Доверься мне

Я почувствовала, как моё расслабленное лаской тело внезапно наполнилось невыносимой болью. Конечно, когда Арсений делал мне уколы в предыдущие дни это тоже было неприятно или даже слегка больно, но все же те ощущения были совсем слабыми и мимолетными. Естественно, подобное мне тоже не нравилось, но такие инъекции я хотя бы могла более менее спокойно выдержать.  То, что я ощутила сейчас было просто невыносимо. Я даже не сразу нашла себе силы взвыть, моля парня остановиться. Поняв, что в этот раз мне реально больно, Арсений был шокирован не меньше меня. Он моментально остановился и, судя по всему, извлек иглу. Не могу быть полностью уверенной в этом, так как боль меньше не стала. Всю нижнюю левую часть моего тела словно сковало адской судорогой. Я рыдала на всю клинику, не замечая ничего вокруг. Наверное, перепугала всех пациентов и персонал с нашего этажа, но мне было абсолютно все равно. Мне было больно и физически, и морально - казалось, столько нежный и ласковый Арсений оказался предателем, который, зная о моих страхах и повышенной чувствительности доставил просто невыносимую боль. Кажется, он вернул моё одежду на место и попытался посадить меня и обнять, но попытавшись сесть я взвыла ещё громче, хотя казалось, это уже невозможно. Дверь приокрылась и в щели показалось обеспокоенное лицо уже знакомой мне медсестры. Арсений сначала отмахнулся от неё, потом что-то крикнул вдогнонку, я не поняла, что именно. Врач аккуратно уложил меня на правый бок, нежно поглаживая и шепча какие-то слова, вероятно, успокаивающего характера. Их смысла мне разобрать не удалось. Я судорожно вдыхала воздух через рот, захлебываясь в слезах и соплях. Через сравнительно короткий промежуток времени вернулась медсестра. Арсений, одним шагом оказавшись у двери, забрал у неё стакан с мутной бесцветной жидкостью и, вернувшись к кровати, помог мне приподняться и начал отпаивать меня, судя по лекарственному запаху, успокоительным. Я могла пить только очень маленькими глоточками из-за потребности то и дело делать судорожные вдохи. Зубы стучали о край стакана, так, что вибрация отдавалась, казалось, во всем теле. Постепенно способность воспринимать слова и окружающий мир начала возвращаться. В какой-то момент я смогла разобрать речь Арсения: - Солнышко моё, как ты? Ещё больно, малышка? - встревоженно поинтересовался врач, сидя на корточках возле все ещё лежащей на боку меня и очень бережно перебирая мои пальчики в своих руках. Больно ещё было, хотя в разы меньше, чем в начале, но у меня уже не было желания делиться сведениями о своём самочувствии. - Девочка моя, прости меня, - отчаянно прошептал Арс, укладываясь сзади,  нежно обнимая меня и покрывая невесомыми поцелуями шею и левую щеку, - Прости, солнце, я правда не хотел сделать тебе больно... Страшно признаться, но это не вызвало никакого отклика внутри меня. Обычно его прикосновения помогали мне успокоиться, согревали и вызывали трепет где-то в животе. Сейчас же я чувствовала полную опустошенность и отстраненность. Мне не хотелось чтобы меня гладили и обнимали, но и сталкивать этого человека с кровати желания не было. Просто полнейшее отсутствие каких-либо эмоций. Даже ласковые слова звучали обычным набором букв.  - Малыш, тебе все ещё больно? Могу дать тебе обезболивающее, - не отставал Арс, приподнимаясь на локтях и тревожно вглядываясь в моё лицо, видимо,  пытаясь понять, что я сейчас чувствую и о чем думаю. Обезболивающее? Дайте-ка угадаю, наверное, опять в инъекционной форме? Мы же по-другому лечить не умеем, даже не пытаемся хоть как-то принять во внимание фобии человека, которого имеем наглость называть любимым. Как ни странно,  я не ощущала страха или тревоги, только холод и какое-то разочарование смешанное с лёгким чувством презрения. Так вот как выглядит твоя забота о своей любимой девушке? И вообще, кто я для тебя - действительно ли любимая девушка или просто игрушка, на которой можно оттачивать садистские методы лечения? - Спасибо. Все нормально, - холодно ответила я непривычно хриплым голосом. Мои слова даже не были ложью - в сравнении с тем, что я пережила совсем недавно, остаточный дискомфорт сложно назвать болью. Хотя сесть я бы сейчас не рискнула. - Точно? Солнышко, мне нужно знать правду, я не сделаю тебе ничего плохого, обещаю, - после произошедшего эти слова прозвучали словно издевка. А ещё, кажется, такое холодное поведение пугало Арсения ещё больше, чем мои привычные слезы и истерики. По крайней мере во время них он понимал, как ему следует действовать, а отсутствие каких либо проявлений чувств у обычно столь эмоциональной меня давило и вводило доктора в ступор. - Точно. Можно мне другого врача?