Stickers

      Сначала всё было хорошо. Конфетно-букетный период, посиделки в кофейнях, цветы в шелестящих обёртках. Хёнджон красиво ухаживал, правильно. И вообще всё было правильно. Иногда, Юнги это пугало.       Они познакомились на последнем курсе университета, перед выпускным, на тусовке после экзамена по экономике. Всем потоком завалились в бар, недалеко от университета, пили и танцевали, не сдерживаясь. Юнги был в адекватном состоянии, но уже весёлый и супер-общительный.       Хёнджон повёл себя, как настоящий джентельмен. Представился, заказал напитки, пригласил на медленный танец. Вкусно пах терпкими орехами и чем-то железным. Пьяненькому омеге больше и не надо было. Хёнджон заказал такси до дома, забил свой номер в его телефон и мило чмокнул в щёку на прощание.       Юнги он понравился. Он понимал, что следующий шаг за ним, ведь у альфы не было ни его номера телефона, ни точного адреса. Юнги старался сделать всё хорошо. Помялся, как и следует омеге, выждал пару дней, и только после этого написал таинственное «Привет». Ну, по-крайней мере, ему так показалось.       Дальше пошли свидания. Обязательно в кофейнях или ресторанах. Юнги старался показывать себя с наилучшей стороны. Ел салаты и десерты, обязательно покупал кофе для альфы после. Ему казалось это правильным. Так ведь все делают, наверное. Юнги это устраивало. Или он себя в этом убеждал. Сейчас уже не узнаешь точно. Хёнджону ведь это нравилось. Альфа тоже, как и заведено, не появлялся на свиданиях без цветов. Не распускал руки, не пошлил. Юнги был благодарен за это. Он рассказывал маме, как ему повезло с мужчиной.       Маме Хёнджон тоже понравился. Она называла его галантным. На знакомство с ней Хёнджон пришёл в рубашке и серых брюках, с убранными назад волосами. Мама расхваливала его высокий лоб. Он, как обычно, принёс цветы и захватил торт для чаепития. Юнги смущался всё время, пока Хёнджон разглядывал его детские фото в рамках, расставленные по всему дому. Он сказал тогда зачем-то:              — У нас будут красивые дети.       Юнги покраснел густо, мама хваталась за сердце и улыбалась потом весь вечер. Женщина носилась вокруг него, подкладывала мясо в тарелку, Хёнджон всё так же галантно улыбался на заботу.       Торт был приторным и клубничным. Юнги не любил клубнику; он говорил об этом Хёнджону, кажется, очень много раз. Юнги подумал, что альфа просто переволновался перед встречей с мамой.       Встреча с родителями Хёнджона прошла менее удачно, чем с мамой Юнги. Отец-альфа постоянно срывался из-за стола по рабочим звонкам. Папа ни разу не присел за стол, а Хёнджон, почему-то, пресекал все попытки Юнги встать и помочь родителю. Вечер Юнги просидел со сложенными на коленях руками, чувствуя прикосновения альфы к локтю. Чужая семья — чужие законы, в которые Юнги вмешиваться не стал. Хёнджон в тот вечер был каким-то напряжённым.       Потом началась вообще эйфория. Хёнджон пригласил на свидание в какой-то день после работы. Ресторан, живая музыка, ни одного посетителям, кроме них. Фейерверк в небе, вид на которой открывался с террасы. Тёплый плед на плечах. Хёнджон сделал ему предложение тогда. Спросил, станет ли Юнги его мужем и папой его детей.       Юнги согласился. Он думал, что двадцать три года — нормальный возраст для замужества. Юнги окончил университет, получил хорошую стажировку через отца Хёнджона. Все складывалось как нельзя лучше.       Все расходы по свадьбе Хёнджон взял на себя. Мама переживала на счёт этого слишком сильно и как-то вечером плакала, извиняясь перед Юнги за то, что не смогла стать богатой для него. Юнги сказал, что всё, что было нужно ему в жизни, — она дала, поэтому ей не за что извиняться. Это немного успокоило маму тогда.       Свадьба была пышной. В отеле, как и заведено. Гостей было около ста пятидесяти человек. Все университетские друзья, коллеги, люди, которых пригласил отец Хёнджона. Юнги не спрашивал, свадьба делалась за счёт отца, он был волен приглашать тех, кого ему было нужно.       Мама плакала всю церемонию. Юнги, со своим мягким характером, почему-то не пустил ни одной слезы. Он был счастлив.       Еда была совсем не вкусной. Юнги весь вечер думал, что лучше бы они сделали барбекю где-то на природе.       Первая брачная ночь была болезненной. Хёнджон не был девственником, Юнги знал об этом. Но они до свадьбы не спали. Потому что, так правильно.       Юнги не был достаточно растянут, не был достаточно возбуждён. Хёнджон выключил свет, Юнги не видел толком ничего. Весь процесс длился, от силы, минут пятнадцать. Юнги не кончил. Хёнджон кончил внутрь. Юнги подумал, что первый раз всегда так. Альфа поцеловал его на ночь и отвернулся, через минуту засопев. Юнги пролежал без сна несколько часов. Помылся.       Родители Хёнджона подарили им квартиру. Просторная, светлая, с двумя спальнями. Вторая уже была отделана под детскую. Всё было хорошо. Юнги сменил работу, перешёл в другой офис, почувствовал себя на своем месте. Коллеги были милыми. Начальник справедливым.       Юнги начал принимать витамины для планирующих беременность. Хёнджон часто пропадал на работе, но каждый вечер приезжал на ужин. Пару раз в неделю они занимались сексом. Ни разу не пользовались контрацепцией. Секс всегда был в темноте, без особых страстей. Иногда Юнги казалось, что Хёнджон делает это не от любви, а потому что так надо. Но сравнить было не с чем. Поэтому Юнги смирился. Ну вот такой вот у него альфа.       В двадцать четыре года Юнги забеременел. Как Хёнджон был счастлив… Носил его, буквально, на руках. Сразу же сообщил своим родителям.       Юнги было плохо всё время. Постоянно хотелось к маме. Он не чувствовал себя комфортно в их квартире. Взял на работе отпуск за свой счёт на неделю и уехал домой. Мама заботилась о них с малышом очень хорошо. Суп из водорослей и рисовые кашки каждый день заставляли Юнги чувствовать себя живым.       Хёнджон не приезжал, работал. Юнги, честно говоря, не очень этого и хотелось. Неделя у мамы дома была полна свободного времени. Юнги много думал. Понял, что немного устал от однообразия. Хотелось чего-то… Вау!       Но такого не было. Неоткуда было такому взяться. Юнги сам глушил эти мысли в себе. Чего ему надо, дрянному омеге? Есть квартира, работа, любящий муж. Скоро будет ребёнок. Недавно Юнги сам купил машину. Хоть и в кредит. Принципиально захотел так, чтобы это была его личная машина. Он не содержанка, он и сам может.       Мама заметила тогда его настроение. Они долго разговаривали ночью на веранде. Мама грела его ноги руками через шерстяные носки и постоянно подливала чай. Она говорила, что нужно слушать своё сердце и не пытаться зарывать в себе чувства. Юнги слушал, но всё равно грешил на разыгравшиеся гормоны и повторял про себя, что слишком многого хочет. И так всё есть.       Через неделю Юнги стало плохо на работе. Чон Хосок, который замещал босса в этот день, держал его на руках на кожаном диване и водил ваткой с нашатырём перед носом, пока ждали скорую. Коллеги вокруг шептались. Юнги пытался сказать, чтобы альфа его отпустил, что чувствует себя нормально, и вообще не понимает, чего все запаниковали. Хосок тогда тоже полушёпотом нарычал на Юнги:       — Ты весь синий, как будто помер вчера, воспользуйся моим телом, ради всего святого, и согрейся хоть немного, Юнги. И закрой рот свой, пожалуйста, нюхай вату.       Сокджин притащил плед из комнаты отдыха и закутал их обоих.       — Мне кажется у него давление упало, смотри, глаза мутные совсем. — Сокджин трогал ладонями холодные щеки омеги.       Юнги стало душно, ужасно душно, пока шёл с отчётами как раз в кабинет к Хосоку. Он успел только дверь открыть, как отчёты посыпались из рук. Сказать, что Хосок пересрался от страха — ничего не сказать. Ни разу еще у него на пороге не падал омега.       Он быстро среагировал, подлетел, подхватил Юнги почти у пола. Сразу понял — что-то не так, что-то не то. На руках затащил омегу на диван, одной набрал Сокджина. Этот длинноногий со второго этажа прибежал за секунду, если не меньше. Скорую вызвал тоже он, вату и нашатырь тоже он нашёл, и плед притащил. Хосок только сидел с огромными глазами и на чистых инстинктах пытался «защитить» омегу. Напугался.       Напугался еще больше, когда Юнги перестал гундеть что-то под нос, а глаза покатились наверх. Совсем остолбенел, когда Сокджин начал громко материться и стаскивать с них плед, испачканный кровью Юнги.       Хосок озверел, когда врач скорой помощи сказал, что сопровождающий не требуется. Не согласился класть Юнги на носилки, тащил омегу на руках. Сокджин бежал рядом, пытаясь накинуть, всё тот же окровавленный плед, ему на плечи — на улице зима. В карету скорой помощи Хосок залезал злой, через себя переступил, когда положил Юнги, чтобы ему начали оказывать помощь.       Сокджин остался на улице. Перекрестил отъезжающую скорую и поцеловал крестик, достав его из-под воротника рубашки.       — Господи спаси.       На работе не знали, что Юнги беременный. Он никому не хотел рассказывать, срок был небольшой, всего четыре недели. Живота, конечно, не было видно. Хосок на подсознании всё понял, когда увидел окровавленные бежевые брюки.       Они с Юнги не были друзьями. Коллеги частенько пересекались в комнате отдыха и пили кофе. Юнги пару раз делал кофе для него, вкусный. Отчёты он всегда сдавал вовремя, не просрочивал дедлайны, делал всё максимально качественно. Боссу нравилось, что Юнги клеит стикеры на места особо важные в документах, так было легче проверять.       Хосоку это поднимало настроение, приятно было видеть разноцветные бумажульки на чёрно-белом полотне нудятины. На вечерних посиделках Юнги особо не выделялся, напиваться сильно у него привычки не было. Зато пару раз в караоке он очень смешно пел песни женских поп-групп, совсем не вытягивая верхние ноты. У Хосока даже видео есть.       Сидя в коридоре, Хосок разглядывал пятно крови на рукаве белой рубашки. Отпечаталось, видимо, когда нёс омегу на руках. Не противно. Страшно. Страшно от незнания, что вообще будет с Юнги, что будет с его малышом. Ему помогли? Юнги пришёл в себя? Много крови потерял? Кислородная маска на бледном лице смотрелась жутко, картинка запечатлелась под веками.       По указке Сокджина в отделе кадров подняли бумаги, на которых Юнги указывал экстренные номера. Хёнджон приехал в больницу через час после прибытия туда скорой.       Хосок видел мужа Юнги в первый раз. И почему-то снова разозлился. Как он мог не уберечь? Это же его омега, его ребёнок. Где он был? Как он допустил? Кулаки зачесались яростнее, когда это нечто в начищенных ботинках совершенно спокойно подошёл к доктору и начал расспрашивать. Не о Юнги совсем. Он ни разу его имени… Боже, ни разу не произнёс его имени! Ребёнок. Как ребёнок? Ребёнок жив? Ребёнок!       А омега? Совсем ему плевать на Юнги? Это он, Юнги, в крови без сознания ехал в машине скорой под вой сирены. Спроси, мать твою, про своего омегу, ублюдок!       Злость. Такая первородная ярость, такое сильное желание защитить слабого человечка, желание начистить морду и показать, какие должны быть приоритеты.       Хосок сдержался. Услышал то, что не уверен, что должен был слышать. Упёрся взглядом в потёртую половую плитку и укусил себя за фалангу указательного пальца. Проследил, как Юнги на каталке увозят в палату. Всё еще в кислородной маске, но живого, и уже намного румяней, чем было около часа назад. Встал с кушетки, укутался в грязный плед, заметил закрывающуюся за мужем Юнги дверь в палату. Нажал на последнего абонента в вызовах телефона.       — Юнги стабилен. Я не уверен, этично ли говорить о том, что произошло, но сейчас он в палате. Муж его тут. — В трубке не произнесли ни слова. — Приезжай ко мне после работы, я хочу выпить. Сколько вообще времени? — Хосок отнял трубку от уха и взглянул на время. — Шесть уже. Ты собираешься? Хорошо. Возьми пожалуйста моё пальто, Джин. Буду благодарен.       Снег. На улице повалил снег, огромными слипшимися хлопьями. Люди в дутых пуховиках, студенты в фирменных куртках университета, красивые девушки в длинных пальто. И Хосок. В кровавой рубашке и клетчатом пледе.