Безмолвный Наблюдатель

      На улице тепло. Солнце в самом зените, и ты старательно пытаешься откатиться в тень, ведь на смартфоне ничего не видно. Ты всегда ставишь яркость на половину, даже уже не помнишь, почему. Просто привычка.       Ты безучастным взглядом смотришь в телефон, в наушниках играет выведенная алгоритмами приложения случайная песня, в котором, по ощущениям, ты проводишь множество радостных, печальных или просто тоскливых часов.       Твои фарфоровые пальцы лениво тыкают в экран. Они странные, будто неестественные. Никаких складок на костяшках, только бледная и нежная кожа, как у младенца. Если не знать об обстоятельствах, в которых ты находишься с самого рождения, некоторые не поверят, что у человека могут быть такие пальцы. Хотя, насколько они хрупкие на самом деле, чтобы называть их «фарфоровыми», ты не знаешь. Да и никогда не сможешь узнать. Жизнь не та: в твоей нет места тому риску, который все привыкли представлять при этом слове. Никаких гуляний до ночи по сомнительным заброшкам или тусовок в клубах. Спорт тоже мимо, твой предел — это поднять полтора килограмма рабочей рукой. А если это все, что ты можешь, то есть вообще смысл претендовать на что-то более экстремальное сейчас?       Вот именно. Никакого. Впрочем, тебе никогда не нравилось подобное.       Но все же риск присутствует, даже в жизни такого домашнего человека, как ты. Или все же будет уместнее сказать не «домашнего», а «больничного»?       Десять с лишним операций. А результат… Не совсем уж плохой, — тебе была дана возможность наблюдать последствия и похуже, — но явно не тот, на который ты желаешь надеяться.       Многие дни ты провёл в белых стенах на койке, удобной или нет — тут уже как повезет... В месте, где противно пахнет лекарствами, и рядом лежат такие же «везунчики», а в коридорах раздается цокот каблуков медсестер или врачей. Это все разбавляет шум пациентов, что резвятся в маленькой игровой зоне. Там ковер на полу, пара одиночных парт, как в тех самых аниме или американских сериалах, которые ты пересматриваешь до дыр, и телевизор сверху, в который часто залипают дети.       Иногда, когда состояние позволяет, ты выходишь из палаты и присоединяешься к братьям по несчастью, и вы делите немногочисленные игрушки, небрежно закинутые в разноцветные ящики.       Потом, когда ты наиграешься, обычно держишь курс прямо в палату, где лежит твоя мама на кровати, а кругом соседи, разного темперамента и характера. Тут тоже важную роль играет удача. Но в основном, ты даже не обращаешь внимания на все причудливые повадки людей рядом с тобой. Как-никак восстановление после операций происходит не по щелчку пальцев, а дальше остается только радоваться, что тебя больше не тошнит. Во многом именно из-за облегчения ты закрываешь глаза на поведение пациентов. Это относится, по большей части, к матери, которая чутко следит за тобой.       К сожалению, твои родители не могут позволить себе отдельную комнату. Но грех жаловаться, ведь в этот раз вам выпал почти собственный туалет! И тебе не придется, сквозь стыд и сонливость будить маму и катиться по коридору в темноте ночью. Хотя, так и так, мама все равно не довольна таким жизненным раскладом.       Сколько бы раз ни говорила она, что злится не на тебя, а на ситуацию, чувство вины все равно стало твоим верным спутником. Слава богу, что пока не пожирает внутренности. Не хватало еще, чтоб и с внутренними органами что-то произошло, у тебя и так проблем достаточно.       И вот ты приезжаешь, закатываешься за стол и ждешь ужина. Как-то так сложилось, что ты почти всегда ешь в палате, хотя и имеешь возможность доехать до столовой, но ты не нарушаешь традицию. А смысл?       Вот так и проводишь половину своих дней. Другая часть чуть приятнее, в родной квартире в окружении семьи.       Тебе повезло в этом плане. У тебя любящая мать и отец, которые из-за этой самой любви и стараются поднять тебя на ноги, ведь какой адекватный родитель хочет оставить своё чадо в таком незавидном положении? Только на голову отбитые.       Да только уже стало ясно, что ходьба тебе не светит. Ты даже стоять без крепкой опоры не можешь, что уж говорить об том, чтобы переставлять свои нижние конечности вперед. Или назад, тут уже куда хочешь.       Несмотря на все манипуляции, ноги твои тоже отличаются от обычных. Крошечные стопы, из-за чего ты не можешь закупаться в обычных магазинах обуви. Операция на тазобедренном суставе вынудила вас укоротить кость, из-за чего мама в шутку называет тебя «заниженной приорой». Добавить сюда еще и чисто наследственный маленький рост, и получишь человека, что только макушкой достает до маминого подбородка, в своем-то подростковом возрасте.       Однако, это не все, чем тебе запомнилась это операция. Можно сказать, что это были еще цветочки.       Больше полугода ты лежал в гипсовом корыте, чтобы закрепить результат. Хотя, наверное, это называется не «корыто», но в семье уже это прижилось. Да и узнавать интереса или мотивации нет.       Если пробовать объяснить подробнее, что именно вы подразумеваете под «гипсовом корытом», то ты сформулируешь ответ так:       — Представь колготки от поясницы до пяток, только твердые и с вырезом во внутренней части, чтобы ты смог сходить в уточку. Что-то типа того.       Здоровым сложно будет представить, что именно ты имеешь ввиду, на что ты пожмешь плечами. Это даже к лучшему, не стоит им забивать голову такими картинами. А уж тем более воображать, как чувствует себя человек в таком «корыте».       А чувствует себя ужасно. Ты не можешь сидеть. Вот вообще. Никаким образом, ни под каким предлогом. Ты только лежишь на спине и животе. Не редки были случаи, когда ты спускаешь мочу в уточку, или того хлеще, ходишь по-большому, а совсем рядом за столиком обедают твои соседи. Или у тебя что-то зачесалось, но никакая линейка не достанет да злополучного места.       Это все, чем маленькая версия тебя, дошкольного возраста, довольствовалась.       Настоящий «лежачий» режим. В самом чистом виде и в самом отвратительном.       Но детская непосредственность, нескончаемый поток энергии и ум, не настолько развитый, чтобы осознать весь масштаб, помогли тебе пережить это. И, конечно же, мама, святая женщина, которой не повезло попасть в этот самый малый процент с твоим заболеванием.       К сожалению, желаемого результата эта операция не принесла в долгосрочной перспективе. Ты наконец-то смог выпрямиться почти полностью, но для поддержания нужны многочасовые укладки с грузом на пятой точке. И в первое время вы это делали.       Но реальность не оправдала ожиданий. Болезненный факт — ты не можешь целый день лежать в укладках, ведь велика вероятность, что жизнь твоя пройдет мимо, а ты даже не заметишь. Если условные два часа в сутки ты будешь следовать рекомендацией врачей, то остальное время ты все равно будешь сидеть, а это выходит около четырнадцати, что легко переплюнет все результаты укладок. Простая математика.       Но все равно это не надолго помогло тебе неуклюже ходить в специальных аппаратах на ногах, шатаясь как пингвин для размаха и силы инерции, ведь мышечную дистрофию никто не отменял, и ты не можешь самостоятельно переставлять их.       Пожалуй, это были самые счастливые моменты. До еще одной операции.       Постоянные контрактуры — фишка всего твоего тела, и колени не стали исключением. И по общим понятиям, человек ходит на выпрямленных конечностях. Так все передвигались и это норма.       Врачи не учли, что если полностью разогнуть колено, то это приведет к тому, что уже тазобедренный сустав станет помехой, а в таком согнутом положении не каждый здоровый стоять сможет, что уж про тебя говорить.       Раньше общую кривость компенсировали ею же. Не до конца разгибающийся тазобедренный сустав находил идеальный баланс на не до конца разгибающихся коленах. Ты признаешь, что звучит это немного странновато, но с рождения ты не подходишь в критерии среднестатистического человека.       Но увидели это только потом, после установки и снятия аппарата Елизарова, что представлял собой железную конструкцию, состоящую из спиц, торчащих прямо из плоти, кругов, и между ними были закрепляющие то ли гайки, то ли еще что. Со стороны это выглядело очень жутко.       Вот это ты уже запомнишь поподробнее. Тогда тебе открылись дверцы в первый класс.       Параллельно с самым тяжким разочарованием, которое свалилось на плечи ребенка, начал развиваться еще и сколиоз, что вполне естественно. Когда твоя конечность закована в железяки, сложно сидеть ровно.       Вот так и вышло, что ходьба осталась в прошлом, и сейчас ты можешь передвигаться только на инвалидной коляске. Что тоже, кстати, дается тебе нелегко, по выше упомянутым причинам с проблемными руками. Постоянно пачкаешь длинные рукава и ладони. Слава богу нашлись перчатки на твой размер, теперь можно не боясь браться прям за колеса, что в разы удобнее.       Печальный рассказ, не так ли? А это твоя реальность, от которой не спрячешься и не уедешь в закат.       Раньше эта несправедливость терзала тебя. Почему именно тебе досталось это? Почему именно мне приходится все это терпеть, пока остальные, ни о чем не задумываясь, бегают по площадкам и вольны делать все что угодно и пойти куда угодно? Ты тоже этого хочешь! Ты идешь к этому самого младенчества! Почему все так?!       Порой тебя пробивало на слезу, и ты только утыкался носом в подушку, пока твои щеки обжигали мокрые дорожки. Ты не хотел, чтобы родители это увидели, ведь понимал, что для них это не менее удручающие обстоятельства. Ты и так привнес в их жизнь много того, что скрыто в больницах и на операционном столе.       — Эй! — легкое тыканье срабатывает как неожиданная пощечина, а твой взгляд падает на мальчика лет семи, который до этого играл на закрытой мини-площадке санатория. — Почему ты на коляске? Авария случилась?       Признаться честно, он немного испугал тебя таким резким вторжением в личное пространство. Однако, злиться на такой несколько бестактный вопрос ты не можешь. В конце концов, это простой ребенок, а дети часто прямолинейны в своем познавании окружающего мира.       Пару секунд ты тупо смотришь на мальчишку, обдумывая, что ответить. На вряд ли его родители скажут тебе спасибо за то, что ты поведаешь их сыну о всей тяжести инвалидности. Потому решаешь ответить максимально кратко и поверхностно.       — Нет, ничего подобного со мной не было, — ты опровергаешь догадку и в глазах напротив замечаешь небольшое облегчение, смешанное с непониманием. — Это у меня с рождения.       — А так бывает?       — Ну, как видишь, — ты пожимаешь плечами.       Дите пристально изучает тебя, словно стараясь подметить каждую деталь в твоем образе. Такое непривычное внимание уже начинает напрягать тебя.       — Странно, — шепчет он, будто бы вынося сам для себя вердикт. — А почему ты всегда стоишь тут?       — Проветриваюсь, — сухо говоришь ты, ведь не хочешь вываливать на это невинное создание истинные мотивы находиться здесь. Потому что они явно раньше времени разочаруют его.       Все до боли просто — тебе хочется находиться в окружении людей. Тишина пожирает тебя, а гнусные мысли лезут в голову, только возможность дай. Даже музыка не всегда спасает тебя от этого.       Но полноценно быть среди них ты не умеешь. За всей чередой операций и больниц, твое общение ограничивалось врачами и семьей. Бесспорно, были и другие пациенты, но связывала вас только одна палата, и после выписки ты всех забывал. Ни лица, ни голоса, ни даже имени в твоей памяти нет. Хотя, последний пункт плохой пример. Как-то так сложилось, что с именами у тебя всегда были проблемы.       А какое-то взаимодействие с людьми вне больниц и дома тоже с треском провалилось. Ровесники сторонятся тебя из-за твоих отличий, а даже если и вступают в диалог, то в основном относятся с некоторой настороженностью.       Винить их в таком поведении ты не будешь, ведь слишком рано пришлось узнать, что люди, видя что-то выходящее за их рамки привычного, ведут себя осторожно. Далеко не все хотят познавать что-то новое. Или кого-то нового.       Поэтому ты паркуешься где-то в стороне, где никому не будешь мешать габаритами коляски, и краем уха слушаешь все.       Но в последнее время замечаешь за собой, что ты не просто сосуществуешь где-то рядом, а целенаправленно наблюдаешь за всеми. Началось это с появлением младшего брата: пока старший с ним играется, ты не редко выкатываешься, чтобы посмотреть на это. А позже это перешло на других.       Ты наблюдаешь, как живут здоровые люди. На то, с кем они болтают, с кем они ходят парой или компанией, с кем они ссорятся или мирятся, с кем веселятся дети, с кем они делят моменты, пока могут дышать.       Смотришь на то, чего лишила тебя судьба. Ты наблюдаешь за тем, какая жизнь могла бы быть без тех ограничений, которые у тебя.       Ты часто фантазируешь, воображая себя на месте одного из участников, ведь тут открывается такой простор. Ты можешь сходить в кафе, где нет пандуса, ты можешь наконец насладиться новыми детскими площадками, где ставят те причудливые лазалки, ты можешь покататься на экстремальных горках, куда не пропускают инвалидов, ты можешь заняться чем-нибудь, например, мотоспорт! Ты можешь почти все!       Только в своей голове, перед картиной этого. Лишь в ней.       — Антоша, пошли на обед! — кричит какая-то женщина, выходя из угла коридора. Мальчишка поворачивается к ней и кивает, но потом снова глядит на тебя.       — Ты не пойдешь?       — Нет, я во вторую смену ем, — ты показываешь жестом ему идти за матерью. — Беги, а то суп остынет.       Лицо Антона смешно искривляется при упоминании супа. Ты позволяешь себе усмехнуться.       — Милый, давай быстрее! — снова зовет мальчишку мама.       — Пока! — Антон машет тебе на прощание и направляется к лестнице на первый этаж.       — Мы еще увидимся, — тихо добавляешь ты. — Кто-то же должен присматривать за вами.       И этим кем-то будешь ты. И ты не сопротивляешься этому, ведь иначе тебя поглотит тишина, а вместе с ней разъедающее осознание, чего тебя лишил страшный и непоколебимый закон подлости.       Проще раствориться в толпе, насколько это возможно, и фантазировать, — очень много фантазировать, — и наблюдать за теми возможностями, о которых ты горячо грезишь.       Ведь ты — безмолвный Наблюдатель.