Без выбора жизни

      Мэри осторожно прошла в комнату. Прошло уже несколько часов, как Натаниэль и Натан вернулись. Муж сидел в кабинете, разговаривая с кем-то по телефону, а сын…              — Натаниэль, — Мэри подошла к сыну.              Мальчик сидел на полу в углу комнаты, обхватив колени руками. Его всего трясло. Он смотрел будто сквозь пол, совсем не выражающим ничего взглядом.              — Натаниэль… — вновь позвала Мэри своего сына, но тот её не слышал, находясь в своих кошмарах.              Лишь когда она прикоснулась к мальчику, тот, вздрогнув, обратил на неё внимание.              — Что произошло? Куда Натан тебя возил? — Ладонь матери ласково прикоснулась к нему. Но даже ласка не могла помочь избавится от пережитого ужаса. — На тебе кровь… Где он тебя ранил?              Натаниэль открыл рот, чтобы ответить, но вместо ответа безмолвно заплакал. Губы задрожали так сильно, что даже закрыв рот, не получилось их остановить. Стараясь успокоиться, Натаниэль закрыл лицо руками.              Если он будет плакать, то мама будет недовольна. Если он впадёт в истерику, то она вновь его бросит одного. Она не будет рядом, если он не будет держать свои эмоции под контролем. Глотая слёзы, ребёнок убрал руки от лица. Он больше не плакал, но его продолжало трясти. И это остановить у него не получалось. На глаза вновь наворачивались слёзы, поэтому ребёнок в безмолвной просьбе потянулся к матери. Ему нужно было найти хоть какую-то поддержку или опору. Нужно было объятие.              Надежды так таковой не было. Её мальчик потерял давным-давно.              Но мама обняла его. Она прижала его к груди, осторожно поглаживая по голове.              — Это твоя кровь?              Ответить вновь не получилось. Слова застревали где-то в гортани. Попробовав ещё раз, Натаниэль в который раз лишь беззвучно открыл рот, тут же вцепившись в маму сильнее. Он покачал головой. Хоть это получилось.              — Он что-то сделал тебе? — Мэри выдохнула, когда почувствовала, как Натаниэль отрицательно покачал головой. — Ты что-то видел, что тебя напугало?              Ребенок кивнул.              — Ты хочешь мне выговориться?              Ребенок кивнул.              — Тогда можешь говорить. Я тебя выслушаю.              Ребенок замер, но затем отрицательно покачал головой.              Мэри отстранилась, хоть и пришлось буквально с силой это делать, ведь объятие Натаниэля было слишком крепкое и цепкое. Она рассматривала его опухшие и красные от слёз глаза. Затем постаралась убрать с бледной кожи чужую кровь.       Сердце больно кольнуло от понимания того, что Натаниэль всегда находился взаперти и даже не гулял во дворе. Он почти всегда был без сил, либо заперт, либо просто не в состоянии. Как давно он не играл? Как давно не ощущал себя именно ребёнком?              Сердце болело от того, что в восемь лет её сын познал слишком много ужаса и страха.              — Ты хочешь рассказать, но не можешь? — Мэри прикусила себя за язык, пытаясь не выдавать волнения. Натаниэль кивнул в ответ на ёе слова. — Тебе страшно об этом говорить? — Снова кивок. — И только из-за этого?              Натаниэль замер и опустил голову. Его начало трясти намного сильнее. Всхлипнув, ребенок приложил руку к горлу и открыл рот, но так ничего и не сказал. Затем он переместил руку к груди, тяжело втягивая в себя воздух. Стараясь успокоить дыхание, он чаще задышал, но это не помогло.              Мэри не двигалась, ощущая по коже мурашки. Что-то было не так. Сын хотел ей что-то сказать, но не мог. Не мог не из-за панической атаки, что сейчас захватила его тело. Нет, причина была другая.              Она ведь не слышала от него никаких слов за последнее время вообще. Лишь когда Натан вернулся с ним и что-то сказал, Натаниэль ответил ему тихим и вымученным “да”. Не более.              Мэри крепко взяла ребенка за плечи и несильно встряхнула, ведь по другому младший Веснински не обращал на неё внимания.              — У тебя не получается говорить? — спрашивать это было ошибкой. Мэри поняла это слишком запоздало.              Когда ребенок истерично закивал, впиваясь одной рукой в одежду в области сердца, а другой в горло. Когда он стал реветь, чуть ли не сгибаясь. Когда стал задыхаться от истерики. Мэри испугалась. Испугалась по настоящему.              Её сын в последнее время совсем стал мало говорить. Он закрывался в себе. Постоянно молчал, хоть раньше и мог болтать без умолку. И с каждым днём становился всё тише. Всё молчаливее.              — Тише-тише, успокойся.              Можно было бы сказать, что её слова помогли, но это было не так. Натаниэль затих, да. Но он лишь зажал себе нос и рот. Зажал, чтобы не издавать ни звука. Зажал и весь сжался, будто защищаясь от удара.              Она сказала ему быть тише — он сразу же сделал это.              А ведь она всегда говорила ему быть тише. Всегда ругала, если он был громким. Неужели и она виновата была в том, что с ним происходило? Неужели его детская психика не выдержала в том числе и из-за неё? Всё время Мэри надеялась, что Натаниэль не будет громким, но его тишина оказалась намного, намного хуже.              — Нет! — Мэри отцепила руки ребёнка от его же собственного носа и рта. — Не делай так.              — Что здесь происходит?              Мэри резко обернулась и закрыла Натаниэля от взгляда Натана собой. Нельзя, чтобы Натан видел сына в таком состоянии.              — Натаниэля тошнит. Ничего такого.              — Знаешь, Мэри, у меня было хорошее настроение вначале, но сейчас оно очень сильно испортилось. Может, уже хватит лжи?              Мэри поджала губы, она ощущала, что от альфы исходила злоба. Тот не врал на счёт настроения. И это было очень плохо. Чувствовал настроение отца и Натаниэль, который вновь в неё вцепился, что не ускользнуло от взгляда альфы.              — Так что тут происходит? Натаниэль ударился в детство?              — Он плохо себя чувствует.              — И в чём причина? — альфа подошёл ближе.              — В тебе, — процедила сквозь зубы Мэри.              Натан прищурился и ухмыльнулся.              — Ах, во мне… — Натан подошёл к ним и оттолкнул Мэри. Он скривился, когда Натаниэль тут же подполз к матери, прижимаясь к ней.              Мэри постаралась отцепить Натаниэля от себя, ведь мальчику нельзя было показывать такое поведение. Это было слишком опасно. Но как бы она не старалась, ребенок, если и отцеплялся, то вновь хватался за неё, истерично всхлипывая. Натан молча наблюдал. И чем дольше, тем больше от него исходила злоба и презрение. Понимая, что уже бессмысленно пытаться исправить ситуацию, Мэри перестала бороться и лишь прижала сына к себе.              — Оставь его. Хотя бы раз.              — С чего это вдруг?              — Он же твой наследник. А то, что он сегодня увидел — было слишком для него. Дай Натаниэлю немного времени, — Мэри притянула ребёнка к себе, чтобы крепче обнять, когда Натан присел на корточки напротив них.              — А Натаниэль рассказал, что именно видел? — с улыбкой поинтересовался Натан.              — Нет.              — Тогда пусть говорит. Прямо сейчас. Натаниэль, — строго позвал сына альфа, отчего мальчик вздрогнул. — Расскажи матери кто и за что умер.              Мэри скривилась, когда сын после этих слов вцепился в её руку. Так сильно, что было больно.              — Говори, блять.              — Натаниэль, — Мэри приподняла голову ребёнка, чтобы тот посмотрел на неё. — Расскажи.              Ему нужно было это сделать. Нужно, ведь иначе Натан будет вне себя от злости. Мэри ободряюще кивнула, когда Натаниэль открыл рот. Вот только всё, что он смог сделать — это закрыть рот и вновь открыть. У него не получалось ничего сказать. Он хотел. Он пытался. Мэри видела это. Но у него просто не получалось. Натаниэль лишь зашуганно отдёрнулся в сторону, когда услышал от отца долгий и громкий выдох.              — Значит, ты решил ещё и не слушаться. Я правильно тебя понял, Натаниэль? — Натан размял кисть, затем прохрустел каждым пальцем, не сводя взгляда с мальчика. Когда же сын истерично покачал головой, мужчина лишь скривился. — Отвечай мне, когда я говорю с тобой.              Мэри, не зная, что ей ещё сделать, заговорила. Хуже уже некуда.              — У него шок. Прекрати на него давить. Он не может тебе ответить. Ты ведь знаешь, что он не будет тебе перечить. У него просто не получается.              — Шок? Не получается говорить? — Натан с удивлением посмотрел на Мэри.              — Он пытался. Он пытался что-то мне сказать, но у него не получалось. Именно поэтому он истерил, — женщина тихо выдохнула, ведь муж больше не злился. Он молчал, обдумывая что-то.              — Давай тогда я расскажу, — Натан улыбнулся.              Мэри сглотнула слюну, пытаясь смочить горло. Что-то было не так. Что-то происходило. Что-то, что не понимала она, но понимал Натан.              — Я показывал Натаниэлю, что происходит с теми, кто мне врёт.              Кажется, по коже побежали мурашки. Мэри прижала сына к себе.              — Решил показать, как можно разобраться с омегой, которая участвовала в обмане.              Мэри почувствовала, как Натаниэль задрожал с новой силой. Или же задрожала она?              — Я показал, как можно поставить омегу раком. Как можно её выебать. А потом убил её. Ах да… Ещё я вырезал из её живота ребёнка. Она была на пятом месяце беременности, — Натан улыбнулся, когда услышал от Натаниэля всхлип. Он не видел лица сына, но это было не важно. — Думаю, Натаниэль понял мой урок. Да? Натаниэль, ты ведь понял, что мне нельзя врать?              Оттащить Натаниэля от Мэри у него не составило труда. Он пихнул сына в стену с такой силой, что мальчик зашелся в кашле, ведь весь воздух выбило из лёгких от удара.              — С тобой, — повернулся к жене альфа, — я поговорю потом. Свали сейчас же, пока не стало хуже.              — Он не виноват, что не может тебе ответить! Прекрати! — Мэри подскочила на ноги, но Натан не дал ей приблизиться к сыну.              — Мало того, что он омега, так ещё и бракованный омега, — Натан громко засмеялся, когда лицо жены побледнело, а Натаниэль позади них заплакал, судорожно втягивая в себя воздух. — Мэри, съеби. Съеби, ведь чем ты больше меня бесишь, тем больше я буду это вымещать на Натаниэле.              — Ты узнал… — Мэри попыталась отойти, но Натан держал её очень крепко.              — О, я знал это с самого начала, — альфа лишь больше улыбнулся. — Как же я удивился, когда вы решили мне соврать. Но это было забавно. Лишь поэтому я решил подыграть.              — Не трогай Натаниэля. Это я сказала ему врать. Я сказала притворяться. Он ни в чём не виноват, — Мэри опустила голову, покорно встав перед мужем. — Делай, что хочешь со мной, но не трогай его.              — Мэри. Ах, Мэри. Натаниэль знает, что мне нельзя перечить. Натаниэль знает, что я не потерплю такого, — Натан погладил жену по щеке. — Иди займись своими домашними делами. Почитай. Отдыхай. Позаботься о нашем будущем ребенки и молись. Молись, чтобы он был альфой.              Натан взял жену под руку и подвёл к выходу из комнаты.              — Заткни свои уши и не смей мне мешать, — Натан открыл дверь. — И, Мэри, даже не думай как-то угрожать мне будущим ребёнком, иначе я сделаю так, что Натаниэль точно никогда в жизни не загоговорит. Я вырву ему язык. Затем сломаю каждый палец так, что он никогда не сможет выучить язык жестов или писать. А потом ещё и сделаю его слепым и глухим.              Альфа приложил обе руки к животу жены и улыбнулся. На этот раз его улыбка была мягкая. Её можно было назвать даже искренней.              — Если я пойму, что ты что-то хочешь сделать с ребёнком, то я создам ад для Натаниэля. И поверь мне, сейчас ещё цветочки. Сейчас я просто отучу нашего сына от вранья. Мы же не хотим, чтобы он имел такую плохую привычку, верно?              Мэри положила свои руки поверх рук альфы.              — Прошу… Он не виноват. Не виноват, что родился омегой. Не виноват, что я сказала ему врать. Он отговаривал меня от этого. Прошу…              — Заткни уши, если тебе будет так легче. Подыши воздухом. Занимайся йогой для беременных, — Натан убрал руки и подтолкнул Мэри к выходу. — Но не смей вмешиваться.              

———————————

      

      Когда стало невыносимо, Мэри закрыла уши руками. Она облокотилась на гладильную доску, больше не в силах сдержать слёз. Крики Натаниэля разрывали душу. Разрывали всё, что только возможно.              Нужно бежать. Бежать. Бежать сразу, как получиться.              Натан собирался уехать на два дня по делам. Эта встреча у него была запланирована давно. Билет на самолёт был завтрашним вечером. Значит, из дома он уедет уже в середине дня. Бежать нужно будет именно тогда, когда он будет в самолёте. Тогда — если кто-то и будет писать или звонить ему — он не узнает этого. Ему потребуется время, чтобы вернуться.              Мэри заставила себя медленно вдохнуть и выдохнуть. Даже сквозь закрытые руками уши она слышала крики и плач Натаниэля.              Нужно было продолжать подготавливать вещи. Она, вытерев слёзы, продолжила их гладить, отделяя вещи, которые они возьмут, отдельно. Две кофты. Две футболки. Всего по две штуки. Неприметные. Черные или серые вещи.              Украсть деньги не было проблемой. Натан однажды имел неосторожность и ввел комбинацию кода от сейфа при ней. Проверив эту комбинацию недавно при уборке, Мэри убедилась, что она до сих пор верна. В сейфе лежали деньги, оружие и разные документы.              Мэри замерла, когда услышала, как Натан вышел из комнаты Натаниэля. Судя по шагам, он тащил за собой сына. Зайдя в комнату, где она сидела, альфа толкнул ребёнка перед собой.              — Какого хуя он вообще ничего не может ответить?!              Ответить получилось не сразу. В ужасе женщина смотрела на своего ребёнка.              У него шла кровь из носа, разбитой губы, даже рассеченного виска. Огромный кровоподтек на скуле уже начал отекать, из-за чего мальчик даже не мог нормально открыть глаз.              Это только лицо. Но не это её привело в ужас.              Натан периодически мог оставить порез на коже ребёнка, но никогда он не делал порезы такими глубокими. Никогда не делал их так много .И это не было так ужасно, как то, что обе кисти были в неестественном положении.              Натаниэль прижимал их к себе, дыша так быстро и прерывисто, что казалось, будто он вот-вот задохнётся.              — Он не может… — Мэри поднялась и уже хотела подойти к сыну, но Натан преградил ей путь.              — Почему?              — Я не знаю… Он, правда, не может… Прекрати… — Мэри попыталась пройти, но альфа крепко взял её за руку.              — Раз не может сам, то я заставлю.              — Ты уже пытался! Посмотри, что ты сделал! — женщина выдернула руку и отшатнулась в сторону, она бросила лишь один взгляд на сына, отчего ей стало слишком плохо.              Не зная, куда себя деть от заплаканного взгляда ребёнка, она отвернулась. Гадко. Так гадко от происходящего. Гадко от самой себя. Её замутило. Замутило так сильно, где она зашлась в кашле, едва сдерживая рвотный позыв.              — Отдохни, Мэри, — Натан улыбнулся. — А я вылечу нашего сына.              Мэри пошла скорее из комнаты к туалету. К самому дальнему от комнаты, где остался Натаниэль с Натаном.              

——————

             Ребёнок прижал руки сильнее к себе, лишь бы защитить их от удара отца. Было больно. Слишком больно.              Пожалуйста. Пожалуйста, хватит. Хватит. Хватит.              Раз за разом Натаниэль открывал рот. Раз за разом пытался хоть что-то сказать. Выдавить из себя хоть слово. Но ничего не получалось. Совсем. Он мог лишь хрипеть. Или кричать. Даже кричать получалось только из-за боли.              Когда мальчик увидел, как отец вытащил утюг из розетки, он истерично заскулил, стараясь отползти.              Во рту был ужасный солёный привкус. Но что именно — кровь или слезы — было уже невозможно понять.              Зачем он полз? Зачем пытался добраться к выходу? Это всё было бесполезно. И он ведь знал это. Знал, но всё равно продолжал ползти. Он полз, хоть и слышал, что отец смеялся из-за этого. Полз, хоть и понимал что ничего и никто в этой жизни ему не поможет.              Натаниэль продолжал ползти, цепляясь за жизнь. Жизнь никчемной омеги. Жизни ничтожества, которое рождено только для того, чтобы быть отраханым и использованным. Уж это отец хорошо объяснил, пока выворачивал ему кисти. Объяснил и значение быть отраханным, и значение быть использованным. Он не тронул его в этом плане, нет. Но рассказал как это может быть. Напомнил, как сделал это с той беременной девушкой из подвала.              Натаниэль продолжал ползти даже тогда, когда отец нарочито медленно пошёл рядом с ним, насмехаясь. Но ребенок не выдержал. Он зарыдал пуще прежнего, сжимаясь в комочек.              Разве это было справедливо? Разве медсестра не говорила, что в этом мире все равны? Что будь ты альфой, бетой или омегой — не важно. Разве мама не говорила, что они сбегут? Разве отец не назвал его сыном?              Почему? Почему?              Почему он родился омегой? Почему все врали? Почему всё было неправдой? Почему взрослые так ненавидели его?              Кто был виноват? Кто решил, что быть омегой так ужасно?              Натаниэль едва ли мог отбиваться, когда отец перевернул его на спину и уселся на бедра мальчика. Он придавил своим весом ноги, отчего ребёнок больше не мог ими двигать. Было больно. Кажется, одна нога онемела.              Всё, что Натаниэль смог сделать — закрыть руками лицо. Руками, где кисти так неестественно были вывернуты чуть в стороны.              Он больше не кричал. Для этого нужны были силы. А их уже не было. Руки безвольно упали на пол. Отец все равно сделает, что хочет. Отец всё равно добьётся своего.              Никакого смысла не было. Ни смысла жить. Ни смысла верить маме или медсестре. Не нужно было сопротивляться.              — А теперь, — наконец заговорил Натан, — мы попробуем ещё раз. Ты или будешь отвечать мне, или я разукрашу твою кожу узорами из утюга.              Совсем спокойно Натан поставил утюг рядом на пол и задрал футболку на ребёнке. Немного подумав, он и вовсе её стянул с него, не беспокоясь, насколько больно от этого мальчику. Насколько сильно его уже тошнило от боли.              — За что я тебя наказываю? — Натан взял утюг и приблизил к коже Натаниэля.              За ложь. За враньё. За то, что сказали, будто он был альфой. За то, что он жил. За то, что он родился. За то, что отец его ненавидел… За то, что он — был именно он. Натаниэль знал это. Знал эти ответы. Знал, но не мог произнести. Просто не мог.              Когда кожу на груди обожгло, он оглох от собственного крика. Запах горелой кожи — скорее вонь — заполнила нос, несмотря на то, что нос был сломан и заложен из-за крови.              Прикосновение горячего утюга не было долгим, но оказалось достаточным, чтобы Натаниэль потерял сознание на несколько мгновений, пока отец не вернул его в реальность сильной пощёчиной. Отец открывал рот и что-то говорил, но ребёнок не слышал его слов. В ушах до сих пор был звук шипения кожи. Омега дернулся и закашлялся в рвотном позыве. Ему и так не хватало воздуха, он и так задыхался, а от этого стало лишь хуже.              Вокруг всё начало темнеть. Всё двоилось. Кажется, он в снова терял сознание. Обратно к реальности его на этот раз вернула уже не пощёчина, а ещё одно прикосновение утюга.              Он не помнил и не понимал, как долго продолжались эти пытки. В голове всё было урывками. Фразами. Мгновениями.              Запомнилось лишь одно — самые последние слова отца. И единственный ответ, который всё же получилось произнести.              — Твоя жизнь бесполезна.              — Д-да…