Неполноценные.

──⊹⊱✫⊰⊹──

      На дворе стоял прохладный вечер. Солнце медленно опускалось к горизонту, пока птицы и сверчки исполняли свои дивные и сладкие для слуха мелодии, вызывающие приятное чувство ностальгии, глубоко погружая душу в горькое и болезненное детство. Эти умиротворённые звуки очень напоминали о тоскливой жизни в деревне, чистой местности вдали от шумного города в кругу дальних родственников, которые, казалось, любят тебя сильнее, чем ближние. Жутко раздражало в этой уютной атмосфере лишь тихое пищание летучих кровососов под ухом и их зудящие укусы.       Осаму сидел в своей палате и увлечённо читал занимательную книгу, которую днём выпросил у врача от скуки.       Обеденное время прошло уже давно; Накахара и Дадзай, само собой, встретились и вновь душевно побеседовали. Каждая их встреча, каждый их небольшой диалог и мимолётный, но тёплый взгляд, очевидно говорили о том, как им хорошо и спокойно друг с другом; унылая и ненавистная психиатрическая больница вдруг стала для Чуи местом, где он нашёл себе «брата по несчастью», понимающего и доброжелательного приятеля. Наивный и невинный Накахара не мог перестать бесконечно прокручивать в голове то небольшое количество приятных моментов, разделённых с Дадзаем, ибо на душе мгновенно становилось нестерпимо тепло и чудесно; раны на сердце заживали, а в душе горячо цвела надежда, словно нежное дерево сакуры долгожданной весной.       Сейчас время близилось к ужину. Сама мысль об очередном приёме пресной пищи вызывала у Осаму тошноту; он за неделю обычно столько не съедал, сколько за день в этой больнице. Но, всё же, были и яркие преимущества: общение с Чуей приносило явную пользу моральному состоянию шатена. Казалось, именно такого друга не хватало одинокому Осаму: «неприступного», бескорыстного, доброго и, главное, преданного.       Интересная книга вскоре была дочитана. Шатен положил её на подоконник и сел на койку, беспечно свесив ноги; так он делал практически всегда, беззаботно покачивал ногой вперёд и назад или безудержно тряс ею невольно. Однако на сей раз от этого ему стало жутко не по себе; Осаму вдруг ощутил на оголённой лодыжке холодное, мимолётное прикосновение. Дадзай в миг вздрогнул и медленно, настороженно поднял худые ноги, положив их под себя. Осаму напрягся, крепко сжав простыни. Неужели ему снова мерещится всякая страшная дичь? Одна только мысль об этом заставила его судорожно вздохнуть. И без того неприятная ситуация вдруг стала только хуже; Осаму почувствовал, как по его правой руке что-то медленно ползет. Нет, это не был комар или мотылёк, окно ведь закрыто. Тогда Дадзай в страхе бросил распахнутый взгляд на руку и увидел противного, жирного жука немалых размеров, которого тут же в панике смахнул. Парень немедленно вскочил с кровати и выбежал из палаты, дабы по знакомой дороге добраться до уборной. Шатен захлопнул за собой тяжёлую дверь и включил ледяную воду; он закатил рукава по локоть, дрожащими руками умыл бледное лицо и с тяжёлой одышкой взглянул на отражение в зеркале. Вдруг его собственный облик принял совершенно иной вид: хрупкие руки брюнета были покрыты неисчислимым количеством безобразных и глубоких порезов, откуда без остановки текла алая кровь, а кожа вокруг была рваной, словно разодранная по неосторожности ткань джинсов. Дадзай пребывал в ужасе. Как так вышло? Когда и каким образом он это сделал? Ведь он клятвенно обещал себе престать заниматься сим безобразием. Из-за неудержимой паники от увиденного он совершенно забыл, что произошедшее могло быть просто очередной галлюцинацией. Осаму, не в состоянии больше смотреть ни на отражение, ни на свои руки, скоропостижно вышел из уборной и рванул, сам не понимая куда, лишь бы найти врача. На стенах длинного коридора, который жутко расплывался в глазах, пока он бежал, почему-то ещё и появились черные слякоти, словно от густых чернил синей ручки, но в огромных количествах. Это ещё больше пугало и ставило в тупик, но в то же время кричало о невозможности протекающей ситуации. Шатен, к его счастью, наткнулся на своего психиатра, остановился, и даже не отдышавшись, начал говорить быстро, с запинками, почти задыхаясь. Зрелище было весьма жалобным для психиатра и жалким для самого Осаму. Сего состояния унизительной уязвимости он неимоверно избегал. Но из-за своего тяжёлого состояния он не мог до конца осознать своего позора. Дадзай пожалеет о своей «слабости» позже. Как только мужчина увидел испуганного юношу в крайне странном состоянии, то остановил его бессмысленный лепет.       — Что с Вами, юноша? — спросил тот в недоумении.       На что Осаму лишь молча протянул мужчине дрожащие руки.       Однако данное безмолвное действие совсем не стало для психиатра объяснением.       — В чём дело?       — Руки… Я не хотел! Скажите, что мне просто кажется! — дрожащим голосом говорил шатен.       — Что кажется?       — Они… — он внезапно прекратил заикающуюся речь, чтобы посмотреть на свои руки, но в этот раз ничего не увидел. Он с облегчением вздохнул после нескольких секунд недоумения. — Слава богу, ничего…       — Так, молодой человек, давайте вернёмся в палату, и Вы объясните мне всё по порядку, — мужчина осторожно взял шатена за плечо и повел в его палату, где пациент объяснил ему всё с самого начала во всех подробностях. Дадзай убедился — это снова были галлюцинации, не более. Пусть и осадок после нестерпимой паники остался до сих пор, в присутствии другого человека стало быть гораздо спокойнее. В конце беседы психиатр вручил Осаму очередную таблетку.       — Смогу ли я Вам ещё чем-то помочь?       — Нет, я думаю. Спасибо.       — Хорошо. Если что-то вдруг снова случится… — начал мужчина.       — Звать Вас, — продолжил Осаму.       — Умница! — психиатр улыбнулся его смышлёности, после чего покинул палату своей широкой походкой.       Дадзай остался в помещении совершенно один, в абсолютной, раздражающей, звенящей тишине, в которой так не хватало хотя бы тиканья часов. Шатен опустил измождённый и пустой взгляд на худощавые руки, покрытые огромным количеством белых шрамов. Каждый из них горько напоминал ему о событии, которое Осаму переносил когда-то с тяжким трудом. Он вспомнил одно из них…

──⊹⊱✫⊰⊹──

      …Тогда был выходной день в середине осени. Почти каждое утро родители Осаму собирались на работу и делали это достаточно шумно, чтобы прервать и без того беспокойный сон сына. Открыв глаза, шатен тяжко вздохнул от ярости к своему отцу, который словно назло ему вечно хлопал входной дверью при уходе из квартиры. Как только в ненавистном жилище остался один Осаму, он нехотя встал и, едва поднимая ноги, направился в ванную, однако вовсе не для того, чтобы умыться. Подойдя к зеркалу, парень сонно взглянул на мерзкое отражение перед собой; как же сильно он себя раздражал, сколько неприязни он питал к одному только смазливому отражению и сколько злобы он испытывал к своей гнилой душе. Поневоле его утомлённый взгляд опустился на полку снизу. На ней забыто и уж слишком соблазнительно лежало острое лезвие от бритвы отца. Без колебаний он взял его в руки, внимательно рассмотрел и смахнул с него капли воды и мелкие пылинки. Наверняка, отец уже пользовался этим лезвием, но для Осаму, по правде говоря, это не имело особого значения. Шатен многозначительно взглянул на левую руку, покрытую незажившими ранами и шрамами, и смело поднес к ней острое лезвие. Дадзай сходу сильно надавил на кожу холодным предметом… Розоватая кровь из глубокой раны пошла не сразу, лишь после того, как Осаму успел рассмотреть белую, образовавшуюся ямку. Вот она — боль. Сладкая, до дрожи облегчающая боль. Парень нанёс ещё один порез, ещё, и ещё… До тех пор, пока тощая рука не стала быть похожа на кошмар в виде растянутой по предплечью поляны алых пятен крови. Каждое его свободное и смелое движение было переполнено отчаянием и усталостью от бытия. Каждый глубокий надрез — это истошный крик души о боли и бесконечные мольбы о помощи, которые шатен безжалостно вымещал на своём истощённом теле. Физическая боль действительно очень помогла заглушить душевную. Но, увы, чувство утешения покидало его скоропостижно, а шрамы — останутся на всю жизнь. Пусть, даже так, он не мог перестать этим заниматься. Селфхарм — как наркотик; попробуешь один раз, и остановиться будет уже крайне тяжело. Истерзав до неузнаваемости одну руку, шатен захотел перейти ко второй.       «А может, на этот раз вены вскроем?» — из неоткуда послышался голос незнакомца.       Осаму вдруг вздрогнул и настороженно огляделся.       «Посмотри, какие они у тебя: кожа почти белая, тонкая, едва ли не прозрачная… Вены вскрыть проще простого.»       — Опять ты? — вслух спросил Дадзай, стараясь вести себя смело, пусть и от страха сложно было даже моргнуть. Похоже, снова этот навязчивый голос…       Осаму безмолвно стоял на месте, неподвижно.       «Ну, чего ты ждёшь?»       Дадзай опустил взгляд в пол, боясь вдруг увидеть неприятную и страшную на вид сущность боковым зрением, что происходило достаточно часто. А ведь тем временем по руке всё ещё стекала кровь… Предложение неизвестного было весьма заманчивым. В конечном итоге, толком не обдумав ничего, что имело бы здравый смысл, он взял окровавленное лезвие в другую руку, надавил им на выпирающую вену и уже был готов резко провести им по тонкой коже на себя, однако… Он услышал, как снаружи открывается дверь в квартиру, из-за чего мгновенно остановился. Он быстро понял, что вернулась мать; вероятно, она просто проводила супруга до машины и вернулась. Это была довольно частая практика, и, чёрт возьми, Осаму этого не учёл. Он тотчас же отмыл лезвие под струёй холодной воды и скоропостижно начал вымывать припекающие от боли раны, но не успел: неожиданно, дверь открылась без стука.       — Мама! — крикнул на неё Осаму, прикрыв часть порезов ладонью другой руки, словно стыдясь их.       Выражение её лица вдруг изменилось со спокойного на ужас и боль при виде крови. Она застыла на месте, словно вкопанная; это был не первый раз, когда она застала сына за самоповреждающими действиями, и она всегда старалась ему помочь, но, в частности, приходила к непоколебимому выводу о том, что она «ужасная мать».       — Выйди! — вновь огрызнулся шатен.       — Господи, зачем же ты это делаешь, Осаму?.. — с болью в дрожащем голосе спросила та после мгновений молчания, подойдя чуть ближе.       — Да какая тебе разница?! Выйди! И только попробуй снова отцу об этом сказать!       Та лишь помотала головой и подошла ближе, тихо и осторожно произнося:       — Дай мне взглянуть, пожалуйста…       Осаму закатил глаза, громко цокнув языком, и толкнул мать с дороги плечом, чтобы освободить себе путь, крича вслед:       — Не нужно ни на что смотреть! Я сам разберусь! — он захлопнул за собой дверь.

──⊹⊱✫⊰⊹──

      ...Вспомнив данный инцидент, он взглянул на него совершенно под другим углом.       — Я такой идиот… — он постучал себе по лбу, бормоча. Теперь он прекрасно понимал, каким подонком был по отношению к несчастной, милосердной матери. Это невыносимо, совершенно невозможно. Ему безумно хотелось искупить свою вину перед ней, дабы хоть немного облегчить жизнь себе и матушке.

──⊹⊱✫⊰⊹──

      Семь вечера. Пациентов поочередно собрали по группам и повели в столовую.       В уже знакомом помещении для общего приёма пищи, Дадзай взял поднос и обречённо взглянул на скудный набор еды: это был обыкновенный рис без ничего и чашка уже немного остывшего чая, запивать который, к сожалению, не с чем.       Осаму сел за самый дальний свободный стол, не начиная есть лишь для того, чтобы дождаться Накахару и в знак уважения начать приём пищи вместе с ним. Долго ждать Чую не пришлось: вскоре неподалёку появилась знакомая и почти родная фигура рыжего, низкорослого подростка. Чуя остановился на линии раздачи, когда взял свой поднос, и огляделся в поисках Дадзая. Заметив, друга Чуя улыбнулся и счастливый пошагал к столу.       — Привет!       Осаму доброжелательно улыбнулся в ответ:       — Здравствуй!       Накахара сел за стол:       — Как ты? Всё в порядке?       — Да, Чу, всё хорошо. Правда, произошло кое-что, но не сильно важно.       — В смысле? Что случилось? Расскажи, пожалуйста.       — Всего лишь галлюцинация, ничего слишком серьёзного, не переживай, — он тепло улыбнулся заботе друга.       Чуя немного подумал, после чего решил спросить:       — Слушай, Дадзай, мне вот всегда было интересно, что за галлюцинации видят шизофреники, и как это ощущается. Ты бы не был против рассказать, какого это? Но я не заставляю.       Осаму улыбнулся его невинному интересу, который совсем не возражал удовлетворить:       — Конечно, мне не трудно. Но сначала начни есть, — он кивнул в сторону тарелки Чуи.       Накахара неловко улыбнулся и начал есть рис, не спеша, после чего есть начал и Дадзай. Попробовав немного риса, шатен чуть нахмурился, хмыкнув:       — Какой-то он… безвкусный.       — Здесь еда практически всегда такая. Но это лучше, чем ничего.       Дадзай понимающе кивнул, но тарелку от себя всё равно отодвинул:       — Ну, так вот, что касается моих галлюцинаций. У каждого шизофрения проявляется индивидуально, но у меня обычно это либо чей-то голос, который подталкивает меня к определённым действиям, либо зрительные галлюцинации: это может быть всё, что угодно, но, в частности, ничего хорошего.       — Вот как… — задумчиво протянул тот со ртом, набитым риса.       Осаму на это хихикнул:       — Ты хоть прожуй сначала.       — Хе… Извини, — он чуть улыбнулся. — Ну, так что там дальше?       — Дальше… Ну, тяжело с этим жить. Иногда трудно отличить галлюцинации от реальности.       — А как ты их отличаешь?       — С трудом, но некоторые факторы прямо указывают на очевидную галлюцинацию.       — Интересно… А что видел на этот раз? Сегодня, я имею в виду.       Дадзай призадумался:       — Не очень люблю поднимать эту тему, знаешь ли… Но всё равно скажу. С недавних пор я перестал намеренно наносить себе увечья, а сегодня мне причудилось, что я сделал это снова, если кратко, — его голос звучал несколько неуверенно.       Взор Чуи, после услышанного, невольно опустился к обезображенным рукам Осаму, дабы вновь рассмотреть эти жуткие шрамы.       Дадзая мгновенно спрятал руки за спиной, тихо пробормотав:       — Не надо…       Чуя почувствовал себя виноватым, отчего поспешил сказать:       — Эй… Всё в порядке.       — Они ужасны…       — Дадзай… — с теплотой и печалью вымолвил рыжий.       — М..?       — Прости, пожалуйста, я не хотел ставить тебя в неловкое положение. Но просто знай, что твои шрамы не портят твою душу.       — С чего ты взял?.. — недоверчиво фыркнул шатен.       Он чуть склонил голову набок, в шутку усмехаясь, дабы немного подбодрить Дадзая:       — На комплименты напрашиваешься?       Шатен смущённо улыбнулся и вернул руки в прежнее положение.       — Я не буду больше смотреть на них, если тебе так хочется. Ещё раз извини…       Осаму расплылся в тёплой улыбке и тихонько сказал:       — Спасибо большое…       — Да не за что, — Чуя беззаботно улыбнулся и продолжил есть, опустошив небольшую тарелку. После он взглянул на приятеля и его недоеденный, совершенно нетронутый ужин. — Эй, почему ты не доел?       — Рис такой себе, честно говоря, я не смогу это съесть…       — Но ты хотя бы чай выпей.       — Он, наверняка, уже ледяной. Более того, пить его не с чем, а я так не могу.       — Как же ты так, ничего не поев?       — Да не переживай так, я всё равно не голоден. Если поем, потом тошнить будет.       Чуя вздохнул:       — Ну, ладно.       Прежде чем Чуя успел продолжить, Дадзай спросил:       — Чу, а ты так и не узнал, когда точно тебя выпишут?       — Ах, да, я спросил. Сказали, что через пару дней буквально... - чуть печально ответил рыжий.       — Пару дней?! Да как так? — Осаму немного расстроился. — А мне здесь ещё месяц торчать?..       — Я тоже домой не хочу, честно говоря. Но, увы, ничего не поделаешь.       — Грустно…       — Да ладно тебе, не вешай нос, — он улыбнулся, легонько толкнув его в плечо. — Вставай уже, нам пора по палатам. Скоро снова на улицу выведут.       Дадзай кивнул, встал и взял в руки поднос:       — А мне еще выговор слушать о том, почему опять не поел нормально, — он усмехнулся.

──⊹⊱✫⊰⊹──

      Долго ждать очередной встречи с Чуей не пришлось. В скором времени в палату Дадзая вновь вошёл психиатр. Он посмотрел на своего пациента с доброй улыбкой, но начал отчитывать:       — Вы снова не доели свою еду, юноша. Так дальше продолжаться не может.       — Я не могу это есть. Порции для меня слишком большие.       — Тогда нужно постепенно увеличивать их. Иначе мне придётся кормить Вас с ложечки, — с совершенно невозмутимым видом вымолвил врач.       Дадзай чуть завис. «…Мне придется кормить Вас с ложечки»; это было бы унизительно:       — Понял, вопросов нет, — он перестал спорить.       Врач натянул довольную ухмылку:       — То-то же. Тогда попрошу Вас покинуть палату. Время вечерней прогулки.

──⊹⊱✫⊰⊹──

      Осаму вышел на улицу и вдохнул свежий, прохладный вечерний воздух и стал медленно прогуливаться по территории больницы, беспечно пиная мелкие камни под ногами; он снова погрузился в глубокие мысли, но тут же был прерван: Дадзай почувствовал на своём плече чьё-то мягкое прикосновение, после которого рядом появился Накахара.       — Привет! — ярко улыбнулся рыжий.       Осаму повернул голову к приятелю и в ответ подарил ему светлую ухмылку.       — Ты в порядке?       — В полном. А ты?       — Замечательно, — негромко последовало от Чуи.       — Я так полагаю, ничего интересного за столь короткое время у тебя не произошло?       — Всё верно.       Осаму тяжело вздохнул, не совсем в тему:       — Я не могу, здесь так скучно… — обречённо простонал шатен.       — Понимаю, но ты скоро привыкнешь, думаю. Я тоже скукой в первое время страдал. Потом стало терпимо.       Осаму молча вздохнул, продолжая бесцельно пинать камешки под ногами, пока внезапно не остановился:       — О, смотри, — шатен сел на корточки.       Чуя тоже остановился:       — Что ты там увидел?       Дадзай поднял с асфальта небольшой кусочек красного кирпича, который, возможно, откололся от стены здания снаружи.       — Хочешь в «крестики-нолики» сыграть?       Чуя довольно улыбнулся славному предложению, кивнув, и тоже сел на корточки рядом с другом. Дадзай об асфальт разбил кусок кирпича пополам и протянул одну из половинок Чуе.       — Чур я нолик. Ты первый, — говорил шатен, расчерчивая на асфальте небольшое поле три на три квадрата для игры.       Каждая партия проходила довольно быстро и особо захватывающей не была, но Чую невероятно забавляло то, как Осаму, в случае поражения, нагло дочерчивал по краям поля дополнительные квадраты, чтобы понаставить своих «ноликов», а потом с гордым видом в шутку издевался над «поражением» Накахары. Осаму просто безумно нравилось наблюдать за реакцией Чуи на его клоунаду, что вызывало счастливую улыбку у обоих.       Но, к сожалению, спустя время куски кирпича стали такими маленькими, что крошились, отчего рисовать ими уже было невозможно.       Осаму встал на ноги, выпрямился и вздохнул:       — Ну, похоже, на этом всё.       Накахара тоже встал и ударил ладонью о ладонь, чтобы смахнуть красную пыль:       — Жаль.       — Да оно и к лучшему. Мы бы так весь двор исписали.       Чуя тихонько рассмеялся, спрятав руки в карманы.       — Давай в следующий раз на прогулке я придумаю, во что нам ещё сыграть?       — Было бы славно, — улыбнулся рыжий. — Так хотя бы время проходит быстрее.

──⊹⊱✫⊰⊹──

      Когда очередная прогулка подошла к концу, парни привычно попрощавшись, пожелав друг другу удачи, и вернулись в свои палаты; каждый стал заниматься своими делами, хоть и в одиночку время проводить было гораздо скучнее. А ведь их разделяет всего лишь бетонная стена.       За окном уже давно стемнело. Дадзай тем временем долго вертелся в постели и никак не мог уснуть. Впрочем, как всегда. В конечном итоге он встал, открыл окно и произнёс негромко, чтобы его услышал приятель из соседней палаты:       — Чу.       Ответ последовал не сразу. Спустя пару мгновений шатен услышал знакомый голос:       — М? Дадзай? Ты чего это не спишь в такое время?       — Не могу, жарко как-то… А ты почему бодрствуешь?       — Да я тоже не могу уснуть.       — Почему это?       — Мне домой через несколько дней, не хочу…       — Переживаешь?       — Скорее да, ибо снова начнётся этот ад.       Осаму немного поразмышлял, но пока решил не отвечать ничего, что было бы похоже на «мне будет скучно без тебя».       — Чу, а ты бы не был против оставшиеся ночи ходить друг другу в палаты? Втихую. Помнишь, я говорил?       — Не получится, — не думая, ответил рыжий. — В коридорах по ночам всегда есть дежурные, мимо них проскользнуть получится только в туалет, и то, тебя всё равно расспросят, куда ты собрался.       Осаму печально вздохнул:       — Грустно…       — Да ладно тебе, мы можем видеться на прогулках и во время приёма пищи. Пусть моменты и короткие, но приятные. Правда ведь? Более того, что нам с тобой помешает видеться и после выписки из больницы? Ничего.       Дадзай слегка улыбнулся, довольный его утешительными ответами:       — Ну, да, ты прав.       — Может, тогда оба попробуем лечь спать? Поздно уже, завтра рано утром встать трудно будет.       — Да, верно. Но я к себе этих кровососов впустил уже, теперь до утра будут мне свои симфонии петь.       Чуя тихо рассмеялся:       — Меня, к сожалению, та же учесть ждёт.       — Ложись спать тогда и форточку закрыть не забудь, иначе продует.       Чуя хмыкнул:       — Хорошо. Доброй ночи!       — И тебе, Чу.       Осаму закрыл окно, лёг обратно в постель, закрыв глаза. Лишь спустя пару часов бессмысленного валяния на кровати он сумел погрузиться в глубокий сон, хотя и данное время ощущалось как целая вечность.       День выдался неплохим. Поистине приятным и умиротворённым. С Накахарой Осаму успел совсем позабыть о пугающей галлюцинации, произошедшей днём. Новые воспоминания, связанные с Чуей, исцеляли его мрачное сердце. И он хотел получить ещё.