Моё последнее молчание

Мы живем сейчас и это наши лучшие годы.

      На этот раз стены палаты черные. Красный, яркий потолок и большое окно. Полки из черного дерева, на которых увядшие цветы. Мне не нравится здесь. Мрачно и очень тихо. Из темноты я слышу женский голос:       — Зачем ты полезла на ту стремянку? — он мне очень знаком, такой мягкий и теплый. Такой родной. Аннет.       Я паникую, ведь чувствую, что не могу пошевелиться, а потом вспоминаю — я ведь в бинтах. И я тихо отвечаю. Правду.       — Я хотела твоего внимания. Я хотела твоей любви.       Несколько секунд тишина, а затем тетушка выходит из тени. Ее лицо опухло, словно от слез. Она вся исхудавшая и бледная. Я уже хочу спросить, что с ней случилось, как она отвечает на мое предложение.       — Ты просишь слишком многое.

***

      Вновь мрак, но теперь мы сидим в гостиной поместья. Вокруг пусто и очень холодно. За окном очень серо и чувство, будто идет снег. Единственный источник света — горящий камин. Он горит яркими, пылающими красками, будто художник только-только дорисовал пастелью.       Вновь мы сидим с тетушкой и вновь я ее не вижу.       — Где он? — мой голос звучит очень шумно среди этой тишины. Громкий и звонкий. Казалось, будто дикая птица кричит. Я бы с удовольствием свернула этой птице голову.       — Уехал. — в этот раз Аннет говорит это с усмешкой. Меня передергивает от этого тона.       — Почему?       — Потому что испугался. Тебя. Ты монстр, Агата.       «Испугался.»       «Тебя.»       «Ты монстр, Агата.»       «Монстр.»

***

      — Он уехал с ней? С Евой, да? — теперь я нависаю над пропастью. Подо мной острые шипы и обрывки скал. Я оглядываюсь вниз и понимаю, что не хочу падать. Но упаду.       Аннет стоит надо мной и смотрит такими глазами, что я хочу отвести взгляд — они вгоняют страх в вены, заставляя трястись от холода.       — Да. Он выбрал ее.       Тетя носком туфель наступает на мои пальцы, я пытаюсь держаться, но срываюсь. И лечу вниз. В неизвестность и одиночество.       «Не тебя.»

***

      Я просыпаюсь от этих кошмаров каждую ночь. Мне снится Александр. Его глаза, холодные-холодные. И тетушка, что в каждом сне говорит очень обидные вещи. Меня это страшит, но я молчу. Я уже взрослая девочка.       Я могу пережить несколько страшных снов. Я могу. Могу. Слышишь, Агата, ты можешь!

***

      Мне четырнадцать с хвостиком, когда к нам на все лето приезжают Данте с Элизой и дядей Чарльзом. Они приезжают второго июня две тысячи двенадцатого в двенадцать часов утра. Мы с тетушкой вышли встречать их прямо на проезжую часть — так я хотела их увидеть. Они приехали на машине Чарльза, с большими чемоданами и велосипедами, что они привезли вместе с собой на крыше машины. Так как доктор позволил мне обниматься, (о Боже, я даже подумать никогда не могла, что такое возможно!), но только через слои одежды и не долго, я сразу же налетела с объятиями на Элли, а затем и на Данте. Раньше, когда моя болезнь так сильно не проявлялась, ребята гостили у нас каждое лето. Но потом мне стало крайне тяжело сдерживать себя от контакта с ними. И они перестали приезжать.       В этом году мне устроили некоторые поблажки и позволили то, что раньше категорически нельзя было. Например, теперь я могу иногда выезжать в город и могу чаще контактировать с людьми. Наверняка это случилось из-за того, что я стала старше, а значит и мудрее.       Ребята стали другими: и во внешности, и в характерах. Данте стал раза в три раза шире, его голос стал выше и грубее — а ему ведь только семнадцать! Он стал выше и красивее. Я даже не спорю с этим фактом. Но ума он не набрался ни капельки. У Элли уже почти полностью сформировалась фигура! Ее белокурые волосы отросли ниже лопаток и начинают мелко виться. Мне немного завидно, что моя сестра — такая красивая. Но потом я думаю — «Агата, это же Элиза! Она как никто заслуживает такой красоты и ума!» и все наваждение спадает.       Я, к слову, тоже изменилась. Аннет сказала мне, что я тоже почти совсем взрослая, что я меняюсь, расту. Мои волосы стали длинные-длинные. Вибеке часто заплетает их в косы. В моей груди набухли какие-то шарики — ужасно болючие. Я думала, что это рак, но тетя сказала, что это грудь растет. И еще пару месяцев назад у меня началась менструация. Господи, хорошо, что мне заранее объяснили, что это, иначе тем утром я бы перебудила весь дом воплями «Я умираю!»(момент из книги)       Данте с Элли все время где-то пропадали по вечерам, о чем-то шушукались и вместе иногда выходили в уборную. Это очень странно и дико выглядит со стороны — но, увы и ах, это вижу только я. Тетя — с ней мы не обсуждали события двухлетней давности, вопреки моим снам и слава Богу — с Чарльзом все время обсуждают вопросы бизнеса, а мы трое пытаемся найти себе приключения на жопу. Ибо иначе назвать наши путешествия я не могу. Язык не повернется. Мы вместе почти все свободное время, за исключением того часа, что они куда-то увиливают.       — Боже, как красиво, Ата! — Элиза вскрикивает и восторженно хлопает в ладоши. Она как маленький ребенок — радуется любым мелочам. И это мне в ней очень нравится. Она как солнце, а я напротив нее — грозовая тучка. Зато тучки милые. Напротив нас холмы Патели-Бридж и кромешная тьма от которой становиться теплее на душе. Яркие точки на ночном небе привлекают все внимание к себе.       — Да, Агата. Здесь и вправду волшебно. — Данте аккуратно и быстро расстелил одеяло на траве и приземляясь, потянул за собой нас.       — Данте!       — Разве можно так? Чуть до инфаркта не довел.       — Ты еще побурчи, Ата. Начинается. — мы все поднимают головы вверх и замирают в одном положении. Звезды падают одна за другой, создавая прелестное чувство душевного умиротворения.       Боковым зрением я замечаю, как Данте ближе притягивает Элизу к себе, нежно поглаживая ее по боку. Она нежно улыбается, даже не смотря на него. Он понимает, эта улыбка — его. В груди вновь колет, как тогда, на двенадцатое День Рождение. Так же больно.

***

      — Ты уверен, что он не лопнет у меня в руках?       — Уверен. Доставай.       — Он выглядит… странно.       — Ата, это же презерватив, как он еще по твоему должен выглядеть? — Данте странно косится в мою сторону завязывая свой «шарик». Никогда не думала, что мы можем дойти до такого, если честно.       — А половой орган такой же большой, как и это? — я с презрением верчу его в руках. Действительно, похож на шарик.       — А тебе зачем знать? — Данте хитро улыбается и щурит глазки на меня. Затем он стреляет глазками в сестру и та почему-то краснеет. Мне становится неловко, но потом я вспоминаю с кем я говорю.       — Не ты ли в пять лет просил нас с Элли показать грудь?       — Мне было пять лет!       — А мне четырнадцать! И? Лучше ответь на вопрос.       — Вряд-ли у кого-то будет такой. Ты же надула его. Соответственно, нет.       Я кривлюсь, но подхожу к крану и набираю свое количество презиков. У каждого из нас их ровное количество — шестнадцать штук. Отхожу от крана и мы все разбегаемся по разным углам сада. Я слышу голос Элли откуда-то слева:       — Да начнется война! — и я не успеваю отвернуться, как получаю снаряд со спины. Данте мстительно хохочет, а я пускаю на него лучшие свои шарики. Теперь хохочу я.

***

      — Ну, что, бухнем? — Данте в предвкушении облизывает губы и рассматривает все бутылки, что стоят перед нами. Тут и виски, и бренди, и мартини, и вино. Тут есть все. Жаль только водки не было в тетушкином баре.       — Бухнем. — я повторяю за братом и беру в руки бутылку вина, открывая ее.       — Агата, ногти пообламываешь! Аккуратно! Отдай лучше Данте. Ему нечего терять, а мы должны сделать сегодня розовый, одинаковый маникюр.       — Элли, ты сомневаешься в этой сумасшедшей? Она не только ничего не обломает, а еще и. — бульк! Пробка от вина проваливается в бутылку. — О чем я и говорил, собственно.       — Тебе открыть бутылочку, малыш Данте? — я корчу забавную гримасу, наливая вино в три бокала — За презервативы и…       — Трусы Данте! — Элли заканчивает за мной и мы с ней выпиваем все залпом, даже не подождав Данте, что только успел откашляться от смеха. Да, это очень не красиво и если бы тетушка узнала — она бы нам шеи скрутила. Но ее тут нет, а мы здесь. Мы живем сейчас и это наши лучшие годы.

***

      Элли делает мне маникюр, аккуратно прокрашивая ноготок (ума не приложу, как она это делает, даже не прикасаясь к руке, ведьма!), а Данте расчесывает мои волосы, не касаясь кожи спины. Мы сидим в тишине, а на фоне лишь музыка.       I had a dream I got everything I wanted Not what you'd think And if I'm being honest       У меня была мечта Я получила все что хотел Не то, что вы думаете И если честно,       Элли тихо подпевает, а я растворяюсь в том, насколько мне сейчас хорошо. Никогда мне еще не было так спокойно.       It might've been a nightmare To anyone who might care Thought I could fly So I stepped off the Golden, mm       Это могло быть кошмаром Всем, кто могли заботиться Думал, что могу летать Итак, я сошел с Золотого, мм       Элиза тихо подпевает, а я повторяю за ней последние слова каждой строки. Данте тихо посмеивается с нашего воя и мы даже не замечаем его. Нам так хорошо вместе. Боже, пусть это не закончится никогда. Пусть это длится вечно, прошу.       Nobody cried Nobody even noticed I saw them standing right there Kinda thought they might care       Никто не плакал Никто даже не заметил Я видел, как они стояли прямо там Как бы то ни было, они думали, что им все равно       — Правда или действие, Агата? — я не замечаю, когда родственнички затевают игру, но отвечаю, чуть подумав:       — Правда. — мне слишком лень что-либо делать.       — Целовалась с другими девушками?       — Мне вообще нельзя целоваться, придурок. — Элли тихо смеется.       — Черт, прости, я забыл.       — Правда или действие, Данте?       — Правда.       — Как давно вы с Элизой встречаетесь? — вопрос приходит в мою голову абсолютно спонтанно и я понимаю, что хочу знать. Оба замирают. Расческа падает с рук парня, а Элли просто замирает. Кисточка с лаком скользит по коже и я морщусь. Бр-р-р.       I tried to scream But my head was underwater They called me weak Like I'm not just somebody's daughter       Coulda been a nightmare But it felt like they were right there And it feels like yesterday was a year ago But I don't wanna let anybody know       Я пыталась кричать Но моя голова была под водой Они назвали меня слабой Как будто я не просто чья-то дочь       Может быть кошмаром Но казалось, что они были здесь И кажется, что вчера было год назад Но я не хочу никому говорить       — Почему вы не сказали? — тишина. — Вы занимаетесь этим… самым? Сексом?       — Агата…       — Я хочу знать, вы не приезжали ко мне столько времени лишь из-за… этого? — я поднимаю на них взгляд и вижу, что они не смотрят на меня — Ясно.       — Что ты вообще знаешь о сексе? Отношениях? Любви? — Данте начинает агрессивно, но под взглядом сестры стихает.       — Все, что надо! Я прочитала книгу «Детям про «Это», и «Энциклопедию для подростков», и «Ваша девочка взрослеет», и еще нашла в библиотеке одну книгу… «для взрослых». Там какая-то акробатика цирковая, только блевотная.       — А теперь забудь все то, что там написано, — сказала Элли.        — Секс — это не акробатика. Не анатомия и не физиология. И неважно, кто, что и куда сует. Неважно. Самое главное не увидишь глазами, этого нет на картинках. — Данте поднял расческу.       — Что, еще и кино про это бывает? — переспросила я.       — Бывает, но речь не о том. Самое главное происходит в голове: твои мысли все улетучиваются. Ты не можешь думать ни о чем — только о человеке, который рядом. И о том, что с ним можно сделать… В хорошем смысле слова. И с его согласия, конечно. Время исчезает, пространство исчезает. И внутри у тебя такой ураган, что кажется: еще чуть-чуть — и голову снесет… И для всего этого достаточно просто поцелуя. Или даже прикосновения руки. Все. Вот это секс. А то, что ты в тех книжках читала, — это все… ерунда. — Элиза вздыхает. Ей тяжело и неловко, но она говорит искренне. Она говорит правду.       Я так и замерла в своем положении, загипнотизированная голосом сестры и тем, как серьезно она все объясняла. И мне так понравилось то, что она сказала, что вся моя обида, и стыд, и отвращение вдруг куда-то исчезли. А что, если они единственные, кто прав?       «А ведь мне не суждено испытать то, о чем он говорит», — подумала я. Я никогда раньше не задумывалась об этом, но сейчас вдруг осознала: все то, что происходит с Данте, Элизой, о чем пишут в книгах, все это запретное, и странное, и тайное, что случается между людьми, когда они остаются наедине, — все это никогда со мной не произойдет.       Никогда.       Я села удобнее кресло, обняла свои колени и опустила на них лоб.       — Все это пройдет мимо меня, так?       Они молчал. Тут им нечего было сказать. Все было понятно без слов.       I had a dream I got everything I wanted But when I wake up, I see You with me       У меня была мечта Я получила все что хотела Но когда я просыпаюсь, я вижу Ты со мной

***

      Они уехали. Через два дня. Аннет сказала, что у Чарльза просто возникли некоторые несостыковки в отчетах, которые они вместе разбирали, а детей он просто не хотел оставлять. Я думаю они попросили. И от этого становится хуже. Больнее. Они бросили меня. Подумали, что я не поддержу. Что я расскажу. Они решили, что я не пойму.       Я думаю о том, чтобы написать им — а написать что-то нужно. Открываю ноутбук и сразу же захожу в почту.       «Когда вы сбегали, вы подумайли о том, что и кого вы оставили?       Я не скажу. И не осуждаю. Но мне больно от мысли, что вы подумали иначе.»       Я вновь прокручиваю слова Элли и ком подкатывает к горлу.       И внутри у тебя такой ураган, что кажется: еще чуть-чуть — и голову снесет… И для всего этого достаточно просто поцелуя. Или даже прикосновения руки. Все.       Мой крик вырывается из груди сам по себе. Я наконец начала осознавать, что за шутку сыграла со мной Судьба. Что зрение, слух и обоняние — это величайшие сокровища, но я бы точно променяла какое-то из них на чудо прикосновения. Не смогла видеть, но зато могла бы целовать. Променяла бы все звуки на тепло чужой кожи под пальцами.       Я плачу, закусываю губу до крови и задыхаюсь от того, как же тяжело у меня на сердце. Как же больно от мыслей, что меня сжирают. Этот мир — не для меня. И я здесь лишняя. Смотрю на пустую белую стену напротив кровати. Смотрю-смотрю и понимаю, она так же пуста, как и я.       Надо будет заполнить ее фотографиями с этого лета. Заполнить пустоту. Некрасиво ведь.