Торт из лаборатории (Lab-Grown Cake)

Самый длинный коридор в Доме Очага теперь оказывается для Слуги большим испытанием, чем когда-либо прежде. До ее талии стены покрыты деревянными панелями, прежде чем смениться темно-красными обоями, с висящими над ними люстрами, наполненными свечами, что делает сцену странно жуткой. Ее зрение затуманивается, и стены сливаются воедино, свет свечей отбрасывает на них танцующие тени, которые не помогают е при головокружении, а скорее усиливают его. Длинные ногти царапают обои, когда она сжимает край панелей, в тот момент как ее колени грозят подкоситься, она обхватывает рукой живот в попытке утихомирить бурю внутри, которая продолжает яростно бурлить под ее ладонью. Серьезно, о чем она думала, съедая содержимое странного пакета, который принес Дотторе, несмотря на этикетку «Торт Красный Бархат»? Если бы она могла хотя бы добраться до своего кабинета, её бы никто не потревожил, по крайней мере, несколько часов, и она могла бы отдохнуть, позволив всему этому идти своим чередом. Хотя это было оптимистично, и она это знала; Доктор, вероятно, сделал это намеренно, и ее проблемы не закончатся, пока вещество не выйдет, если только ей как-то не повезет. Ее пищеварительная система совсем не из стали. Однако, как уже очевидно, удача не на стороне Арлекино. Вопросительный оклик «Отец?» раздается в пространстве позади нее. «С тобой все в порядке?» На этот раз ближе. Когда они успели так близко подобраться к ней? Арлекино отчаянно делает глубокие вдохи, чтобы побороть кислоту, поднимающуюся к ее горлу, прежде чем осмеливается разжать губы, чтобы ответить. «... Я в порядке, Линни. Можешь передать детям, чтобы они сегодня держались подальше от моего кабинета, пожалуйста?» На этом она обрывает разговор, совершенно не желая снова открывать рот, чтобы не выпустить что то, кроме слов. «Хорошо... Тебе... нужна помощь, чтобы добраться туда?» На этот раз в его голосе слышится неловкий тон. Очевидно, он не знает, как реагировать на то что происходит со Слугой, которая сейчас не ледяная и почти металлическая в своем поведении. Он вырывается из размышлений о ее состоянии, когда желудок Арлекино сжимается, отчего она наклоняется вперед, садясь на колени, она крепко прижимает тыльную сторону ладони ко рту. Спазмы болезненно разрывают ее живот, не обращая внимания на ее попытки остановить их. Ее щеки на мгновение наполняются, прежде чем она снова все проталкивает вниз, многократно сглатывая, чтобы не пролилось. Когда она убирает руку добрых тридцать секунд спустя, на ней остается влажное пятно слюны, но, по крайней мере, содержимое ее желудка все еще там. Было бы невероятно неловко блевать здесь, прямо перед Линни. Привкус едкой желчи висит у нее во рту, наполняя ее глаза слезами от вкуса и ощущения ее горящего горла. «Линни. Просто оставь меня в покое. Уходи», — умудряется выдавить она, борясь с желанием задохнуться. Спустя мгновение колебания он разворачивается и быстро уходит, предположительно, чтобы выполнить предыдущую просьбу Арлекино. Оставшись наконец одна, Слуга собирается с духом для того чтобы добраться до своего кабинета и встаёт на ноги, начиная снова идти по этому ужасному коридору. *** Нависающая перед ней горой лестница заставляет ее глубоко сожалеть о выборе комнаты наверху, вдали от остального Дома Очага. Устремив на неё самый злобный взгляд, на который она способна, Слуга хватается за поручень и начинает поход, надеясь, что ее вспотевшие ладони не приведут к падению, и она не окажется в довольно неловком положении, вероятно, также покрытая содержимым её желудка. Наконец, после тяжелого путешествия, которое заняло гораздо больше времени, чем в любой обычный день, она открывает дверь в свой кабинет и почти падает на диван неподалеку. К сожалению, мусорное ведро, которое она собиралась схватить, находится далеко, поэтому, собрав последние силы, она протягивает руку и тянет его к себе. Теперь, даже если она не сможет все удержать, не придется убирать беспорядок. Диван, на котором лежит Арлекино, не является воплощением комфорта, но в данный момент это все, о чем она могла бы просить, и она подтягивает колени к груди (осторожно, чтобы не сдавить свой бунтующий желудок) и закрывает глаза. Комната, кажется, вращается, даже когда она ничего не видит, что совсем не помогает с её тошнотой и только отодвигает ее отчаянно необходимый восстанавливающий сон еще дальше. Хуже того, стук в дверь вырывает ее из несколько более расслабляющего состояния полубессознательности. "Отец? Могу я войти?" Снова Линни. Или Фремине. Сейчас ее разум слишком затуманен, чтобы различать их голоса. Арлекино корчит лицо... почти отчаяния? и неохотно заставляет себя принять вертикальное положение на диване, поглаживая волосы. Она не выглядит даже отдаленно презентабельно, но Линни все равно видел ее состояние, и даже если это был Фремине, Линни, вероятно, уже сказал ему, так что это не имело большого значения в любом случае. «Входи», — говорит она, и, к счастью, диван находится достаточно близко к двери, чтобы ей просто нужно было протянуть руку, и повернуть замок, не тратя ни капли своей уменьшающейся энергии. Размытое пятно красного, черного и белого входит в комнату — значит, Линни. Он ставит высокий прозрачный стакан и дымящуюся кружку на журнальный столик перед диваном, а затем рядом кладёт две маленькие белые таблетки. Он также бросает взгляд на мусорное ведро, но в конечном итоге решает ничего не говорить. «Линетт сделала вам чай, а я принес воды. Таблетки же должны помочь успокоить ваш желудок, отец». «Мм. Спасибо, Линни. Хотя, возможно, это не такая уж хорошая идея для меня что-то сейчас употреблять», — отвечает она, сделав несколько профилактических сглатываний. «Все в порядке, тебе не обязательно принимать их прямо сейчас. Надеюсь, тебе скоро станет лучше, отец», — искренне говорит он. Линни, всегда надёжный. Арлекино просто мычит в ответ, и, кажется, делает какой-то невысказанный намек. Линни кланяясь выходит из ее кабинета и закрывает за собой дверь со щелчком, давая ей знать, что механизм автоматической блокировки сработал. Наконец-то мир. Хотя, может, и нет, учитывая, как желудок Слуги начал сжиматься. На этот раз, когда она опускается обратно на диван, она не осмеливается лечь вертикально, чтобы гравитация хотя бы помогла предотвратить ее рвоту. Маленькая ворчливая часть ее говорит, что это неизбежно, и все же она делает все возможное, чтобы убедиться, что этого не произойдет. Ее пальцы осторожно скользят по вздутой коже её живота, она боится, что любое давление заставит её взорваться. Ее брови хмурятся от боли — с каких это пор она стала чувствовать боль? Она тихонько скулит, не в силах найти хоть немного удобное положение. Каким-то образом она начала чувствовать себя намного хуже за пугающе короткий промежуток времени. В комнате слишком горячо, волны жара катятся по коже Арлекино, а пот собирается на ее лбу. К сожалению, окно в ее офисе не открывается — по какой-то причине архитекторы, работающие над этим зданием, предпочли эстетику функциональности. В качестве компромисса она сбрасывает верхнюю одежду, обнажая голые плечи и спину воздуху, который немедленно немного охлаждает ее. Положив голову на подушку, лежащую на подлокотнике дивана, она закрывает глаза и пытается игнорировать все предупреждающие сигналы от желудка, пытаясь немного отдохнуть. Однако глаза Арлекино внезапно распахиваются через несколько минут, и она переворачивается, располагаясь над мусорным ведром. Одна рука отводит волосы от лица, насколько это возможно, а другая поддерживает ее вес, хотя она вся дрожит и не совсем уверена, сможет ли удержать равновесие, когда ее начинает рвать. Первые несколько рвотных позывов случаются без предупреждения и просто выталкивают воздух и чрезмерное количество слюны от всех ее предыдущих глотаний, но поскольку спазмы непрерывно разрывают ее живот, они постепенно становятся более продуктивными. Нити слюны свисают с ее губ; хотя нет смысла их вытирать, потому что она знает, что худшее еще впереди. Сначала появляется кроваво-красный цвет торта «Красный Бархат» Дотторе (это торт, если верить этикетке, а это определенно не так) и окрашивает скомканные страницы на дне мусорного ведра. Это так же тошнотворно сладко, как и тогда когда она это съела, Слуга глубоко сожалеет, что когда-либо клала что-либо, подаренное этим безумцем, в рот, не говоря уже о том, чтобы съесть. Различные цвета ее обеда, в основном коричневые от приготовленного мяса и зеленые от частично переваренного салата, присоединяются к месиву в ведре. Слезы текут по ее лицу от большого усилия; в этот момент она уже осторожно опустилась на землю, вместо сидения решив встать на колени на полу рядом, поскольку ее сознание ослабевает, и она боится упасть в обморок. Бурлящий беспорядок в ведёрку только вызывает еще больше волн тошноты, усугубленной одним из самых сильных головокружений, которые она когда-либо испытывала. Рука, надавливающая на ее живот, гарантирует, что все выйдет наружу, так что, по крайней мере, как только этот приступ тошноты закончится, она будет свободна. Тихие, болезненные стоны вырываются из ее губ (независимо от того, как сильно она пытается сдержать себя), когда поток полупереваренной пищи, наконец, заканчивается. Арлекино чувствует себя полностью истощенной; ее веки вот-вот закроются, и все ее тело почти полностью ослабло, чтобы двигаться. Мусорное ведро воняет прогорклым запахом желудочной кислоты, который наполняет ее ноздри каждый раз, когда она вдыхает, но в этот момент она слишком устала, чтобы что-либо сделать, кроме как набросить на него какую-то маленькую тряпку, чтобы приглушить запах, и затем отодвинуть его в противоположный угол комнаты. На мгновение Арлекино проклинает свои длинные ногти, когда ее первые попытки взять стакан воды на столе терпят неудчу. Тем не менее, она упорствует и наконец хватает его, растягивая питьё достаточно долго, чтобы привкус кислоты и желчи исчез из ее рта. После массажа ее ноющих, переутомленных мышц живота, которые едва ли чем-то помогли, Слуга отталкивается от пола и снова двигается к дивану. Жесткие подушки под ее спиной кажутся более мягкими и мягкими, чем она когда-либо помнила, когда ее ноющее тело снова падает на диван. Закрыв глаза, Арлекино легко погружается в сон без сновидений, подпитываемый чистым истощением. Линни был здесь. Этот ублюдок снова справился с замком на ее двери. Он улыбнулся (может быть, даже ласково): ни один из ее все усложняющихся замков так и не смог его удержать. Конечно, он никогда не вторгался в кабинет, когда её не было внутри, и она уверена, что он не стал бы возиться с её вещами. Хотя она, конечно, ценит его заботу, она знает, что такое отношение небезопасно для Лини в долгосрочной перспективе. Ведь Снежная бесплодна и ледяна, и выжить здесь можно, только поставив себя выше других и борясь за то, чтобы быть лучше остальных. Слабые скоро узнают, что "Снежная не верит слезам".