Темные воды чужой жизни

Ровно до воскресенья... Ровно до воскресенья Саша убеждала себя, что в конце концов всё вернется на круги своя. Залог ее успешного выживания — это в первую очередь обеспечение стабильности. Хотя бы там, где ты можешь это контролировать. Чем меньше внезапных перемен в жизни, тем лучше. Это правило еще ни разу не сбоило. Она заваривала кофе «три в одном» у кулера с кипятком. За окном было еще темно, поэтому в столовой горели яркие лампы дневного света — ад для человека, который толком не проснулся. Саша села за стол, подув на горячий стаканчик. Аня присоединилась, ничего не говоря. Просто поставила поднос со своим завтраком на стол, за которым сидела Саша. Поразительно, как ей удавалось в семь утра в гребаной больнице выглядеть как какой-нибудь принцессе. Даже в бесформенной белой толстовке и с наспех завязанным хвостиком. «Ну что ты творишь?» Саше пришлось сделать над собой усилие, чтобы не закатить глаза. Где-то сутки они почти не пересекались, лишь пару раз встречались взглядами в коридоре и едва заметно кивали друг другу. Сашу это устраивало. Понятно, что Аня ее больше не бесила, как раньше. Но почему бы просто не жить по-старому — каждая сама по себе? — Хочешь оладьи? — спросила Аня. И это при том, что Саша вместо пожелания доброго утра лишь невнятно кивнула ей. — Ну давай, подкармливай бедную нищенку, ага. — Просто не очень люблю оладьи, если тебе так легче, — Аня зарылась в телефон, но тарелку все же придвинула ближе к Саше. Оладьи были теплыми, со сгущенкой и голубикой. Из уроков информатики Саша вынесла главное: если код работает, не трогай. Незначительное исправление в одной крошечной функции может положить всю программу, если у функции есть сайд-эффекты. Редко когда это приносит позитивный результат. Но с другой стороны оладьи не казались чем-то плохим. Не могли же они стать триггером какой-нибудь новой катастрофы? Разумеется, они не могли. Но Аня, Аня могла. Саша толком не знала, почему испытывает тревогу от ее присутствия. Просто было так, и всё. Аня отложила телефон. Обычное машинальное движение, но в ее исполнении чуть ли не как танец. Тонкие пальцы заправили за ухо выбившуюся прядку волос. — Господи, Саша. Съешь эти оладьи и всё. Без лишних мыслей. «Ну почему она такая?» Спокойная? Хрупкая? И еще эти невероятные карие глазища. Саша быстро перевела взгляд с Аниных ресниц на тарелку. Черт, она не могла с ней больше спорить. Только молча повиноваться и на будущее — избегать. В этом и была проблема! Потому что всё перестало быть «как раньше». Здесь, на ее работе, где всегда было привычно и понятно. Где она могла быть собой. Раньше. А теперь… теперь, что бы она ни делала, она думала об Ане. Отмывая ванную комнату в палате или поливая цветы, Саша прокручивала в голове одно и то же: встречу с Аней, ночной разговор с Аней, слова Ани, оладьи, будь они не ладны. Каждый раз, стоило немного ослабить концентрацию, мысли тут же скакали куда-то в сторону Щербаковой. Это сбивало с толку. Вечером на Сашу повесили мытье холла у главного входа. «А не надо было брать чужие смены на каникулы, сама виновата», — чертыхалась она, водя шваброй по плиточному полу. Холл пустовал и выглядел печально без людей. Даже кофейня, у которой днем всегда толпились пациенты и посетители, стояла темная и одинокая. Горела только сиреневая вывеска. Сложно было сказать, сколько прошло времени. Саша отмыла примерно половину, когда сквозь тихо играющую в наушниках музыку, услышала шаги. Оторвав глаза от пола, Саша сразу узнала тощую фигуру. «Да что ж такое, ты меня преследуешь что ли?» Саша быстро вынула один наушник и сняла перчатки, бросив их на тележку рядом. Еще никогда ее так сильно не раздражал запах резины от них. Это лишний раз напоминало, кто она и где. Аня подошла как-то слишком близко. Пожалуй, они стояли так близко только один раз — тогда в библиотеке, когда Саше случилось удержать ее от падения. То ли это воспоминание, то ли что-то другое заставили Сашу почувствовать, что у нее резко пересохло в горле. — Что ты тут делаешь? — прозвучало это хрипло и довольно грубо. Аня машинально обернулась на один из освещенных коридоров, которые лучами расходились от холла в стороны. Ну разумеется. Там было отделение гемодиализа. — А, поняла, — сказала Саша отрешенно. Нужно ли было спросить, как Аня себя чувствует? Всё ли в порядке? Иногда она сама видела, как пациентам бывает плохо после диализа, если падает давление или что-то такое. Но спросить об этом Аню она все же не решилась и просто зависла в молчании. — Тебе еще много? Могу подождать, — Аня смотрела куда-то на Сашино лицо, но куда именно — не понятно. На волосы? Подбородок? Губы? Ее точно и не смущала повисшая пауза. В Аниных зрачках отражалась фиолетовая вывеска кофейни. Одной рукой она прижимала к себе хрестоматию по литературе. Саша уставилась на ее тонкие пальцы, держащие учебник. На кисть, на сеть вен на руке, на пластырь, удерживающий катетер. У нее возник дурацкий мысленный порыв — отклеить это, снять, убрать. Это ведь Аня, просто Аня, ей семнадцать лет и ей не должно быть больно, черт возьми! От этого неожиданного приступа эмпатии Саша растерялась и попыталась перевести взгляд выше. Он упал на ворот Аниной свободной кофты, который частично открывал ее ключицы и тонкую золотую цепочку, висящую на шее. К Сашиному ужасу на это тоже было смотреть почти больно — но только это была совсем другая боль, резонирующая и отдающаяся где-то внизу живота, стягивающая там что-то в узел и не отступающая. Это был какой-то программный сбой, ERROR номер бесконечность. Совершенно неожиданный сайд-эффект. Нужно было это прекращать немедленно! «…А когда вы программируете на низкоуровневых языках, в случае ошибки, может даже что-то загореться…» — Нет, мне еще дофига работать, — сказала Саша резко. — И в целом. Знаешь, нам не обязательно делать вид, что мы теперь подружки. Аня подняла на нее глаза. Они всегда были такими? Немного грустными? Кажется всегда. Почему Саша не замечала этого раньше? — Саша, ты невозможно грубая, — ответила Аня. — Я просто пытаюсь быть дружелюбной, раз уж мы оказались в этих обстоятельствах. — «Эти обстоятельства» скоро закончатся. А в школе я думаю ничего не изменится, так что... Чувствуй себя свободно, когда захочется сказать какую-нибудь гадость про мои умственные способности или еще что-то. — Я не хочу говорить тебе гадости. — Ну а что изменилось? — Многое, — Аня неуверенно пожала плечами. — Я ведь раньше ничего о тебе не знала. Саша закатила глаза. — И лучше бы дальше не знала! — она отвернулась. — Теперь вроде как решила меня пожалеть? — Ты знаешь, что дело не в этом! — Анин взгляд стал резким и холодным. Она сделала несколько шагов назад. — Но если тебе так сильно хочется слышать гадости, то ладно: ты дура, Саша, непробиваемая. Чувствовала ли Саша себя свиньей? Ответ — да. Но Аня ушла. И больше не подойдет к ней на пушечный выстрел, а это главное. Всё станет, как было. Стабильно. К черту эти сайд-эффекты. *** В понедельник у Саши был выходной. Ни на одном этаже не нашлось кого бы из работников она могла подменить на этот день. Она собиралась съездить в центр, побаловать себя вкусным кофе и сделать пару фоток для инстаграма, чтобы все знали, как классно она проводит осенние каникулы. По привычке Саша проснулась очень рано, сходила в душ для персонала, вылив на волосы тонну какого-то яблочного шампуня. Хотелось просто смыть с себя все предыдущие дни. За завтраком они все же пересеклись с Аней, но та больше не села к Саше за стол и даже не смотрела в ее сторону, уткнувшись в какую-то книжку. Когда Аня ушла, Саша выдохнула. Так будет лучше для всех. Она автоматически глянула в сторону стола, где только что была Аня, и заметила, что та забыла книгу. Саша тихо выругалась. Конечно, можно было оставить ее лежать на месте. Вспомнит — сама вернется и заберет. С другой стороны, просто отнести человеку забытый учебник — не преступление. Она зайдет, молча вернет пропажу и удалится. Это была всё та же хрестоматия по литературе. Саша взяла учебник, чувствуя укол совести — сама она к урокам последние дни даже не притрагивалась. Она дошла до девятой палаты. «Это просто. Всего лишь зайти и отдать» Однако из палаты доносились голоса. У Ани кто-то был. Саша резко затормозила. Она не хотела подслушивать, но женский голос звучал очень звонко и резко. — Теперь я опаздываю в зал, потому что пришлось сюда тащиться! — Я тебя не просила. — это уже был голос Ани. — Ну разумеется. Просто ты названиваешь отцу, ноешь, он переживает и отправляет к тебе меня! — Я не ныла. — Ой да ладно. Каждый вечер звонишь ему, я всё знаю. Не прикидывайся, тебе известно, КАК МНОГО он работает. И что он не может ездить к тебе, как на срачку. У него есть еще и другие дети, не только ты, принцесса. — Я не прошу его сюда ездить, прекрати. И тебя не прошу тем более. — Конечно не просишь, всего лишь манипулируешь. А он мне потом «Алиса, милая, я переживаю, навести Нюту, бла-бла-бла»! Мне это надо? Я смотрю ты прекрасно себя чувствуешь, значит, не очень-то сложная была операция, да? Так что не разыгрывай больше спектакль, будь добра. — Господи, в следующий раз занимайся своими делами, а я скажу отцу, что ты приезжала и мы мило поболтали. Устраивает? — в голосе Ани было столько холода и метала, что у Саши по спине побежали мурашки. — Устраивает. И не обязательно названивать домой каждый вечер. У твоего отца есть личная жизнь, окей да? До Саши донесся звук открывающейся молнии и шелест пакета. — Вот, привезла тебе батончики. — Они белковые, я сто раз говорила, что мне их нельзя. — Я не обязана вникать в нюансы твоих диет, своих забот хватает. Скажи спасибо и отдай кому-то, меня это не волнует. Услышав стук шагов, Саша попятилась. Из палаты вышла стройная блондинка лет тридцати в сапогах на высоком каблуке. Один каблук проделал дырку в бахиле, и женщина резким, нервным движением, сдернула с обуви остатки рваного полиэтилена, бормоча что-то под нос. На Сашу она не обратила никакого внимания, и быстро зашагала к выходу. Кто это был? Вряд ли мама. Кто-то из родственников? Похоже, что жена Аниного отца, раз он обращался к ней «Алиса, милая». Да уж, с такими родными врагов не нужно. Сердце Саши болезненно сжалось. Сильнее даже, чем тогда, когда Тамара рассказывала, что Аня больна. Хоть у кого-то вообще в этом мире были нормальные родители? Или как там говорилось? Каждая несчастливая семья несчастлива по-своему? А Саша-то думала, что у Ани дома штиль и любовь. Она немного выждала и зашла к Ане. Та сидела, свесив ноги с кровати и впервые на Сашиной памяти выглядела _настолько_ потерянно. Резинка почти сползла с ее волос, и темные пряди частично скрывали лицо девушки. Она смотрела в одну точку не мигая. — Ты забыла хрестоматию, — сказала Саша, прокашлявшись. Аня будто удивилась ее присутствию. Затем судорожно запустила пальцы в волосы, зажмурилась и снова глянула на Сашу. — А ты всё слышала. Это был не вопрос. — Эм, — Саша решила не отрицать. — Кто это был? — Тебе не всё равно? — Аня встала, забрала учебник и положила на тумбочку. Сашин взгляд зацепился за пакет с фитнес-батончиками. Теми самыми бесполезными. Которые привезли ради отмазки. Саша почти не болела в детстве, но даже во время простого ОРЗ мама не отходила от нее — готовила вкусности, читала вслух книжки. Если бы Саша попала в больницу, родители (по крайней мере когда отец еще не пил) точно бы привозили ей каждый день гостинцы из дома. И не какие попало, а те, что в самом деле ее порадуют. — Я сегодня иду гулять в город, — сказала Саша тихо. — Могу привезти тебе что-то вместо этих батончиков. Может, яблок? Или киндер с Гарри Поттером. — Что? — Аня смотрела на Сашу так, будто впервые видела. От этого взгляда стало не по себе. — Ну киндеры с Гарри Поттером… Я покупаю их, когда день особенно поганый. Аня сделала глубокий вдох. — Саша, у меня уже в глазах рябит от перемен твоего настроения. Теперь наоборот, да? Ты решила меня пожалеть? Не нужно ничего. Тут прекрасно кормят, — она отвернулась к окну. — Иди. Я думаю мы сошлись на том, что в школе не будем упоминать о… обо всём этом. Так что не волнуйся, всё будет в порядке. Саша быстро вышла, не оглядываясь. Ей хотелось убежать отсюда как можно скорее. Куда-то очень далеко, а главное от собственных эмоций, которые будто разрывали изнутри. От злости на весь мир. От обиды. И… от жалости. От этой дурацкой жалости, которой она так отчаянно не хотела к себе, но, ничего не поделать, — против воли чувствовала к Ане. Казалось, если не заорать сейчас на весь город, она просто лопнет от всех этих чувств. Или если с кем-то не поговорить хотя бы… *** Подъезд обычной панельки. На подоконнике между этажами жестяная банка из-под горошка, заполненная окурками. Саша поежилась от холода и постучала в двери. Медведева, с взлохмаченными волосами, стояла на пороге в голубой пижаме с принтом: какие-то милые анимешные мальчики, держащиеся за руки. — Заходи, — сказала она сонно. — Прости, я не думала, что ты еще спишь, — пробормотала Саша, скидывая ботинки. — А я и не сплю, потому что ты разбудила меня час назад своим звонком! — Прост-и-и-и! — И вообще звонить — дурной тон. От звонков ничего хорошего не жди, — Женя прошла на кухню, ее голос был недовольным, но не сильно раздраженным, — Последний раз, когда ты разбудила меня звонком в пять утра, то сообщила новости, от которых мне захотелось выйти вот прям в это окно, — она указала на окно кухни, где на подоконнике стояли разноцветные фигурки — тоже каких-то большеглазых анимешных детей. — Ты бы все равно узнала, — Саша устроилась на мягком уголке. — Вот именно, Трусова, незачем было лишать меня последних часов сладкого сна в счастливом неведении, — Женя подтянулась на руках и села на кухонную столешницу. — Ладно, выкладывай, что на этот раз? Рассказ занял время. Саша старалась не перескакивать с одного на другое, соблюдая хронологию. Лицо Жени менялось, как во время просмотра каких-нибудь драматичных спортивных состязаний, но она не перебивала. Закончив, Саша замолчала и уставилась на стеклянную сахарницу. — И ты с пятницы не удосужилась мне даже пары слов об этом написать? — наконец, сказала Женя немного обиженным тоном. — Пары слов?! Да это пришлось бы тебе в PDF отправлять. «Война и мир. Том четвертый» — Хотя бы голосовое! — Тогда уж подкаст. Женя слезла со столешницы, налила из фильтра воды в чайник и зажгла газ. — Не представляю, чем я тебе тут помогу. Я в такие истории не вляпывалась. — Ну скажи хоть что-нибудь. Какую-нибудь свою коронную женскую мудрость. — Я просто не понимаю, чего ты хочешь. Ты решила сохранить статус-кво, и тебе это в целом удается. В чем проблема? — Теперь я чувствую себя свиньей. — А вчера не чувствовала? — Немного, но после того, как услышала эту дурацкую Алису и что она говорила… — Саша почувствовала, как от злости сжимается челюсть, — Так не должно быть! Как можно вообще? Почему отец ее ни разу не навестил? Отправляет свою курицу и даже не в курсе, что она ненавидит его ребенка! Кусок богатого безразличного дурака! Типа, окей, заболеть может каждый, это судьба, рандом. Но вот так относиться к своим детям — это долбаебский _выбор_, это мерзко! — она сказала все это слишком быстро, и в легких не осталось воздуха. Пришлось сделать быстрый рваный вдох. — Родители не должны так… Так относиться. Не должны забивать на своих детей! Женя, явно встревоженная, поспешила сесть рядом с Сашей и приобняла ее за плечи. — Тихо ты, тихо, — сказала она, давая Саше отдышаться после гневной тирады. — Ты сейчас уверена, что говоришь об Ане? — А о ком, черт возьми? — выпалила Саша, но немного подумав, добавила. — Ладно, да, окей, о себе тоже. Потому что какого хрена, Жень, какого хрена люди делают детей, чтобы потом их не любить и оставлять одних разгребать весь этот пиздец? Какого хрена? Чайник вскипел. Женя бросила еще один тревожный взгляд на Сашу, а затем отправилась заваривать чайные пакетики. — Слушай, Саня, ну ты же ни в чем не виновата. Ты не отвечаешь за своих родителей, и уж тем более за Аниных. Вообще за всю эту историю. Ты не обязана что-то с этим делать. Исправлять как-то, — она поставила перед Сашей чашку, над которой вздымался пар. — На таких эмоциях вообще можно наделать глупостей, — Женя сделалась серьезной и, чуть приосанясь, театрально процитировала. — «Сострадание — хорошо. Но есть два рода сострадания. Одно — малодушное и сентиментальное, оно, в сущности, не что иное, как нетерпение сердца, спешащего поскорее избавиться от тягостного ощущения при виде чужого несчастья. Это не сострадание, а лишь инстинктивное желание оградить свой покой от страданий ближнего» — Ого. Какие познания. — Ставила когда-то в статус вк. Хотела впечатлить всех своей эрудицией. — И кто же это сказал? По-любому кто-то умный. — Это Цвейг. — И что же твой Цвейг скажет на то, что… — начала Саша, но Женя перебила. — Он уже ничего не скажет. Суициднулся барбитуратами в сорок втором в эмиграции. — Почему в эмиграции? Он был немцем или евреем? — Австрийцем вроде, но ты всё правильно подумала, он уехал, когда Гитлер пришел к власти, а потом не выдержал думать о печальной судьбе Европы… — Женя-я-я, — Саша почти завыла в отчаянии, наклонившись вперед и стукнувшись лбом о стол. — Мне эта информация не делает сейчас лучше! — Сорян, я думала ты знаешь. Ты ж у нас эрудит и гений вроде. — Только в математике, — Саша всё еще лежала, прижимаясь лбом к столу и вглядывалась в незамысловатый узор на клеенке. Теперь ей было жаль себя, Аню и еще какого-то неизвестного ей, но видимо, очень мудрого Цвейга, — Я бы хотела отгородиться от всех страданий мира, а заодно и своих. Но нифига не получается. А когда вижу Щербакову, то совсем труба. Сразу чувствую себя какой-то прокаженной, какой-то, прости господи… жалкой. Я точно для нее жалкая. — Ну а она для тебя? Саша приподняла голову, глядя на Женю, как на спасательный круг. — Она не жалкая. Она наоборот. Очень, очень… — Саша не договорила, что именно «очень». Сильная? Красивая? Милая? «Боже, почему это вообще важно?» Женя отпила из своей чашки. — Так может и она не считает тебя прокаженной? И вообще всё это не про жалость. Не про такую идиотскую и эгоистичную во всяком случае. — А про что тогда? У меня постоянно теперь намокают глаза, хотя я даже не плачу. Они сами. — Не знаю, — выдохнула Женя. — Про что-то обычное, человеческое. Ты ж не робот, елки-палки, у тебя могут быть всякие эмоции. Их не обязательно заметать под ковер, если что. — Я не… — Просто намекаю. — Эти все чувства такие лишние. Всегда некстати. Всё из-за них идет не так! Ненавижу. — Но ты же в курсе, что не можешь заказывать себе только хорошие эмоции, как в кафе. Такие уж какие есть, ты хоть присмотрись к ним, прежде чем решишь забить. *** Любить — это так глупо, всё получилось не так, как хочется. Лезут холодные, скользкие щупальца в мир одиночества. Калечат и ранят, и сердце сжимают вежливой ложью, Но мы же не станем холодными, скользкими тоже. Ледяной московский вечер. Кажется уже «минус» или слишком рано для конца октября? В наушниках — Fleur «Кто-то». Женя скинула перед Сашиным уходом. Наверное, думала, что это поднимет ей настроение. Кто-то мчался, падая с ног, плыл против течения, ехал на красный, Просто чтобы сказать, что всё будет хорошо, что всё не напрасно… Саша вышла из метро, бездумно глядя на длинную очередь к остановке. Трамвай стоял с открытыми дверьми, абсолютно пустой — какой-то сбой. Двое рабочих стучали по рельсам, пытаясь решить проблему под недовольный гомон толпы. Взгляд Саши проследовал от трамвая чуть дальше и упал на уютно светящееся окно цветочного магазина. Это было то, что нужно. Яблоки, апельсины или киндеры — Саша так и не выяснила, что из этого Аня любит. Насчет цветов она тоже не была уверена, но в конце концов, все эти передачки в больницу никогда не про еду на самом деле, а про внимание и заботу. У нее не было денег на большой шикарный букет, да и вряд ли Аню можно было впечатлить чем-то, что «дорого-богато»… Саша купила несколько веточек кустовых роз. Цветы были аккуратные, маленькие и даже забавные. Мини-версии роз больших и садовых. Она попросила завернуть их в простую крафтовую бумагу и отправилась пешком в сторону больницы. Начинался мелкий холодный дождь. «Хотя бы не снег» Повинуясь порыву, Саша спрятала букет под пальто. Как же хотелось точно так же защитить от холода всех — и себя, и… Аню, конечно. Если бы это было так просто. Так хочется остановиться, сказать своим светлым порывам: «Хватит». Легко заблудиться в мире хитрых стратегий и тактик. Душа трепещет и плачет от того, что творится в уме, Но я твержу, что всё будет иначе. Ах, кто бы твердил это мне! В холле у автоматических дверей она встретила молодого медбрата из отделения хирургии. — Воу-воу, — присвистнул он, глядя на букет. — Поклонник появился? — Нет! — Саша почти крикнула. Она стряхивала капли с волос, и идея с цветами всё больше казалась нелепой. Но ведь друзья тоже дарят друг другу цветы иногда? Саша поднялась на этаж, бросила пальто в коморке, все еще борясь с желанием выкинуть букет и уехать из города, и направилась к Аниной палате. Просебя она молилась о том, чтобы не встретить Тамару или кого-то из врачей — они тоже обязательно начнут язвить про цветы от поклонника. У нее снова не было плана. Что она скажет? Аня пошлет ее к черту — и будет совершенно права. «Ладно, вдох-выдох, это не страшнее, чем прыгнуть с пирса» Саша остановилась в дверях. Ее внутренности болезненно сжались. Ани не было на кровати, она сидела на подоконнике, обняв себя за колени. «Божечки» Саша едва сдержала глупую улыбку, это напомнило ей древние мемы про винишко-тян, ту, которая «любит сидеть на подоконнике, курить, пить кофе и думать о нём». Только вот Аня не была похожа на девочек со всех тех фотографий с фильтрами. Она была сама собой, просто вот такой — и Саша почти перестала дышать. Наушники лежали свернутыми где-то в коморке в кармане брошенного пальто, но в голове повторялись слова песни, снова и снова: Отвергая законы природы, стоит у перил моста, Безумно глядя на воду, совершенная красота. — Ань? — Саша наконец выдохнула, прикрыв глаза. Кажется, теперь она знала, что такое тахикардия или даже паническая атака. Аня повернула голову к выходу, на секунду замерла, а затем села свесив ноги с подоконника. Судя по взгляду, она хотела или вмазать Саше или запустить в нее чем-то тяжелым. Саша мысленно порадовалась, что на подоконнике нет ничего увесистого, и подошла ближе. — Это тебе, — она протянула букет, стараясь унять сбившееся дыхание. Лицо Ани было нечитаемым. — В честь чего? — наконец спросила она безэмоционально. — Вместо батончиков, — ляпнула Саша, не подумав. — Ну то есть не в смысле есть цветы вместо батончиков. В смысле не для еды. В смысле… Просто. «Трусова, боже, заткнись», — панически пронеслось в голове. — Саша, ты знаешь, что ты немного… нестабильная? — Анин голос звучал беззлобно, но все еще прохладно. Хотелось или сбежать, или начать оправдываться, или всё вместе. Столько всего нужно было сказать, объяснить. Как? — Ну. Просто я в общем подумала, что… что я передумала. «Подумала, что передумала. Как вырвать себе язык???» Аня выжидающе молчала, поэтому нужно было продолжать. — В общем, просто. Знаешь, у меня ведь тоже не все дома… «У меня тоже НЕ ВСЁ В ПОРЯДКЕ ДОМА» — вот что она хотела сказать, а не это! Губы Ани чуть дрогнули, будто она не знала, подходящий ли это момент для улыбки. — Заметь, не я это сказала. — Я не это хотела сказать! — Саша сдвинула брови. Она совершенно точно покраснела и больше не могла смотреть на Аню, это невозможно. — Ты возьмешь букет или нет? — добавила она почти раздраженно. Аня протянула руки и взяла цветы. — Спасибо, они красивые. Это был хороший знак и Саша немного расслабилась. Она подняла глаза: Аня рассматривала розочки, по очереди дотрагиваясь до бутонов тонкими пальцами. — Я знаю, что ты хотела сказать, — вздохнула она, звуча уже совсем иначе, мягче. — Что ж. Теперь ты знаешь, что и у моей семьи «не все дома». — Кто эта Алиса? — Саша отметила, что при упоминании имени женщины в ее голосе прозвучали стальные нотки. — Папина жена. И мать моих младших сестер. — А где твоя мама? — У нее своя жизнь. Где-то в исландской деревне с симпатичным стареющим хиппи… Саша не знала, что сказать. Интересно, что хуже — когда мать оставляет тебя не по своей воле, как Сашина, или когда ей осознанно наплевать? — Алиса по крайней мере любит отца, — добавила Аня, точно оправдываясь. Она бережно положила букет рядом с собой на подоконник. — А тебя не очень, — Саша до сих пор сжимала зубы от негодования. — Да это не важно. «Нифига себе не важно» Опять слишком буднично. К чему еще Аня привыкла? К боли? К нелюбви? Саше и самой ко многому пришлось привыкать. Может поэтому она и «заметала под ковер» весь лишний эмоциональный груз? Она разглядывала Аню теперь без лишней робости. Почему она была так спокойна? Почему не хотела крушить стены? Просто сидела вот так на подоконнике, опустив глаза. Неужели так и должно быть? Саша собрала в кулак всю свою решительность. Главное, чтобы теперь эти слова не застряли в горле. — Можно тебя обнять? — сказала она едва слышно. «Давай, пошли меня нахер, чтобы я почувствовала себя последней дурой» Сердце пропускало удары. — Да. Да? Вот так просто? Саша приблизилась, и Аня как-то естественно и грациозно сползла с подоконника прямо ей в руки. Без лишних слов. Будто они всегда знали, что это надо будет сделать. Саша притянула ее к себе — сначала легко, но, осмелев, прижала сильнее. Она чувствовала тепло Аниного тела через футболку. Почему это было так прекрасно и так невыносимо одновременно? И почему больно? Саша ощущала Анины ладони на своей спине, ее волосы щекотали ухо и щеку. Она давно никого не обнимала ТАК. Может быть никогда. Много лет уже — ничего крепче дружеского похлопывания по спине. Саша забыла, что это может быть настолько… душеспасительно? Глазам стало больно и горячо. Она подняла лицо к потолку, медленно втягивая носом воздух, — нужно было, чтобы слезы закатились обратно. Они простояли так несколько долгих секунд. Может быть даже целую минуту. Сашины руки расслабились, опустились чуть ниже. Она знала, что не обнимет Аню за талию — это слишком. Но она решилась легко провести ладонью по ее волосам, едва касаясь, — и отстранилась. Саша отступила на полшага, чтобы видеть Анино лицо. «Черт, я же хотела как лучше» Аня смотрела на нее абсолютно растерянно, точно забыв о своей обычной сдержанности. Ее ресницы были мокрыми, а по щекам стекали слезы. — Щербакова, ну твою ж мать, — прохрипела Саша почти в отчаянии. — Я не хотела… сделать хуже. — Ты не сделала хуже, — Аня быстро провела рукой по лицу, смахнув слезы. — Всё правильно. — Тогда что еще мне сделать, чтобы… Чтобы… — у нее кончились слова. Ее боль перемешалась с Аниной, всё в этой палате перемешалось и перепуталось, в том числе их жизни. Саша снова притянула Аню к себе. — Что мне сделать? — повторила она тихо ей на ухо. Аня долго молчала. Саша догадалась, что она пытается выровнять дыхание. — Оставайся где-то недалеко, когда «эти обстоятельства» закончатся, ладно? «Всего лишь?» — Ладно, — пообещала Саша. Что-то сдавливало ее грудь в попытке выбраться наружу. Что-то большее, чем она сама. Главное было не умереть здесь и сейчас в этом парадоксе — от боли и совершенной красоты сразу.