Зараза!

      Удивительно, как, даже заболев, любимая девушка в глазах своего поклонника выглядит как настоящая королева — чудо, сотканное из солнечных лучей и тепла каждого летнего вздоха. Василиса подумала об этом, наблюдая за, безусловно, умирающей Захаррой — умирала она, потому что подхватила нечто между простудой и ангиной, и не спасали ни пятая по счета чашка горячего чая, ни шарф, намотанный на шею. И все равно она выглядела прекрасно… прекраснее всех на свете. Её темные волосы тонкими ручьями черного тумана расползлись по подушке, черненькие, как полагается всему их роду глаза поблескивали не то от слез, не то от искр гаснущего светила в окне. И Василиса могла наблюдать. Только наблюдать.       Захарра смотрела неё с немым вопросом. Василиса смотрела с любовью, нежной и щемящей, что грудь сдавило, и захотелось лечь рядом, уткнуться в затылок и, заболев вместе с ней, лежать и лежать. Собственные рыжие волосы, свитые в косу, пушились, грязные из-за того, что Василиса целую неделю забывала их помыть, в сини глаз залегло беспокойство, непохожее на спокойствие в глазах Захарры. Горло трижды за месяц болело, нос закладывало каждую ночь. Но она не заболевала, в отличии от здоровой Захарры, несмотря на миловидную хрупкую внешность — здоровую, как лошадь. И вот те на, заболела именно она.       — Я люблю тебя, — прошептала Василиса, и сухие губы Драгоций разошлись в стороны. Она прохрипела, надеясь быть услышанной:       — Я тоже тебя люблю, милая, — а после, скрыв свой взгляд веками, распластала руки по кровати и добавила ещё тише: — Как бы я хотела, чтобы ты лежала сейчас со мной… Слушать твое… дыхание…       Василиса бесстрашно шагнула к ней, не боясь заболеть. Осень надвигалась: она ощущалась в каждом пожелтевшем листике, в каждой простуде, в том холодном ветре, промчавшемся за окном, едва солнце начало укатываться за горизонт. И заболеть, думалось Василисе, лишь вопрос всемогущего и всезнающего времени. Почему она наклонилась, поцеловала Захарру в лоб и убрала с виска прилипшую прядку вьющихся волос. Обе двадцатилетние, взрослые девушки, выглядели они все-таки как дети: и сейчас Василиса отчетливо видела в младшей Драгоций ту развеселую девчушку с хвостиками по обе стороны головы, которую полюбила, ещё когда впервые прибыла вместе с ключниками в Змиулан.       — Я буду с тобой этой ночью, — обещала она. — Но сейчас спи без меня. Я приготовлю тебе чаю, — затем, помедлив, приоткрыла рот, словно не решаясь задать вопрос. — Может, все же воспользоваться часодейством?       Захарра быстро завертела головой на худой шее и заканючила таким голоском, от которого внутри Василисы все расплавилось:       — Нет, нет, нет! Никакой магии! Даже не думай!       Сцепленные за спиной руки задрожали от смеха, ровная спина — в такт им. Синий спокойный взгляд тоже засмеялся, и маленькая Василиса Огнева пробудилась в той, уже взрослой. Она улыбнулась, вновь поцеловала Захарру, на сей раз в щечку.       — Хорошо, — обещала она. — А ещё мне так нравится твой голос… особенно когда ты ворчишь…       Захарра замычала, конечно, в шутку, и стала пихать Василису в грудь. А та, крепенькая, никак не двигалась с места, продолжая ухмыляться. Ровно также ухмылялась бы и сама Захарра, окажись Василиса в её ситуации, и Василиса, без всяких сомнений, тоже толкала бы девушку после таких слов.       — Ты зараза, причем, самая ворчливая, даже с нашими ворчунами не сравнишься, — продолжала Захарра, также в шутку — верно, ей нравилось капризничать при Василисе. — И ты издеваешься надо мной!       Василиса не издевалась ни в коем разе, ибо не было для неё ничего ценнее её, Захарриного, комфорта, но поддержала:       — И продолжу, потому что мне нравится тебя раздражать.       А потом, едва-едва куснув за мочку уха, с довольным видом захихикала и полетала на кухню: чайник как раз закипал, заглушая хриплый кашель улыбающейся, довольной Захарры.