Eros: отвергнутые

      

Потерянные мысли Давида, отрезанные крылья и фантомы.

Единственная ошибка людей заключается в том, во что они верят. Чонгук сидит на табурете, облитый жёлтым цветом настольной лампы и спиртом, который сушит корочки заживающих ран на лопатках, и пытается понять, какие цитаты из книг пропали со стены. Память его подводит часто, но не настолько, чтобы не заметить перемены в писателе, который обрабатывает скульптору недельные раны. На лопатках почти зажили, стекло при падении вцепилось в мышцы спины не так глубоко. Чего не скажешь о лице. — Ты хоть перечитываешь то, что здесь висит? — интересуется Чонгук, поворачиваясь к Юнги. Снова эта боль в глазах. В зрачках писателя отзеркаливает трудно заживающая расщелина на любимом лице. Кто-то очень сильно хотел увидеть, как скульптор улыбается. Поэтому на левой части лица Чонгука след от лезвия рисует безобразную полуулыбку. — Иногда, — признаётся Юнги, невесомо касаясь глубокого пореза на щеке Чона, — чтобы освежить память. — Стоит тоже попробовать, — на выдохе произносит скульптор, отводя взгляд в темноту раннего утра, — а то я начинаю верить, что схожу с ума. Открытая охота на кролика не оставила после себя ни единого следа. Утром следующего дня полиция во главе со следователем провела обыск в библиотеке и не нашла ни следов убийцы, ни подвешенного языка виолончелиста. Более того, двери были заперты, никакого выбитого лезвия и даже вилки, упомянутой Чонгуком как единственное, по чему можно опознать нападавшего, не было найдено. Зато нашлось то, что должно было остаться незамеченным. — Я тебе верю, — напоминает Юнги, снова хмурясь от обиды. — Мы его найдём. Вот увидишь. — Когда меня снова попытаются зарезать? В библиотеке были найдены свёртки психоактивных веществ для курения. Только упокоенный Ницше прятал их прямо за собой. Свидания в библиотеке с шепчущими свои истории писателями обрели новый смысл: мистер Хаунд пришёл к заключению, что никакого убийцы и языка никогда и не было. Скульптор оказался в собственной галлюцинации и выпал из окна, где и получил раны. Постоянные пропажи Чонгука, провалы в памяти и его сомнения в собственных действиях стали обоснованы употреблениями запрещённых веществ, которые ему оставляли на книжных полках. Сам студент так и не признал достоверность этого заключения. Остальные же поняли всё без допроса. Чонгук и правда пропадал в библиотеке вовсе не для поисков ответов и знаний. Вдохновение и просветление вдыхала в него далеко не литература. — Кто-то очень сильно постарался, чтобы я поверил в собственное безумие, — усмехается Чонгук, в какой-то степени восхищаясь этим поворотом событий, — но я тогда не курил. — А когда убивали виолончелиста? Расследование было приостановлено спустя неделю в связи с нехваткой улик и доказательств против единственного подозреваемого. В списке остался только скульптор как тот, чьи провалы в памяти могли бы совпадать со многими убийствами. — Прости, — Юнги опускает руки и тяжело выдыхает. — Поверить не могу, что ты курил это дерьмо. Проблема в том, что Тэхёна не было рядом с Чонгуком перед походом в бар. Как Юнги не было рядом перед исчезновением и убийством братьев. Вопрос о том, кто прикарманил себе язык как трофей, всё ещё остаётся открытым пробелом в памяти скульптора. Сам он считает, что во время убийства был в аудитории, собирая разбитую в ту же ночь выпускную работу. Перемены в Юнги бросаются в глаза даже слепому скрипачу, который быстрее Чонгука понял, в чём дело. Чимин тогда толкнул скульптора прямо перед лестницей в пародии попытки убить своими руками и назвал его эгоистичным кретином. Чона, к сожалению, удержал схвативший его Тэхён, не позволив упасть, на этом и они разошлись, в отличие от швов на лопатках. Жаль, скрипач был бы не против разорвать сшитые нитки и ими же придушить скульптора – закончить кем-то начатое. Только позже, заметив на стене комнаты пропажу отрывков любимых писателем романов, Чонгук понял, что одно убийство он всё же совершил. Он убил в Юнги непоколебимое доверие. Это предательство – ничего не сказать и решать проблемы парой свёртков. Вместо того, чтобы попросить помощи, Чонгук всегда выбирал провалы из жизни. Только после прошедшей недели, когда библиотека ночью стала пустовать, Юнги немного успокоился. Карма уже настигла скульптора: свой очередной провал он совершил из окна второго этажа. — Это мне надо извиняться, — Чонгук тянется, чтобы подхватить ладони Юнги, но хватает лишь сумрак утра. — Прибереги это для родителей. Юнги поднимается, не в силах смотреть, как копится в глазах Чонгука ненависть к этому дню: сегодня его ждут дома. Очередной допрос, разве что в этот раз с пристрастием: мистер Хаунд любезно ввёл в курс происходящего всех родителей выпускников прежде, чем откланяться в столицу. Решил оставить подозреваемому сладкий подарок давления общества. Вместо лежащей на коленях рубашки, Чонгук рефлекторно тянется к столу за ножом, которым ещё несколько минут назад снимал скальп с яблока, когда слышит короткий хруст опущенной дверной ручки и ощущает взгляд на своей спине. Теперь подходить к скульптору сзади элементарно опасно. Со стороны писателя слышится нервный выдох: слишком часто в эту комнату стал приходить тот, кто ни разу не переступал её порог за все годы учёбы. На протяжении последней недели Тэхён приходит по утрам проверять своё невежественное бедствие. На их шеях улыбаются едва заметные следы парных удавок. — И тебе доброе утро, — с открытым раздражением заполняет тишину Мин. Юнги кажется, что художник каждое утро жаждет зайти и увидеть добитый труп Чонгука. Писатель всё ещё подозревает, что тем убийцей в библиотеке был именно Тэхён. Эта версия у многих прожила недолго: художник совершенно не хромал, да и оказался в то время в учебной аудитории другого кампуса. Он физически не мог попасть туда из библиотеки быстрее Чонгука. Проблема в том, что за неделю они не нашли ни одного хромающего студента. Надо было выковыривать вилкой коленную чашечку для лучшего эффекта. В списке подозреваемых всё ещё более сотни выпускников и два имени из маленькой трагедии. — В чём оно доброе? — искренне интересуется Тэхён, находя плечом опору в дверном проёме. — Это просто вежливость, — встаёт в защиту Чонгук, накидывая на поцелованную стеклом спину своё пальто, — если ты вдруг не знал. — Это устойчивое сочетание пары слов, придуманное людьми во избежание неловкости или в попытке лицемерно заменить более подходящие мысли на фальшивое приветствие, — поправляет Тэхён. — Вероятно, Юнги всё ещё подозревает меня, но от собственной беспомощности доказать это ему приходится меня терпеть и использовать убогие бесполезные фразы. — Ну так не слушай и проваливай, — пожимает плечами Юнги, не принимая это за оскорбление. Тэхён складывает руки на груди, будто и вправду разочарован слышать это от писателя, и впервые объясняет свой приход коротким: — Я жду. — Кого ещё? — слегка устало спрашивает Юнги. — Неудачника, не сумевшего ни зарезать, ни задушить Чонгука и позволившего ему выпасть из окна. Единственный выпущенный кролик привлекает к себе слишком много псов. Кажется, Тэхён намерен использовать Чонгука как наживку, чтобы перегрызть убийцам глотки. — Неудачника? — усмехается Чон, приближаясь к художнику и намеренно не останавливаясь, пока они не выходят в коридор. — То есть виолончелиста он убил по счастливой случайности? — А ты ещё не понял? Говорят, гении делятся на два типа: эксцентричные циники, которые считают окружающих себя людей жалкими пресмыкающимися, и заносчивые подражатели, просто не понимающие, почему остальные не осознают тех же простых вещей, что и они. Чонгук до сих пор не может понять, к какому виду относить художника. Иным разом Тэхён выглядит так, будто находится в ненаигранном замешательстве, как в данный момент, другим – называет бездарностью и советует подумать, а стоит ли тратить состояние богатых предков на жалкое подобие учёбы. Хосок считает, у гения нет заболеваний и расстройств. Чонгук не верит и до сих пор пытается найти их. В коридоре раздаются голоса воссоединения маленькой трагедии, в которую неделю назад единолично вошёл последний седьмой участник. Выпускники медленно стекаются в премерзкое утро для встречи декабря и оглашения Палачом нового имени для казни. Некоторые уже видели его в списке смертников. — Орудия убийства разные, — даёт подсказку Сокджин, пребывая в непривычно маниакальном настроении. — Как бы это сказать… виолончель убили изящно, а Чонгука – импульсивно. — Я ещё жив, — напоминает скульптор, выходя в парадную общежития. — И с какой стати убийце показывать Чонгуку язык виолончели, чтобы сразу его потом зарезать? — драматург игнорирует явное замечание, доводя мысль до последнего акта. — Вывод: это два разных человека, и второй обязательно придёт завершить начатое. Чонгук резко останавливается, ощутив схвативший щиколотки мерзко-холодный воздух с улицы из открытой двери, зачем-то трогает карманы, делая вид, что что-то забыл, и разворачивается, сталкиваясь взглядом со скрипачом. — А я всё ещё считаю, что виолончелиста убил ты, — озвучивает обвинительный приговор Чимин. — И что в библиотеке никого не было. Ты просто обкурился. Одно из двух имён в списке подозреваемых, который ведёт Чонгук, – вписанное обгрызанным стержнем карандаша имя скрипача. И хотя Чимин вовсе не выглядит как тот, кому хватит сил задушить кого-либо, кроме собственного голода, его растущая ненависть к скульптору не позволяет перечеркнуть его имя. Носитель второго имени выходит на улицу и делает тщетную попытку поговорить с замкнутым в себе Намджуном, настойчиво просящим сделать два шага от него. Сокджин ловит хрупкие снежинки и стойкую неприязнь к себе, ведь он спит на пыльном реквизите, надевает съеденные молью и запертыми студентами костюмы и по вечерам любовно расчёсывает парики из собранных в морге волос. Кому-то кажется, Сокджин нарочно пристаёт к панически боящемуся заразиться даже малейшей простудой Намджуну, другие считают, драматург пытается довести композитора до ружья через его расстройство. Чонгук думает, Сокджин – гениальный актёр. Убийца, отводящий от себя подозрения через сторонний объект и занимающий второе место в личном списке скульптора. Любитель натурального реквизита вряд ли оставит трупу изящно оторванный язык. Студенты в потёмках перед утренними парами выглядят однообразно скованно: забитые ночными кошмарами, обществом и наступающей на пятки выпускной работой. Мозоли – подарок от багряных закатов. Такие же наполненные кровью. Расщелина на щеке скульптора собирает новые взгляды и заполняется слухами. За этим Тэхён и ведёт охоту: он наблюдает за реакцией студентов, которые обсуждают Чонгука, и ищет тот, чей особенно зудит нарисовать такую же на второй щеке. — Это твой шанс, — расслабленно проговаривает Тэхён, отвлекая скульптора от наблюдения за Сокджином. — Сейчас ты можешь найти того, кто был с тобой в библиотеке. Действительно, ведь на занятия к Бутчеру являются даже мертвецы. За неделю пассивных поисков в список добавилось немного имён, стёртых после до двух самых подходящих. Затруднение стояло перед скульптором стенами, в которые не помещались все студенты. Академия прячет убийц за пропусками и разными факультетами. — Да брось, я просто обкурился, — нарочно говорит Чонгук, входя в общий поток выпускников, — и разыграл всё это для отвода подозрений, ведь виолончелиста убил я. — Он тоже так думает, поэтому и пытается тебя убить, — Тэхён игнорирует наигранность, пытаясь уловить как можно больше окружающих их студентов. — Смотри внимательно. Ты видел его. Юнги говорит, для художника в поимке нападавшего есть своя выгода, поэтому он не перестаёт искать его, не допуская и мысли, что Чонгук мог видеть очередной фантом. Ещё одна неразгаданная загадка. Она следует за скульптором тенью и заставляет его всматриваться в тьму. — Конечно, видел, — усмехается Чон, — в полной темноте и стоя спиной, когда меня душили… Резкий толчок в сторону выбивает скульптора из общей массы, стекающейся по коридору в аудиторию, Чонгук удерживает равновесие не без помощи Тэхёна, хватающего его за тонкую ткань рубашки и вбивающего лопатками в стену за углом другого коридора. Крылья не сломаны, их вырезали скульптору ещё неделю назад осколками стёкол. — Хватит притворяться идиотом, Чонгук, не перед тем, кто знает тебя всю жизнь, — Тэхён смотрит в дупла дубов глаз напротив и не ощущает никакого сопротивления. — Снова этой зимой будешь отогревать птиц? Мне показать всем, как ты сворачиваешь им шеи, когда идёшь их отпускать? — Ближе к делу, ничтожество, — поторапливает Чон, хватаясь за чужое запястье – такое ломать одно удовольствие. — Рост, — Тэхён приближается, склоняя голову и касаясь пальцами свободной руки раны на лице, — он не выше тебя: замах вышел снизу вверх. Правша, раз шрам тебе оставили на левой стороне. И чтобы задушить человека, нужно достаточно сил и желания убить, раз он, потеряв лезвие и отпустив тебя, попробовал выкинуть из окна. Смотри, мы почти составили портрет. Чонгук вспоминает голые холодные ладони, колючий ошейник и резкие движения непоколебимой жажды его жизни. Более того, нападавший спланировал всё заранее, раз дождался прихода скульптора в библиотеку и бесследно вышел, подстроив таким образом, чтобы его существование показалось остальным галлюцинацией скульптора. — Какой у него был запах? Тэхён отпускает мягкую ткань рубашки и едва задевает носом открытые ключицы, вбирая в лёгкие остатки спирта, выкуренной сигареты и впитавшегося в кожу Чонгука раствора для скульптур. Его невежественное бедствие давно перестало пахнуть свежей тёплой выпечкой и парным молоком. Академия прекратила его кормить на первом курсе. — Это гниющие доски театра? Тэхён заставляет вспомнить второй курс, подвал под сценой и проведённую ночь взаперти. Случайную, считал Чонгук, его присутствие просто не заметили и заперли там, пока позже его не ударили доской по затылку, после чего попытались скинуть в колодец. — Или это старость пыли в книгах? Ладони Юнги пропитаны чернилами и ветхостью романов, от него редко пахнет новой бумагой и жизнью. Писатели источают запах незанятых могил, гробового молчания и борьбы за возможность одеть своё детище в твёрдую обложку. — Маслом красок, грунтом холстов? — Тэхён хватает скульптора за подбородок, пытаясь его пробудить от созданной им жалкой роли. — Вспоминай, Чонгук, ты видел его и потерял целую неделю, пытаясь найти хромающего студента. Уверен, что попал ему в ногу? Ты вообще попал? Однажды, отогрев птицу, Чонгук заметил, что у неё сломаны оба крыла. Он бы мог взять её в общежитие и вы́ходить, но вместо этого зашёл за здание кампуса и свернул ей шею. Сейчас Чон сам на месте этой птицы, а Тэхён укладывает свои ладони не для того, чтобы свернуть шейные позвонки. Тогда для чего это всё ему? Ради чего Ким так жаждет найти нападавшего? Всё просто: он предоставит смертника на блюдечке, чтобы Чонгук всмотрелся в свою тьму. — Вы что делаете? Оба даже не оборачиваются в сторону случайного свидетеля скинутых масок, ещё пару секунд не разрывают сплетённые разговором взгляды, а после отстраняются на привычную дистанцию. Всё важное уже сказано, остальное остаётся за Чонгуком, который уходит первым, замечая в глазах Юнги растущее беспокойство. Писателю не нравится, как художник всё чаще пытается остаться с Чонгуком наедине. — Что он тебе ещё сказал? — требовательно спрашивает Юнги, заходя в аудиторию. — Это неважно, — пытается заверить Чон, — правда, мне кажется, это может быть… Недоведённую до конца мысль перебивает одногруппник, сталкивающийся плечом с Чонгуком настолько сильно, что последнего разворачивает вихрем яркого воспоминания: примерно так же его заставили выпасть из окна. Чужой взгляд цепляется за щёку, резко поднимается в глаза, посылая жалкой пародии на скульптора свою брезгливость к нему. Никаких слов; Чонгук с первого курса ищет ответ на вечный вопрос от одногруппников, что он здесь забыл. От нападавшего в библиотеке брезгливостью не пахло. Собравшиеся в аудитории с предвкушением падальщиков смотрят на скульпторов и разочарованно выдыхают, когда Чонгук уходит первым. Но резкое затишье вынуждает его обернуться и увидеть того же одногруппника, который, по всей видимости, не заметил идущего позади художника и столкнулся в действительности случайно уже с ним. Собственная брезгливость скапливается комом в горле, зрачки хищника сужаются, плечи заметно теснятся, пока Тэхён поднимает одну бровь и слышит: — Извини, я случайно. Извинения для прирождённого убийцы – пустой звук. Они слышат лишь мольбы сохранить им жизнь и искренне-трепещущие слова об их превосходстве. Тэхён иногда слышит невежественные фразы от своего бедствия; они режут слух, выделяются среди сотен предыдущих и тысячи будущих и редко, но скапливаются особенно вкусными внутри. — Дважды, — внезапно говорит Тэхён, заставляя всех присутствующих резко замолчать. Гению слишком скучно разговаривать с кроликами, он не тратит на них своё внимание без собственной нужды и проходит мимо. Все в аудитории осознают, что подобное обращённое внимание художника закончится кровью. — Извини, — повторяет студент художественного, вызывая у Тэхёна только скуку. Это не тот, кого они ищут. — На колени встанешь? Тэхён редко выставляет своих жертв напоказ, предпочитая всеобщему вниманию ползущие шёпотом страха сплетни. Он никогда не моет руки от крови убитого им таланта, не отрицает обвинения доведённого до нервного срыва студента и везде оставляет выжженное собой клеймо для обозначения слабых кроликов. Само убийство он нередко оставляет другим, а потому среди убийц художник также остаётся почетаемым. Тэхён равнодушно наблюдает, как к его ногам падает пара коленей в попытке сохранить жалкую жизнь в последние полгода, и разочарованно выдыхает. Всегда одно и то же. — Ты что творишь? Тэхён опускает взгляд ниже, чтобы рассмотреть брошенный ему только что вызов. Выглядит как неплохая попытка. С такой можно даже поработать. Художник медленно поднимает голову, всё ещё не давая разрешения студенту перед ним подняться, и смотрит на бездарного кролика. На Чонгука это непохоже. Он жалеет животных и детей, но никогда людей. Взгляд гения скачет по рядам парт, ищет кого-то определённого, пытается уловить движение дёрнувшейся к лезвию руки. Чонгук вовсе не пытается встать на защиту жалкого существа, нет. Он привлекает внимание своего неудачливого убийцы. — А что? — подхватывает Тэхён, при свидетелях заканчивая свой эксперимент. — Мой язык тоже хочется к себе в коллекцию? В твоих скульптурах и так слишком много мертвечины, прекращай. Все давно знают о зубах Хёнсока в голове Давида. Чонгук чувствует, как сотня взглядов пронизывает его насквозь, залезает под каждую кость, чтобы добраться до прогнившей души и найти там чужие останки. Тэхён знает о зубах и кому они принадлежат. Ему оставалось лишь изменить всего одно имя, пока факт остаётся в гипсе до его триумфального разоблачения. — Страшно? — Тэхён опускает взгляд на стоящего на коленях студента и касается его головы, поглаживая, словно животное. — Правильно. Никогда не знаешь, у кого именно надо просить прощения. Ким хлопает парня по щеке и проходит мимо, оставляя того со смертельно болезненной мыслью, втёртой ладонью в его голову: Чонгук может быть настоящим убийцей. И хотя многие присутствующие поняли, к чему было это ложное обвинение, не все смогут выкинуть эту навязчивую мысль подозрения, вложенную художником. Тэхён поднимается до уровня Чонгука и касается его задетого плеча, стряхивая невидимые пылинки. Даёт всем понять, кого стоит обходить стороной. Зашедший декан вновь возобновляет живое движение выпускников, сажает всех за парты и приковывает одной цепью, начиная занятие с привычного всем унижения. Сокджин в последний момент поднимается с излюбленного места на первых рядах рядом с музыкантами и уходит за Тэхёном, в то время как Чонгук садится между писателем и заблудшей душой. Эта разыгранная сцена спровоцирует приход убийцы. Главное, его не пропустить. — Зачем он рассказал про зубы, — Юнги мотает головой, не разделяя мнения о хорошей идее, — если кто-то проговорится, расследование возобновят! — Но они же твои, — спокойно проговаривает Чонгук, продолжая наблюдать за своими подозреваемыми. — Ты уверен? После нападения скульптору вырезали не только крылья, но и мысли о проблеме найти обладателя того зуба, который он обнаружил в своём кармане. Подвешенный язык в библиотеке и попытка реального убийства вытеснили пропавшую вещь. Сейчас ни в чём нельзя быть уверенным. Как и в том факте, что в конце лекции Палач поднимает окровавленный топор и оглашает имя смертника, который оказался в списке не по счастливой случайности брошенного жребия. — Чон Чонгук. Кто-то приказал оказать давление на подозреваемого в убийстве скульптора и в стенах учебного заведения. Следователь решил лишить Чонгука мнимого покоя везде, где только можно. — Профессора жалуются на Вашу посещаемость и не представленные вовремя работы, — мистер Бутчер склоняет голову, скалясь цербером на кролика. — Чем Вы так заняты, Чонгук? — Очевидно, убийствами. Слетевшая с чьего-то языка острая фраза запинается о зубы и вынуждает скульптора резко обернуться и обратить внимание на неуместную язву. Это его неудачливый убийца. Не выдержал всеобщего внимания к скульптору и сорвался. Этот прокол будет стоить кому-то жизни. — Тогда Вам следует чередовать их с учёбой, — советует мистер Бутчер, не находя к себе внимания от студента. — Ищите следующую жертву, Чонгук? Фантомное лезвие приветствует обнажённую рану чьим-то острым, полным ненависти взглядом, подтверждая догадку художника: их двое. Настоящий убийца и однодневка, тот, кто жаждет жизни лишь скульптора, подозреваемого в убийстве виолончелиста. Чонгук поднимается, оборачиваясь и впиваясь в каждого сидящего, в попытке среди этой сотни найти хотя бы одного из двух. Взгляд касается Тэхёна, сидящего позади всех. Он должен был заметить, кто совершил ошибку и бросил язву. Только Ким, облокачиваясь на согнутую руку, держит взгляд на Чонгуке, будто не считает озвучившего простое издевательство студента тем, кто напал в библиотеке. — Чон Чонгук, — вновь повторяет Бутчер, уже предвкушая вызов студента после занятий к себе. — Мы Вам тут своей учёбой не мешаем? Нервничаете? Не хотите выйти покурить? — Вот же… дерьмо, — Чонгук медленно оборачивается, протяжно выдыхая усталость от прошедшей недели. — А знаете, хочу. Чонгук внезапно ведётся на чужую провокацию, принимая уличение в употреблении психоактивных веществ буквально, и хватает своё пальто. Лично подписывает себе приговор, когда игнорирует попытку Хосока усадить себя и начинает спускаться к выходу из аудитории. Пусть мистер Хаунд сегодня получит весточку об успешном результате своего плана сломить Чонгука давлением со всех сторон. — Вам занести после занятий тоже закурить? — с таким же оскалом интересуется Чонгук у Бутчера перед тем, как толкнуть спиной дверь и пропасть в коридоре. Юнги оборачивается к художнику и пытается понять, было ли это всё запланировано, но не находит его взгляда. Тэхён неотрывно наблюдает за кем-то в стороне, затаившись хищником среди кроликов, не двигается, лишь бы не спугнуть. Возможно, их наигранная сцена принесла не только вызов в деканат, но и нового подозреваемого, в чью шею уже вцепились клыки. И Юнги рисует невидимую прямую, заглядывает за сгорбленные спины студентов и видит ломающего свой карандаш выпускника с театрального. Далеко от братьев с художественного и скандально известного виолончелиста с музыкального. Остаётся лишь посмотреть, имеет ли он след от вилки. Лишь бы не спутать с укусами от миссис Корпс. Чонгук не перепутает. Он запоздало находит ответ на вопрос, зачем Тэхён упомянул про зубы в аудитории, где сидят первокурсники-художники в окружении гипса и чьих-то останков. Найти против скульптора улики – роскошь для того, кто не смог убить своими руками. На этих основаниях можно исчезновение переписать на убийство. Поэтому Чонгук проходит в аудиторию к ничего непонимающим первокурсникам и поднимает подсвеченную голову Давида, заглядывая на плоскость. Инициалы приветствуют своего скульптора почти цельными буквами. — Я не верну, — сообщает Чонгук, привычно перехватывая голову за шею, и покидает кампус под мелодию законченной пары и начала охоты. Он никому не позволит нарушить свои планы на оставшиеся полгода. Вернувшись в рабочую аудиторию, где всё ещё гниют не вычищенные из-под столов останки единственного пойманного вдохновения, которое вовремя убил Тэхён, Чонгук ставит голову и открывает шкафчик с рабочими инструментами. По-прежнему не хватает самых необходимых, которыми вытачивают изящные формы и так же убивают. Кажется, следователь так и не выяснил, чем был убит виолончелист. Надо было проводить обыск в аудиториях; Тэхён, увидев снимки, сразу понял, что это было за орудие, которое используют только скульпторы. Обхватив молоток, Чонгук смотрит на своё детище, прожившее слишком долго для того, кто скрывает в себе чужие секреты. Говорят, люди гниют с головы. Или рыба, неважно. Суждение правдиво, Давид его подтверждает, раскалываясь сотней трещин и отвечая на измучивший многих вопрос, откуда берётся вдохновение. Но это не тот ответ, который ищет Чонгук. Нет вообще ничего из того, что он ищет. Среди крошева гипса не обнаруживается ни одного из спрятанных Чонгуком зубов. «Ты уверен?» Чонгук был уверен, что вкладывал в чужую голову вместо знаний зубы и изредка проверял, не решил ли Давид поделиться своими мыслями с другими. Перебирая пальцами бесполезное крошево, он находит чужеродный раствор, сделанный по общим правилам, а потому и выделяющийся по цвету. Чонгук в свои работы экспериментами добавляет инородные продукты, поэтому изделия едва заметно отличаются по цвету. Кто-то пытался залезть к скульптору в голову и, по всей видимости, сделал это успешно. Подкинутый в карман зуб обретает новый смысл. Кто-то обходит Чонгука на несколько шагов вперёд. В частной академии всегда был сторонний наблюдатель, цель которого вовсе не кролики. Кем-то объявлена охота на убийц.

🕯

Академия всегда следит за своими студентами, но сами студенты никогда не следят за другими. Это часто грозит попаданием в ловушку более умных и наблюдательных, которые завлекают своих жертв, позволяя им вести эту слежку за собой. Тэхён всегда следит издалека, предпочитая дожидаться, когда убийцы вернутся на места своих преступлений. Тогда он сидел на ветке дуба и собирал пауков в ладонь, спуская их на землю, и ждал до самого вечера, когда Чонгук вернётся, чтобы собрать выпавшие зубы. Это не привлекло бы столько внимания, если бы всё это было похоронено достаточно глубоко, чтобы никогда не найти. Чонгук этого не сделал. Не смог или забыл, решил спрятать зубы в слепке гипсовой головы и подарить академии ошеломляющую новость при случайно разбитой фигуре. Последние полгода перед выпуском в академии всегда сопровождаются кровью и смертями, но редко они носят открыто насильственный характер. Кто-то решил высмеять заданную для итоговой работы тему, превратив борьбу за выживание в буквальную. Проходя через привычную тропу, которая была ещё неделю назад загорожена лентами полицейских, Тэхён безразлично ступает по земле, впитавшей кровь виолончелиста, и сворачивает к своей аудитории. Пока остальные из группы толкаются за возможность вылизать туфли Бутчера, Ким идёт натягивать холсты, оттягивая свою смерть и предоставляя вместо себя в жертву свои картины. Картины, с которых на художника смотрят отвратительные существа. Он всё ещё не может во тьме найти своё место. Резкое движение и болезненный обхват запястья вынуждают Тэхёна поддаться чужому рывку и вздрогнуть от громко захлопнутой двери аудитории, на секунду поймав себя на мысли, что он просто не хочет сопротивляться. Они решили не оставаться друг у друга в долгу. Кажется, кто-то уже давно следует жизненному принципу око за око, зуб за зуб. — Это был ты. Утверждение Чонгука придавливает к стенке и обхватывает за шею, вынуждая вновь затаить дыхание. Чон готов поклясться, что глаза Тэхёна загораются, когда речь заходит о смертях. — Ты вытащил зубы из головы, — повторяет скульптор, доставляя гению недолгое удовольствие от преимущества над собой. — И ты же подбросил мне один тогда. Зачем? Нашёл для меня выход и собираешься подтолкнуть, выставляя меня убийцей во всех смертях академии? — Уверен, что только я знал про эти зубы в голове Давида? Об этих крошечных деталях Чонгук старался не вспоминать и тем более не упоминать. Ведь эта мелочь могла привести к тому инциденту, который он пытался безвозвратно похоронить. Помимо наблюдающего художника, об этом знал ещё один человек. «Кто вообще подумает, что ты возьмёшь в руки лезвие не ради самоубийства? Эй, а зуб, который ты подложил Чонгуку, вытащил уже из трупа, или Хёнсок был ещё жив?» Юнги всегда знал, где Чонгук прятал трупы своих деяний, потому что он рассказывал писателю обо всём лично. Может ли он быть тем, кто прячется у всех на виду, выбирая следующих жертв? Тем, кто моет ледяные руки от крови в холодной воде озера, похоронившего в себе очередную загадку? Тот, кто находится в непосредственной близости к скульптору и может в нужное время отвести от себя все подозрения к нему. — Чонгук. Ненормальное обращение раскраивает накалённый воздух между ними и тёплой рукой хватает за подбородок, опасно приближая к болоту в глазах. — Возьми себя в руки и сосредоточься на том, что сейчас более важно, — советует Тэхён. — Что будешь делать, когда за тобой придёт тот неудачник? Для других его не существует, тебе никто не верит и никто не поможет. — И что ты предлагаешь? — Точно не решать это в одиночку. Давай поймаем его вдвоём. Тэхён верил ему с самого начала. С того самого момента, как они нашли виолончелиста, он не считал Чонгука убийцей даже с учётом логичного совпадения времени и его пристрастия к курению самодельных свёртков. Тэхён знает его всю жизнь. Видит маски, помнит, куда скульптор ходит и где предпочитает ночевать. В какие скульптуры прячет секреты, что сильнее всего может разбить его, о чём он никогда не расскажет. — Какая тебе с этого выгода? — не понимает Чонгук, ощущая ползущее прикосновение чужой ладони. — Разве не ты планировал выставить меня убийцей, чтобы я там достиг какого-то дна? — В мои планы не входит твоя скоропостижная убогая смерть. Тэхён улыбается и ласково хлопает скульптора по щеке так же, как поставленного на колени одногруппника в аудитории. Напоминает, что спустил то обращение к себе только потому, что он это позволил. Но почему от этого не копится взвесью привычная злость? Когда была скомкана и брошена попытка выяснить, кто на самом деле забрал зубы? Всё это кажется неважным на фоне той проблемы, что Чонгуку стоит уделить внимание тому, кто на него охотится, помимо следователя, обещавшего вернуться. Возможно, Тэхён не столько опасается того, что попытка убийства скульптора окажется удачной, сколько того, что этот убийца – неудачник. А значит вся удача будет на стороне Чонгука; убийства его руками Ким и хочет избежать. — Ты собираешься идти? — интересуется Тэхён, намекая на сегодняшнее возвращение Чона домой. — Не говори, что намерен теперь таскаться за мной. — Кто-то должен будет остановить твоего отца. Академия перестала кормить скульптора парным молоком и тёплыми булочками на первом курсе, когда отец окончательно разочаровался в сыне. Чонгук отрёкся от семейной традиции, где долгие поколения мужчины работали врачами, и продал душу искусству, за что поплатился родительской любовью. Только Тэхён знал, что увечья возвращающегося в академию скульптора вовсе не из-за его неуклюжести и неудачного использования инструмента в работе. Здесь выгоняют из родительского дома, отрицают города и проклинают святые. Закрывают шторы окон матери, и ломают кости отцы. Дробят молотком пальцы рук, чтобы они не могли почувствовать формы материала, выворачивают запястья, чтобы ни одна работа не была сдана вовремя, и пытаются сломать надежды на будущее. — Я никогда не просил тебя… — О, давай обойдёмся без прелюдий, — поторапливая, просит Тэхён. — Если тебе снова сломают лучевую кость, я не собираюсь за тебя сдавать все твои долги. — Локтевая, — неосознанно поправляет Чонгук. — Это была локтевая кость. В семье врачей любая ошибка может стоить жизни. Поэтому его отец никогда не ошибался, предупреждая, какую кость в переломе они будут изучать в этот раз. — Тебе виднее, — пожимает плечами Тэхён и зажимает губами незаметно вытащенную из чужого кармана сигарету. Табак не заменяет Чонгуку то, что хранил для него Ницше. Прошедшая неделя лишила его терпения, дальновидности и сохранения остатков спокойствия. Внутреннее болезненное состояние пока ещё не подкрепляется внешним. Там хватает страшного пореза на лице и пары подобных на спине. Холодный воздух расцветающего декабря хочет сковать корочку кристаллами, Чонгук не позволяет, протяжно выдыхает из лёгких тёплый воздух и прячет ладони в карманах, пока они преодолевают ненавистную тропу перед кладбищем. Их уход вдвоём не останется незамеченным, а потому Чон уже заранее думает над алиби. В этот раз всё должно быть проще: их отсутствие в академии подтвердят оставшиеся там убийцы, а в городе голодные на сплетни люди обглодают вернувшемуся скульптору кости. Встреча в родном доме обыденно холодная и пахнет жаркóе от прислуги, поднявшейся из кухонь, чтобы впустить студентов. С каждого снимают пальто, освобождая артерии от воротников, и в руки отдают по набору ножей. Всё готово к поножовщине. Кажется, в зале уже собрались гости – Чонгука не оставили без прилюдного распятья теперь и дома. Мистер Хаунд действительно превосходен в охоте на людей. — Какой кошмар, — изрекает миссис Ким, искренне расстроившись упущению своего присутствия в момент написания столь изящного пореза на щеке. В глазах родителей Чонгук не видит ни капли сочувствия: им едва удалось выставить сына ещё одной жертвой убийцы виолончелиста, дабы очистить свою фамилию. Чон также уверен, они глубоко разочарованы тем, что ему всё же удалось выжить. Эта догадка подтверждается отсутствием хотя бы одного вопроса о произошедшем и нелепой попыткой натравить детей для продолжения традиции. Только художник ведёт себя будто не в духе, игнорируя разведённые для него искры с заточенными ножами, и совершенно перестаёт смотреть на скульптора. Уходящие к вечеру гости забирают с собой приличия и позволяют двум семьям снять маски, обнажая свои истинные уродливые лица. Если бы какой-нибудь художник пришёл писать их семейный портрет, он бы расплакался кровавыми слезами. Громкий шлепок раздаётся в зале ударом молота судьи, огласившим приговор немедленной казни. Пощёчина оказывается непредсказуемой для того, на чьей коже едва зажил поцелуй лезвия. Из лопнувшей корочки просачивается кровь. — Мы даём тебе деньги не для того, чтобы ты спускал их на всякую дрянь! — мужчина яростно выдыхает, хватая Чонгука за волосы и разворачивая к себе. — Все мозги прокурил?! Убил своего однокурсника? О чём ты вообще думал?! На лице проскальзывает несдержанная усмешка: родители не имеют и малейшего представления о том, что произошло в академии, и зубами вцепились в брошенный обществу следователем факт. Чонгука назвали единственным подозреваемым, бездоказательным убийцей, и скупые умы, которых заботит лишь собственная репутация, не допустят и мысли, что есть вероятность непричастности скульптора к той смерти. Удары коленом в солнечное сплетение и виском о каменные полы дарят острые ощущения, но не острее стекла в лопатках. Чонгук забывает, ради чего вообще пришёл домой, кажется, эту мысль выбивают носком туфли по печени. Вся ирония иметь врача в семье, это получать вместо лечения достаточно болезненные травмы. Скульптору дарят несколько следующих бессонных ночей из-за будущей гематомы. За минуту лежания на полу Чонгук собирает свои раскрошенные мысли и вспоминает, ради чего он всё это терпит. Однажды он придёт сюда с канистрой и Хосоком – это первая причина, поднимающая уголки его губ. Вторая ждёт его в треснувшей статуе в его комнате, вызывая у скульптора истерический смех. Шёпот обсуждения и наигранного рыдания бедной матери смешивается с предупреждающим «сейчас ты у меня посмеёшься», когда в свободную ладонь умоляюще просится кочерга, ожидающая своего момента у камина. Такой удобно осуществить перелом рёбер, прикрыв насилие воспитанием и отучением от пагубной привычки. Жаль, эти переломы не освободят от сдачи долгов и предстоящей выпускной работы. Взгляд цепляется за упавший со стола нож, до которого Чонгуку тянуться совсем недалеко. Он вполне может развеять слухи и стать убийцей. Только замах кочергой отчего-то не даёт результатов: Чонгук медленно уводит взгляд с ножа и смотрит на вставшего перед ним Тэхёна. Представление слишком утомило художника. — Сейчас всё общество пристально наблюдает за Чонгуком, — напоминает Тэхён, перехватывая железо из чужих рук. — Не думаю, что такое внимание нужно и Вам. Не пачкайте свои руки. Перехваченное оружие в руках гения внушает опасения и вынуждает мужчину в этот раз отступить – он выпотрошит своё отродье как только громкие обвинения утихнут – и, прежде чем уйти, по-отцовски советует: — Если убиваешь кого-то, делай это, не оставляя следов, бездарность. Чонгук наденет медицинские перчатки, уложит каждый волосок и окутает всю кожу плотной одеждой, наденет кем-то выброшенные ботинки и зайдёт с заднего двора, начиная обливать дом с крыши. Заберёт пару бестолковых рукописей отца и повредит несколько замков для создания взлома, а после вручит Хосоку спички и закурит, наслаждаясь пением заживогорящих. — Да, отец, — улыбается Чонгук, дотягиваясь до лезвия ножа. Он не оставит и следа от этого места и этих людей. Болезненное давление на запястье вынуждает Чонгука отпустить нож и поднять взгляд на Тэхёна, подошвой прижимающего его руку к полу. Кажется, он здесь не для того, чтобы остановить его отца. Тэхён пришёл с Чонгуком, чтобы вовремя остановить его самого. — Ты не спешил, — усмехается скульптор, намекая на невозмутимое спокойствие художника, пока его избивал отец. — Ты заслужил. Тэхён поднимает десертный нож и уходит, оповещая своих родителей о законченном представлении: продолжения не намечается, поножовщина переносится. Кровь из лопнувшей раны окрашивает воротник рубахи в любимый грязно-красный, как утоляющая жажду земля. Чонгук оставляет редкую дорожку из особо крупных капель по коридору и скрывается за дверью своей комнаты, хватая неприглядную фигурку, ради которой сегодня и пришёл в этот убогий дом. Не только тот, кто выкрал у Давида зубы, выскребает у статуй начинку, чтобы заменить на нечто повкуснее. Чонгук достаёт предусмотрительно спрятанный свёрток, поджигает край и втягивает чистое вдохновение, граничащее со сладкой болью растекающейся гематомы. Второй вдох добавляет головокружению красоту вихрей, пока отражение настенного зеркала выделяет лопнувшие капилляры вокруг дыр в глазах и смазанную по щеке кровь. Хочется прижечь открытую рану тлеющим свёртком. Чонгук делает шаг к зеркалу, одной рукой опирается на плавающую поверхность, другой пытается оставить ожог бездарности в отражении. — Надо было дать ему добить тебя кочергой, — раздаётся в звенящей тишине голос, заставляющий Чонгука обернуться к пришедшему фантому. Он ждал вдохновения в искусственно созданной дереализации, но вместо него пришёл Тэхён. — Ты же ушёл, — уточняет Чонгук, делая затяжку поглубже, чтобы потерять остатки разума и образ ничтожества перед собой. — Ушёл, — подтверждает Тэхён, рассматривая выглядывающий из-за распахнутой рубашки след от удара. — Я подкладывал их в библиотеку не для тебя. Ты не должен был найти эти свёртки. Как давно тебя потянуло к Ницше? — Как давно ты всё знал? — Достаточно, чтобы дозированно подкармливать тебя. Чонгук неосознанно склоняет голову, пытаясь рассмотреть своё ничтожество с другой стороны, понять его мотивы, найти ответы на бесконечные загадки, но теряет равновесие и падает в жидкое зеркало, оказываясь в отражённой реальности. Пробирает на щекочущий стенки лёгких смех. Сходит с ума. Чонгук лежит на своей постели, смотрит на подошедшего ближе Тэхёна снизу вверх и делает затяжку с ощущением приближения к желаемому вдохновению. До него достать – всего лишь протянуть руку. — О чём ты мечтаешь? — внезапно для себя спрашивает Чонгук, раскидывая завитки своих кудрявых волос. — О смерти? Чужой, своей, всего мира. Гений был бы превосходным злодеем в шекспировской драме, способным возглавить криминальную сеть страны и захватить весь мир. Красиво опасный; его глаза скульптор лепил бы дольше всех и столько же выдавливал из черепа. Проминается уже не реальность, Тэхён опускается коленом на постель рядом и склоняется, задевая ухо шёпотом: — Это смерть мечтает обо мне. Звучит блестяще высокомерно. Скачет эхом под решёткой рёбер, залезает через завитки в голову, прячется в карманы брюк. Звучит так, будто Тэхён уже давно в своей темноте и нашёл выход. Чонгук его сейчас собственными глазами увидит, даже если придётся одолжить их у своих глазниц. — Не улыбайся. Тэхён перехватывает обжигающий пальцы свёрток и сам делает затяжку, перекидывая ногу через бёдра скульптора и садясь на него. Любимая поза для обоих. В такой покоряешь и умираешь. — Почему? — Мне нравится, — выстрелом в висок, тот, который выбило плиткой пола. — Не делай этого. Ради такого Чонгук лично готов нарисовать лезвием недостающую улыбку на правой стороне. Он пытается дотянуться до такого карманного, звенит браслетами и слышит, как рвутся собственные швы. Или пружины в матрасе, когда Тэхён наклоняется и проводит языком по открытой ране на щеке, слизывая кровь. Из лёгких выбивается воздух вместе с остатками здравого смысла, когда Чонгук осознаёт, что вместо пули выстрелом в голову ударило воспоминание. Он вспомнил своего убийцу. От него пахло пчелиным воском для натирания смычка, разделённой на двоих безысходностью, и это не музыкант. Он спал с музыкантом, с виолончелью. За него и пытается отомстить. Разгадка хромала и пряталась ото всех в тени театра, пока не пришлось сегодня выйти под софиты Палача. — Я нашёл его, — Чонгук поворачивается к Тэхёну и ощущает, как медленно вязнет в топях и улыбается. — Это Кибом. Выглядит так, будто Тэхён уже знал об этом. На секунду сумрак комнаты искажается до полной темноты заднего двора и падающего снега, под которым Чонгук встряхивает головой, едва удерживая равновесие. — Не вздумай убивать его, — шепчет Тэхён, хватая скульптора за подбородок. — Сначала тебя, — даёт слово Чонгук, ощущая немеющие от холода или пережатых вен на запястьях руки. На губах ощущается железо собственной крови с привкусом дрянной скуренной травы. Тэхён слизывает внушающее надежду обещание с губ Чонгука и их же раздвигает своими, нажимом заставляя разжать челюсть и впустить себя. Пальцы покалывает от нехватки притока крови, Тэхён их крепко держит над головой, вдавливая в постель, и наслаждается собственной вседозволенностью и чужой уязвимостью. Смерть Тэхёна носит конкретное имя и мечтает его убить. Они в этом желании в какой-то степени солидарны. Руки замерзают от снега, одежда мокнет от тающего под ним покрова, скрывающего под собой живые подснежники: весной общество утопнет в найденных трупах. Чонгук лежит на земле и смотрит на кроваво-блеклое небо. Это зазеркалье. То, из которого скульптор пришёл и в котором он позволяет целовать себя в постели, давить на язык, вылизывать изнутри. Завладевать мыслями и телом, заторможенно испытывать боль от тяжести на рёбрах, незнакомое притяжение к тому, от кого старался держаться на расстоянии, странное желание не сопротивляться. Тэхёну оно знакомо. Две реальности: в одной Чонгук сходит с ума и поддаётся на поцелуй художника, которого хочет убить, в другой он пытается вернуться домой, застряв под придавливающим его снегопадом, который хочет убить его. — Не вздумай больше курить, иначе они поймают тебя, — предупреждает Тэхён, до боли кусая нижнюю губу скульптора и после зализывая обжигающим: — или поймаю тебя я.        Распахнутые глаза плавит солнечный луч, ослепляет и оглушает продолжительным свистом в голове, даря Чонгуку последствия потерянного контроля и полную дезориентацию в собственной комнате. Он лежит поперёк постели, закутанный в ледяной воздух распахнутого окна и чужое пальто, не по размеру длинное и укрывающее по самые щиколотки. Похоже на утянутое в спешке пальто их водителя. Пропавший фокус взгляда удаётся восстановить после закрытого окна и сорванных наполовину штор в зеркале, которое скульптор проверяет на наличие двойного дна. Врезается парой колец и провальными воспоминаниями – вернулся в единственную реальность. Ту, где время вчерашнего вечера стёрто и покоится отрывками поцелуев и холодом снега. Грязное пальто, следы от обуви в комнате и больное горло свидетельствуют против скульптора: он выходил в свой провал на улицу. Это плохо. Поэтому он всегда курил в запертой библиотеке, из которой ему элементарно не выйти. Вопросы куда ходил и что делал перекрываются болью на одной стороне отбитых рёбер и лопнувшей на щеке раны. Юнги разозлится, когда увидит. Испугается, когда узнает, что зубы исчезли. Подтверждение второй реальности отражается в зрачках ужасом и надеждой на фантом: он целовался с тем, кого хочет придушить своей ненавистью. Половина десятого утра говорит о пропуске первой пары и выпроваживает скульптора из дома, пока этого не сделал отец кочергой. Надо было позволить ему добить, может, тогда в голове Чонгука не было бы этого месива из боли и провалов. — Где Тэхён? — интересуется Чон у прислуги, от которой всё ещё пахнет вчерашним жаркóе и сегодняшним сочувствием. — Отбыл вчера, сразу после завершённой встречи. Остаётся выяснить, куда Чонгук ходил в состоянии потери остатков контроля, и проверить птичник на наличие утолённой жажды убить. Вряд ли он смог бы сделать подобное бесшумно, да ещё и незаметно уйти в академию, а после вернуться домой. Судя по свежим ушибам, возвращение далось особенно трудно. Решив избежать незапланированного обнаружения ранних подснежников, Чонгук приходит в академию по главной дороге, развезённой грязью следов автомобилей, и заходит через открытые ворота. Обычно на них железная цепь, чтобы никого не выпускать. Сегодня академия подозрительно доброжелательна и до тошноты гостеприимна, в полной готовности сотрудничать. Это становится очевидно, когда впереди из заснеженных ветвей голых деревьев виднеются полицейские автомобили и некоторые студенты, освобождённые от занятий. Чонгук замедляется, ощущая немеющие руки от снега, которым пытался вымыть ладони вчера, опускает их в карманы и нащупывает нечто, чего он не забирал. Холодный метал обжигает подушечки пальцев. Резкий толчок в сторону почти сбивает с ног, возвращая короткое воспоминание падения на постель и землю. Чонгук ощущает за спиной кору обледеневшего дерева и видит перед собой Юнги. — Что ты здесь делаешь?! — паника писателю не к лицу, безжизненно бледнит. — Уходи быстрее! — Почему я должен… Чонгук ничего не понимает. Когда нашли виолончелиста, он был свидетелем, но его превратили в подозреваемого. Когда на него напали в библиотеке, он был жертвой, а его посчитали в нетрезвом уме и памяти из-за психоактивных веществ. Сейчас, всего лишь возвратившись в академию из дома, его зовут громким: — Чон Чонгук! — завидевший скульптора издали следователь снимает с петель любимый выпускниками револьвер. — Поднимите руки за голову и встаньте на колени! Чонгук ощущает, как Юнги запускает голые руки в карманы его пальто и достаёт нож, пряча его за пазухой. Попытка предотвратить порезы писателя предотвращается шагом от него, испуганным взглядом и плотно сжатыми губами. Юнги ни за что не позволит увидеть этот нож и похоронит его там, где никто не подумает искать. Направленный прицел дула оружия вызывает чувство облегчения и предвкушения. За Чонгуком любопытство к самоубийству не числится, он никогда не мечтал о смерти. Даже как те творцы, что, закончив создание своего детища, тут же пускали пулю в висок. Потому что славу и имя творцы зарабатывают только после смерти. — Руки за голову, — повторяет мистер Хаунд, — и на колени! Не сопротивляйтесь, Чон Чонгук, будет только хуже. Окружающие выпускника полицейские смотрят на него как на кусок мяса. Голодными псами готовы разорвать на месте без суда и ведения следствия, которое, судя по словам, завершилось. Чонгук медленно оголяет ладони, звеня оберегами, и с трудом поднимает руки, хмурясь от боли в смятых решётках и опускаясь на ноющие от падений колени. Он ищет в стоящих позади студентах конкретную личность и, если повезёт, ответ на вопрос, что вообще происходит. Подошедший сзади следователь надевает на подозрительно поцарапанные запястья наручники и рывком поднимает скульптора, оглашая приговор: — Вы обвиняетесь в убийстве двух студентов, — мистер Хаунд хватает за плечо и подталкивает обвиняемого вперёд. — Пока двух… Заботливая попытка подтолкнуть к нераскрытым преступлениям вызывает смешок, застревающий в рассечённом простудой горле. Прислуга пыталась отогреть его крепким зелёным чаем и мёдом. Завтрак был отвергнут, к счастью, потому как, дойдя до скопления автомобилей, Чонгук видит его и чувствует отторгающий реальность спазм. Его рвёт заботой чужой женщины, даже не матери, остаётся на снегу запятнанным будущем, пока глаза источают что-то похожее на безысходность. Такое же противно-солёное. Это Кибом. Тот, кто сделал неудачную попытку нападения в библиотеке и поплатился жизнью за прокол слетевших на лекции язвительных слов. На его лице точно такой же зеркальный порез и всё тело превратилось в решето – найти среди бесчисленного количества дыр те четыре, которые Чонгук оставил вилкой в библиотеке, уже никогда не удастся. Об этой детали знали немногие. Некоторые из этих имён написаны у скульптора на стенках сердца. Убийца среди них. Или даже ближе, чем кажется. Кто-то был очень голоден и пожелал мясо с кровью. Кто-то, кто вчера отмывал руки в снегу и вернулся домой через окно своей комнаты. Лезвие, которое обнаружилось в кармане, кажется, дорисовало ту самую полуулыбку на мертвеце. Чонгука больно хватают за корни волос, выбивая весь недосып, заставляют разогнуться и посмотреть в зрачки глаз, в которых отражается его будущее: мистер Хаунд вцепляется в его горло, чтобы перегрызть глотку лично. — Где Ким Тэхён? Запоздалые объяснения наличия пока лишь двух трупов не вносят ясности в ум, чьи провалы в этот раз глубже обычных. Кажется, свидетели ухода скульптора с художником добавили следователю причину продолжать поиски подснежников. Ким Тэхён пропал без вести, потенциально повторив судьбу одного из двух братьев. Хриплый смех в тишине между погружением бездыханного студента и его убийцы пронизывает души слышащих его. Чонгук, кажется, и правда их убил. Каждого своими руками. Теми, на которых оберегами висят браслеты, чтобы остаться в этом обществе человеком и лишь походить на убийцу. Видимо, пять лет назад он не получал никакую травму, из которой родилась клептомания. — Увозите его, — приказывает мистер Хаунд, выпуская из рук скульптора. — Расширяйте поиски и принесите мне на стол все закрытые дела о смертях в этой академии с момента поступления Чон Чонгука. Пять лет назад Чонгук позволил родиться убийце, на которого и открыта полугодовая охота. Самое время случайно найти украденные из головы Давида зубы Хёнсока. Первой жертвы рождённого убийцы.