем временем картина на стене за спиной отца казалась непривычно интересной. "Три подсолнуха в вазе", Винсент Ван Гог. Бирюзовый и самый первый вариант второй серии подсолнухов. Художник еще не был искушен желтым цветом настолько, чтобы рисовать им не только цветы, но и все вокруг. Именно на бирюзовом фоне отлично играют солнечными красками лепестки уже начавших увядать цветов. Мысленно парнишке даже стало жаль художника-эпилептика, который из-за чертовой наперстянки утратил возможность различать цвета и все его последующие полотна превратились в плоское желтое пятно.       — Взамен они потребовали твоего перевода! — большие серые глаза потемнели от ярости. Сэмвелл заглянул в них, любуясь игрой теней. Каким бы страшным человеком ни был отец, а глубокий оттенок его глаз вызывает восхищение. — Ни одна школа не хочет тебя видеть — репутация бежит впереди планеты всей. Им плевать на то, что ты отличник! Для них твой рейтинг успеваемости более не аргумент. Даже у Чикатило не было такого послужного списка, как у тебя!       — Чикатило насиловал маленьких мальчиков, пап, — скучно протянул Сэм, скрещивая руки на груди. Он поправил свои иссиня черные роскошные волосы, позволяя им рассыпаться по плечу.       — Я нашел школу, согласную тебя принять, — бесцеремонно заявил Патрик. — Их устраивает твой уровень знаний. Однако, я просил не портить твое личное дело уже в который раз, — он пригрозил сыну пальцем. — Поэтому там не знают, что причина твоего перевода вовсе не их престиж. Постарайся быть паинькой.       Юноша одарил отца колючим взглядом. Темный зрачок на его бледно-голубой радужке почти не угадывался. Если бы Сэмвелл не был его сыном, Патрик подумал бы, что у мальчишки линзы в глазах неестественного пугающего цвета. То ли ветерок снова подул в спину, то ли Сэмвелл выглядел настолько дерзко, но у Патрика этот холод вызвал дискомфорт крайней степени. Он задрожал, готовый сорваться на крик, и мысленно молился мудрости. Штат сотрудников в несколько сотен человек подчиняется безоговорочно, а на одного ребенка никак не найти управы.       Мальчишка придвинулся к отцу и смахнул с серого под стать глазам пиджака невидимую соринку. Зрачок уже приобрел обычную форму — маленький кругляшок в центре голубой лагуны. Мужчина и рад бы выдохнуть с облегчением, но слишком хорошо знает своего сына: если тот ничего не задумал, это будет не он.       — Разве я не был паинькой все это время? — нарочито обиженно надул губки Сэмвелл и состроил бровки домиком. — Никто не хочет меня понять, — он покачал головой, опустив опечаленный взгляд.       — Да ты издеваешься, — процедил сквозь зубы Патрик.       Мальчишка фыркнул, отбрасывая упавшую на лицо прядь волос назад.       — Конечно, издеваюсь: серебро седины тебе к лицу. А только виски тронуло.       Разочарование во взгляде отца казалось парню таким привычным. Что бы ни делал, как бы ни старался, а все равно он смотрит так… уничижающе. Одни и те же разговоры в перерывах между сменой школы. Все проблемы решаются только так: переводом в новое учебное заведение. Считает, что так сможет избежать позора и остепенить. Один лишь плюс: отец действительно старается держать биографию Сэмвелла чистой.       — Ты даже не попросишь повлиять остаться?       — А так можно? Я останусь?       От бурлящего гнева ноздри альфы раздулись, а губы поджались в тонкую полоску. Патрик мстительно покачал головой:       — Нет, не останешься.       Сэмвелл посмотрел на отца несколько отстраненным взглядом, словно сквозь него. Он кивнул своей мысли и медленно развернулся. Когда парень находился уже у самой двери, Патрик его окликнул:       — Эй, Сэм, — он скрестил руки на груди.       Тот притормозил, крепче хватаясь за дверную ручку. Он не торопился оглядываться, но все же слегка повернул голову, чтобы просто вслушаться в слова отца.       — Тебе настолько все равно?       — Лишь бы не спецшкола — не хочу отупеть, — на выдохе тихим голосом признался Сэмвелл. Он тут же отворил дверь и бесшумно вышел, а затем осторожно затворил за собой.