Об истинах бессмертия

278 г. от з.э.

      — Чтобы к обеду была в замке. Да-да. И не делай такие глаза. Вечером будем заниматься.       Мейстер Сайман в своей решительности сейчас уступал разве что дотракийскому воину. Он шёл по галерее не быстро, но твёрдо. Изабелла семенила рядом.       — Взяли моду — развлекаться посреди недели! — продолжал ворчать мейстер, — когда лорд Финнард был твоего возраста, он каждый день начинал и заканчивал с занятий, порой и днём находил время на учение. А тебе лишь одно — веселье!       — Мейстер Сайман, но я же выучила все, что вы наказывали, вы обещали меня отпустить, — Изабелла вложила в голос всю искренность и мягкость, что в ней были.       Она ждала этого дня несколько месяцев, как праздника, и делала всё, чтобы ни гнев мейстера Саймана, ни недовольство матушки не стали поводом к запрету.       Мейстер отмахнулся от неё и нахмурил брови.       — А я тебя разве не отпустил? Мы куда по-твоему идём? Но смотри у меня…Faldas con veritas midan?       — Hamidas, vernins, tera, saed — старательно, но картавя и запинаясь, повторила Изабелла выученный накануне состав бодрящего средства. Варайские слова пока давались ей с трудом.       — «Саэд», а не «саед», — мейстер Сайман поджал толстые губы, но в глазах его не было сердитости. — Ладно, с этим вечером разберёмся, а до того, чтобы вела себя прилично. Ни мне, ни уж тем более тебе лишний раз с леди Гунорой связываться ни к чему.       Изабелла послушно кивнула, но досада горьким вздохом осела в груди. Она всегда вела себя прилично, но это не мешало матушке попрекать её за что можно и нельзя. Изабелла к своим пятнадцати давно поняла, что мать не любила её, почему не любила — старалась не задумываться, заранее зная, что ответа не найдет и лишь себя расстроит. А расстраиваться она терпеть не могла, предпочитая радость даже приятным для некоторых терзаниям.       — И платье береги! Твой лорд-отец немало за него отдал! — крикнул в след ей мейстер Сайман, когда она уже сбегала с лестницы, которой заканчивалась галерея.       Изабелла разгладила складки на юбке из светло-голубого глазета, спрыгнув с предпоследней ступени поспешила к уже ожидающей её компании. Рукава поправляла на ходу. Платье она и правда берегла. За светлой тканью, на которой сразу стали бы видны все пятна, следить было вдвойне сложнее, но Иззи, воодушевленная предвкушением от предстоящей прогулки искренне верила, что этот наряд она точно сохранит в целости. Как и голубоватые, в тон платью сапожки из тонко выделанной виверновой кожи, что отец вручил ей накануне.       Оттого ей хотелось сохранить все в чистоте, что это был его подарок. Нет, батюшка часто радовал её: то серьги из лунного камня прямиком с берегов Йина, то брошь с самоцветами, что привозит орден со Слезного острова, но этот подарок был особо ценен, потому, что отец помнил о прогулке, помнил, как она ожидала её, помнил, невзирая на работу, которая всегда отнимала у него абсолютно всё время.       — Мы уже думали мейстер Сайман запер тебя, — фыркнув, Фирнара ловко взобралась на ожидающего её неописуемой красоты бурого жеребца.       Конь был подарком к свадьбе Фирнары. Она, будучи старше Изабеллы на два года, уже исключенная из фрейлин по настоянию будущего мужа, наслаждалась последними свободными днями.       — Ну слава Богам, отпустил! — захлопала в ладоши Мейви Ризт — фрейлина принцессы Сирмы и подруга Фиры. Девушка не злая, но болтливая, чем всегда смущавшая Изабеллу.       Мейви устроилась на тонконогой гнедой вслед за подругой и то и дело косилась на Алстеда Гранта, уже занявшего своё место в седле и с кислой миной ожидающего, когда все сядут.       — Изабелла, ждем только тебя, — с присущей его самодовольному лицу гаденькой усмешкой, процедил он.       Иззи постаралась не обращать внимания. Кузена она никогда не любила. Главной её трудностью сейчас была лошадь. Такая огромная, высокая, с жующими губами на вытянутой морде и массивными копытами. Она смотрела на Изабеллу равнодушно, с внушительным намеком на наглость.       Кое-как, с помощью сопровождающего их сира Герарта с тремя стражами — недавно назначенного на пост командующего домашней гвардией отца, Иззи забралась на неё и резко почувствовала жуткое неудобство. Не столько из-за седла, в котором в довесок удерживалась плохо, сколько из-за стыда перед остальными.       — Прекрасно, — убедившись, что все готовы, Фира тронулась.       Изабелла подтянула поводья. Лошадь, к счастью, поддалась с первого раза и спокойно пошла.       — Лола очень смирная, — Мейви поравнялась с ней, наградив ободряющей улыбкой — не волнуйся, за те два года, что я её знаю, еще ни разу ничего не вытворила.       — Ты часто катаешься? — спросила её Изабелла.       — О, постоянно. И с принцессой, и сама с кузинами. У нас всегда весело, — Мейви нахмурилась, — странно, что ты ни разу не составила нам компанию. Твоя сестра часто выезжает с нами.       — Стрилла ездит намного лучше меня, да и я, честно говоря, предпочитаю езде книги.       Изабелла не стала говорить дальше. И сама нервничать перестала, ведь впереди её ждало то, что стоило любых неудобств — джунгли.       Окружной дорогой выехали за пределы крепости, оставив её позади тёмной горой переливаться на солнце. Город жил отличной от замка жизнью. Здесь улицы шумели и полнились людьми, торговля шла, мешались голоса, звоны, шумы. Никому не было препятствием к жизни солнце в отличие от королевского двора, жизнь которого вне покоев начиналась самое раннее — после обеда. Кто не выносил жары совсем — прятался под навесом; торгующие водой, хлебом или всякой мелочью, вроде простеньких камней и украшений, ходили в широких шляпах, поля которых укрывали не только их самих, но и подносы в их руках. Привычные к этому люди мирно сосуществовали со зноем, не теряя драгоценные часы.       Наискось миновав рыночную площадь, подъехали к городским воротам с накрепко задвинутыми на массивные двери чугунными засовами.       Спешившись, сир Герарт показал страже пергамент с печатью десницы. Длинные, толстые чёрные засовы отпирались медленно. Наконец показалась широкая дорога и окружающая её зелень, зелень, зелень, бесконечная зелень.       Был ли на свете столь удивительный в своей красочности приют всего самого дикого, самого мощного и прекрасного? Вечный лес вечного юга — шумный, тёмный, могучий. Бессмертная сила из самых недр земли, не знающей другого ребёнка, кроме широкого Зелёного пекла. Здесь носом вдохнуть и ощутить в руках можно было то, к чему и от чего бежали люди веками — всепоглощающую власть истинно живого. И живого чистого, непорочного, но опасного и неукротимого. Человек здесь терял все права, подчиняясь абсолютной воле буйных джунглей.       Изабелла знала, всегда знала, что здесь таятся все ответы на самые тёмные тайны человеческого рода и чувствовала: стоит лишь немного сойти с дороги и насыщенность светлого дня, пение птиц, ласковые поглаживания ветра и сладкие песни листвы сменятся необузданным миром дикого царства. Потому и не удивилась, когда покой их прогулки нарушился:       — Боги милосердные, как страшно! — Мейви, съежившись и распахнув глаза, указывала пальцем на свисающую с тикового дерева змею.       — Да уж…неприятно. Едешь себе, а в лицо — гадюка. Но не стоит бояться, дамы, вы в безопасности. — Алстед с самолюбивым достоинством огляделся вокруг себя, с отвращением воззрился на змею. Он первым же отскочил в сторону, как только её увидел.       Изабелла взглянула на Фиру, желая найти поддержку своему презрению к кузену. Подруга лишь покачала головой и усмехнулась. Грант никогда не отличался приятной натурой, только не в характере, пусть на лицо был красив.       — Не стоит бояться. Здесь они не бросаются на людей, спокойно проедьте мимо и лучше лишний раз не двигайтесь. — Сир Герарт проехал первым, показав, как нужно.       Лола, очевидно, учуяв неладное, заволновалась, попятилась назад и встала. Изабелла тщетно тянула вожжи, оттого лошадь еще больше брыкалась и ржала.       — Приударь её шпорами, — посоветовал Алстед.       Изабелла, уже не на шутку взволнованная, слепо последовала совету, чем совершила роковую ошибку. Она лишь успела пригнуться и накрепко вцепиться в гриву, когда лошадь свернула в лес и понеслась по чаще, не разбирая дороги.       Казалось, такого страха Изабелла не испытывала никогда в жизни. Ведомая им, она вся сжалась, не в силах крикнуть о помощи. И, уже не надеясь на спасение, зажмурилась, ожидая скорой кончины. Шло время, лошадь продолжала во весь опор нестись сквозь негустые джунгли. Звук ломающихся веток, шороха листвы и птичьих криков гулом звучал в ушах. В лицо била жаркая, душная влага дня, и крупицы песка из-под копыт лошади царапали кожу.       Внезапно все действительно кончилось, но как-то неощутимо для того, чтобы быть смертью. Лошадь с ржанием остановилась и затопталась на месте.       — Стой, уймись, тихо, — послышался голос совсем рядом с Изабеллой.       Распахнув глаза, она увидела перед собой лицо принца Ваймонда.       Послышался топот копыт позади, и Изабелла, не успев даже что-то ососзнать и уж тем более толком разглядеть своего спасителя, обернулась. Это был сир Герарт. Он быстро спешился и глубоко поклонился принцу.       — Ваше высочество, большое счастье, что вы оказались здесь, — голос его звучал взволнованно: — Мне на моем старом Бреце было не угнаться за молодой кобылой. Да и кто знал, что такая тихоня вдруг взбесится. Лорд-десница строго наказал выбрать самую покладистую.       — Все в порядке, сир Герарт, я цела, — кивнула ему Изабелла и улыбнулась, вложив в эту улыбку свою искреннюю благодарность.       — Так значит вы Финнард? — спросил принц, когда они уже неспеша шли к дороге, — полагаю, леди Стрилла?       — Боюсь, вы перепутали меня со старшей сестрой.       Принц несколько замешкался, очевидно, силясь вспомнить её имя. Положение спас сир Герарт:       — Леди Изабелла, я с вашего позволения проеду вперед, теперь вы под надежной защитой.       Она кивнула.       — Так это вы подопечная мейстера Саймана? — с улыбкой спросил принц. — Великий мейстер Табон упоминал, что Сайман мучает младшую дочь десницы.       Изабелла хотела было рассердиться, но сказано это было с такой искренней неподдельностью, без шутки, что она лишь покачала головой и вежливо ответила:       — Что вы, мейстер Сайман меня не мучает, он напротив хочет научить как можно большему. Он мой наставник с детства, знает меня даже лучше отца.       — Когда я был мал, всегда боялся его, он и сейчас кажется мне чересчур суровым.       — Это лишь напускное, — покачав головой ответила Изабелла, — он строгий, но и добрым может быть чаще чем кажется. Меня по крайней мере уж точно любит.       — И что же вы изучаете? — принц с интересом наклонил голову, заглядывая ей в глаза.       От этого сердце Изабеллы забилось непривычно быстро.       — Мейстер Сайман даёт мне уроки истории дважды в неделю и каждый день учит врачеванию, — голос её зазвучал предательски несчастно и пискляво, совсем по-детски. — В главной степени мы изучаем природу ядов и снадобий.       Принц улыбнулся каким то своим мыслям и качнул светлыми кудрями.       — Хорошее дело, знать такие вещи всегда полезно, — с губ его сорвался тихий смешок, — я, разумеется, не о ядах.       Изабелла заулыбалась, и поскорее ответила, дав понять, что ей понравилась шутка:       — Конечно, надеюсь, мне никогда не придется травить кого-то. Да и смогу ли я? Полагаю, это слишком жестоко.       — Тем не менее — яд выбирают оружием чаще всего, пропитанные им стрелы и копья тоже можно считать таковым.       В голосе его не было поучения, он говорил так вкрадчиво, так мягко, что хотелось слушать вечно.       — А вы здесь охотились? — решила сменить тему Изабелла, вспомнив, что много говорить о себе неприлично.       — Нет, патрулировал близлежащие к городу джунгли, отец часто посылает меня набираться опыта.       Какая ты дура Изабелла! Ну конечно он не охотился, на кого тут охотиться кроме змей? — с досадой подумала она.       — Я люблю джунгли, — продолжал принц, и на губах его блуждала вдохновенная улыбка, глаза были прикрыты, — удивительный чертог соседства жизни и смерти. Столько живого вокруг — каждый лист, цветок и зверь уникальны. Одинакового ищи хоть целый век — не найдешь. Как прекрасны создания в глубине. Я лишь раз бывал у Заметтара и видел Василиска — это до прекрасного страшное и до страшного прекрасное создание, простите мне мою косноязычность. Konīr issi daor udra isse mirre udrir naejot describe se gevives hen rōvēgrie greenery hen jungle.       Как он говорил! Казалось, можно было попробовать его слово на вкус, и оно обязательно оказалось бы сладким и необычайно мягким. Изабелла чувствовала, что уносится куда-то в небеса: так покойно и хорошо ей, кажется, не было никогда, как в обществе принца Ваймонда. Бесконечная радость от того, как хорошо в это мгновение и как хорошо будет всегда, грела самым добрым теплом её сердце. Она не сразу поняла, что отвлеклась и не ответила ему вовремя.       — Простите, я заболтался. Вам наверняка не интересно, — без капли раздражения или сожаления заметил он.       — Нет, нет, что вы! — поспешила заверить его Изабелла и в порыве коснулась ладонью его предплечья, — Вы так хорошо рассказываете, я невольно заслушалась, прошу, продолжайте, мне интересно. Очень!       Ткань его камзола на ощупь была приятно грубоватой и теплой, хотелось вечно касаться его, такого живого и неземного одновременно. Улыбка от испуга сползла с её лица, Изабелла боязливо подняла на него глаза и встретилась с до невозможного добрым, полным света взглядом. Она все же убрала руку и завела её за спину. Казалось, в глазах принца промелькнуло сожаление.       Он продолжал говорить и неспеша ступать по невысокой поросли, ведя за собой лошадь. Они успели затронуть литературу. Изабелла с охотой отвечала на его вопросы и, твердо уверенная, что находится в самом счастливом мгновении своей жизни, с тревогой вглядывалась в редеющую зелень леса, зная, что скоро все кончится, уже пробуя горе на вкус.       — Вот и дорога, вас ожидают, как видно, — Ваймонд указал на движущиеся в далеке фигуры.       — Я бесконечно благодарна вам, Ваше Высочество, и за спасение, и за беседу — стараясь скрыть сожаление, заговорила Изабелла, пока оставалось время сказать это наедине, — я никогда не выезжала за пределы замка, знания о мире мои скудны, но велика их жажда. Мне было приятно говорить с вами.       Пусть это было сказано несколько откровенно, до неприличного откровенно, но Изабелле было так хорошо и так жаль, что все равно на правила.       Вдруг принц остановился и развернулся к ней. Он осторожно, очень тихо и нежно взял её руку в свои и снова заглянул в её глаза так, что доброта во взгляде его пронзила всё ее существо, сказал:       — Поверьте, я чрезвычайно рад встретить вас. Не часто можно найти человека, готового с охотой слушать долгие размышления и размышлять вместе со мной. Мне понравилось, как вы говорили о «Валирийском проведении», я хотел бы, если судьба позволит, вновь увидеть вас.       Сердце Изабеллы на мгновение остановилось вовсе, а вскоре бешено забился частокол сильных и властных ударов откуда-то из самых недр души. Вероятно, это и означало влюблённость.

***

302 г. от з.э.       За окном кареты тянулось бесконечное море полей Простора. Лишь изредка пашни сменяли гусые зеленые рощи. Пейзаж был до банальности скучен, и долгую дорогу скрашивали лишь книги и сон.       Через две недели пути Изабелла прочла все, что взяла с собой. Оставалось лишь дремать, но и это к концу пути стало невыносимо.       — Расскажи мне, что знаешь о Тиреллах — в один из особо утомительно долгих дней приказала Изабелла сидящей напротив за шитьем Люсиль.       До прибытия в Хайгарден оставалось чуть больше суток.       — Наравне с Ланниспортом и Королевской Гаванью через Хайгарден проходит почти вся торговля Семи Королевств, — с охотой не спеша начала служанка, — Земли Простора щедры на плодородие, потому Тиреллы не бедствуют.       — Я заметила, — фыркнула Изабелла, однако, вспомнив о, мягко сказать, немалом приданном, что пришлось дать за Энолу.       Счет Финнардов в Железном банке имел свойство иссякать, хотя тревогу бить и было рано, Изабелла уже задумывалась о деньгах. Разумеется, её должность в совете оплачивалась. На управлении королевскими тюрьмами при должных умениях заработать себе в карман было бы можно, но Изабелла, к своему несчастью, тонкостей работы с числами не знала и не рисковала «воровать». А потому искала человека, на то способного, и надеялась по возвращении в столицу его заиметь.       — Про достаток Тиреллов я и без тебя знаю, — со скукой в голосе продолжила Изабелла, — ты расскажи о дворе, что говорили служанки леди Маргери в столице, о чем сплетничали? Ты знаешь.       — Болтали всякое, по большей части впустую, — Люсиль ответила поспешно, зная, о нелюбви своей хозяйки к безделице, — однако я месяца три назад застала камеристку леди Маргери глубокой ночью в кладовой кухни.       — И что же?       — Она взяла оттуда пижму, мяту, полынь, и понятно, что не для себя, ведь смешав их, не выпила сразу, а понесла наверх.       Изабелла ничего не сказала Люсиль и никак не отразила на лице, что знает в состав какого снадобья входят эти травы.       Но она не могла понять другого — если Маргери давно тайно спит с мужчинами вопреки заверениям в невинности, где-нибудь на дне сундука под шелковыми сорочками у неё должен быть припрятан лунный чай. Значит, ночь была незапланированной. Но с кем? Решила поскорее прибрать к рукам мальчишку Томмена? Нет. К такому готовятся заранее, Маргери наверняка продумала бы до мелочей каждый свой шаг к совращению, но и смекнула бы наперёд, что делать после. Выходит, это кто-то другой? Или всё же её будущая невестка глупее, чем кажется? За год, что обрученная с королем леди Маргери провела в столице, Изабелла успела пару раз с ней пересечься, и, вспоминая все «любезные» беседы, можно было сказать, что хитрости «розочке» было не занимать. Или кто-то умело и весьма подробно наставлял её. Вероятнее всего, имело место быть и то, и то, поскольку так играть роль доброй любимицы всего живого нужен был природный талант.       — Также леди Алерия, жена лорда Мейса, перед отъездом королевы-матери обсуждала с ней время королевской свадьбы, — тем временем продолжала Люсиль, — она настаивала, что пора. Королева отказала, настояв, что еще год нужно подождать, поскольку они уже обручены.       Воспользовавшись удобным случаем, чтобы не вызвать в служанке лишних догадок, все еще размышляющая над вопросом соблазнения леди Маргери Томмена, Изабелла спросила:       — Сколько королю лет?       — Исполнилось одиннадцать.       Тогда спала Маргери определённо не с ним, в таком возрасте мальчик мало вероятно способен заиметь ребенка.       Но не так много оставалось до воцарения юной королевы. Значит, и с Энолой в Хайгардене она долго сидеть не будет, и хорошо. К счастью, пока десница лорд Тайвин в дела совета Маргери не полезет, соответственно и для Изабеллы угроз не ожидалось.       Королевскую Гавань она покидала с тревогой. Ее неизменно терзало ощущение незавершенности дел. В первую очередь — государственных. В надзоре над темницами оставались её люди, командующий составлял отчёты, обязанный по приезде донести все до Изабеллы, трудность представляла только объемная бумажная работа, которой после длительного отъезда непременно прибавится.       Конечно, должность была Изабелле, мягко говоря, не по способностям. Её не учили вершить правосудие. Все, в чем она была сведуща — лекарство, но главным мейстером ей стать никто бы не дал. Вероятно, давая тогда ей место, лорд Тайвин надеялся вскоре избавится от неё, но либо случайность уберегла её от этого, либо существование Станиса Баратеона заставляло десницу отложить вопрос с Изабеллой. А теперь она держалась, стараясь ни в коем случае не допустить повода к её отставке.       Другой вопрос, что давалось ей это тяжелее, чем казалось.       Законов за год, что она занимала свою должность, лорд Тайвин издал не более десятка. Благо, в консультации Изабеллы он не нуждался, сам был прекрасно осведомлен. Однако свод законов был добросовестно выучен ею наизусть. И поначалу десница ненавязчиво то и дело раз да и спросит, что государственные устои говорят на такое-то решение. Каждый раз она отвечала верно. На память, с детства заточенную под запоминание большого количества лечебных тонкостей, Изабелла не жаловалась.       — Хорошо, — оборвала она продолжающую болтовню о душевных терзаниях кузин Маргери Люсиль, — что скажешь о Дорне?       И служанка поведала о южном королевстве, об обычаях Мартеллов и о том, что успела узнать за время пребывания принца Оберина в столице.       Все знакомство с ним у Изабеллы ограничивалось тем танцем после празднования победы над Тарбеком и за краткие мгновения их беседы у неё не сложилось определенного впечатления. Самоуверен, не лишён знаний, человек себе на уме, человек страстей, человек, точно ненавидящий Ланнистеров. От последнего Изабелла и отталкивалась, поскольку именно их рука её больше года и кормила, а если говорить точнее — рука лорда Тайвина, к которому и направлял свои претензии дорнийский принц.       Слышал бы её мысли отец, видел бы её… Он никогда не позволил бы думать о себе, что его кто-то кормит. Хотя его и кормил король. Вот и двойственность понятий чести. Изабелла, может, и не прочь была бы вспомнить о фамильном благородстве Финнардов, но жизнь не позволяла. Все, что она делала последние два года, шло вразрез с отцовскими убеждениями. Она не могла точно воспроизвести в памяти его лицо, только помнила, что оно было добрым в строгости и суровым в радости. Великодушный, не столько мудрый, сколько рассудительный, справедливый. Справедливый лорд Финнард. Таким он был для Соториоса вплоть до своей смерти, таким он был для Изабеллы вплоть до первого возражения матери.       Не желая омрачать и без того унылую поездку напоминанием о леди Гуноре, Изабелла без всякого стыда подумала, что, вероятно, за двадцать лет службы отец не убил столько людей, сколько она за два года в Королевской Гавани, и вспомнила Энолу. Благородство… Нет, Изабелла определенно была из другого теста, но сестра удивительно походила на отца в этой стезе. Она была человеколюбива, добра, нетерпима к любого рода жестокости, чувствительна к несправедливости, в точности как отец. Немало осуждений услышала Изабелла от сестры за прошедшее время. Её это не раздражало, не злило, не вызывало и обиды, лишь утомляло в и без того трудные часы. Оттого она и не противилась желанию сестры как можно скорее уехать. Пусть лучше так, чем Энола годами изводила бы себя пустыми взываниями к сестринской совести, которая крепко-накрепко молчала.       Сама того не сознавая, Изабелла не то что не жалела о содеянном ею за эти года, она не придавала этому ни капли значения, о многом забывая, как только та или иная смерть переставала представлять пользу. Также глуха её совесть была и к поступкам, совершаемым из чистого властолюбия. Изабелла просто жила, стараясь мало-помалу воплощать в жизнь свои стремления, и пускала корни один за одним в каменную почву Королевской Гавани.       Карету тряхнуло на высокой кочке, и с мыслей о сестре Изабелла вернулась к «кормящей руке».       Правитель Семи Королевств, десница и дед короля. Одного, теперь другого. И всё один человек. Лорд Тайвин был одним из немногих умных людей в столице. Изабелла мысленно радовалась решению опираться именно на его волю в решении своей судьбы. Попадись она к Серсее — в лучшем случае, была бы на месте Люсиль, в худшем — гнила бы в земле, убиенная Джоффри. Но умом, к счастью, бывшая королева-регентша пошла не в отца. Возможно, в мать. Изабелла не интересовалась личностью почившей жены лорда Тайвина. Ей доставало того, что он ей благоволил. Однако с отъездом Серсеи в Красном Замке стало дышаться гораздо легче.       Приёмы и пиры ощущались двором как-то свободней, за отсутствием главенства королевы-матери. Теперь наблюдалась прелестная картина: юный король, его прекрасная невеста, отважный дядя командующий королевской гвардией, и мудрый десница-регент при его Милости. Но долго ли он еще проживет? Лет десять спокойной жизни Изабелла себе предрекала.       В совете её воспринимали спокойно, поскольку она не лезла за пределы своей работы. Каждое заседание обходилась коротким докладом о темницах, которое удачно оттенялось пышными речами Мейса Тирелла. Совет условно делился на две противоборствующие стороны: первая — приближённые лорды, представители знатных домов: Редвин, Рован и Тирелл, вторая же сторона, служители поодиночке, без земель и семей за спиной: Великий мейстер Зуран, Изабелла и Варис. С ним у леди Финнард было много схожего. Оба иноземцы, для Семи Королевств — никто, за пределами едва ли лучше. Только он служил государству, а она, скорее, лорду Тайвину.       Изабелла отвлеклась от тягостных размышлений, заметив в руках Люсиль иглу с ниткой. Она подшивала её старое платье, которое не годилось для столицы, но подошло бы под теплую погоду Дорна.       — И как ты можешь шить при такой тряске? — спросила она, чувствуя, что дорога всё больше и больше начинает раздражать.

***

      В ночи Хайгарден приобретал особую красоту, и как по волшебному мановению, влек взоры к своему сказочному сиянию.       Огни были повсюду, но небесная темнота оставалась всё столь же глубокой, синева вод плотной, однако, мерцала и переливалась белым золотом. Водная гладь каналов в вечерний час не знала покоя — то и дело её рассекали вёсла лодок, что возили вышедшую на прогулку перед сном знать.       Вступив на каменные плиты террасы, Энола вмиг почувствовала терпкую смесь цветочных ароматов. За две недели, что она пребывала здесь, она успела привыкнуть к тому, что цветы были повсюду. Замок утопал в лилиях, астрах, пионах, гортензиях и, конечно, розах. Всяческого размера, цвета, вида розы заполняли всё пространство.       Изабелле они наверняка быстро надоедят — подумала Энола.       Сестра вот-вот должна была приехать. Встречать её Энола шла с тяжёлым сердцем и грустью, коей не испытывала со времени отъезда из Королевской Гавани. В Просторе ей было намного лучше и покойней. Здесь к ней относились с непривычной для неё теплотой и заботой. Леди Маргери она приглянулась более, чем ожидалось. Она делала всё, чтобы Энола ни на мгновение не ощущала себя чем бы то ни было обделённой. Водила по садам ежедневно, часто по два раза в день, портнихи и ювелиры в преддверии подготовки к свадьбе, казалось, не покидали женской половины замка вовсе. В общем, Эноле, стараясь угодить сверх меры.       Поначалу такое внимание будило в ней подозрения, но вскоре она убедила себя, что просто отвыкла от покоя, который был у неё только в детстве.       Она не могла вообразить, какой приедет Изабелла. Они не виделись чуть больше месяца, но дело было в том, что последний приступ у сестры был три луны назад, и Энола боялась, что он настигнет её в дороге. После трагедии, случившейся с ней год назад, Изабелла сильно переменилась. И это чувствовалось. Исчезла всяческая легкость не столько из взора, сколько из голоса. Сестра говорила теперь медленнее, меньше и не грубо, но как будто бы с пренебрежением к самой жизни. После приступов, случающихся с периодичностью в три-четыре месяца, она неделю приходила в себя. Еле двигалась, опираясь на трость, превозмогая страшные боли. В глазах её в такие дни стояла тяжесть, сравнимая с тем, когда на сердце лежит камень, только душа её не терзалась, лишь тело. Первые пару дней Изабелла почти не говорила, сохраняя и без того малые силы, лишь по большей части лежала и немного ходила. Пусть мало, но несколько шагов были обязательны, чтобы вернуть ноге чувствительность.       Энола видела, как Квиберн спасал сестре ногу. Когда Изабеллу принесли из Септы, казалось, спасти её было невозможно. Там, где ударил камень, кожи не осталось, как и тканей, треснутая кость белела страшным обломком. Сестра была без сознания, охваченная жаром, металась в бреду и почти умирала. Квиберн шептал над ней неразборчивые, но страшные по самому своему звучанию слова на чужом языке, обмывал кожу вокруг раны, прикладывал примочки, лил снадобья и всё шептал, суетясь. Энолу быстро выпроводили за дверь, но она слышала, как он то ли лечил, то ли колдовал, но видимо, всё вместе. Квиберн не отходил от Изабеллы сутки. Лишь на следующий день Энола смогла войти. Сестра лежала бледнее мертвеца, холодная, слабая, но живая. Посмотрев на ногу, Энола поразилась. Лишь свежий зашитый шрам напоминал о ране. Она не знала, действительно ли колдовство так быстро залечило кожу, но очень было на то похоже. Пусть она не разбиралась в лекарстве, но не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять — за сутки кожа и ткани заново нарасти не могли.       Когда Изабелла очнулась, а произошло это, к слову, тоже подозрительно скоро, Энола спросила её о природе такого лечения, но сестра уклонилась от ответа. Лишь сказала, что она такое ни за что сделать не смогла бы и Квиберн — гений, одним своим существованием подтверждающий никчёмность Цитадели. Настаивать и пытаться узнать что-то дальше Энола не стала.       За время, проведённое в Королевской Гавани, она научилась удивляться про себя и вообще получила много уроков. Сейчас, вдали от столицы, на вольном раздолье, она хорошо сознавала, что Королевская Гавань либо губит, либо учит. Главное — вовремя уехать. И пока Энола не жалела о принятом решении. Сир Лорас дал ей обещание не порочить её честь открытыми связями. Пусть сохранность его скрытности и казалась ей призрачной, она надеялась, что как-нибудь да удастся избежать огласки.       Хайгарден удивительно склонял её к надеждам на лучшее. Даже на перемены в Изабелле Энола смотрела иначе. Несомненно, сестра стала властолюбива, высокомерна там, где раньше была добра, снисходительна к тому, что раньше решительно не принимала. Оправдания её с каждым днём становились гибче, влияние выше, а участь всё страшнее. Энола пусть и смотрела на перемены философски, а об опасности не забывала. И как бы не расстраивалась, как бы не возмущалась, она всегда боялась. Мысль лишиться сестры приносила её неспокойной душе мучительные терзания. Представить было страшно, невозможно: как это так? не будет Изабеллы? В эти мучительные мгновения в ней просыпалась та юная, лишившаяся всех девочка, брошенная судьбой перед огромным страшным миром, которой Энола была, когда Изабелла увезла её на мыс Василиска. Бесконечная радость охватывала её при мысли, что те страшные дни прошли. Но тут же появлялось опасение перед неизвестным на счастье будущем. Но это здесь как будто притуплялось, заполняя душу солнцем и ароматом роз.       Время близилось к полуночи, а Изабеллы всё не было. Начав тревожиться, Энола       вернулась в замок, чтобы разыскать леди Маргери, но слуга опередил её:       — Леди Финнард прибыла в Хайгарден и ожидает встречи.

***

      Изабелла выглядела хорошо и даже очень. Настроение её было как никогда доброжелательным. На утро после приезда она с любезностью и доброй улыбкой приветствовала леди Маргери и согласилась с ней позавтракать, где и встретила также любезно Лораса. Разговор с леди Оленной остался неизвестным, но и последующие дни сестра была довольна и бодра. Энола понимала, чем вызвана была такая доброта, но не вдавалась в размышления. Её покой оставался нетронут и крепок. Более её ничего не беспокоило.       В день свадьбы она поднялась очень рано, ещё до рассвета. Почти сразу к ней пришла Изабелла. Ясное небо, рассеявшее темноту ночи, приветливо светлело, готовясь окраситься в золото рассвета, и предвещало погожий день. Ни волнения, ни беспокойства. Всё было правильно, так, как должно, и Энола не омрачала душу нежелательными мыслями. С рассветом служанки принесли платье и украшения, но до того между сёстрами произошёл разговор, давший Эноле большую почву для рассуждений, но кроме того и многое объясняющий:       — Изабелла, не подумай, что я из любопытства… — начала Энола, посмотрев на сестру в зеркало.       На мгновение гребень в руках Изабеллы, которым она расчёсывала её волосы, замер. Она не любила сама заниматься прической да и во всём остальном теперь предпочитала слуг, но Эноле в просьбе не отказала.       — Спрашивай, не пугай меня.       — Почему тебя выдали за Гранта если Ваймонд Талл не был первым наследником? Ты же была ему ровней.       Энола ещё раз пристально взглянула на сестру. Первые мгновения никаких перемен в лице её она не увидела, но вскоре Изабелла вышла из глубокой задумчивости, в которую её поверг вопрос, и она подняла на Энолу глаза, полные смятения. В эту минуту она казалась невероятно слабой. Хотя скорее уязвимой.       — Откуда ты знаешь про Ваймонда? — наконец спросила она, чуть сдавленным голосом.       Было заметно, что её выбили из колеи.       — Я помню, — коротко ответила Энола.       — И что же ты помнишь?              Изабелла вновь занялась прической.       — Самое раннее — как вы танцевали на празднике солнцестояния, кажется, летнего. Да. Тогда в вазах стояли орхидеи.       — Ты не могла нас видеть, — сестра нахмурилась, — ты была ещё мала, тебя не пускали.       Энола улыбнулась, чувствуя, что воспоминания не вызывали в сестре боли.       — Я пробралась тайком и через дверь в верхней галерее видела вас, — говорила она всё ещё осторожно, опасаясь встревожить нежелательными мыслями душу Изабеллы.       Она хорошо помнила, как сестра страдала из-за принца Ваймонда и матушки. Тот разговор с леди Гунорой, когда Изабелла в слезах умоляла её не устраивать свадьбу с Грантом, до сих пор тревожил сердце Энолы.       — Что ещё? — вновь спросила сестра с нажимом, словно порываясь узнать что-то ей доселе неизвестное или услышать что-то, приятно напоминающее о прошлой жизни.       — Помню свадьбу. Алстед тогда так грубо укутал тебя в плащ, что я испугалась, как бы он тебе ничего не сломал. — Энола крепко задумалась, вспоминая. — А, и перед свадьбой ты гуляла со мной, и появился принц Ваймонд. Ты постоянно плакала, а как его увидела — совсем разрыдалась. О чём вы говорили тогда?       Изабелла отрешённо отвела взор. Не сожаление, не грусть лежали сейчас на её сердце, а осуждение. И не Энолы или себя. Его.       — Он сообщил, что король отсылает его с экспедицией к Йину. Больше я его не видела.       — Так почему не случилась свадьба? Король не стал бы столько лет держать отца десницей, если бы не ценил его, тогда почему? Тем более, что Ваймонд был только вторым сыном.       — Ну, во-первых — Стрилла. Король не мог позволить пусть и второму сыну, но вторую дочь, он всё же был его наследником, — Изабелла говорила об этом удивительно равнодушно, словно не о её разрушенной любви шла речь, — наша мать, к слову, так и планировала, но вмешался отец.       — Из-за тебя?       — Вполне вероятно. Он любил меня и знал обо всём. Хотя, возможно, брак Стриллы с Таллом был ему не так удобен.       Энола помнила, за кого в результате их старшая сестра вышла замуж. Герион Ланнистер помнился ей смутно, но само имя теперь не давало покоя. Сам факт такого родства.       — Ты сказала лорду Тайвину о лорде Герионе?       — Зачем? Он наверняка мёртв. Новая королева отдала приказ схватить всех сторонников Таллов. Если я хорошо помню Гериона Ланнистера — пресмыкаться перед ней он не стал бы. Значит, его казнили, — Изабелла вдруг усмехнулась с весёлостью для Энолы непривычной и странной, — внезапно открывшееся родство вряд ли сделает отношение лорда Тайвина ко мне более тёплым.       Отчего только лорда Тайвина? Почему она сказала именно о нём, а не обо всех Ланистерах? — смутилась Энола.       Разумеется его она упомянула в первую очередь, он был десницей, а Изабелла состояла у него в совете, но всё же прозвучало это как-то сомнительно. Подсознательно не желая вникать в характер взаимоотношений между лордом Тайвином и сестрой, она заговорила:       — Как вообще случилось, что ты сошлась с принцем Ваймондом?       Она смутно помнила его: светлые волосы, выразительные глаза, красивый, высокий, с очень располагающим к себе вкрадчивым и добрым голосом.       — До банальности сказочно: моя лошадь понесла, а он оказался неподалёку и вовремя подоспев, спас меня, — Изабелла усмехнулась, но так это было печально, что Эноле стало горько.       — Но отчего матушка так тебя не любила? — задала Энола вопрос, очевиднее и неразрешимее которого она не знала.       Изабелла развела руками.       — Это я пытаюсь разгадать уже больше тридцати лет.       Эноле ещё очень о многом хотелось расспросить её, пользуясь возможностью. Изабелла впервые с их прибытия в Вестерос находилась в таком благостном расположении духа, впервые свободно говорила о перевороте, на обсуждение которого прежде всегда стояло табу.       «Власть захватила самозванка. Все мертвы» — всё, чего много лет можно было добиться от неё. В то время как Энола не знала ничего ни о том, как погибли родители и Стрилла, и погибли ли они вообще или мертвы были лишь для Изабеллы, ни о том, кто сейчас властвует в Солнечной Гавани.       О том она и осмелилась спросить, понимая, что это последняя возможность на долгие годы вперёд, ибо в случае чего от сира Герарта или его брата Энола не добьётся ни единого слова. Без приказа Изабеллы они говорить не осмелятся. Впрочем, от сестры она таки получила ответ, разрешивший пусть не все, но многие вопросы:       — Я правда не знаю, откуда взялась эта полоумная. Говорили, что мельничиха, удивительным образом оказалась потерянной дочерью кого-то из старшей линии Таллов. Не знаю, помнишь ли ты, но король Армонд происходил от кого-то из десятого колена, на трон он взошёл просто потому, что никого поближе у прошлого короля не было. Единственный сын — и тот умер. Его дочерью мельничиха и представилась. Как ты понимаешь, внучка по лестнице престолонаследия стоит выше четвероюродного племянника, от того самозванку охотно приняли. Но, конечно, она в этом замысле была лишь куклой. За нитки дёргал Парлан, ты должна его помнить. Миеринец, он заведовал казной. Отец всегда был с ним в разладе. Зато король его более чем уважал, однажды чуть не лишил отца поста десницы из-за Парлана. Он всех и предал, подкупив тогда весь орден, только дюжина отца да гвардейцы короля остались верными. Дальше ты знаешь. Отца с матерью Герарт видел сам. Их убили сразу. Я не знаю, жива ли Стрилла и что вообще сейчас происходит в Соториосе. Лорду Тайвину понадобилась виверна, я отправила несколько гвардейцев на мыс Василиска, возможно через год появятся вести, — Вдруг Изабелла улыбнулась, обратив к Эноле внимательный с прищуром взгляд, совершенно обезоруживающий мысли. — К слову, лорд Тайвин продал мне твоего сира Лораса как раз за эту виверну.       Сестре вернулась вся насмешливая циничность, с которой она в последнее время почти не расставалась.

***

      Джейна Фаулер, опасливо оглядываясь по сторонам, шла за матушкой. Гостей в Солнечном Копье собралось много, праздновали именины принцессы Арианны.       Леди Фаулер плыла по залу, совершенно не производя впечатление обеспокоенной пропажей дочери, женщины.       Джейна не отставала, стараясь не останавливать ни на ком взгляд. Матушкиному владению собой она только училась, но, кажется, наступало время использовать накопленные за двенадцать лет жизни наблюдения.       Праздник не вызывал в ней веселья, в Водных Садах часто устраивали забавы. Её беспокоило, как бы сестра не натворила больше обычного.       — Куда же она подевалась? — шёпотом промолвила мама и крепче сжала руку Джейны, — А это еще что?       Волнение в дальнем конце зала было верным признаком того, что Дженнелин недавно «почтила» своим присутствием эту часть Замка.       Матушка выдохнула и решительно потащила за собой Джейну. Вглубь суматохи.       — Это не идёт ни в какое сравнение, леди Мелия! — донёсся совсем рядом высокий, пронзительно-крикливый, обращённый к матушке голос леди Кворгил.       С гневным выражением на лице она метала из глаз искры, так и рыскающие по залу, очевидно, в поисках Дженнелин.       Джейна, спрятавшись за юбками матери, вся сжалась, гадая, что на этот раз могла натворить сестра.       — Могу я узнать причину? — уверено спросила матушка и, не страшась, шагнула вперёд.       — Твоя дочь — малолетняя нахалка. Хотя, похоже, для тебя это не новость.       Джейна услышала, как фыркнула леди Кворгил. Ей стало обидно за мать и очень стыдно за сестру. К сожалению, не впервые.       — Я не приемлю пустые оскорбления и настаиваю в объяснении, — слова матушки отдавали сталью.       Она могла на чём свет стоит ругать Джен дома, не стесняясь в выражениях. Но другим не позволила бы и под страхом смерти.       — Девчонка назвала тебя чопорной козой, да, может и грубо, но в сущности то правда, — посмеиваясь заметил лорд Аллирион.       Джейна выглянула из-за матери и увидела, как леди Кворгил задохнулась от возмущения. Она приготовилась к худшему, за обзывательство взрослых всегда доставалось вдвойне. Джен не сладко придётся сегодня и своим отсутствием она отягчала себе наказание все больше.       Но провалиться сквозь землю от стыда за сестру она не успела. В ближайшую от них дверь вошёл гвардеец с белым фениксом на тёмном плаще. Поравнявшись с матушкой, он вывел из-за спины рассерженно сопящую Дженнелин.       — Это моя дочь. Отпустите её, сир! — твёрдо приказала ему леди Фаулер.       — Это решаю не я.       Мужчина покачал головой и только крепче ухватил Джен за плечо.       Матушка, на мгновение запнувшись, несколько изменилась в лице, но быстро вернула себе решимость.       — Кто же? — спросила она.       — Миледи.       Гвардеец отступил, пропуская незнакомую даму. Джейне она сразу не понравилась. Холодные злые глаза смотрели на Дженнелин пытливо, с неприятной цепкостью. Чужая леди изучала сестру недолго, лишь мгновение, за которое Джейна успела понять, что добра от неё ждать не стоит.       — Сир Уолтер, — обратилась дама к гвардейцу, — немедленно отпустите.       Голос её тоже был строгим, пусть и говорила она мягко.       Оказавшись на свободе, Джен отряхнула рукав платья, гордо вздёрнула подбородок и прошествовала к Джейне. Она взяла её за руку и смело посмотрела на даму и гвардейца.       — Леди Малия, пойдемте поговорим в более тихом месте, — поглядывая на всё ещё стоящую неподалёку леди Кворгил, сказала дама.       — Если моя дочь как-то оскорбила… — начала было матушка.       — Нет, нет, не берите в голову, я лишь хотела узнать, где вы берёте ткани, ваше платье чудесно.       Леди подхватила её под руку и повела к террасе.       — Я не могу оставить дочерей.       — И не нужно. На столах фрейлины оставили цветы. Ваши дочери смогут составить букет и преподнести принцессе Арианне.       Матушка слабо кивнула и подозвала к себе Джейну и Дженнелин.       Тёмная южная ночь встретила их объятьями лёгкого сладкого ветра и белым светом молодой луны.       Если Джен отличалась ловкостью и легкостью в стрельбе и езде верхом, то Джейна, помимо влечения к наукам, обладала очень острым слухом, а потому то, что с далёкого места за столом у края террасы, сестра слышала обрывками, она различала почти в точности.       — Вы же позвали меня не платья обсуждать, леди Изабелла, — говорила матушка.       — А, вы знаете, кто я? Тем легче, — в неприятном голосе дамы скользнула насмешка. — Вы правы, платья — не то, о чём стоит говорить с женщиной вашего ума.       — А вы знаете, какого я ума?       — Скажем так, я это вижу. У нас не так много времени на разъяснения. Скажу лишь, что уверена в своём выборе.       Они остановились довольно далеко и Джейне пришлось незаметно развернуться, чтобы слышать лучше. Но слова всё же долетали не так чётко и почти не различались голоса.       — О чём вы говорите?       — О дружбе, разумеется.       — Вы предлагаете мне дружбу? С чего бы?       — Пусть не дружбу, но искреннее, пока бескорыстное, содействие.       — Пока?       — Поверьте, ближайшие лет пять вы можете не тревожить себя ответным содействием, если, конечно, согласитесь.       — И с чего вы решили, что я должна согласиться на то, чего пока даже и не понимаю?       — Потому что навряд ли принца Дорана обрадует, — леди Изабелла заговорила тише, и Джейна разобрала с трудом, — что дочь его знаменосца увлекалась…       В темноте не было видно выражение лица матушки, она стояла в тени факела, но то, с какой разъяренностью и быстротой она обернулась к Дженнелин, испугало даже привыкшую к постоянным наказаниям сестры Джейну. Сестра вырвала из её руки розу, покосилась на мать и горячо зашептала:       — Что она сказала?       — Правду, — бросила Джейна, пусть и не услышав, но отчего-то уверенная, что леди Изабелла не соврала.       Она сунула в рот пораненный шипом палец и прислушалась к вновь усилившимся голосам.       — Не беспокойтесь, это не страшно, пусть и в двенадцать лет.       — Это вас не касается.       — В моих и ваших силах сделать так, чтобы наш союз положительно влиял и на эту сферу ваших опасений.       — Довольно намёков. Прошу, говорите прямо.       — При дворе разного рода метаморфозы случаются чаще, чем кажется. Грядёт большой союз Ланнистеров и Мартеллов, а там и до взглядов на Дорн со стороны королевской семьи.       Наступило долгое молчание. Матушка над чем-то размышляла.       — Как вы узнали? — спустя несколько минут спросила она. — О Дженнелин и обо мне? Вам обо всём известно.       — Вы заблуждаетесь. Далеко не обо всём. Я занимаю лишь скромный пост блюстителя законов. Всё знать — компетенция Мастера над Шептунами. Я же знаю порой меньше, чем нужно.       — Что вы намерены мне предложить?       — Лишь редкую переписку. Пока. Надеюсь, это останется сугубо нашим женским секретом.       — Мой муж занят другими делами.       — И прекрасно, — они медленно пошли назад, и леди Изабелла перевела взгляд на Дженнелину, затем глаза её, в свете факела, горящие ещё злее, впились в Джейну. — У вас прекрасные дочери. Не спешите с замужеством.       — Это был совет или просто слова? — спросила она, покосившись на девочек.       — Считайте моим первым дружеским посланием.       — Вы посетите нас в Поднебесье, на обратной дороге через Принцев перевал?       — Увы, в столицу я возвращаюсь морем. Государство не ждёт.       Матушка казалась такой растерянной и обеспокоенной, что Джейна испугалась, припоминая, что давно её такой не видела.       — Надеюсь, когда-нибудь мои догадки заимеют подтверждение, — говорила она уже не так уверенно.       — Когда-нибудь — непременно, — леди Изабелла улыбнулась. — А сейчас меня ждёт беседа с принцем Дораном.       И она ушла. У Джейны будто камень с души свалился. Из разговора она почти ничего не поняла, но увидела, как переменилась мать и липкое опасение теперь не хотело пропадать. Появление в их жизни этой Леди Изабеллы ничего хорошего не сулило.

***

      Голубой ястреб на белом поле. Изабелла смотрела на герб дома Фаулеров и мысленно сравнивала со своим. Белый Феникс на синем поле — благородно, поэтично, как теперь оказалось, с большим смыслом. Отец, бежав из Дорна в Саториос, назвался Финнардом сразу, герб у него появился многим позже — на службе при дворе, но фамилия… Избрал ли он феникса своим покровителем как символ новой жизни или, напротив, оставил частичку дома в память о семейном голубом ястребе?       О том, что отец — Фаулер, знала только Изабелла. И то додумывала всё сама. Однажды отец достал из тайника в его кабинете печатку с выгравированным ястребом и отдал ей.       — Я накопил много за годы службы, но настоящее моё богатство — мои дети, а потому будет правильно передать то, что когда-то было для меня дороже всех сокровищ мира, — сказал он тогда.       — А теперь? Как же я могу? — спросила Изабелла.       — Теперь у меня есть ты и твои сёстры.       Отец накрыл её ладонь своей, вложил печатку и посмотрел так, что Изабелла твёрдо поняла: роднее и ближе отца у неё никогда и никого не будет.       Так и случилось. Она отчаянно его любила. Больше матери. И сейчас, оглядываясь назад, готова была просить всё, что он позволил матери творить.       Простить бездействие, но понять…       Нет, понять она не могла. Как возможно любить жену так, чтобы не находить в себе сил пойти против? Но он любил Изабеллу, и очень. Порой ей казалось, что больше сестёр. Тогда отчего ни разу не пошёл против? Допустил брак с Грантом? В своей семье она находила больше неразрешённых вопросов, чем в философских трактатах мейстера Глеоса.       Фаулеры направлялись к выходу из зала. Праздник заканчивался, гости понемногу разъезжались. Изабелла на мгновение задержала взгляд на Дженнелин, ещё раз убеждая себя, что выбор сделала верный, и теперь смотрела на всю семью с тяжёлыми мыслями. Это могла быть и её семья, сложись всё по-другому. О том, что её отец был младшим братом лорда Поднебесья, якобы пропавший много лет назад, Изабелла окончательно догадалась лишь сегодня. Увидев ястреба на гербе в зале, она вспомнила печатку и поручила Уолтеру расспросить гвардейцев Фаулеров. Слишком много было совпадений, чтобы её догадка не была правдой. К тому же ей и Стрилле часто говорили, что они похожи на дорниек. Энола, с её медными волосами, прервала эту цепь.       — Вы не выглядите довольной, леди Изабелла, могу узнать, чем вам не угодил наш праздник?       Принц Оберин спускался, держа в руках два полных бокала.       — Боюсь, вам кажется, — Изабелла поспешила улыбнуться, — дело в том, что я не пила сегодня, а вы, по всей видимости, от вина не отказались.       — Конечно нет, зачем лишать себя удовольствия выпить за здоровье племянницы? — принц не был пьян, но в глазах его плясал лёгкий дурман. — Но почему вы не пьёте? Неужели не по вкусу?       — Я пью только гранатовое вино, а его здесь нет.       — Отчего именно его? Это как-то связано с ядами?       Как всякий когда-либо изучающий что-то человек, Оберин с интересом ожидал её ответа, как бы желая обсудить общую тему, но Изабелла лишь мысленно посмеялась и ответила:       — Нет, всё многим проще. От гранатового вина я меньше пьянею.       Принц засмеялся и вздёрнул брови.       — Вы становитесь буйной или не любите быть пьяной?       — Второе. Люблю держать голову в холоде.       Он протянул ей бокал и с настойчивостью закивал.       — Попробуйте это. Исключительно вкусное.       Изабелла пригубила. В любом случае она собиралась идти спать. Вино оказалось действительно вкусным, с какой-то прозрачной сладостью, лёгкое, оно оставляло вишнёвое послевкусие.       — Из чего оно? — спросила она, отпивая ещё.       — Его называют «Полёт». Очень дорогое, рецепт держат в секрете. Я привёз его из Лората в прошлом году.       — Он всегда угощает им задержавшийся гостей. Поощряет за выдержку. — Рядом с принцем появилась его любовница.       Она смотрела на Изабеллу приветливо, и в жгучих южных очах её плясал золотой закат веселья.       — Вы не успели познакомиться? — притянув её боком к себе, спросил принц.       Он отдал свой бокал Эларии. Она покачала головой.       — Нет, не успели.       — Это леди Изабелла Финнард, Госпожа над Законами при Тайвине Ланнистере, — он со сладким удовольствием взглянул на Эларию. — А это моя возлюбленная. Элария Сэнд.       Изабелла слабо кивнула ей и, надеясь поскорее уйти, отпила ещё вина, решив, что благодарность за хорошее угощение будет отличным поводом удалиться.       — Однако интересно, как вам удалось выдать сестру за наследника Хайгардена? — принц нахмурил брови, с интересом подавшись вперёд.       — Удачные договорённости, — сухо ответила Изабелла, и все же с улыбкой.       — Это ясно, — не унимался принц, — но как вам удалось уговорить старика?       Действительно змей. И хитрый, — подумала леди Финнард.       Пусть и немного захмелев, она мыслила хорошо. Этот вопрос ей не понравился. Поскольку она сама не лезла куда не нужно, не любила этого и в других. Невольно в памяти возник десница. Стариком он не был.       — О ком вы? — спросила она, изобразив смятение.       Принцу усмехнулся, но всё же ответил:       — О лорде Тайвине. Мне интересно, вы с ним, по всей видимости, ладите, учитывая то, что он послал вас к моему брату.       — Мне просто было по пути и как член Малого совета я располагаю правом хранить определённого рода бумаги, — продолжала изображать дуру Изабелла.       Думает, что я с ним сплю, — подумала она, прищурившись. — Если бы это было так… Мне удавалось бы осуществлять многое значительно легче. Но лорд Тайвин, к сожалению, просто проверяет меня.       Ей отчего-то взгрустнулось, и Изабелла допила оставшееся в бокале вино. Первый вкус прошёл, и оно уже не казалось таким лёгким, весомо опьяняя. Она вспомнила гранатовое вино, которое пила в последний раз. Это было в приёмной лорда Тайвина.       Вся беседа с принцем и вообще её нахождение здесь показались Изабелле чем-то неправильным, лишним и снова образ лорда Тайвина возник в сознании, посылая ощутимый укор, будто она делала что-то предосудительное. Обычно так вспоминался ей отец, осуждая почём зря, казалось бы, приличные действия и мысли. На самом деле Изабелла просто не любила быть пьяной, а в чужой компании рассудок непременно посылал вестника укора. В этот раз им стал лорд Тайвин. Вино всё ещё неприятно оседало на языке, голова тяжелела. Изабелла взглянула на принца, его любовницу, и остро почувствовала, что это не её компания.       — Полагаю, скоро мы вновь увидимся, — протянул Оберин, очевидно, поняв, что деснице леди Финнард ничего не скажет.       — Его свадьба леди Серсеей пройдёт в Королевской Гавани, — добавила Элария без малейшего сожаления.       — Этот год щедр на свадьбы, — Изабелла, почувствовав удачный момент, поставила бокал на стол. — Что же, мне пора, нужно отдохнуть перед завтрашней дорогой.       — Уезжаете? Так скоро? — Отозвался принц. — Неужели предпочитаете сладости Юга горький Запад?       Изабелла улыбнулась, ощущая раздражение и от вина, и от последней колкости Оберина.       — Предпочитаю службу государству, — ответила она.

***

      — За последнюю луну казна выплатила Железному Банку двадцать тысяч долга. Не много, учитывая общую сумму, но в прошлом месяце было восемь.       Тирион закрыл счётную книгу и с волнением замешкался, очевидно, желая добавить что-то ещё, хотя скорее сообщить что-то важное.       — Хорошо, с этим покончим, — кивнул Тайвин. — У тебя всё?       — Нет, у меня… — Он на миг задумался, — Точнее у нас с Сансой есть новости. Она ждёт ребёнка.       Наконец-то, — подумал десница.       Брак с леди Сансой Тирион консумировал почти год назад, как докладывали Тайвину, после того постель они делили с приемлемой периодичностью и пора бы уже было зачатию произойти.       — Это приятная новость, — сказал он. — Если она родит сына, у тебя появится возможность удовлетворить свои амбиции в управлении Севером.       Тирион нахмурил брови. Тревога на его лице будто оправдалась, прозвучавшими словами и он поднял на Тайвина напитанные подозрением удивлённые глаза.       — Я? Севером? — спросил он, ткнув уродливым пальцем в грудь.       — Кажется, я выразился ясно, — Тайвин с нетерпением вздёрнул бровь. — Ты давно жалуешься, что я не отдаю тебе должного. Вот тебе вотчина для праведных трудов.       Лицо Тириона посерьезнело ещё более, на лбу залегла не красившая и без того жалкое лицо, складка.       — Но в Винтерфелле Русе Болтон, — подал он голос. — У него в жёнах, а скорее в заложницах, мать Сансы. Как ты предполагаешь сделать лордом Севера моего сына? И ладно это, как ты представляешь мое обитание вблизи леди Кейтилин? Она придушит меня в первую же ночь в Винтерфелле.       Тайвин устало выдохнул и подумал о вине. Да, пожалуй, один бокал не повредит. Вечер обещал быть тяжёлым. После Тириона его ждал доклад Вариса и аудиенция с неким назвавшим себя лордом Грантом, у которого к деснице имелось якобы особое предложение. Но это «после» ещё впереди, а сейчас Тирион, который то ли от поражения будущего отцовства, то ли от собственной неосведомлённости разучился логически думать.       — Долго Болтон править Севером не будет, — начал длинное объяснение Тайвин, — сейчас ему хватает сил, потому что эти силы обеспечиваю я. Но как ты думаешь, неужели столь упрямые северные лорды, что веками отличались невообразимой верностью, вдруг подчинятся мечам? Зачем, по-твоему, я выдал Кейтелин Старк за Русе Болтона? От чего она на это согласилась? Да потому, что Болтон — лишь временная замена. Но это ты и так знаешь, другой вопрос в том, что леди Кейтелин на протяжении всего этого года по моему приказу занималась тем, что склоняла северные дома к союзу с ней, чтобы когда придёт время, они поддержали её внука от Сансы. И вот это время подходит.       — Как она на это согласилась? И почему втайне от Болтона? — спросил Тирион с прояснившимся от осознания лицом.       — Когда он умрёт, Леди Кейтилин будет позволено остаться в Винтерфелле с дочерью и внуком, — пояснил Тайвин. — Кроме того её брата Эдмура Талли освободят.       — Ты сказал: «Когда Болтон умрёт»... Ты так уверен, что его нужно убивать?       — Он предал одного сюзерена, рано или поздно предаст другого. К тому же он может не захотеть отступить, когда родится твой сын, — Тайвин замолчал, поджав губы. — Именно его человек искалечил Джейме. Неважно, причастен к тому Русе Болтон лично или нет.       Тирион задумался. Снова.       Как надеялся Тайвин, более вопросов возникнуть не должно. Ему не хотелось разочаровываться в сыне ещё больше. К счастью, Тирион в размышлении кивнул и неуклюже сполз со стула, очевидно, всё ещё занятый мыслями.       — Благодарю Вас, отец, — сказал он отрешённо и вышел из покоев десницы.       Варис воспринимался многим легче. В особенности после выпитого бокала Арборского золотого.       — Что вы узнали о Фейне?       — После его приезда из Браавоса я поговорил с ним на предмет ваших подозрений, — сказал евнух. — Он считает, что обрушение устроили не сахагонцы, не видит их почерка.       Тайвин в недовольстве сцепил руки на коленях. Слишком много неразрешённых вопросов оставалось в неизменном неведении. Его дёргала, волновала каждодневно то одна, то другая, сокрытая раздражающей опасностью тайна. Сахагонцы, пропавшие также внезапно, как и появились, оказали неустановленное пособничество Тарбекам в захвате столицы, брак Оберина Мартелла с Серсеей, девчонка Таргариен с тремя драконами, взявшая Миерин — всё несло в себе недосказанность, отсутствие достоверности и угрозу.       Вы можете озвучить весомые доказательства тому, что сахагонцы покинули город? — спросил десница.       — После захвата Тарбеков во всех домах столицы были проведены обыски, их нет, милорд.       Тайвин усмехнулся. Толку от этих обысков было мало.       На прочие вопросы ответы были достаточно расплывчатыми: слухи, беседы, встречи. Тайвин начинал мыслить о втором бокале.       — Перейдем к остальному. Начните с замка.       Варис раскрыл кожаный переплёт внушительной толщины.       — Леди Маргери вчера беседовала с королём на предмет сроков свадьбы, — губы евнуха округлила расплывчатая улыбка, — аргументы интересные. Читать?       Тайвин согласно кивнул. И Варис, жеманно прочистив горло, начал:       — «Вы довольно взрослый, чтобы начать проявлять самостоятельность в принимаемых решениях. Безусловно, вас окружают мудрые советчики, но это лишь подспорье, вы наделены куда большей властью, чем вам говорят. Не подумайте, что я из злого умысла, личных целей или, упасите Боги, пытаюсь вас настроить против лорда Тайвина. Я вам друг. В первую, вторую и третью очередь, и лишь как друг я страстно желаю помогать вам, но делать это мне будет многим проще, стань я вашей женой.» Далее они заговорили об идее леди Маргери устроить прогулку по осеннему лесу. Желаете ознакомиться с полной беседой?       Варис протянул стопку исписанных листов, но Тайвин остановил его жестом руки.       Главной его заботой сейчас, разумеется, был Томмен. У мальчика случались припадки, природа которых после повешения была объяснима, но не ясны были средства излечения. Он рос болезненным, робким, чутким, но доставало в нём тех качеств, которые могли сделать из него хорошего короля. Их в нём Тайвин и развивал, параллельно правя странной. Невообразимое количество государственных дел первостепенно занимало и без того устающего десницу.       — В Дорне леди Финнард договорилась с принцем Дораном о заключении с вами договора, — продолжал тем временем Варис. — Лорд Бейлиш прибыл из Долины Аррен в Харренхолл, леди Оленна серьёзно взялась за наставление внука, готовит сира Лораса править.       — Достаточно, — остановил, как видно, не содержащий важности доклад Тайвин. — Что вам известно о лорде Гранте?       Варис приподнял брови и улыбнулся.       — Вы об ожидающем вашей аудиенции Южном лорде? Это муж Изабеллы Финнард.       Лишь на короткое, неуловимое мгновение Тайвин ощутил, как его кольнуло сожаление. Он подумал, что это было разочарование от предстоящих требований, вероятно, вернуть жену. Так и было да не совсем.       Ему еще больше захотелось выпить. Все происходящее раздражало.       С леди Изабеллой его связывали по-своему приятельские отношения. И пусть ни одна их встреча за прошедший год не несла в себе изначально иного мотива, кроме делового, всё чаще их разговоры выходили за рамки обсуждения службы государству. Она не была интересным собеседником, скорее приятным спутником и в том было её отличие, что не сопровождающим, а именно спутником. Днями, вечерами его окружали люди нежелательные, недалёкие, иногда противные его натуре. Разумеется, он понимал важность таких связей, знакомств и союзов, но работать непрерывно, думать лишь о деле он мог раньше, а теперь он медленно старел. Пусть в запасе у него было ещё лет пять жизни мужчины и двадцать существования на земле, ему уже хотелось отдохнуть.       И порой, когда нет возможности в отдыхе телесном, его находят в чём-то, помогающем разуму. В чём-то приятном. Леди Финнард была ему именно приятна. Не столько в разговоре, сколько просто в том, как вела себя с ним, и даже не что, а как говорила. Хотя она и была умна. Умнее многих женщин. И умна была в способности не говорить того, чего не знала, не лезть туда, куда не нужно, вести себя, как требовали обстоятельства, и грамотно использовать свои сильные стороны, не пытаясь вмешиваться в области ей неясные. Она была умна в редкой разумности. В конце концов приятно было на неё смотреть. Конечно, без своего ума она ему интересна не была бы, в замке доставало красивых женщин, но, тем не менее, она обладала необходимыми качествами, чтобы не производить ложного впечатления себе.       И вдруг муж…       Но прежде всего так, пусть и на мгновение, тронуло Тайвина его появление потому, что прервалась обыденность, пошатнулось стабильное спокойствие. А деснице без того было неспокойно.       — Что вам о нём известно? — обратился он к Варису.       — Мой друг, один из магистров Мира, рассказывал, что сей господин посещал их совет со странным предложением, предлагал высаживать культуру с Летних островов, но ему отказали.       — Что за культура? — нахмурился десница.       — Бобы, из которых варят горький напиток. Его называют кофе. Чрезвычайно востребован среди знати Вольных Городов.       — Вы можете быть свободны, — не желая вникать, бросил Тайвин и, встав из-за стола, приблизился к штофу.       Он позвонил в колокольчик и приказал Осберту пригласить лорда Гранта.       Появившийся на пороге мужчина выглядел не бедно. Он с готовностью поприветствовал десницу, и весь его облик дышал молодой бодростью, что придавала не совсем молодому лицу некоторой нелепости. Ему было не более сорока. Держался он гордо, но заносчиво и наружностью своей с приторным отпечатком Юга вызывал какую-то тяжкую неприязнь к своей персоне.       Тайвину подумалось, что леди Изабелла не зря не жаловала мужа.

***

      Изабелла, позабыв о больной ноге, спешила в башню десницы. Сир Герарт шёл рядом, предпринимая тщетные попытки её успокоить.       — Почему не отправил письмо навстречу? Я должна была узнать как можно раньше, — оборвала она командующего.       — Я узнал слишком поздно, у нас нет таких средств и шпионов, как у лорда Вариса. Миледи, быть может, ваши опасения напрасны. Он не способен навредить вам.       — Способен или нет — узнаем. Но одним существованием он уже мне вредит, — она нервно выдохнула и начала подъем в башню. — Немедленно собери всех, кому можешь доверять, хотя нет, может он этого и ждёт. Найди только брата и перепрячь все деньги и бумаги.       — Я установлю слежку за лордом Грантом, когда он выйдет, — отозвался сир Герарт, согласно кивнув на прочие указания.       — Если выйдет. Кто знает, что ему понадобилось от лорда Тайвина.       Изабелла рвано выдохнула. Рассудок её терзался порывистыми размышлениями, догадками, мыслями о всем, хранящимся в недостаточной безопасности. Одновременно с этим она соображала, как повести себя при встрече и как не выдать Алстеду ничего важного, а желательно вообще ничего. Сердце её, охваченное опасением и тревогой, начинало всё явственнее стучать в ушах, чем выше она поднималась. И вот показалась знакомая дверь, на этот раз распахнутая. Её ждали.       — Иди и поспеши.       Она обернулась к сиру Герарту, его синие глаза смотрели ободряюще, с безграничной верностью и почти родственным пониманием. Изабелла глубоко вздохнула. Давно она не смотрела ему вслед с таким сожалением.       Свет факелов плясал на камне коридора, слышались мерные шаги сира Осберта. Она на мгновение прикрыла глаза, собираясь с мыслями, и со всей уверенностью, что в ней была, пошла в бой с противником, чьи силы ей, как всегда у них велось, были неизвестны.       Когда она вошла, лорд Тайвин сидел на привычном месте. Спокойный, властный, сильный, каким и был. Алстед уже стоял, приветствуя её.       Годы, ром и шлюхи его состарили раньше положенного, но по одежде и коротко- стриженной тёмной бороде было видно, что он не бедствует. Сапоги из кожи, тафтяной камзол кирпичного цвета и плащ, белый, удивительно ему не шедший. Лицо её мужа как было сучьим, таким и осталось. Изъеденное выражение пустой надменности с потрясающей ясностью напомнило Изабелле все подробности «счастливого брака». Эта изворотливая, мерзостная червоточина теперь виделась ей совсем чётко. Глаза Алстеда Гранта, по-прежнему пустые и подлые, смотрели на неё как и раньше — с неоправданным превосходством.       Но в его присутствии думать Изабелле было проще. Стоило ей его увидеть, всякая тревога исчезла, осталось лишь презрение.       — Здравствуй, жена, — оттенив последнее слово, сказал Алстел.       Голос его остался таким же отталкивающим, но приобрёл хрипотцу.       Вероятно, печень у тебя скоро взвоет, — подумала Изабелла, заметив лёгкую нездоровую желтизну его лица.       — Алстед, — медленно вымолвила она, стараясь не процедить, — что привело тебя в Королевскую Гавань?       Не думая дожидаться ответа, она прошла к столу и, кивнув лорду Тайвину, обратилась к нему же:       — Милорд, разговор с принцем Дораном был удачным. Он подписал. Я присяду, нога разболелась.       Она протянула деснице бумаги и опустилась в кресло спиной к Алстеду. И он посмотрел на Изабеллу так оскорблено, что она невольно подумала: неужели муж подрастерял свои способности?       — Если тебе все же интересно, я здесь по делу моего…       — Мне неинтересно, если это не касается меня, — оборвала она его, стараясь не перегнуть. Все же играло роль присутствие лорда Тайвина, который, к слову, с привычной невозмутимостью переводил взгляд с бумаг на неё и лишь изредка, боком поглядывал на Гранта.       — Возможно, и тебя, — протянул Алстед, — если лорд-десница примет моё предложение.       Изабелла внутренне напряглась и пристально вгляделась в лицо лорда Тайвина — каменную маску.       — Я уже сказал вам, что ваше предложение не интересует короля, — отрезал лорд Тайвин и, позвонив в колокольчик, вызвал сира Осберта.              Изабелла не без удовольствия наблюдала за униженным мужем, и губы её сами собой складывались в коварную улыбку. Десница довольно ёмко отказал, но то, как он отказал, подействовало железно.       Осберт забрал у десницы бумаги и скрылся в кабинете. Лорд Тайвин выжидающе посмотрел на Гранта, очевидно, ожидая, когда тот уберется.       — Я готов выставить пять золотых за бушель, — не унимался Алстед.       — Я обсужу это с лордом Тиреллом, и вам дадут ответ, — вдруг на удивление легко согласился десница и налил себе вина.       В его тоне проскользнуло раздражение. Изабелла не испугалась, но насторожилась. А вдруг они договорятся? Что делать ей?       — Благодарю, Ваша Светлость. Идём, Изабелла, — Алстед поклонился лорду Тайвину и приблизился к ней.       — Полагаю, годы, проведенные отдельно друг от друга, располагают к тому, чтобы забыть о прежних отношениях, — как можно яснее и сдержаннее, опасаясь навлечь гнев лорда Тайвина, проговорила Изабелла, — ты забудешь обо мне, я забуду о тебе.       Алстед подошел ещё ближе, посмотрел со странным добродушием и положил руку ей на плечо. Изабелле захотелось скинуть с себя мерзкую ладонь, но взгляд Гранта её настораживал.       И то, что произошло в следующее мгновение, заставило её надолго забыть, что думает лорд Тайвин:              — Пора домой, Иззи. Гроза начинается, — медленно протянул Алстед.       Еще секунду после усмешка блуждала по лицу леди Финнард, но мгновенно слетела, когда смысл сказанных Грантом слов дошел до неё.       Изабелла резко обернулась к Алстеду, пока не до конца понимая, почему эти слова вызвали в ней такое оцепенение. Она уже слышала эту фразу очень давно, но воспоминания размытыми обрывками неслись в сознании, не давая уцепиться за нужное.       Она взглянула на мужа. Его рот растянулся в злорадной улыбке, в глазах переливалось злое ожидание чего-то.       — Ну же, не разочаровывай меня. Старик Сайман говорил, что ты вспомнишь, если упомянуть. — Грант пожал плечами. — Впрочем, это несколько странно. Если бы я убил своего брата, навряд ли когда-нибудь забыл бы об этом.       — Что ты несёшь? — нахмурилась Изабелла, но ответа Гранта она уже не услышала.       Как и не увидела победоносного, торжественного выражения его лица. Все, что было перед её глазами — это обрыв, камни и река Замойос, бурная и широкая; небо и плотный, налившийся купол туч; листья, поднятые ветром, и приближающаяся фигура её брата.       — Пора домой, Иззи, гроза начинается, — крикнул он сквозь задорный смех раскачивающейся на качелях все сильнее Изабелле, — матушка будет волноваться. Да и опасно это.       — Не хочу. Ступай один, Адис! Ты же знаешь, как я люблю грозу, — воскликнула Иззи, наклоняясь вперёд и подаваясь назад, раскачивая себя.       Подошедший близко к качели Адис облокотился о жердь, удерживающую её в земле.       — Не упрямься. Грозы долго не длятся, пойдёт дождь и выйдем. Сейчас слишком сильный ветер.       — Я не хочу в дождь, я хочу сейчас, — замотала головой Иззи.       Буря и вправду набирала обороты, и вскоре веса Иззи перестало хватать для удержания качели. Ветер подхватывал веревки и устремлял вслед за собой. Иззи это нравилось еще больше. Холодные потоки до мурашек пронзали все тело, шум деревьев и моря кружил от одного уха к другому, образуя свободную, неподвластную и непосильную никому мелодию, такую же, как и сам ветер. Синеющие клубы грозовых туч занимали собой все видимое пространство. Вертя головой по сторонам, Иззи с восхищением переводила взгляд с облетающих листьев акации на прозрачные брызги разыгравшейся реки.       — Никуда не пойду! Ни за что! — по слогам прокричала Иззи и с величайшим удовольствием качнулась еще сильнее.       — Хватит, идем домой, — с большей резкостью, чем прежде, сказал Адис.       — Сказала же, нет.       Иззи залилась безудержным смехом. Она наклонилась назад, вытянув перед собой ноги, и задрала голову, устремляя взор в манящую черноту неба. Внезапно, она почувствовала удар, пришедшийся прямо в выставленные ступни. Она села обратно и глаза её приковало к себе распростертое на каменном краю обрыва тело Адиса и растекающееся из-под его головы багряное пятно.       Не останавливая качели, она соскочила с неё и подбежала к брату. Адис не двигался. Его тёмные волосы трепал холодный, уже не казавшийся ей таким дружественным ветер. Подхватывая подол её платья, он кружил вокруг них, завывал, призывая к своей песне шум листвы и моря. Иззи вдруг поняла, что он награждал её вовсе не песней, а насмешкой. Насмешкой за слепое доверие. И отшатнулась. Она повернула голову направо. Туда, где темнел замок, и рванула с места.       — Беги, Изабелла! — шептала листва.       — Беги, Изабелла! — грохотало море.       — Беги, Изабелла! — пел свою насмешливую песню ветер.       Брат был мёртв.

***

      Устремив в пол распахнутые от растерянности глаза, леди Изабелла ухватилась за спинку стула и села. Грант удовлетворённо улыбнулся и, отвесив Тайвину поклон, покинул покои.       — Пошёл вон, — покосившись на замершую леди Финнард, приказал Осберту десница.       Когда в покоях больше никого не осталось, он медленно подошёл к ней, мысленно обдумывая случившееся. Она подняла на него глаза, к удивлению Тайвина они были влажными. Отчего-то ему казалось неестественным такое проявление слабости в ней. Она не была сильной женщиной, скорее ей доставало ума и опыта на то, чтобы убирать чувства в сторону, когда это требовалось. Потому и такая неожиданная чувствительность удивила его, пусть к тому и был повод. Хотя Тайвин пока не вполне понимал, в чем состояла вся история.       — Это я его убила. Я толкнула его на камни, — сказала она. — Убила собственного брата.       Казалось, еще мгновение и она действительно заплачет.       Тайвин вздернул бровь.       Она отвела взор, вмиг посерьезнев, и поднялась с места. Трость осталась стоять у подлокотника. Без опоры леди Изабелла стояла не твердо. Внезапно она покачнулась и начала падать, глаза её медленно закрывались. Тайвин в один шаг оказался рядом и, вовремя подхватив, усадил обратно на стул.       — Вы слышите меня? — спросил он, похлопав её по щекам. — Изабелла, очнитесь.       Это, по всей видимости, помогло. Обморок оказался кратковременным, и она открыла глаза. На лицо её легла тень больного измождения. Очевидно, и без того еще ослабленное после приступа здоровье не смогло в полной мере вынести открывшихся новостей.       — Нет, я его не убивала, — сказала она и замотала головой, то ли прогоняя остатки беспамятства, то ли поддерживая свое отрицание. — Его убила собственная глупость. Он сам вышел вперед, а я просто не вовремя вытянула ноги.       Она снова поднялась. И слишком резко, чтобы устоять. Почувствовав это, десница придержал её.       — Мне было 5 лет. Что я могла понимать? Нелепость! — она закатила глаза, казалось, совершенно не обращая внимания на его руки на своем предплечье и спине. — Вы, уверена, согласны со мной, что ответственность за смерть скорее будет лежать на неосмотрительном мальчишке без головы на плечах, чем на девочке вдвое младше него?       Тайвина в общем-то не интересовали подробности, но не согласиться с этим утверждением он не мог. Хотя едва ли она задавала ему вопрос, ожидая ответа. Скорее объясняла сама себе, впрочем, объясняла, как видно, успешно, поскольку так уважаемая им здравость вновь вернулась к ней.       Её бледное, скрывшее все следы недавних слёз лицо было слишком близко к нему, янтарь в глазах блестел, отчего взгляд приобрел мрачность. И Тайвин не мог не признать красоты в этом отсутствии вины и равнодушии.       К ней, наконец, вернулся весь рассудок, и она заметила, сколь близко к друг другу они находились. Спина под его рукой чуть вздрогнула, но не в страхе, а скорее в контролируемом влечении.       — Дикость и нелепица — все, о чем стоило беспокоиться, — сказала она уже тише, в глазах её читалось заметное внимание к его лицу.       Тайвин почувствовал, как устал за этот долгий вечер. Ощущение не было новым, но таким же крепким, как прежде, и оттого еще более неприятным. Решив, что, возможно, отдых стоит поискать в несколько другом ключе, чем обычно, он сказал:       — Советую вам как можно быстрее забыть об этом.       — С вашей помощью? — спросила леди Финнард с лукавым прищуром.       Тайвин ожидал чего-то подобного. Его этот намек вполне устроил. И он приблизился к лицу леди Изабеллы, чуть прижав её к себе.       Очевидно, её самочувствие улучшилось, поскольку выглядела она теперь совершенно бодрой. Возможно, это было кратковременно, но Тайвина не особо заботило, потому он решил, что леди Финнард сама в состоянии разбираться со своим здоровьем.       Переведя взгляд от её уст к глазам, он подумал, что если бы отрицание вины было вещью, можно было бы с уверенностью сказать, что оно ей идёт и поцеловал её.       Губы леди Изабеллы были мягкими и холодными. Она ответила почти сразу, лишь на мгновение помедлив. Это промедление с ее стороны оказалось первым и последним за вечер. Она не спешила, искусно побуждая к действию его. Одна её рука быстро оказалась на его плече, другая чуть сжимала предплечье. Тайвин тоже не торопился. Еще пять минут назад у него едва ли было желание ложиться в постель с леди Финнард, но чем дольше её тело находилось в тесной близости к нему, тем больше возрастало его желание продолжить начатое.       Но все как-то быстро разрешилось само собой. Его губы спустились к шее Изабеллы, она же потянулась к пуговицам на его камзоле. Её наряд оказался незамысловатым, быстро нащупав завязки, он распустил узел, но снимать верхнее платье не стал.       Мысли его уже не особо занимали, он решил на короткое время дать отдых не только телу, но и голове. Пока вполне получалось.       Оказавшись в спальне, он в первую очередь снял сапоги и, стянув пояс с любезно расстегнутого леди Изабеллой камзола, притянул её к себе.       — Ваш муж не будет искать вас? — тихо спросил он, припав губами к её ключицам.       Леди Финнард засмеялась и с порочной улыбкой на губах откинув голову, весело ответила:       — Едва ли.       Ощутив поцелуи на стянутой корсетом груди, она в удовольствии прикрыла глаза и запустила пальцы в его волосы.       Без особого желания растягивать и без того затянувшееся действие, Тайвин снял с себя камзол и, развернув Изабеллу спиной к себе, расшнуровал корсет и отстегнул нижнюю юбку.       Просить во всем довольно доходчивую леди Финнард не требовалось. Она опустилась на перину, потянув его за собой, коснулась рукой его возбудившейся плоти через ткань бриджей и вовлекла в поцелуй, свободной рукой не преминув начать ласкать себя.       Все происходящее было донельзя уместным и как бы равносильным. Оба зрелые, они с питаемой опытом здравостью извлекали удовольствие в той мере, которая неосознанно в них утвердилась. Изабелла не была пылкой, это для него было бы и лишним. С годами, все явственнее ощущая перемены в самом своем существе, он трезво оценивал потребности тела и не тревожил здоровье почем зря. Она, как всякая разумная, сознательная женщина, соблюдала незримые приличия и, как не всякая, но определенно опытная, знала и умела сохранять пьянящую неуловимость момента. В общем, ни он, ни она не испытывали раздражения или неудобства, как это бывало, когда в постели оказывался не тот человек.       Он вошёл в неё и двигался с терпеливым спокойствием. С губ Изабеллы сорвался столь же спокойный, но приятный стон. Чуть сменив характер собственных движений, она продолжала ласкать себя. Казалось, все ее более чем устраивало. Как и его. Она слегка потянула его на себя, подставляя шею его губам. Ощутив поцелуи на обнаженной коже, она издала еще один стон. Тайвин почувствовал, как она сжалась вокруг его члена. И отметил это не без удовлетворения. Вскоре и он, растянув удовольствие достаточно, последовал за ней.       И тут то вмиг вернулась вся усталость минувшего дня, к ней прибавилось, казалось, еще более сильное утомление от прошедшей близости, выпитое вино дало о себе знать головной болью. Обессиленный, Тайвин решил лишь на миг прикрыть глаза, но непреодолимое желание спать больше не дало ему их открыть. Нащупав одеяло, он накинул его на себя и, не заботясь ни о чем больше, заснул.       Спал десница недолго, пару часов и не особо глубоко. Однако, открыв глаза, обнаружил, что чувствует себя лучше. Слабость ушла, однако голова болела по-прежнему. Довольно скоро, вспомнив события прошедшего вечера, он повернул голову другую половину кровати. К счастью, постель была пуста.       Он не стал больше лежать, зная, что пытаться поспать еще будет бесполезно, а потому оделся и вышел в кабинет. Но леди Финнард не ушла, как думал Тайвин. Заметив её плащ на стуле в приемной, он обратил внимание на открытые двери балкона.       Утро было совсем ранее. Бело-бледное небо обещало пасмурный день. Ночной холод все еще шел с залива.       Леди Изабелла стояла спиной к дверям и видимо о чем-то уже долго размышляла. Платье на ней было плотно застегнуто, но волосы распущены.       Не желая терять время, десница кашлянул, дав знать о себе.       Она обернулась и медленно подошла к нему. Глядя спокойно и, то ли с грустной то ли с умиротворенной улыбкой покачав головой, она сказала:       — Нет. Я решительно ни в чем не виновна.       И удалилась.

***

      Возвращалась к себе в покои Изабелла с легким сердцем. Она не спала вообще. Прежде всего думала о брате. Ей довольно быстро удалось расставить все по местам, разделив брата и принца Талла, которых в детстве ее сознание слило воедино. Брат ее был тем Адисом, которого Изабелла помнила как старшего друга детства. Однако в джунглях погиб не он, а принц. Кроме воспоминания о том, как они с Фирнарой уговаривали принца не лезть в пещеру, Изабелла не помнила других связей с ним, хотя они, очевидно, были.       Что же касалось брата, Адис всегда был. Именно он всегда направлял, сопровождал Изабеллу, он и побеспокоился о ней в грозу, он от ее толчка и умер.       Но не его смерть или смешение принца с братом волновало мысли Изабеллы. Именно с того её возраста, когда умер Адис, её возненавидела мать. Здесь и крылось пока неразрешенное ею противоречие: Гунора Финнард всегда отличалась способностью мыслить здраво. Вспоминая все последующие года жизни с матерью, Изабелла с точностью помнила, что та находилась в твердой памяти. Что же сподвигло поставить сына настолько выше дочери, чтобы всю жизнь не прощать ей то, в чем ее вины вообщем-то и не было. Слишком хорошо Изабелла знала мать, чтобы понимать, что было еще какое-то обстоятельство в самом существовании Адиса, заставившее её отречься от собственной дочери.       Изабелла подозревала, что это могло быть, и размышляла об этой догадке, но так и не нашла в воспоминаниях поддержки своему предположению. Если кто и мог разрешить её сомнения в ту или иную сторону, то это сир Герарт, с которым Изабелла намеревалась говорить ближе к полудню.       Что же до лорда Тайвина, все сложилось верно. Впервые её муж принес пользу. Обстоятельства к её маленькой лжи сложились сами собой — обморок был притворным. Но потрясение Изабеллы было правдивым, в тот миг ее действительно поразила открывшаяся правда. Однако в себя она пришла чуть раньше, чем показала это лорду Тайвину. Не то, чтобы она ставила перед собой прямую задачу соблазнить его. Скорее просто сблизиться с ним. Но и изменившиеся обстоятельства её устраивали. Со всех сторон ей все было выгодно. Находиться в такой близости к деснице всегда удобно. Гранту в случае чего будет тяжелее ей мешать. В конце концов, Изабелла понимала, что лорд Тайвин вполне нравился ей как мужчина.       Решив, что стоит поспать хотя бы пару часов, ибо голова уже и так отказывалась работать, Изабелла отложила все размышления на медленно освещающий столицу день.