Аутсайдер

– Шедоу, войди, пожалуйста. Умудренный тяжелыми мыслями старческий голос позвал из-за стальных дверей. Невысокая фигура сделала шаг к ним, притормаживая в ожидании включения сенсоров, и заглянула внутрь, когда тяжелая пластина с табличкой отъехала в сторону. – Заходи. Нам надо поговорить. Красные радужки сонных глаз покорно прикрылись. Фигура дошла до центра усеянной компьютерами комнаты и остановилась. – Они думают над тем, чтобы закрыть проект. Голос лысого старика в круглых очках слегка дрогнул. Мужчина повернулся, рассматривая черное как смоль создание, чей образ вырисовывался красными всполохами полос на иглах и конечностях. Оно вопросительно повело ухом. – Шедоу, нужно быть готовыми ускориться, потому что на нашу миссию нам отведено очень мало времени. Прикрытые веками красные глаза не выражали ничего, кроме ошеломляющего смирения и боли. – За все это время я почти ничего не смог сделать, - тихо молвил ёж, поднимая взгляд на своего создателя. Старик ответил не сразу. Он проницательно рассматривал антропоморфную фигуру, складывая что-то в своем гениальном сознании, и после продолжительной, пугающей и давящей паузы сказал: – Ты рядом с ней. Это помогает ей держаться. Пусть пока остается так. Шедоу потерянно всматривался в монитор за спиной профессора. Экран мерцал набором цифр и букв, назначение которых ему было непонятно, однако понятно было иное: денно и нощно этот человек жертвовал сном, чтобы изучать его ДНК. – А я продолжу свои попытки. С твоей помощью, разумеется. Я бы хотел немного изменить наш график, и хотел бы видеть тебя сегодня ночью в лабораторном боксе номер четыре. Ёж кивнул. – И завтра. Черные, слегка пушащиеся шерстью уши немного опустились: – Разумеется. Жужжание лабораторной техники, такое родное и ласковое, успокаивало. Седые усы скрывали поджатые губы. – Пока свободен? - тихо, но уверенно спросил Шедоу. – Какие вопросы! - расслаблено хохотнул пожилой человек, разворачиваясь на стуле обратно к компьютеру, – Как всегда, ответ совершенно очевиден! Совершенная форма жизни. Иммунитет, не знающий болезни, деформации и мутации. Здоровье, созданное в пробирке ради того, чтобы жила она. Словно листок на ветру, колышущиеся судороги в ее теле с каждым днём напоминали о приближении неминуемого конца, заставляя ошеломленно вдыхать в себя остатки теплого воздуха без единой примеси аромата жухлой травы и влажной от капель дождя земли. Под сводами искусственного неба в оттенках стальной серости раздавались ее шаги и голос, и то, как часто она смеялась, освещало эти закрытые арки безнадежности словно квазар. Яркий, стремящийся к тому, чтобы расшириться в новую галактику, породив, возможно, еще одну параллельную вселенную. Очарованный солнцем лик, центром которого были большие глаза цвета земных незабудок, словно призрак появлялся то в одной части комплекса, то в другой, принося толику беспечности для обитателей космической станции, именованной “КОВЧЕГ”. Там, где никогда не было своей атмосферы, произрастал уже девятнадцатую зиму ее надломленный у стебля цветок, медленно раскрывая пышные бутоны золотистых соцветий. Лишь изредка лепестки угасали, когда поток пугающих мыслей туманил ее рассудок. Поток, срывавшийся в зарождение новой кротовой норы, готовой затянуть в свои недра весь остававшийся свет. Единственным, кому удавалось помогать сражаться с усиливающейся гравитацией страхов, был самый странный житель колонии, чей черный нос не отходил от юной девушки ни на минуту, исключая дни, когда его задачей было сохранение ее жизни, и он проводил часы в научных лабораториях с ее дедушкой. Часы, когда творились биологические опыты во имя изобретения лекарства, которое помогло бы случиться встрече с рассветной росой и удушливой жарой под палящем солнцем. Шедоу отвел взгляд от профессора и сделал пару шагов в сторону выхода. – Ты, главное, не печалься, - послышалось за его спиной. Ёж обернулся, бросая полный надежды взгляд. – Отчаиваться рано, у нас есть результаты. Несмотря на обстоятельства.

***

Тяжелая дверь отъехала в сторону, и Шедоу покинул фойе научной части комплекса, ступая в жужжащие лампами просторные коридоры жилого отсека. На первый взгляд, их запутанные линии сбивали с толку, но в архитектуре колонии была своя определенная логика. Проход, где оказался ёж, вел прямо в круглый зал, откуда лучами расходились пути в ряды кают. В центре зала, почти как экспонат, зеленело шелестом вечнозеленых листьев невысокое дерево, заточенное в стеклянную цилиндрическую капсулу. Кто-то из сотрудников научного центра доставил образец корней с Земли для экспериментов над выращиванием растений в космических условиях. Из нескольких образцов выжило и выросло два, одно из которых и виднелось через узкую арку. – Привет, Шедоу! - послышалось издалека. В арке показалась фигура, чье скомканное приветствие было обращено к медленно шагающему ежу. Лаборант в халате почти что промчался мимо. – Привет, Джон, - мрачно ответил Шедоу, проводя его запыхавшийся образ взглядом, – что-то случилось? – Минут десять назад прилетел шаттл с Земли, у нас новая провизия и кое-какие материалы для выведения фагов, а еще привезли новые кассеты и пластинки! - в голосе молодого человека серебрилась детская радость, и он, почти что подпрыгивая на месте, потрепал Шедоу за ухо и стремительно сорвался к дверям, оставляя ежу только недовольно кинуть ему в след: – Я просил не трогать меня за уши, Джон! Последний не услышал, и слова ударились звонким эхом о закрывающиеся двери. Ёж недовольно выдохнул. – И так каждый чертов раз, - пробубнил он про себя, поворачиваясь в сторону зала с бесконечно широким иллюминатором. Но раздражение его было недолгим, потому что новость о видеокассетах и музыке с Земли была одной из самых ожидаемых и любимых, и ёж, задорно оттолкнувшись от пола, цокнул титановыми бортами своих аэро-ботинок и помчался по направлению к каюте, в которой проживал самый дорогой человек во всей вселенной, состоявшей из груды многоэтажного металла и вакуума за толстым стеклом. Около минуты он несся по единообразному коридору дверей с табличками, чуть не сбил двоих лаборантов, кинувших ему вслед что-то неразборчивое и не слишком одобрительное. Резко затормозив и замерев на мгновение в одышке, Шедоу остановился у двери, табличка на которой была украшена именем из пяти букв. Ёж прокашлялся, постучал в дверь и, не дождавшись ответа, резко потянул ручку в сторону, чтобы стать свидетелем утреннего туалета худощавой белокурой девушки. Она испуганно ахнула, резко повернулась и запищала: – Шедоу! Стоявшая в одних трусах, она кинулась к кровати в попытке схватить одеяло. Ёж застыл, уставившись на ее хрупкое и бледное, но такое грациозное тело. Спустя мгновение на него снизошло позорное осознание, он суетливо раскраснелся. – Прости, прости! Я должен был подождать! - громко гавкнул он, потягивая дверь в обратную сторону. Она не поддавалась. – Шедоу! - её недовольство граничило со смехом, и когда в ежа полетела пара голубых носков, тот уже почти справился с заклинившей дверью в каюту Марии Роботник. Из-за толстых стен развалились её недовольные возгласы, переходящие в странные смешки. Красный от смущения ёж стоял спиной к стене, и в голове его бесконечно прокручивалось то, как черты костей ложились на скругленные формы её бедер и плеч. Шедоу следил за тем, чтобы базовое воспитание Джеральда не исчезало со временем, и из года в год он лишь наращивал на себе панцирь сдержанности и этикета. По крайней мере, насколько это было ему доступно. Почти пять лет он существовал на этом свете, пропитанном ароматами стерильности и геосмина, проживая каждый свой день рука об руку с девушкой, ради которой был создан, хоть и относились к нему не как к равному. Правда, разумеется, не все. Самые теплые чувства рождались в его душе, которая, несомненно, была, хоть он и отрицал это, от того, как смотрела на него она. Как говорила с ним, как восхищалась и умилялась ему. В особенности, его торчащим вверх мягким черным ушам. Ему всегда казалось странным, что несмотря на засилие людей в «КОВЧЕГе», хотя вряд ли сорок семь человек можно охарактеризовать как засилье, проживающих юность субъектов, кроме одного парнишки с гетерохромией, была только Мария. Парень с разными глазами покинул колонию какое-то время назад, и двумя самыми юными жителями стального космического гиганта остались они вдвоем. Шедоу и юноша никогда не пересекались намеренно, а когда виделись, то мимолетно, и по большей части в присутствии девушки. Дружба между двумя молодыми людьми была хоть и теплой, но Мария, немного стесняясь напора, старалась держать расстояние с обладателем разноцветных глаз, почему и предпочитала встречаться с ним только в присутствии своего лучшего друга в лице черного ежа. Несмотря на большую разницу в росте, угрожающий взгляд Шедоу делал его выше и осаждал неловкие попытки будущего военного в неловкие юношеские ухаживания. Да и казалось, что Мария Роботник совершенно не была заинтересована в нем. Разумеется, парня больше пугал инопланетный вид вездесущего спутника белокурой девушки. Когда они впервые встретились, юношу навсегда охватил ужас, который он приносил с собой даже после отбытия с колонии, где оставил своих родителей. – При всем уважении к Джеральду, это ненормально, - однажды поделился он с одним из сотрудников лаборатории. – Согласен. Стремный субъект. Я бы даже не подпустил подобное к своему ребенку. – Да она и не его ребенок, слушай. Бросили, наверное. И дед с катушек съезжает со своими экспериментами. Странный, коренастый по комплекции, но невысокий. Большие руки и ступни, голова. Шедоу часто слышал шептания за спиной, отчего замкнутость стала неотъемлемой частью его характера. Лишь только её ласкающий тембр был единственным, что окутывало его в комфорт и безмятежность. Рядом с ней он чувствовал себя полноценным и настоящим. Имеющим смысл и несущим его. Шедоу снова постучал в дверь. – Можно? Дверь открылась. Её невесомая фигура была облачена в голубое платье с воротником, волосы были прибраны ободком. Длинные кудри вились, нежно свисая с тонких плечей. Голубые глаза с небольшой укоризной стрельнули в гостя. – Иногда ты такой внезапный, знаешь? - она смущенно улыбнулась, поправляя волосы у уха. Шедоу приподнял уголки губ в ответ, заглядывая в её глаза. Он взял девичью ладонь в свою и немного нетерпеливо потянул за собой. – Пойдем, посмотрим, что привезли!

***

– Шедоу, Мария! Вы прямо вовремя подоспели! - молодой лаборант по имени Джон радостно поприветствовал пару, появившуюся на пороге комнаты отдыха для сотрудников цеха по разработке биоматериалов, – Тут привезли целый ящик кофе и какую-то невероятную подборку кино! Человек с короткими темными волосами радостно поднял над собой две кассеты, демонстрируя новоприбывшим яркие картонные обложки. – О, как здорово! - воскликнула белокурая девушка, приближаясь к Джону и заглядывая в коробку у его ног, – Шедоу, тут так много кофе! Это была его особая страсть. Напиток, который был чем-то вроде ритуального события. Горячий, терпкий, ароматный. Удовольствие, которое получал ёж от почти черной жидкости было чем-то совершенно космическим. Мария, питающая слабость к тому, чтобы наблюдать за тем, как кончики ушей Шедоу подергиваются от этого камерного счастья, всегда отдавала ему свою кружку с утра. Несмотря на то, что две кружки кофе для обычного человека - это много, на ежа напиток почти никак не действовал. Мария всегда смеялась и говорила, что для Шедоу нужно в десять раз больше, чтобы он что-то почувствовал. – Здорово… - мечтательно протянул ёж и поинтересовался. – А не привезли ли еще книг? Лаборант задумался на мгновение и поднял указательный палец руки вверх, все еще удерживая черный прямоугольник кассеты. – Вообще, было что-то! Я даже не посмотрел толком, если честно, тут такое просто! В его глазах полыхал заразительный огонь, и Шедоу заинтересованно уставился на человека. – Сейчас, сейчас! Джон стремительно выбежал из комнаты, оставляя товарищей в недоумении. – Что-то он сегодня какой-то очень активный, - бросил ёж, поднимая взгляд на подругу. Она лишь кивнула, разделяя озадаченность. – И общительный, - добавила девушка, облокотившись на стену. По обыкновению, общительность Джона возрастала в те моменты, когда его монотонная работа превращалась в скучный ад по подсчетам цифр и бесконечные считывания диаграмм, но он в целом и общем был одним из немногих, кто спокойно относился к присутствию ежа в жизни Марии, да и в целом присутствию темной твари на “КОВЧЕГе”. Иногда Шедоу доставались короткие знаки симпатии с его стороны, и всегда это было одобрительное трепание за то или иное ухо, чего ёж совершенно не любил. Единственным человеком, который мог прикасаться к его голове, была Мария. Несмотря на смутные ощущения во время этого процесса, Шедоу всецело отдавался ее рукам, особенно когда она читала вслух. Алые глаза с интересом рассматривали упакованные в пленку кассеты, изучая названия. Некоторые из упаковок или были вскрыты, или уже приехали вскрытыми, но это не меняло сути: шаттл, перевозящий сотрудников комплекса на колонию и обратно на землю, всегда возвращался с сюрпризами. Странная парочка в лицах стройной высокой девушки и ежа ростом чуть больше метра всегда ждала возможности прикоснуться к отголоскам жизни на земле, о которой вдвоем так часто мечтали, рассматривая через окна иллюминатора ее круглые голубые черты. На земле царил загадочный 1985 год, и сказочный аналоговый флёр царил даже в космосе, передавая по спутникам очаровательные сигналы и распространяя штамповку винила и VHS-системы даже за пределы атмосферы. Лаборантская была наполнена сокровищницей земных технологий, на пьедестале которой стоял настоящий телевизор и магнитофон. Последний достаточно часто становился причиной для встреч молодых ученых в пределах голубых стен комнаты без окон. Пару раз в неделю энтузиаст Джон собирал вокруг себя компанию из коллег, с которыми общался чаще всего, иногда выпрашивая у начальства в лице Джеральда Роботника притащить на просмотр кино смурную фигуру ежа. Джеральд же, смеясь, всегда отвечал одно и то же. Он говорил, что Шедоу не узник, и волен делать все, что ему захочется. После чего уже более серьезно добавлял: «В рамках разумного, конечно». – Тут есть немного книг, Мария, - заинтригованно обратился к подруге ёж. Из коридора послышался приближающийся топот. Как только сенсоры засекли движение, створка отъехала, и в проходе показался Джон с двумя коллегами. Камерная атмосфера уюта была в одно мгновение разрушена первыми признаками нетерпимости. – Мария, боже, ты опять с собой это таскаешь! - голос одного из новоприбывших звучал крайне недовольно. Шедоу сложил руки на груди, громко выдыхая в попытке не реагировать. – Шон, прекрати! - Мария гневно топнула ногой, – У него есть имя. – Все равно, пожалуйста, Боже… Давайте эти эксперименты держать на одном этаже, а то я начинаю беспокоиться за нас всех. Шедоу закатил глаза, отворачиваясь обратно к коробке и засовывая в нее любопытный нос. Белокурая девушка подошла к нему и нежно погладила по колючей голове. – В общем, знаете что? - нетерпеливо затараторил лаборант, снова демонстрируя вскрытый кассетный коробок, – Нам достался свеженький, с пылу с жару, «Терминатор»! Молодые люди разразились гулом и улюлюканьем, один из них радостно похлопал в ладоши. – Вот это сюрприз! – Пока перерыв, я предлагаю начать! - голос Джона был полон азарта и предвкушения, – Мария, Шедоу, давайте, а? Девушка подергала своего друга за плечо, улыбаясь и кивая в сторону телевизора. Ёж отвлекся от изучения стопки книг, среди которых уже заприметил заинтересовавший корешок, название на котором гласило «Парфюмер». Он вытащил книгу и посмотрел на девушку. – Почему нет? Если, конечно, Шон не будет против, - в низком голосе послышалась здоровая издевка. Шон промолчал, скривив гримасу отвращения по направлению куда-то в стену напротив. – Только кофе заварю, - ёж кивнул подруге, делая несколько уверенных шагов в сторону маленького закутка, где стоял настоящий электрический чайник и набор идентичных белых кружек. Стоило ему отойти, как разговор за его спиной оживился, одарив Шедоу очередным ощущением того, насколько он был лишним везде и всюду. Но её желания и стремления были для него почти всем, что он хотел сопровождать, потому что, так сложилось, что он стал больше чем меткой надежды на ее бледно-молочной шее. Порой он сам не понимал, что к чему, и лишь существовал на слепом автопилоте, перемещаясь из одной части колонии в другую. Сперва монотонно медитируя в научных капсулах, потом сонно слушая ее голос и смех. Так длилось уже несколько лет. Будучи почти ровесниками, они прожили вместе несколько стадий становления, включая довольно тяжелый пубертатный период. Неизлечимо больная Мария часто плакала, проходя внутри себя пути принятия изменений в себе и осознания неизбежности некоторых вещей. Она не была одним из тех подростков, кто не справлялся с собой же и не переживал внешне психоэмоциональные внутренние конфликты, наоборот: будучи рядом с совершенно и извечно спокойным другом, чье сознание ей всегда казалось недосягаемым, она училась обдумывать, а делиться намного позже, если оно потребуется. Маленькая девочка через время стала расти и через время стала чуть выше, не так сильно из-за врожденного иммунодефицита, тело ее приобрело округлые формы, а когда начала активно расти грудь, она и вовсе впадала в панику, то и дело порываясь обсудить это сперва с Шедоу, а после его смущенных скомканных отказов с кем-то из представителей женской части сотрудников. Их были единицы, и они часто покидали колонию. На замену им приходили юные врачи и ученые, которых тотчас же определяли в лаборанты “КОВЧЕГа”. Когда ей стукнуло семнадцать, Мария больше походила на фантома: тонкие худощавые конечности, припухшие синеватыми горбинками лимфоузлы на шее и локтях, темные круги под небесно-голубыми глазами и изувечивающий кашель, с которым почти отчаялся сражаться ее дед. Иногда слабость ее покалеченного здоровья брала верх настолько, что она неделями не вставала с постели. Истерзанные любовью к ней были начеку, мысленно переживая в сознании момент ее смерти почти каждый новый день. Шедоу мог часами сидеть у ее постели, вслушиваясь в ее дыхание. В попытках запомнить особый запах светлых волос и кожи, что стал будоражить его не так давно. Изо дня в день. Но он все равно не мог ни надышаться, ни наслушаться молитвами жизни в ее теле. Шел второй год с момента ее семнадцатилетия, и девушка, словно застывший в криосне путешественник во времени, цеплялась за жизнь, поддерживаемую лекарствами, выводимыми из крови и ДНК единственного близкого друга. Гонимого почти всеми, кто обитал рядом. Ёж меланхолично насыпал в две кружки растворимого кофе и нажал пальцем на кнопку включения кипятильника. Сзади слышались восторженные диалоги о таланте Джеймса Кэмерона и обсуждения привезенных земных сокровищ поп-культа. – Я вообще не удивлен, если он предскажет что-то. Андроиды будут среди нас, - Шон громко плюхнулся на тканевый диван. – Шон, об заклад бьюсь, что ты будешь первым! - прилетело ему в ответ от Джона, занятого перемоткой кассеты. Оригинальный проигрыватель от JVC довольно шумел пленкой. Громкий хохот разлетелся по комнате. Ёж, погруженный в свои мысли, дождался закипания воды и залил доверху две кружки. Темная ароматная жидкость окутала кухонный уголок ароматом терпкого кофе. Он взял кружки за тонкие ручки и вернулся в комнату. Мария сидела с краю, рукой придерживая место для него. Шедоу улыбнулся, подошел к ней, цокая металлическими подошвами своей обуви о стальной пол, и сел рядом, между ней и Джоном. Протянув кружку девушке, Шедоу поймал на себе ее улыбку, после чего поудобней устроился на своем месте, обхватив ладонями горячую керамику. – Ноа, ты идешь? - Джон позвал своего второго коллегу, торчавшего у коробки с винилом. В его руках оказалась двенадцатидюймовая пластинка с переизданием джазовых композиций Оливера Нельсона. Мужчина опомнился и закинул квадратный конверт обратно в коробку, после чего присоединился к разношерстной компании. Джон включил телевизор с помощью пульта, переключил режим на AVI и задумался. Спустя мгновение он спросил, обведя всех взглядом: – Господа и дама, никто не видел пульт от проигрывателя? Шедоу умиротворенно растворятся под боком Марии. Ёж откинул голову назад, выискивая пульт, черный корпус которого показался за спиной Шона. – Он у Шона за спиной, - тихо пробасил он. Шон недовольно посмотрел в сторону говорившего. Мария заметила это и положила на ногу ежа кисть руки, одарив последнего странной волной. Ее прикосновения в последнее время вызывали у его тела крайне странную реакцию, и то, что их становилось больше, лишь доказывало, что эти всполохи не были фантомными. Каждый раз, когда ее пальцы касались его, он терялся, слово подросток, настолько трепетно он сроднился с этим увядающим чудом. Когда пульт оказался в руках лаборанта-энтузиаста, он удостоверился, что все вокруг находятся в ожидании начала фильма, и нажал на “play”. Первые секунды поприветствовали экран черно-белыми помехами, сопровождаемыми жужжащими звуками вращения внутри проигрывателя. Потом экран почернел, пуская по себе плеяды звезд и вступительные титры на черном экране. Голос озвучил имя режиссера. Шедоу сделал глоток горячего кофе и довольно выпустил воздух через нос. Рука Марии оставалась на его колене. Первые пять минут фильма, забравшие все внимание смотрящих своим мрачным синим и гнетущим повествованием, оторвались настолько резко, что никто даже не понял, что произошло. Но когда картинка мрачного будущего столь же стремительно сменилась на запись чьего-то секса, импровизированный кинозал разразился звуком во всех его смыслах. Шон и Ноа громко воскликнули, и что конкретно несло в себе их восклицание было трудно сказать. В этот момент Шедоу сделал еще один глоток, который сразу же оказался на полу, ибо не прыснуть от внезапности у него не получилось. Он закашлялся, вытирая предплечьем напиток, родившийся через нос. Мария скомканно ахнула. – Это еще что? - Джон наклонил голову, рассматривая происходящее в телевизоре. – Это… - хрипло протянул Шедоу и не закончил предложение так, как хотел, потому что кофе попал всюду, но не в желудок. Белокурая девушка не мигая смотрела в экран. – Джон, а кассета что, была вскрытая? - Ноа, разливаясь громогласным смехом, обратился к товарищу. – Да, - потерянно протянул Джон в ответ. На “stop” никто не нажимал, продолжая наблюдать происходящее. – Что-то мне подсказывает, - бросил Шедоу, прокашлявшись и пытаясь допить весь стакан кофе одним глотком, – что это не «Терминатор». Он потянул поглощенную просмотром Марию за руку. – Думаю, что мы пойдем, да? - ёж обратился к девушке и, не дождавшись ответного взгляда, чуть не прыснул во второй раз, но уже с истерического смеха. Джон стыдливо пытался остановить запись, но сделал только громче. В коридор стали вырываться наигранные стоны. Сдерживать хохот не мог уже никто, кроме шокированной девушки. Она замерла как вкопанная, почти не реагируя на происходящее вокруг. С пятой попытки Джон осознал, что пытается выключить проигрыватель пультом от телевизора, меняя лишь яркость и громкость, и стремительно стал затыкивать кнопку “stop” уже на самом плеере, подскакивая к нему в один прыжок. Когда на смеющихся обрушилась резкая тишина, Шедоу отпустил руку Марии, вынул из ее застывших пальцев кружку и отнес к чайнику. Потом шустро схватил ранее запримеченную книгу и повел девушку на выход из комнаты, еле сдерживая истерические смешки. Перезапись чего-то другого на кассеты было обычным явлением, и на колонию часто попадались кассеты такого формата: на конверте одно, а внутри могло быть совсем другое. Но уж никто не ожидал, что поверх самого ожидаемого фильма среди заинтересованных в кино жителей окажется чье-то домашнее видео. – Пойдем, Мария, - обратился к девушке Шедоу, – я нашел, чем еще мы можем заняться. Растерянная от увиденного девушка лишь кивнула, позволяя довести себя до комнаты.

***

Ей очень нужно было обсудить это с ним. Мария дождалась, когда Шедоу закроет дверь в ее каюту. – Так выглядит секс, да? Вопрос выстрелил ежу в лоб, и он, осознавая, что сейчас ему точно никуда не деться, угрюмо вздохнул и направился в сторону девушки. Держа в руках книгу, он сел на край ее кровати. – Да, он выглядит так, - слегка скомканно выдал ёж, поднимая взгляд на нее. Мария увидела в глазах Шедоу некоторое смущение, и сама отвела глаза в сторону. На ее бледном лице выступил еле заметный, почти что фиолетовый румянец. – Прости, мне просто не с кем это обсудить. Не могу же я пойти к дедушке. Я даже бы и не подумала говорить с ним о таком. Спрашивать… Она скомкано тараторила, сжимая в ладони простынь. Ворох мыслей, обрекавший ее на риск, казался предательством и переступанием через неизведанную и пугающую черту. Шедоу не мигая смотрел на Марию, пытаясь сдерживать тремор. После непродолжительной паузы девушка снова задала вопрос. – А что-то почувствовал? Когда смотрел на это? Шедоу слегка оторопело повел ухом и на мгновение задумался. Не ответил. Мария засуетилась, бросив неловкое «неважно» и предложила почитать книгу. – Слушай, я… - Шедоу попытался нарушить повисшую некомфортную паузу. Природа ее была страннее чем просто природа дискомфорта, и он чувствовал что-то совсем иное от своей единственной подруги. – Я, наверное, не могу об этом говорить, потому что, буду честен, мне кажется, что… Что я не могу об этом говорить. Мария непонимающе посмотрела ему в глаза. Этот пронзительный взгляд! Взгляд, который был способен просто утопить в своей голубизне и кристалльности. – Послушай, - Шедоу немного подвинулся к ней, - ты прекрасная и умная девушка, и все, что, скорее всего, будоражит твоё тело - это естественная и, я бы сказал, крайне здоровая реакция на подобного рода фильмы. Шедоу вытаскивал из себя слова, подбирая для них окантовку посимпатичнее, чтобы не звучать смешно. Но прозвучал он максимально сухо, что еще сильнее расстроило девушку. – Я уже чувствовала такое. Просто не до конца понимала, как справляться с этими ощущениями. Поэтому я спрашиваю тебя. Шедоу не знал, что ответить. Он, будучи существом совершенно другой расы и вида, иногда томительно сражался с издевательским возбуждением, приобретаемым от звуков её голоса и от того, как она двигается и, кажется, от всего, что было в Марии. Сказать это было бы преступлением против нее и против ее деда, который бы, наверное, линчевал бы ежа, узнай, что его детище, созданное во имя науки и здоровья внучки, пускает на эту самую внучку слюни. Прятать все это внутри было тяжело и прогонять все эти мысли тоже. Ему было стыдно даже от мысли, а когда он случайно застал ее с утра в неглиже, спастись можно было только за каким-либо общественным действом. Последнее, к великой иронии, закончилось тем, чего он никогда не ожидал. И факт того, что взрослая телом Мария увидела это, и то посеяло в ней зерно желания узнать, пугал его еще сильнее. Ёж молчал с минуту, следя за невидимой точкой на кровати. – Давай почитаем? Немного расстроенная, но больше смущенная девушка вздохнула, после чего улыбнулась, кивая. Зеленый корешок вспорхнул в ее руках, после чего она предложила Шедоу лечь рядом. Последний скинул обувь и устроился под боком подруги, слушая ее дыхание и нежный голос. Несколько часов она читала вслух, погружая Шедоу в летаргию. Строки и слова сливались в большое тягучее полотно, пока он, смотря сквозь него, словно сквозь старый пыльный тюль, прокручивал у себя в голове то, что произошло ранее. Лежа возле нее который год, иногда просыпаясь рядом, иногда засыпая поодаль, он боролся с тем, чтобы прикоснуться к ней иначе, и страх этот был рожден хрупкостью ее, хрустальностью кожи, цвет которой ему так нравился. Лоском ее волос, чертами ее лица, линиями ее ног и рук он был пленен и, казалось ему, что жил только ради них. Мария касалась его ушей, нежно массируя тонкими пальцами их мягкие кончики, и продолжала читать, иногда отвлекаясь на разглядывание своего дремлющего друга. Шедоу всегда был ниже ее. Намного ниже, что не мешало его комплекции быть такой отличной от человеческой: подсушенные мышцы почти не скрывала торчащая во все стороны короткая шерсть, лишь торс был усеян плеядой длинных шелковых волос, походящих длиной на роскошный треугольник белого меха на его груди. Тонкие рельефные руки и ноги, большие кисти, большие ступни. Очаровательный черный нос, эти геометрические всполохи красного. Ёж был крупнее ее, хоть и ниже, но когда он лежал в полусне рядом с ней, выглядел самым уязвимым созданием на свете. Хоть свет этот был мрачен и тесен своими стенами посреди вакуума космоса.

***

– То, чего он всегда так страстно желал, а именно чтобы его любили другие люди, в момент успеха стало ему невыносимо, ибо сам он не любил их, он их ненавидел, - Мария отложила книгу, задумчиво глядя в окно иллюминатора. Шедоу лежал с полузакрытыми глазами, прокручивая в своей голове бесконечное множество вариантов событий на его действия, которые он тщательно обдумывал все это время, почти не следя за сюжетом книги. По ощущениям был поздний земной вечер. В колонии день и ночь были похожи друг на друга как две капли воды, потому что железные стены ее обители всегда озарял искусственный свет. Медленно поднявшись, стараясь не смотреть на девушку, он влез в свою обувь и медленно пошел в сторону двери. – Сегодня я должен быть с Джеральдом. Мария потерянно посмотрела ему вслед. – Мы обязательно спасем тебя. Она не ответила, лишь грустно улыбнулась. Внутри ее сжирали черви ненависти к себе, своему телу и тому, что она до сих пор видит в отражении одиноко висящего зеркала. – Знаешь, - нежно вырвалось из ежа, когда он прикоснулся к вогнутой дверной ручке. Мария посмотрела на его, ожидая увидеть в ответ его чудесные алые глаза. – Я почувствовал то, что всегда чувствую, когда смотрю на тебя. Он вышел, бросив ей полный боли взгляд, и закрыл за собой дверь, оставив девушку наедине с его словами.

***

Шедоу медленно шел по коридору, погруженный в свои мысли. Отстукивая неровный ритм подошвами, он приближался к выходу из жилого отсека. Когда в поле его зрения показалось заключенное в стеклянный купол дерево, ёж сменил направление и пошел в его сторону. Остановился он прямо у прозрачного стекла, выискивая отверстия, через которые сочился сладкий земной кислород. Сумасбродный аромат далекой, одинокой голубой планеты, большим шаром видневшейся из гигантского иллюминатора справа. На минуту он замер с закрытыми глазами, пытаясь переварить интенсивность событий текущих суток и усмирить в себе бурю, вызванную скопом слов и взглядов. Буря эта, хоть и была столь внезапной, имела свои корни глубоко внутри, и была нужна лишь маленькая искра, чтобы весь этот газ ощущений и влечений вспыхнул в долю секунды, сжигая все границы и стены, в которых приходилось прятаться и переживать в одиночестве. Деревце стояло бездвижно. Его спрятанная красота манила, и лишь те, кто находил в себе интерес подойти ближе, мог прикоснуться к этой хрупкой и нежной природе. Она была такой же. Запрятанная глубоко внутри, пылающая снаружи, но непринятая собой же. Хотя вряд ли деревцу были свойственны те же думы, что отягощали безутешно страдающую Марию Роботник. Шедоу, пытаясь надышаться, сделал глубокий вдох, после чего направился к стальным дверям в переход к лабораторному корпусу. Когда дверь в экспериментальный блок открылись, ежа сразу же закрутила кутерьма подготовки к анализам. К нему сразу же подбежал Джон, по-дружески подталкивая сзади. – Все готово, пойдем. Джеральд Роботник в ожидании стоял у большой цилиндрической капсулы. – Мой мальчик, будем начинать? - его старческий тембр звучал умиротворенно, передавая это ощущение тому, к кому он обратился. Шедоу кивнул и подошел к небольшой лестнице, приставленной к массивному стеклу. Сняв в себя обувь, носки и перчатки, оставляя на себе лишь две пары блестящих колец-браслетов, он взобрался наверх. Джон передал ему две пары катетеров и кислородную маску. Не мигая, Шедоу натянул ее на морду и сам, не выдавая гримасы боли, проколол себе иглами от катетеров плечи и запястья, после чего одним движением спрыгнул в узкое пространство, заполненное горячей пузырящейся жидкостью. Лаборант и профессор посмотрели друг на друга, обмениваясь беззвучной солидарностью. – Уже даже помощи никакой не надо, сам все знает, - обронил Джеральд. – Так сколько лет вы ведете проект, - голос Джона звучал ярко и волнительно. Профессор Роботник помрачнел, отворачиваясь от собеседника. – Столько лет… Несколько длинных минут раздумий, и голос старика призвал всех сотрудников начать работу. – Запускайте систему общей анестезии! Погруженный в капсулу с зеленоватой жидкостью, Шедоу ощущал давление от невесомости, тисками стягивающее череп. Странное предчувствие томило его, и он очень долго не мог погрузиться в анабиоз, противясь наркозу. Часто дыша через кислородную маску, он долго боролся с тем, чтобы не слушать разговоры лаборантов, не смотреть в бесчисленные мониторы и не пытаться считывать по губам то, о чем шел разговор в просторной комнате. Ученые копошились и сновали вокруг капсулы, забеспокоившись через какое-то время. Шедоу попытался выследить взглядом силуэт своего создателя, но щуплой полноватой фигуры не было нигде. Кто-то подошел к нему поближе, что-то показывая через стекло. Он не понимал, лишь отсутствующе смотря сквозь фигуру. После этого люди засуетились сильнее, кто-то подошел к панели капсулы и что-то перенастроил, и Шедоу почувствовал, как через кислородную маску стал поступать еще один запал сладковатого газа. Покорно вдыхая его, он продолжал наблюдать за тем, как вокруг чередовалось движение. Как внезапно ощутил ее присутствие. Сквозь прикрытые веки он уловил, как ее худой силуэт проходит сквозь двери, и подходит вблизь к стеклу, за которым суетились десятки людей в белых халатах. Словно призрак, она прошла мимо них, сквозь них, подплывая ближе своим невесомым телом. Обнаженным, сокрытым отчасти только прядями светлых волос. Шедоу завис, вдыхая глубже сладковатый газ, не отрывая взгляд от ее лебединых черт и бледной, космически бледной кожи, на которой лишь тонкими рейками выступали темно-зеленые вены. Она была такой же, как утром, только совсем первородная. Ее строгий рост утопически будоражил, заставляя чувствовать себя покорным слугой божества, чьи руки, грациозной нитью тянувшиеся к нему, погружали в бессознательный омут и богоподобный покой. Его тело затрепетало, и вода, в которой он парил, будто стала еще горячее. Девичий силуэт проскользнул сквозь толстый слой прозрачного стекла и оказался рядом. Пышущий доселе невиданным желанием, ее горячий рок стал обволакивать Шедоу, и он, почти ушедший от реальности под воздействием анестезии, смог лишь выстонать ее имя. А потом его настигла бессознательная темнота.

***

Немного позже, тяжело очнувшись на койке в лаборатории, Шедоу приоткрыл глаза, чтобы прогнать навязчивую тошноту. Голова кружилась, и все перед его носом дергалось безостановочной петлей. Колющий спазм подступил к зубам. Ёж резко свесился с кушетки, извергая из себя отголоски вчерашнего кофе вместе с желудочной кислотой. Послышалось, как кто-то вошел в зал. – Ух, слушай, - знакомый голос звучал обеспокоенно, – давай лучше, может, еще поспишь? Шедоу мутило. – Мы долго пытались запустить твой наркоз, неудивительно, что тебя так сильно тошнит. Ты был в сознании еще около часа с момента, как надел маску. Ёж разразился рвотой еще раз, почти соскальзывая с койки. – Слушай, Джеральд сейчас очень занят, я бы спросил его, конечно… – Я пойду к Марии, - пробормотал Шедоу, пытаясь слезть с прохладного кожзама. Ноги почти не держали его. Фигура человека, говорившего с ним, подскочила, подставляя руки его шатающемуся силуэту. – Давай, хорошо. Пойдем. Джон был хорошим человеком. Открытым, ярким, одним из тех, кому не было все равно на маленькую в размерах космоса жизнь. Головокружение, переросшее в бред, застилало алые глаза черное пеленой. Как подхваченный ветром мусор, ёж пошатнулся в сторону молодого человека и приземлился бы на пол, если бы не быстрая реакция человека. Джон подхватил его, понимая, что виной всему стала увеличенная доза анестетика, из-за чего существо потеряло сознание прямо в его руках. Он немного подумал, после чего поднял ежа на руки, и направился в сторону жилых помещений. Он был достаточно легким, хоть и выглядел увесисто. Колючки на голове были действительно острыми, но сейчас выглядели больше чем-то абсолютно беззащитным. – Мария так Мария.

***

Ее разбудил стук в комнату. – Мария, ты здесь? Голос из-за двери показался ей незнакомым. Это выдернуло ее из дремы, и девушка вскочила с кровати и в несколько шагов оказалась у двери. Она с усилием дернула ручку, открывая перед собой высокую фигуру ученого, в руках которого лежал ее добрый друг. Глаза его было полуприкрыты, зрачки бесновато сновали из стороны в сторону. – Шедоу! Что случилось? - испуганно пискнула она, отходя от двери в сторону. Джон вошел внутрь и уложил ежа на ее постель. – Кажется, мы перестарались с дозировкой. Тяжелая ночь была. Звал тебя, я решил ему помочь. Сам бы не дошел. Лаборант погладил Шедоу по голове и направился к выходу. – Пусть с тобой поспит. Правда, это будет больше похоже на бред, так что просто будь рядом. Ему это очень нужно. Мария лишь испуганно кивала, не сводя взгляд с больших светлых глаз Джона. – Хорошо, я буду. Я буду здесь. – Отлично. Отдохните, а потом, как проснетесь, приходите к нам. Выберем кино уже… поприличнее. Еще раз извиняюсь за этот беспредел. Джон посмеялся и удалился, оставляя Марию с бредящим телом на ее постели. Он принес его без ботинок, без перчаток. Ёж был похож на скорчившегося в агонии нереальных сцен ребенка. Его лоб был горячим. Девушка какое-то время боролась с заклинивающей дверью и когда она смогла закрыть ее, легла рядом с другом. Она лежала, не в состоянии заснуть, и переживала с ним это самочувствие в бодрствовании, наблюдая за тем, как Шедоу подергивал ушами и то как не надолго открывал глаза в абсолютном беспамятстве. – Почему все так… Почему из-за меня всем вокруг так больно… Мария заплакала. Несколько часов она лежала, глотая соленые капли с опухших глаз, и наблюдала за тем, как ее любимое существо неосознанно тянуло к ней свои пушистые руки. Словно призрак, она бесшумно поднялась и направилась к маленькому зеркалу за скромным письменным столом. Скинула с себя длинную ночнушку и стала рассматривать свое тело, ненавистное тело, в отражении. Боль, которую она испытывала от осознания, что ее существование было зациклено на том, как страдали любимые вокруг, было невыносимо. Она чувствовала себя лишней и не такой. Аутсайдером, которому не было суждено ни понять, ни почувствовать того, что хотелось почувствовать каждому человеку. Это стало понятно на том году жизни, когда ее болезненное, но уже сформировавшееся тело не привлекало ни единого взгляда от молодых людей в колонии, а если и привлекало, то только огрехи сожаления и сострадания, не имевших под собой ничего, кроме отстраненного наблюдения. Словно она была лабораторной крысой, за чьим состоянием наблюдали десятки глаз. Лишь одни глаза смотрели на нее всегда одинаково, и в моменты, когда ей было плохо, и когда ей было хорошо. И всегда хотелось ощутить за взглядом что-то больше, чем просто дружеское омовение. За ее спиной послышалось приглушенное мычание. Шедоу очнулся, приподнялся с кровати. Когда его расфокусированный взгляд собрался, он заметил ее фигуру и скомкано спросил: – Мария, все хорошо? Нагая, она стояла перед ним, и из её глаз текли слёзы. – Посмотри на меня, - пролепетала она, не ощущая того, как град соленых тяжелых слез омывал ее миниатюрную грудь. Шедоу сидел на постели, замерев с открытым в печальной растерянности ртом. – Я умираю уже так давно, умираю снаружи, умираю внутри. Посмотри на меня и ответь: я настоящая? С этими опухшими коленями, с этой опухшей шеей, с этими синяками на моей коже, с этими торчащими костями… Она свалилась на колени, заливаясь тихим плачем. Шедоу подошел к ней, положил ей руки на тонкие плечи. Он дрожал. – Маленький ангел… Ты настоящая. Самая настоящая на всем этом корабле. Ее глаза встретились с его. Сейчас их глаза были почти напротив друг друга. Девушка колебалась с мгновение, а потом, выдохнув робость как в последний раз, стремительно накрыла своими губами рот того, кто был создан для нее. Привкус больничного отчаяния был слишком родным. Сердце Шедоу было готово выскочить из груди, и он, крепко обняв своими крупными ладонями лицо Марии, лишь стремительнее ответил на её поцелуй. Его нос уткнулся ей в щёку, и он, почти вдыхая её слезы, почувствовал её руки на себе. Мария, утопая в неловком поцелуе, завела свои тонкие руки за друга и нежно обхватила его тело. Терпкий, далекий пульс звезд заглядывал в круглое окно на стене, слегка подсвечивая их силуэты в темноте комнаты. – Мария, - выдохнул Шедоу, отстраняясь от нее, – я не могу остановиться, но это очень неправильно. Он отчаянно смотрел на неё, стараясь запомнить каждую линию, каждый изгиб, каждый отсвет её божества. – Почему? - её слезы наполняли пространство плотным эфиром, заставляя Шедоу сомневаться в своих словах. – Мы разные… Это неправильно. Второй поцелуй заставил его замолчать и замычать от удовольствия. Терпкий, словно недопитый с утра кофе. Мария выдвинула вперед бедра, прижимаясь к ежу. Её живот соприкоснулся с его торсом, с распустившейся от возбуждения шерстью. – Я люблю тебя, мой милый друг, разве это неправильно? - навзрыд шепнула она ему в губы. Что было неправильным или правильным, никто из них сказать не мог. Возможно, не существовало еще чего-то, что могло бы рассудить то, как в одночасье между ними вспыхнуло большое очаровательное чувство, сравнимое с погружением за горизонт событий. Комната заполнялась громким дыханием и звуками нежных поцелуев. Шедоу отдался ее рукам, растворяясь в нежных словах, теряясь в пшеничных волосах, утопая в цвете ее глаз, падая в пропасть, в ее руки, в свое предназначение быть созданным для нее. Чтобы она жила, чтобы она чувствовала и могла дать чувства в ответ. А она чувствовала, что хочет целовать это существо. Ее хрупкие бедра были мертвенно бледны, словно кусок мраморной скульптуры, на который легли руки, покрытые короткой шерстью. – Я хочу видеть твои руки, - тихо шепнула девушка, глядя в алые глаза. Шедоу, дрожащий и теряющий остатки рассудка после мучительной ночи, стал вытягивать к ней свои кисти в окантовке золотых браслетов на запястьях, открывая свои тонкие пальцы и маленькими заостренными когтями. – Такие красивые, - молвила она, рассматривая своего друга. Начиная от кончиков ушей, где пушились милые кисточки, заканчивая его образом - все заставляло её подросшее сознание трепетать. Когда внимание Марии пришло к низу его пушистого живота, она, слегка смущаясь, дотронулась до приподнятой шерсти, заставив ежа неосознанно дернуться. Пальцами она зарылась в мягкий пух, нащупывая своей миниатюрной ладонью большой и горячий член. Она слегка потянула его на себя, избавляя Шедоу от оков шерсти. Он стыдливо начал целовать ее, не решаясь смотреть вниз. – Ты другой, да, - она сжала рукой почти не помещающийся в ладонь упругий и нежный ствол. Шедоу зажмурился, громко выдыхая через нос в приступе тремора. Ее прикосновения сводили его с ума, отбирая последние остатки разумного. – Я другая, - Мария громко и часто дышала. Она подвинулась ближе, так, чтобы член Шедоу оказался между ее ног, – я хочу, чтобы ты увидел и почувствовал. Она отпустила его, и пухлая головка оказалась прямо у её лона. Девушка, всё еще стоя на коленях, прижалась к единственному существу, ближе которого не было никого. Они дышали сбивчиво, скомкано, замерев в мгновении, изучая ощущение от взаимных прикосновений. То, как белокурая хрупкая девушка посапывала, расплавляясь в своих чувствах и слезах, вызывало в Шедоу трепет и ласковое тянущее чувство, и ему слышалось в этих звуках что-то тревожно-ласкающее, успокаивающее беспокойство внутри. Он подался вперед бедами в попытке прикоснуться к ней больше, одаривая ее стоном в своем напорном движении. Тепло ее тела, жар ее открытости этого утра был нестерпим, словно они вместе остервенело пытались запомнить то, как дышать, как дышит рядом стоящий, чем он пахнет этот момент и как звучат звезды, стучась любопытными взглядами в кромешную тьму трепета. – Пожалуйста, сделай так еще раз, - прошептала девушка, растворяясь в том, как громко стучало сердце Шедоу. Он, послушно положив руки ей на талию, отвел таз назад и снова подался вперед, заставляя Марию нежно хватать воздух губами. Он скользил между ее тощих ног, соприкасаясь лишь с разгоряченными складочками девственных половых губ, и чувствовал, как их нежная немного намокшая кожа слегка обхватывает верхнюю часть его члена. Томно дыша друг другу в рот, они разделяли всеобъемлющее новое, и Шедоу немного неловко, но строго продолжил доставлять девушке скромное удовольствие, медленно и нежно двигая бедрами. Кость к кости, плоть к плоти, ее слезы перешли из боли и страха в болезненную эйфорию, стекавшую солеными ручейками в поцелуи, рваные и страстные. Она чувствовала его движения, она ощущала его там, где раньше бывали только ее пальцы в попытке избавиться от напряжения, зарождавшегося в моменты разглядывания своего друга и его черт, к которым было даже страшно прикоснуться и в мыслях, из-за чего лишь одиночество ее каюты было свидетелем сдавленных стонов в одеяло под гнетом собственных попыток сделать себе приятно. Прикасаясь к ее губам, прикасаясь к ней собой внизу, Шедоу растворялся в ее силуэте, замершим от наслаждения скульптурой, что издавал лишь удушливые тихие стоны. – Ты такая красивая, - он остановился, отводя верх своего корпуса назад, чтобы рассмотреть мраморные черты ее груди и живота. – Вся опухшая и в синяках, - сорвалось из нее, и она осела на пол, соскальзывая с плотной эрекции друга. Шедоу плюхнулся на колени, протягивая руки к ее лицу. Когтистые пальцы коснулись щек, алые глаза стали искать в незабудках ее радужек ответ. – Смотри, насколько прекрасная, - прошептал он, проводя тыльной стороной пальцев по ее шее, распуская по коже гусиные мурашки. Угловатые ключицы, нежные острые плечи, ярко читаемые ребра, строгие бедра с выпирающими округлыми косточками. Ёж приблизился к ней, окутывая горячим дыханием перипетии возбужденного в ознобе существа, и стал целовать каждое из почти незримых темных пятнышек. Смещаясь с шеи вниз, через грудь и руки, он завел руки за ее спину и крепко сжал, заставляя девушку простонать и закинуть голову назад. Мелкие теплые поцелуи, которыми Шедоу покрывал ее, были одой, откровением в одну большую, бесконечную главу. Эпосом длиной в несколько лет трепетного сосуществования рядом, взросления и изнеможения, переросшего в непростительный столп бушующих мыслей. Шедоу вернулся к ее шее, нежно впиваясь в нее, позволяя перерасти своем поцелуям в трепетные покусывания кожи, что доставило девушке еще больше удовольствия. Ее короткие шепоты постепенно выросли в мычания, а кисть правой руки невольно потянулась пальцами к самой себе. Тянущее желание, распускавшееся подобно огромному бутону кружевных лепестков, захватывало ее, спасая от, казалось, бесконечных слез. – Я хочу потрогать тебя, - сорвалось с ее губ, когда собственные пальцы стали перебирать складки половых губ в унисон с мелодичными, но ставшими более страстными покусываниями партнера. – Конечно, - промурлыкал ёж, подвигаясь коленями ближе к ней. Аккуратная маленькая рука легла на пухлый член с заостренной головкой и неловко сжала его. Шедоу простонал ей в шею, впиваясь своими острыми клыками. Инстинктивно стал двигать бедрами, ощущая сжатые толчки в ее ладонь. Девушка продолжала ласкать себя и его, пока в один момент на ее костяшках не оказались эти большие тонкие пальцы. Алые глаза без единого блеска приблизились, зарождая в губах новый мокрый поцелуй, и уже они ласкали друг друга, одаривая окружающий эфир не стесненными стонами. – Мария, - выдавил из себя Шедоу, еле сдерживаясь, чтобы не позволить себе запустить кончики пальцев глубже, но девушка, будто почувствовав намерение, сама слегка насела на руку. – Подожди, подожди, - хрипло прошептал ёж, – я не уверен, что нам нужно делать именно так, - он отринул руку. – Что ты имеешь в виду? - немного растерянно пролепетала девушка. Шедоу поднялся с пола, потягивая ее за собой. Она послушно встала, пошатываясь, и пошла за ним, к смятой после тяжелого сна постели. Ёж подвел ее и, усадив на край, повалил на спину, зацеловывая ее грудь, ребра, тягуче переходя на живот, пока его ладонь проникла между ее хрустальных бедер. Пальцы коснулись мягкой, уже мокрой кожи, нащупывая неизведанный рельеф, и стали натирать маленькую выпуклость. Мария застонала. Шедоу поднял голову и посмотрел на нее. Эта грация в раскинутых руках… Небожительная страстная скромность разжигала в нем огонь, который было невозможно потушить. И сейчас, когда он трогал ее, рождая в ней обольстительную жадность, он становился выше, больше. Рыча, требуя. То, как звучало её тело, становилось для Шедоу сладострастной пыткой, все его естество трепетало перед ее дыханием и шепотами, срывающимися на тихие, еще скромные стоны. То, как билось ее сердце, отстукивая ровный, гротескный ритм марша любви и жизни. Девушка, растворяясь в стыдливом удовольствии, могла лишь шептать его имя. Шедоу приподнялся к ней, дыша через рот. – Если нет, то ты только скажи. Мария ответила ему ещё одним диким поцелуем. – Хорошо, - промычал он ей в губы, срываясь вниз. Он устроился между её ног, взял в руку свой изнемогающий член и легко провел его головкой по складкам половых губ девушки. Естественная смазка обволокла её, заставляя прикрыть веки. Мария громко дышала, и воздух, который выходил из ее легких, был слишком горячим. Шедоу подумал о том, насколько полыхала она внутри. Он аккуратно прильнул ко входу в дественное лоно и слегка качнулся вперед. Ничего не вышло, и головка члена скользнула вверх, к маленькой бусинке клитора, выталкивая из девушки легкую дрожь и стон. Шедоу попробовал еще раз, обхватив руками талию Марии. Еще пара толчков со скольжением, и головка проникла внутрь, в такую узкую и горячую, словно тиски, девушку. Ёж громко простонал, удерживаясь за Марию. Он замер, понимая, что он и его размер были, кажется, слишком для такого щепетильного случая. Мария лежала, запрокинув голову в ожидании и сражении с неприятными ощущениями, будто она была очень маленьким кусочком ткани, что пытались растянуть во все стороны. Алые глаза томно наблюдали за ее реакцией, и через несколько мгновений ёж проник еще глубже, вызвав у девушки праздные мурашки. Он бережно и медленно входил в нее, погружаясь глубже, пока не оказался полностью в её скованности и тесноте. Подождав немного, чтобы она привыкла к нему, он наклонился к ее животу и стал томно выцеловывать ей все слова, которые не смог сказать в тот момент. – Шедоу, - тихо стонала она. Её золотистые локоны отливали бесконечной печалью в свете наблюдающих звезд. То, как она произносила его имя, сводило с ума. Её сводило с ума ощущение наполненности от его члена и то, насколько нежен он был внутри. Шедоу поднялся от ее талии, приобнял хрупкие ноги и отвел свои бедра назад, этим движением заставляя ее стонать еще сильнее. Он, разделяя её очаровательное неведение, лишь полагался на свою интуицию. Нос кольнул легкий запах, осевший на языке привкусом металла. Небольшое количество крови, смешавшееся со смазкой, стало вытекать наружу, источая этот тонкий аромат. – Очень больно? - напряженно спросил ёж, двигаясь вперед. Мария томно пробормотала что-то похожее на “нет”, и он стал медленно и методично двигаться вперед и назад, стесненный ее девственными размерами. Мрачно и томно он подавался к ней и от нее, громко дыша и не контролируя себя. Девушка чувствовала, как он заполняет ее и освобождает, скользя в ней. Такой неприлично голой, такой предательски другой. Движения партера были неловкими, но настойчивыми. Движения, нежные движения, терпкие прикосновения и сладкие звуки, созданные трением их тел друг о друга, звучали как мечтательные песочные помехи на дорожке виниловой пластинки. Аккуратно, Шедоу двигался в девушке, чувствуя нарастающий пульс в голове. – Мария, ты так прекрасна, - простонал он, прислоняясь мордой к ее груди. Она трепетно вздымалась. И стук, такой волшебный стук сердца, ударами вздымался, выходя наружу притупленным пульсом. Они любили друг друга, пока Шедоу не почувствовал, что сейчас взорвется изнутри. Он выскользнул из девушки, хватаясь за член ладонями. Испустив струйку вязкой жидкости себе на ладони, он свалился на Марию. Пытаясь отдышаться, от лежал так еще какое-то время, пока не почувствовал ее прикосновения к макушке и своим ушам. –Ты - самое волшебное и необычное, что когда либо было у меня в этой жизни, - ком в горле выдавал слезы. Слезы принятия, слезы экстаза. Выражение чувств, которым нельзя было подарить телесную форму слов. Он взглянул в ее глаза, после чего утонул в бесконечном потерянном сне.

***

Шедоу открыл глаза и увидел, что он находится не в лаборатории, а в постели такой знакомой каюты. Он промычал что-то нечленораздельное, поднялся до того, как мог сесть и огляделся. Свет в комнате был выключен, и лишь тонкий свет из иллюминатора освещал смятую кровать и рядом лежащую девушку. Абсолютно голую. Шедоу резко проснулся. Он стал теребить плечо девушки, приговаривая: – Мария, Мария! Проснись! Девушка открыла глаза и сперва немного растерянно оглянулась, после чего расплылась в нежной улыбке. Она приподнялась, и спадающее одеяло открыло юную грудь. Ёж смущенно прокашлялся, пытаясь сложить в голове весь пазл. Он взглянул на свои руки. – Когда я здесь оказался? - поинтересовался он. Мария не менее смущенно хихикнула, накрывая Шедоу поцелуем, отчего тот лишь повиновно ответил на него. Их отвлек топот в коридоре. – Что значит ты отнес его к ней? Я же сказал вчера, что он должен лежать в блоке. – Он звал ее и слишком напористо рвался к ней. – Что значит слишком, Джонатан? В дверь послышался настойчивый стук. – Мария, это дедушка! Сейчас войду. Мне нужен Шедоу. Девушка запищала, прикрываясь одеялом: – Дедуля, я голая! Шедоу позеленел, сползая под одеяло к подруге. – Что значит «голая»?!