Насыщение

      Он статный молодой человек с правильными чертами лица и прелестный омега, на которого частенько засматриваются. У него есть тетрадка с рецептами самых разных блюд, а руки мастерски претворяют написанное в настоящие кулинарные шедевры. Парень не боится физического труда, с радостью присматривает за чужими ребятишками и с удовольствием помогает своей стае.       Минхо молод, умен и красив, но вовсе не полон сил — теперь об этом знает каждый.       Омеги в этой стае подобны божествам. Каждый знает, что о них нужно заботиться, беречь и защищать от всего на свете. За насилие в любой его форме и вовсе вызывают прямиком к вожаку, ставящему на колени одним своим взглядом и не скупящемуся на наказание. Нередки были и случаи изгнания из стаи за несоблюдение такого простого правила как: «Почитай и защищай всякого слабее себя».       По началу омега противился мысли остаться тут, боясь, что прошлое достанет его и здесь, но согласился, когда вожак лично пообещал ему защиту и неприкосновенность. Долго думали, куда же пристроить парня, уже даже решили небольшой домишко ему возводить, но тот сам остановил и сказал, что останется жить с Хенджином — лекарем, выхаживающим его весь тот месяц с половиной.       Хенджин был высоким, на первый взгляд худощавым и образованным альфой со смоляными ухоженными волосами. У него был небольшой доставшийся от родителей домик на отшибе деревни, от которого можно было быстро добраться до лечебницы. Он был похож на хорька: юркий, ловкий, хитрый и обаятельный. За такими ходят толпами и завидуют избранникам до полусмерти.       Он неожиданно для всех потянулся к лекарскому мастерству, часто ездил с вожаком на другие земли для обмена знаниями и опытом, но к омежьим делам его так и не подпустили. «Ишь чего вздумал! Раз у других этак принято, так и ты решил на чужих омег глазеть?» — возмущалась женщина в преклонном возрасте, когда Хван решил рассказать об увиденном, рассказанном и записанном. Собственные знания пришлось засунуть поглубже и не выказывать, а сохранить для себя и тех, кто сам обратится к нему.       Минхо, пришедший в чувства спустя два дня после потери сознания от истощения, долго противился, чтобы хоть один альфа кроме вожака заходил к нему. Боялся панически, задыхался мгновенно, а в глазах застывали умоляющие слезы. Тогда и было решено не пускать к нему немногочисленных альф-целителей.       Хван же, вернувшийся со сбора трав в несколько дней, не знал этого и, как ни в чем не бывало, вошел, получив такую же пугающую реакцию. Только он застыл на месте, а не выбежал из комнатки, увидев беззащитность омеги перед ним, и, заприметив на его плече загноившуюся рану, пустил слабый, успокаивающий феромон. Минхо изо всех сил скалился, рычал и шипел, чтобы к нему не подходили, но этот альфа был настойчивее, чем небольшой запас энергии.       — Кто же тебя так… — прошелестел парень и присел на стул возле кровати.       Минхо не была понятна такая реакция, но было ясно, что перед ним альфа. Тот, кто может навредить и перетереть каждую кость в порошок при одном только желании. Он натянул покрывало до шеи и забился в угол постели, разглядывая огромными и мокрыми глазами пришедшего. Было страшно.       — Как тебя зовут? — спросил Хван и отодвинулся, поняв, что его не готовы принимать. Ответа не последовало, поэтому феромоны продолжил испускать, надеясь, что это успокоит взвинченного и напряженного омегу. — Покажешь мне этот укус? Я только посмотрю, обещаю, — он ткнул на свое плечо, следом показательно поднял руки и сцепил их в замочек за своей спиной.       Парень не успел даже слова разобрать, как в комнатушку влетела женщина и, схватив за ухо, потащила пришельца к выходу.       — Что за поганец? Было же сказано, что к этому чужаку заходят только омеги! — отчитывала главная целительница, пока Хван пищал и хватался за больное место.       — Да у него укус гноится! Разве ты не видишь?! — послышалось уже из-за двери.       Хенджин долго ругался, просился к этому молчаливому парню, но все было бестолку — раз боится, то и нос совать не за чем. Уже решился даже дойти до вожака, чтобы тот рассудил и помог этому беззащитному не иначе как мальчишке, но ситуация решилась сама.       В одну из ночей альфа оставался в лекарском доме, чтобы присмотреть за непонятным и пугливым омегой и еще несколькими подростками, у которых вот-вот должно было пройти представление по вторичному полу. Он перебирал сухие травы, сидя за деревянным столом, и делал из них сборы, которые потом можно было бы раздать. В длинном коридоре послышался шорох, что был списан на ветер, порывающийся через открытое окно. Шум резко прекратился, а на спине почувствовался чей-то липкий взгляд. Хван медленно повернулся, чтобы не напугать, но дернулся сам, увидев подглядывающего за ним босоного чужака.       — Что-то случилось? — обеспокоено поинтересовался альфа и отложил связку трав.       Минхо молча смотрел и редко, но быстро моргал. Казалось, что от напряжения его тело даже не двигалось, только грудная клетка вздымалась и ноздри мелко дергались. Он принюхивался к лекарю. Хенджин это, конечно, заметил, но не стал говорить об этом, а только мягко улыбнулся. Нарушение тишины будет чревато бегством.       — Мне больно, — совсем тихо произнес омега и облизнул пересохшую серединку губ. — Посмотри. Пожалуйста.       Его выразительные глаза бегали по лицу Хвана, вытянувшемся в удивлении. Он сам просит взглянуть и попробовать помочь? Альфа не выжидал, пока Ли подойдет к нему, а сам осторожной поступью приблизился и протянул руку, чтобы проводить на стул.       Минхо напрягся и с мелкой дрожью, но вложил свою ладонь в чужую. Он ступал по прохладному деревянному полу на носочках, совсем бесшумно из-за отсутствия хоть какой-то тряпицы на стопах. Сидел ровно, вытянувшись в спине, и перебирал пальцами белые брюки, которые ему выдали совсем недавно. Ему было невыносимо страшно, но боль была сильнее, раз он решился попросить помощи у альфы.       — Я могу прикасаться к тебе? — поинтересовался Хван, отходя к ведерку, чтобы намыть руки. Минхо неуверенно кивнул и стал наблюдать.       Хенджин зачерпнул лукошком отвар ромашки и полил сначала на одну руку, а затем на другую. Встряхнув ладони от лишней влаги, он подошел и осмотрел Ли, как бы стараясь найти источник боли. Омега стукнул пальцем возле гноившегося укуса на плече, словно поняв замешательство.       Пальцы коснулись израненной и покрасневшей кожи вокруг, пока альфа нахмурился в сосредоточенности. Вопрос слетел с его пухлых губ, не удержавшись внутри:       — Кто тебя так, Минхо? Ты правда встретил какого-то хищника, пока бежал, как все и шепчутся?       — Нет, — он отрицательно качнул головой и притупил взгляд на свои колени. — Я бы не сбежал от зверя.       — Это был… альфа? Он пометил тебя? — все же спросил, заглянув в напуганные до смерти глаза. Ответ и не нужен был, все было предельно ясно, и Ли понимал это, поэтому снова опустил голову. — Я наложу повязку, но перед этим вотру масло из можжевельника и нанесу мазь из шалфея и мяты, — всё же вынес решение Хван и развернулся, отходя к одному из шкафов. — Сможешь стянуть рубашку с одного плеча?       За спиной послышался шорох и тихое кряхтение от неудобства и жгучей боли. Если бы только укус сразу накрыли…       — Он не пометил меня, — снова отозвался омега, когда его плеча коснулась рука и начала втирать лекарство. — От меня совсем не пахнет. Ему хотелось, чтобы я навсегда остался там, но вышло так, что он только разодрал меня, но так и не пометил, — рассказывал Ли, не шипя от пощипываний, а только изредка вздрагивая.       — Ты всегда был без запаха? — осторожно поинтересовался Хван, вытирая пальцы о заранее подготовленную влажную тряпку, чтобы нанести мазь.       — Нет. Я прочитал в одной книжке, что такое бывает от волнений и разных хворей, но зачастую со временем запах возвращается, — и впервые зашипел, когда мазь почувствовалась в самой глубокой точке.       — Немного осталось, ты молодец, — успокоил альфа, мельком посмотрев на Ли, в глазах которого снова собирались слезы. — Твой запах обязательно вернется, ты прав. Оставайся в стае. Тут тебе никто не посмеет навредить, — он мягко улыбнулся и провел в заключительный раз по ране, чтобы как можно скорее накрыть её повязкой.       На следующее утро вымученный Хенджин затыкал уши от криков. Как же он посмел помочь этому «недотроге», если был запрет от самого вожака? Пришлось покивать болванчиком, мол, ошибку понял, раскаиваюсь в содеянном и больше не подойду.       Подойти, к слову, пришлось, когда одна из девушек-лекарей позвала его, объяснив, что это просьба самого омеги. «За мной может присматривать Хенджин?» — тихо спросил Минхо у нее, а после обнял себя за плечи, сморщившись.       Минхо спустя неделю прибывания в лекарском домике все еще был слаб — с этим определенно нужно было что-то делать. Так и начались их долгие полтора месяца, почти полностью состоявшие из тишины. Альфа исправно приходил в комнату Ли три раза в день с едой и один раз вечером, чтобы сменить повязку. Он больше не выпускал феромоны, как в их первую встречу, но разглядывал при дневном свете этого омегу. Он был непозволительно худой, с осунувшимися щеками, взлохмоченными волосами и уставшими глазами.       На него было больно смотреть. Хотелось откормить и залюбить. Хван пугался собственных мыслей и пресекал эти поползновения, потому что его задача — вылечить и поставить на ноги, а дальше и без помощи разберется. Хотя порой Минхо хотелось действительно забрать в свой дом, показать, что не все альфы такие подонки, и подарить любовь, которой определенно не было в самом правильном её проявлении.       — Ты плохо спишь? — поинтересовался в один день альфа, смотря, как небольшой кусочек мяса скрывается за чужими губами. Ли все еще ел мало и неохотно, поэтому приходилось сидеть и следить за количеством съеденного.       — Почему ты-       — Потому что твои мешки под глазами не исчезают. Ты не работаешь и практически не вылезаешь из комнаты, а если бы ты высыпался, быстро стал выглядеть бы бодрее, — сразу объяснил Хван, кивая на глиняную тарелку, как бы намекая, что картофелину тоже нужно съесть.       Омега опустил голову и молча сунул в рот еще немного еды. Его поймали на лжи быстро. Удивительно, что в принципе поинтересовались его состоянием.       — Мне тяжело засыпать, — выдавил наконец из себя он, протягивая посуду с половиной порции.       — Еще вот этот маленький кусочек, — запротивился Хван, корча недовольную рожицу и быстро успокаиваясь, когда отварная курица была засунута в рот. — Я могу приносить тебе на ночь настой из ромашки, чтобы ты лучше спал.       Минхо лишь замотал головой, тщательно жуя кусок и с трудом проглатывая его. По щекам поползли багряные пятна, а губы невольно поджались. Хенджин уже был готов извиниться за что-то, подумав, что это испугало омегу, но тот тихо ответил:       — Меня успокаивает твой запах.       — В смысле? — выпалил альфа, выгнув выразительную бровь, и тут же прикрыл рот рукой. — То есть, почему ты так решил?       — Ты единственный, кто хотя бы как-то заботится сейчас обо мне. И пахнешь ты чем-то приятным, от этого дышать легче, — сжимая край тарелки, пролепетал Ли и дернул носом, снова принюхиваясь к нейтральному шлейфу.       — Я пахну лекарским домом, дурной, — засмеялся Хван, смахивая челку со лба. Омега шутку, по всей видимости, не оценил и нахмурился, не прикрыто втягивая запах, чтобы понять причину такого комментария. — Перечная мята. Мы используем её в разных настойках, маслах и мазях, — он затих, раздумывая над тем, как избавить Минхо от проблем со сном. — Я буду оставаться в твоей комнате, пока ты не уснешь.       — Разве не будет достаточно мне где-то оставить эту самую мяту? — вдруг смелее сказал Ли, все еще не поднимая головы.       — Растение умеет пускать феромоны?       Омега замер. Его грудь перестала мерно вздыматься, а глаза округлились и застеклянели от услышанного. Быть под влиянием альфьих феромонов значит быть использованным. У этих существ только одно на уме — владеть. И не имеет значения какой способ будет использован: подавление или успокоение — они возьмут то, что считают по праву своим, даже если оно таковым не является.       — Не нужно, спасибо, — снова почти шепотом отозвался Минхо, чуть дернувшись и протянув посуду Хвану. — Не надо со мной сидеть ночами, — он натянул покрывало до шеи, и Хенджин все понял. Он напугал, от него хотят спрятаться, и противиться этому желанию он не в праве.       В последующие приходы Ли молчал. Тихо ел, съедая ровно половину порции, почти давясь на последнем кусочке от нежелания есть, и сразу кутался по шею в покрывало, намекая, что говорить не намерен. Альфа только поджимал губы, забирал посуду или вещицы, с которыми пришел, и выходил. До пульсирующей в висках боли хотелось как-то извиниться перед этим чужаком за свои неосторожные слова. Он не знал его прошлого, но и не должен был лезть в такие потаенные места как запахи и феромоны, предназначенные только для выбранного альфы.       Через тройку дней после этой пренеприятной ситуации Хенджин вошел в комнату, чтобы поменять повязку на плече и контрольно осмотреть укус. В его руках помимо привычных склянок и тряпок был игрушечный сероватый заяц с длиннющими ушами, который быстро был усажен на соседний от Хвана стул.       — Воспаление почти сошло, по краям кожа начинает рубцеваться. Клыки дольше будут затягиваться, но уже нет опасности твоего заражения, — озвучил вслух свои наблюдения лекарь и приступил к привычным втираниям.       Когда повязка была обновлена и удобно закреплена, альфа собрал свои лечебные принадлежности и двинулся к выходу из комнаты. Остановил его только вымотанный голос Ли:       — Ты забыл игрушку.       — Она твоя. Мне жаль, что тогда сказал про феромоны, я не должен был, прости. Там в наполнитель подмешана сухая мята. Если перестанет пахнуть, но будет помогать тебе, то дай мне знать, — Хван вымученно улыбнулся и толкнул дверь бедром, выходя из комнаты. Раскрывать секрет о том, что в какой-то мере игрушка пропиталась его запахом, не стал.       Омега действительно стал спать лучше. Он вставал меньшее количество раз за ночь, засыпал быстрее и крепче. Через несколько дней хорошего сна мешки под глазами исчезли, а злиться на Хенджина уже не хотелось: все же он хотел помочь.       Вслед за здоровым сном пошло улучшение настроения. Ли выглядел бодрее и общался охотнее. На его почти фарфоровом от нехватки прогулок лице стала чаще сиять улыбка. Неловкая, смущенная от того, что за ним ухаживает и присматривает в таком состоянии альфа, но все равно очаровательная. Хенджин отвечал на нее всегда довольной рожицей, тем самым временами вырывая из чужой груди заливистый смех. Минхо был живым и искренним, несмотря на трудности, с которыми ему пришлось столкнуться.       Как позже Хван узнал, омега в прошлой стае был выдан за какого-то зажиточного волка ради непонятного «светлого будущего». Минхо не любил, но верил, что стерпится — слюбится. Поговорка не сработала, когда своенравного и временами строптивого парня попытались прогнуть под себя: никакой общей работы, только домашние занятия и супружеский долг. Он огрызался, делал колкие замечания и вырывался, когда его в очередной раз прижимали к кровати ради одностороннего удовольствия.       Побег был лишь делом времени, а попытка оставить метку стала катализатором. Быть сломанным и снова использованным не хотелось.       Минхо рассказывал об этом с такой легкостью, практически без запинок и подытожил сказанное деловитым «Это осталось в прошлом, в вашей стае я начну новую жизнь, даже если тот мрак мне еще аукнется». Хенджин был поражен внутренним стержнем этого омеги, таким не каждый альфа может похвастаться. Не меньше его удивляло такое жуткое отношение к своему избраннику. Разве можно так относиться к богоподобному существу, попавшему в твой дом? Эта мысль в голове не укладывалась, но спрашивать он не стал: чужая стая – потемки.       Когда Ли уже сам начал тянуться к помощи в лекарском доме, то был поднят вопрос о его размещении в деревне. Тогда-то он и попросил Хенджина принять его. Ну, как попросил — поставил перед фактом.       — Я буду жить у тебя.       — С чего вдруг? — опешил Хван, поглаживая длинные уши игрушечного зайца и прижимая его к своему животу, чтобы тот впитал в себя еще немного его запаха.       — Ты, оказывается, холостой альфа, если верить рассказам тетушек. Ты буквально выходил меня, значит я должен отплатить тебе за заботу, — объяснил Ли и зачесал прилично отросшую челку с рыжеватым отливом на солнце.       — Хочешь заделаться в мою домохозяйку, что ли? — нахмурился альфа.       — Можно и так сказать. Я не буду мешаться, но ты будешь приходить домой, а там уже порядок и ужин, — подтвердил предположение лекаря и потянулся к вытянутым ногам, чтобы размяться.       — Хорошо, — простодушно согласился Хенджин и протянул руку, как бы для закрепления договоренности.       На том и порешали. У Минхо с собой из вещей был всего один узелок с самым минимумом необходимых вещей, поэтому переезд был быстрым. Альфа показал новосельцу все комнаты и, поджав губы, сказал, что первое время Ли придется пожить в его комнате, пока вторую, что поменьше, они не приведут в порядок и не обустроят. Омега противился, говоря о том, что на первое время ему хватит и небольшого закутка. Как бы не пытался Хенджин его переубедить, но тот был не приклонен, потому пришлось согласиться и помочь навести порядок в застоявшейся, пыльной комнате.       Так и началась их совместная жизнь.       Хенджин, возвращаясь домой, всегда был приятно удивлен чистым полом, аккуратно расставленными вещицами на полках и сложенной одеждой на своей кровати. Все же омега не решался лазать по чужим шкафчикам и только поправлял разные склянки, растворы и плетеные корзинки, оставляя чистую одежды на постели. С кухни каждый раз пахло чем-то аппетитным, что аж слюна собиралась под языком, а вокруг стола крутился Минхо, расставляя тарелки и блюда с едой. Его лицо светилось от широченной улыбки, а руки в пригласительном жесте раскрывались над едой.       Альфе нравилось, что в дни, когда он оставался в доме, они вместе работали. Хван разбирался с мебелью в комнату Ли, пополнял запасы дров и приносил продукты: он все еще не разрешал омеге уходить далеко от дома, боясь за его здоровье. Минхо же прибирался, невероятно вкусно готовил и помогал со стиркой белья. Хоть лекарь был чистым и опрятным, но самому поддерживать одежды в чистоте он не всегда мог. На лице омеги с каждым днем улыбка только крепчала, словно обосновавшись там.       В один из дней Хенджин вошел в дом и сильно удивился, почувствовав какой-то незнакомый запах. Он был едва уловимым, почти безвкусным, но чужим и быстро въедающимся. Из ступора и удивления его вывел Минхо, внезапно оказавшийся в сенях и потирающий пальцы одной руки на уровне груди. Он снова был босиком.       — Уйди в дом, — нахмурился Хван и кивнул на дверь.       — Я хочу обняться, — спокойно и без дрожи в голосе признался парень, поднимая глаза со своих ладоней на вернувшегося домой лекаря.       — Что за несносный омега? — профырчал и быстро подошел к Минхо, резво потянув за собой в главную комнату. Здоровье было превыше всего.       Ли податливо потащился за альфой и смотрел в его спину совсем иначе. Трепетно, горячо, с доверием и нежностью. Чувства растекались по всей поверхности двух омутов и отражались на лице сосредоточенностью.       — Почему ты так смотришь? — повернулся Хенджин и выдохнул, закрывая плотно дверь. Он уставился на омегу, щурился в попытке найти причину и выгнул бровь, получив в ответ только ухмылку. — У тебя скоро течка? — вкрадчиво поинтересовался и постарался незаметно принюхаться. С кухни пахло курицей и какими-то специями.       — Нет. Можешь не ждать её вовсе, — равнодушно отозвался Минхо и протянул руки к чужой шее, обвивая её, зарываясь пальцами в смоляные волосы на затылке и прижимаясь грудью к его. Ни сантиметра между ними.       — Почему? — удивление расползлось по лицу от прикосновений, но быстро сменилось понятливой печалью. Стресс въелся в плоть этого омеги настолько, что лишил всего, что напоминало бы о его принадлежности к слабому полу.       — Пошли есть, остынет же, — сам отстраняясь, уверенно сказал Ли и отошел, после и вовсе теряясь за деревянной аркой, ведущей в кухню.       У Хенджина в груди что-то заскреблось, заворочалось и жалобно заскулило. Этот парень, боящийся альф до безостановочных слез, сбежавший от худшей жизни и потерявший всякую веру в человечность, открывался. С опаской ступал к нему, Хвану, ухаживающим за ним в самом уязвимом состоянии, и украдкой поглядывал на точеный профиль. Пробовал довериться и намекнуть на свои желания через холодные и расчетливые шаги и слова, ставящие перед фактом. Был похож на цветок, раскрывающийся только при самых правильных условиях. Он был не капризен, а избирателен.       За этим альфой бегали многие и пытались растопить его сердце, но он всегда был непреклонен: вежливо улыбался, поддерживал разговор и учтиво запоминал мелочи про людей. Хенджину было безразлично на строящих глазки омег, пускай он и был все еще молодым и активным. Как-то научился не срываться с цепи на каждый завлекающий феромон и ублажаться самостоятельно, и потому не жаловался.       С появлением Минхо в его доме все изменилось. Каждое возвращение домой теперь для альфы было долгожданным, ведь он знал, что там ждут не только порядок, свежие вещи и приятный запах чистоты и горячей еды, но и омега, с каждым днем обнимающий все дольше и дольше. Прикосновения казались обжигающими и хрупкими, но в это же время нежными и чувственными, словно Ли наконец дорвался до желаемого куска яблочной шарлотки. И если Минхо ежедневно повышал время объятий и рассказывал за ужином о новых знакомствах, которые сами приходили к дому, то Хенджин боролся с тем, чтобы не повысить градус между ними. Сжать именно этого омегу в руках хотелось непозволительно сильно.       Спустя полмесяца изменения в Ли были очевидны: его впалые щеки исчезли, венистые руки приобрели приятный рельеф от постоянной работы по дому и во дворе, а взгляд стал мягче и нежнее. Не было больше животного страха, только неподдельный интерес и тяга к одному единственному альфе. Он чаще колко шутил, рассказывал о своих успехах и изредка затрагивал тему своих переживаний: разговор с вожаком о том, что пора приобщаться к деревенским делам, волнение из-за стеснения Хенджина в его собственном доме и страх остаться таким же неполноценным. Альфе ничего не оставалось, кроме как сидеть рядом, прижимать его понурую тушку к себе и гладить по голове, молча выслушивая. Встревоженность этого омеги ощущалась как собственная, режущая по легким и протыкающая сердце, а оттого хотелось лишь посильнее прижать и прошептать о том, что он будет рядом при любых обстоятельствах — впрочем так и делал. Дышать становилось легче, когда с сухих губ Минхо срывались слова благодарности, а через десять минут он звал в столовую, извиняясь через травяной чай и как раз остывшие булки.       В тот день Хван заметил омегу смеющимся с молодым парнем возле дома с прикрытой корзинкой в руках. Феликс был другом детства альфы, который стал крепким плечом и для Минхо, привыкающего к новому месту. У них было много общего, поэтому и поладили они быстро, и иногда лекарь даже ревновал, в шутку обвиняя омег в том, что они его бросят. Хенджин поздоровался, погрел немного уши о чужие разговоры о каком-то пироге и, попрощавшись с другом, потянулся в дом вслед за Ли: сил после работы в лекарском домике не было совсем.       Когда они вошли в сени, то омега, поставив корзину на пол, внезапно прилип в объятиях, быстро тыкаясь носом куда-то в районе челюсти, щекоча нежную кожу. Так жадно его еще никогда не обнюхивали и не сжимали за плечи. Через пару минут Минхо также резко отошел и, подняв полученные вещи, вошел в дом, оставив альфу в ступоре.       — Что-то не так? — непонимающе поинтересовался Хван и зацепился глазами за напряженную спину под светлой рубахой, проходя на кухню и оставаясь посреди арки.       — Нет, все нормально, — сухо отозвался Ли и поставил на стол одну тарелку с едой, от которой все еще шел пар.       — Я же вижу, что ты недоволен чем-то. И это явно из-за меня, потому что с Феликсом ты улыбался и смеялся.       Минхо на это только небрежно хмыкнул и отвернулся, делая вид, что ему нужно расставить посуду, хотя она и так была в полном порядке. Было понятно, что разговора хотят избежать, но у Хенджина были свои планы. Он тихо подошел со спины, поставил руки на кухонную деревянную тумбу по обеим сторонам от парня, тем самым загнав его в клетку. Чужое тело замерло, вытянулось и вжалось в мебель, старательно избегая любого контакта.       — От тебя пахнет другой омегой, — звонко, громко и четко проговорил Ли и вздрогнул, когда за спиной послышался смешок. — Что я такого смешного сказал?       — У нас только-только представившийся молодняк, конечно, от меня будет пахнуть кем-то чужим, — проурчал Хван и провел носом по кромке чужого уха. — А ты бесишься, потому что я тебе нравлюсь.       — Чушь собачья, — разворачиваясь лицом, хмуро ответил омега. Врать самому себе всегда было тяжело, потому и проскользнула в глазах едва уловимая печаль.       — Но ты недоволен запахом другой омеги на мне, — он продолжал стоять на своем до того, как не почувствовал тот непонятный аромат. Совсем слабый, едкий, практически безвкусный, но все равно манящий. Хенджин наклонился к чужой шее, принюхиваясь, и заметил, как омега отклонил голову, давая больше пространства. Так делают далеко не всегда, а только доверенным и важным, тем более такие, как Минхо. — Чем от тебя пахло?       — Можжевельник, — быстро ответил парень, почти не думая, и протянул руку к месту, где под тонкой кожей скрывалась пахучая железа.       — Твой запах начинает возвращаться, — с широкой улыбкой объяснил Хван, выпрямляясь, пока в глазах-щелках начинала плескаться радость.       — Ты врешь, — без доверия прошептал он, надавив на прикрытое место. — Быть такого не может.       — Он просачивается совсем слабо, когда ты очень бурно реагируешь. Твой организм восстанавливается, — счастливо добавил парень и перехватил чужие руки в свои, поглаживая и сжимая.       — Значит, мой волк выбрал тебя, — задумчиво протораторил омега, смотря на их ладони и медленно моргая.       — Это еще почему?       — Потому что книжки говорят, что если у такого как я, начинает все возвращаться так быстро, то значит волк нашел достойную пару, — объяснил Минхо и поднял голову. В выразительных глазах зажглось что-то новое и раньше незаметное для Хвана, неуверенное, но готовое. — Ты мне действительно нравишься и меня взбесило, что от тебя пахнет кем-то чужим, — ядовито прошипел он и сжал руки в своих. Он не был похож на себя: жесткий, хваткий, решительный и вот-вот поймающий в свои лапы за хвост. Это завораживало и пробуждало где-то внутри желание подчиниться, уберечь и спрятать в своих руках.       — Тогда останься тут со мной и будь моим, чтобы потом от меня пахло только тобой, — заговорщицки, почти пьяно ответил Хван, подняв руки к своему лицу и прижавшись к пальцам губами, не сводя глаз с чужих потемневших. Это уже был не тот хилый волчок, которого нашли возле территории деревни и старались уберечь от альф. Это был Ли Минхо — волк, начавший новую жизнь тут, с Хван Хенджином.       По прошествии недели, Ли наконец втянулся в дела стаи. Он пробовал себя во многом, но самым лучшим вариантом стали посиделки с чужой ребятней и помощь с урожаем и добычей, которые нужно было подготовить для хранения. Минхо не брезговал разделывать туши самых разных животных и делал это с невероятной легкостью, не боялся таскать тяжелые корзины с овощами и фруктами и снопы пшеницы, проворно работал косой и готовился к тому, что в осень и зиму будет занят уборкой в деревне. С детьми же сидел, когда его подлавливали молодые родители, договорившиеся со старшими, что Ли сегодня будет занят другим.       Все становилось простым и привычным. Только с пожилыми он так и не поладил. Видите ли, нет запаха, а значит дохлый и неспособный омега, на которого никто и не посмотрит. Парня это не на шутку задевало, но каждый раз Хенджин появлялся рядом, как по волшебству, не иначе. Он нежно обнимал, шептал о скором отдыхе и кротко целовал в висок, уже чувствуя на своей груди руки, готовые вот-вот оттолкнуть из-за непривычки к ласкам. Старики после такого всегда быстро замолкали и начинали обсуждать, что Хвану больше подошла бы соседская девчонка, а не чужак. К этому моменту, впрочем, уже становилось все равно.       После взаимного признания омега продолжал спать в отдельной комнате, даже не ступая на территорию хозяина дома. В глубине души хотелось улечься на чужую кровать, вдохнуть полной грудью, уловить переливы мяты и сохранить на себе хотя бы немного этого запаха. Но он держался, только смотря на манящую широкую кровать, когда вытирал пыль на полках. Хенджин не один раз предлагал ему спать вместе: так и сон будет крепче, и ночная прохлада не будет страшна — но каждый раз получал отказ. Приходилось мириться с чужой вредностью и украдкой пробираться в его комнатку, чтобы поправить снова упавшее на пол одеяло и запомнить новый штрих его расслабленной мордашки.       С более сильными нагрузками Минхо выматывался быстрее. Он становился сговорчивее, в особенности после еды, когда альфа, намыв всю грязную посуду, проминал крепкие плечи и позволял откинуть голову себе на грудь.       — Ляжем вместе? — в половину голоса поинтересовался Хван и коснулся задних мышц шеи, осторожно массируя их.       — А ты не теряешь надежды, — хмыкнул парень и шумно выдохнул, прикрыв тяжелые веки. — Если только завтра мы будем спать до победного, — выставил он условие и глянул на него уставшими и хитрыми глазами.       — Хорошо. Все, что пожелает моя киса, — хихикнул Хенджин и нелепо выгнул верхнюю губу, чтобы подмигнуть.       — Дурак, — цокнул и встал со стула, потягиваясь и уходя готовиться ко сну.       У Минхо было время привыкнуть. Выйдя из купальни, он чистый залез в хозяйскую постель, пока альфа тоже ушел смывать всю грязь прошедшего дня. В кровати совсем легко и ненавязчиво пахло мятой, плотное одеяло было холодным. Он осматривал комнату как в первый раз, подмечая снова большое количество полок с баночками и коробками, большой деревянный шкаф и мягкий ковер, по которому ходить всегда было сплошным удовольствием. Тут было по-родному незнакомо.       — Ну как? — поинтересовался Хван, входя и вытирая смоляные волосы полотенцем.       — Удобно. И пахнет тобой. В моей комнате совсем не было никаких запахов, — оглядев комнату еще раз, вынес вердикт через мычание омега и похлопал по свободной части широкой кровати.       — Ты не взял своего зайца? — удивился парень, когда просканировал всю постель. Мягкой игрушки нигде не было.       — А зачем мне он, если есть рядом ты? — Ли выгнул бровь в непонимании. Хенджин недоверчиво покосился, и его лицо вытянулось в удивлении, когда Минхо продолжил: — Я знаю, что от него пахнет тобой. Ты так часто его прижимал к себе, что это было тяжело не заметить, — он заливисто засмеялся, когда альфа скорчил лицо, и наконец дождался его.       Хван был почти ледяным. Он всегда был холодным, если так подумать, только в лекарском домике его руки были теплыми. Омега шустро пододвинулся к Хенджину и быстро проморгался, когда тот в улыбке нахмурился.       Этого человека хотелось греть всегда, даже если он отвернулся бы от Ли. Было что-то в Хване этакое, что заставляло доверять: красота, характер, ум или все вместе Минхо не понимал. Слепо вверял свои чувства и жизнь в его руки и брал в свои его сердце и душу.       Время шло и тянуло за собой погоду. Жаркое, знойное лето сменилось дождливой осенью. На улочках с каждым днем становилось все прохладнее и сырее, а дорожки заметало листьями, приносимыми со стороны леса. Пора, когда уже нужно доставать теплые вещи и подготавливать дома к зиме, чтобы провести ее в достатке и без резких холодов.       Для многих этот период связан с тяжелыми заготовками и проверками, но для Хенджина та осень стала по-особенному ценной.       Каждый раз по возвращению домой его встречал Минхо. Он постепенно стал накидывать на себя его теплые вещи, чтобы не мерзнуть, но из-за хоть и небольшой, но ощутимой разницы в росте те были длинноваты. Парень постепенно расцветал с медленным возвращением своего запаха: чаще позволял обнимать и не брыкался, одобрял некоторые поцелуи и даже сам иногда вытягивал губы для быстрого и легкого чмока. Он становился нежнее и ласковее, как и подобает омегам, но все еще оставался собой, когда таскал тяжести без задней мысли, вступал в споры и подкалывал Хвана, если ситуация позволяла.       По Минхо нельзя было сказать, что он по природе своей омега. Строптивый характер, умение вовремя вставить колкую шутку, задиристость и жажда споров скрывали за собой нечто нежное и чуткое, доступное только Хвану. Даже телом этот парень был складен и крепок, такому мог спокойно позавидовать любой человек, а о развитости его мышц и говорить не стоило: он брался за любую физическую работу на равне с альфами. А Хенджин, этакий проворный мелкий хищник, умело и неосознанно пробирался через все ходы внутри Ли, достигая его истинной натуры.       Пока дни тянулись один за другим, тепло медленно ускользало сквозь пальцы, а лес продолжал рдеть, их жизнь менялась и преображалась. Домой возвращаться хотелось обоим одинаково сильно, потому что знали, что там не только уютно, но и хорошо от кого-то неощутимо родного рядом. И с каждым приходом в проветренный домик вечером альфа все чаще чувствовал не до конца понятный запах. Он был хоть и слабым, но от этого не менее желанным. Каждый раз, когда Хван чувствовал нотки мнимого можжевельника, ему хотелось поскорее дождаться его полного представления, словно это вовсе не омега, а его собственный щенок, готовящийся к представлению.       К слову, с приближением первых заморозков и дня рождения Минхо лекарь понял для себя важную мысль: красная брошь сердца оказалась опутана декоративными нитями этого омеги. С ним хотелось больше, чем просто жить под одной крышей, и Хенджин позолял себе это с разрешения Ли. Крепко обнимал в кровати, прижимаясь к его широкой спине и целуя в загривок. Улыбался и отправлял воздушные поцелуи, когда они расходились по делам. Помогал с готовкой и уборкой, пока его не гнали взашей с кухни, чтобы не спалил крольчатину. И ответно давал согласие на разные действия.       На частые и долгие, молчаливые разглядывания себя. На легкие шлепки по крепким ягодицам и нежные объятия после трудового дня. На резкие грубости, когда настроение было ни к черту и злобные проблески в радужке и скандальные фразы, если вдруг день совсем не задался.       Они взаимно позволяли друг другу больше, что, впрочем, и логично для пар их возраста. Только вот дальше долгих развязных поцелуев и блуждений руками по телам не заходили по просьбе омеги. Его слово было законом для Хенджина, который нарушить было не то что страшно, а скорее совестно и непозволительно нагло. Разве можно продолжать вылизывать шею и рвать одежду на том, в чьих глазах застыл вселенский страх и мольба позаботиться о нем? Нельзя ни при каком раскладе.       Запах Минхо с каждой неделей прорезался на долю сильнее, но напрягал его самого не меньше. Даже Хван был временами натянут, как струна, если чувствовал внезапный концентрат аромата омеги. Было в нем что-то застойное, пресное и неприятно вяжущее язык, настораживающее их волков и заставляющее их скручиваться в клубок и прятать носы лапами.       Ли читал разные писания, которые ему попадались на глаза, изучал все, что мог, и лишь натыкался на вырванные страницы, напоминающие о том, что такие омеги — бракованные, напуганные и использованные кем-то не по назначению — никогда не волновали общество. Хенджин же в свою очередь пробовал разные комбинации трав, которые смягчили бы тревогу его пары, покрывал своим запахом и окутывал им, словно пряча от всех невзгод: уже тогда чувствовал, что так может немного облегчить ношу горестей. Интересовался у других лекарей причинами и прогнозы у всех были печальными, а оттого хотелось лишь сильнее липнуть к Минхо из-за желания уберечь, невзирая на все его ворчания и ленивые сопротивления.       Выпасть из общего ритма деревни на неделю без предупреждения — норма для здешних омег. Часто из домиков таких «пропавших» слышатся скулеж и стоны, а если там живет пара, то к звукам добавляются еще нормальная человеческая речь, рычания и прочее. «Скоро будут новые щенятки» — улюлюкают на подобные внезапные исчезновения старики и радостно улыбаются.       Когда же так затихает Минхо, то деревня начинает обрастать новыми слухами, ведь он чужеземец, попавший в стаю по чистой случайности, когда решился стать беглецом от своей прошлой семьи, если их так можно назвать.       Самый первый раз дал омеге понять, что прежним он еще долго не станет.       Он вел себя совсем нежно и легко, как никогда себе не позволял, обычно оставаясь сосредоточенным и рассудительным. Увидеть Минхо в самых ярких и искренних эмоциях было не так уж и сложно: было достаточно рассмешить или поднять действительно волнующую его тему — но в такой откровенной тактильности его альфа не видел никогда. Ли охотно тянулся к ладоням Хвана, иногда молчаливо прижимаясь к его спине и самостоятельно обхватывая торс своими руками. Несколько раз Ли даже сам чмокал в щеки, после поцелуя непоколебимо смотря в глаза, словно он не прижимался только что своими губами к чужому лицу. По началу Хенджин не понимал причины, а потому лишь гладил в ответ, ласкал и нежил, с удивлением разглядывал парня.       Запах расставил все точки над «i». Он, точнее его подобие, только начинающее формироваться в прежний запах — становился с приближением течки гуще и неприятнее. Ощущение застойности преследовало Минхо везде, а неприятно-вяжущий привкус так и зависал на языке. Хван искренне радовался, подумав, что неприятности обойдут его омегу стороной, но после вычитал, что теперь с такими проявлениями их будет ждать самый ужасный период восстановления. Ли только неоднозначно пожал плечами на это известие и смиренно опустил голову: он не ждал, что вся хворь исчезнет, как по волшебству.       В ту ночь Хенджин много просыпался от частых ворочаний пары, хрипло мычал, как бы напоминая о себе и, когда тот замирал и переставал шевелиться, обнимал со спины, выпуская немного успокаивающих феромонов. В груди было ощущение, что уже что-то идет не так. Волк, сидящий внутри, скребся, рвался наружу, словно даже сквозь непритягательный запах понимая, что рядом с ним предтечный омега. Хвану приходилось лишь поглубже вдыхать свежий и прохладный воздух, тянущийся из окна, чтобы не вспоминать о своем желании схватить Минхо и не выпускать из своих лапищ.       Утро же было на удивление тихим. Ли долго спал, потому альфа и принялся готовить завтрак сам. Размешивая яйца с молоком и специями, он думал о том, почему запах Минхо вдруг снова ослаб, почти не зависая в воздухе и въедаясь в ткани своими неприятными стухшими частичками. Когда мысль, казалось, была близка к ответу, она, словно рыбка, нырнула обратно в воду и только хвостом дернула, расплескивая воду по округе.       — Меня так ломает, — прохрипел омега, обнимая со спины и прижимаясь отлеженной щекой к крепкому плечу. — Как будто температура, но это не она.       — Ты уверен? — возмутился Хван, отворачиваясь от завтрака и прижимаясь губами к аккуратному лбу. Он не был горячим.       — Уверен, переверни омлет, — отозвался парень и глубоко вдохнул. От его Хенджина всегда вкусно и ненавязчиво пахло мятой, так почему от него не может разлетаться такой же аромат?       — Иди в кровать, сегодня я сделаю все сам. Меня беспокоит твое состояние, — нахмурившись, ответил и отвернулся к еде, которую не хотелось бы спалить по невнимательности.       — Не умираю же, — равнодушно хмыкнул Минхо и, легонько шлепнув альфу по ягодице, поплелся в спальню. Ноги действительно подкашивались от бешеной слабости и неприятного головокружения, как будто еще минута и он рухнул бы. Хенджин пускай и не был доволен ответом своего омеги, но все равно проводил грустными глазами. Было тяжело видеть его таким измотанным, когда природой задумано все с точностью до наоборот.       Через двадцать минут альфа вошел в комнату с небольшим деревянным подносом, на котором стоял недавно приготовленный омлет и стакан с отваром из мяты. В простынях лежал Минхо, свернувшийся в клубок, словно самый настоящий кот, и глубоко и быстро дышащий. Не было ощущения, что он в порядке, и внезапное липкое чувство в груди это подтверждало.       — Хо? Киса? — в половину голоса позвал Хван и поставил посуду на прикроавтный столик, присаживаясь на постель. Рукой провел по ноге сквозь покрывало и, поджав пухлые губы, выдохнул. Омега уснул, и хоть будить его не хотелось, но нужно было, чтобы тот банально поел. Парень сжал некрепко ладонь на спортивном бедре и немного покачал расслабленное тело, чтобы разбудить. В ответ послышалось тихое мычание. — Тебе нужно перекусить, соня, — почти шепотом объяснился он и погладил по месту, где совсем недавно сжимал.       — И меня стошнит, — хрипло ответил Ли, натягивая на лицо покрывало.       — Почему? Совсем плохо чувствуешь себя? — вкрадчиво поинтересовался, стараясь успокоить собственную внезапно разбушевавшуюся тревогу за близкого.       — Потому что в течку в целом мало ем, а тут еще и что-то точно не так, — отозвался из-под одеяла Минхо, копошась под ним и не стесняясь рассказывать альфе о таких тонкостях своего организма.       — Да, от тебя пахло до этого, а ночью перестало почти, — подметил Хенджин и чуть потянул ткань на себя, как бы вызволяя пару из покрывального плена. — Съешь чуть-чуть, пожалуйста. Или хотя бы отвар. Он с мятой, хуже точно не станет.       Кокон вдруг сильно зашевелился, а после из него показалась влохмоченная голова омеги. Парень сел ровно в кровати, медленно промаргиваясь в попытке смахнуть всю свою слабость, заставившую тело стать тряпичным. Хван, быстро сориентировавшись, всучил стакан в руки и отломил немного омлета, протягивая его к мягким губам Минхо, чтобы накормить. Тот морщился, отворачивался, но когда принюхался, то недоверчиво взял кусок в рот. Было вкусно, но ощущение, что больше трех ломтиков он не съест, застыло в глотке огромным комом. Альфе пришлось только прислушаться к словам и отнести тарелку с недоеденным завтраком на кухню.       Весь день Ли был сам не свой. Он много спал, почти не вставая с кровати. Глаза казались совсем безжизненными и пустыми, а подняться самостоятельно и вовсе не представялось возможным, кажется, потому что вместо мышц по ощущениям была солома. К вечеру от запахов его и вовсе начало воротить, только оставшийся на постельном белье аромат Хенджина успокаивал и помогал оставаться в ясном сознании. Но даже это расслабление скоро перестало помогать.       Хван всегда много времени проводил вечером в купальне, и если обычно эти минуты быстро проскакивали мимо Минхо, то на этот раз это было сравнимо только с самыми настоящими пытками.       Он стоял на кухне и наливал в глиняный стакан холодную воду. Было жарко и хотелось раздеться, как и бывает при течках. Резкая боль прошла через все тело, растягиваясь от живота, и заставила согнуться почти пополам, пускай омега и ожидал ее весь день. Парень положил горячие ладони на место сильного спазма, помня, что раньше это помогало ослабить боль. Надежда растворялась на глазах: становилось только хуже. Рукой Ли опирался на кухонную тумбу, стараясь держаться на ногах, пока второй обнимал себя за живот. Губы мгновенно пересохли. С каждой волной боли дышать становилось только сложнее и невыносимее, будто кто-то пережал горло и не собирался ослаблять хватку. Редкие и рваные глотки воздуха были сродни маленькому подвигу. В голове была только одна ясная мысль — добраться до постели любой ценой.       На лице застыла натуральная боль: брови были сведены к переносице, губы побелели и поджались, ноздри мелко дергались в поиске нужного аромата, а в глазах поблескивали первые слезы. Медленными шагами он, придерживаясь за стены, дошел сначала до коридора, а после и до спальни, где пересилил себя и быстрыми, но мучительными шагами добежал до кровати. Минхо поджал поближе к груди колени и накрыл внезапно поледяневшей ладонью низ живота, поглаживая и нашептывая самому себе успокаивающие слова: «Потерпи немного», «Все хорошо, ты выздоравливаешь», «Дождись его и станет легче». Хенджин как на зло все не приходил.       Ли прижался к его подушке, насколько позволяло ему ослабшее тело, и глубоко вдохнул. И еще. Еще. Снова. Он больше не задыхался от боли, медленно ослабевающей, и мог снова хотя бы немного мыслить. Поясницу неистово тянуло, а низ живота словно протыкало миллион иголочек прямо насквозь. Задержавшиеся на нижних веках слезы соскользнули по розовым от жара щекам. Было страшно двинуться, когда спазм начал отступать.       Концентрация на дыхании помогла отвлечься и даже на несколько минуток забыть обо всем. Сосчитав до десяти, он начинал по новой и так, пока сзади не почувствовалось неприятное жжение. Минхо дернулся и тут же зажмурился снова, завел руку под белье к проходу, пальцами провел по сжавшимся мышцам и нахмурился, почувствовав какую-то сильно вязкую каплю на припухших краях.       Было страшно от глупой неизвестности. Дыхание снова перехватило, а по лицу покатились горячие слезы, словно оказываясь последним напоминанием о его истинной слабости. Он сжал пальцами светлую рубаху в районе живота и зажевал нижнюю губу, второй рукой царапая и пачкая в слизи торс. Собственная природа становилась ненавистна. Почему именно он? Разве Ли сделал что-то такое, чем мог заслужить такое наказание? Разве…       — Киса? — прошелестел тихо Хван, войдя в комнату и увидев подрагивающую спину перед собой в центре постели. — Все хорошо?       — Нет, — с дрожью в голосе просипел после нескольких глубоких вдохов омега и опустил голову, чтобы можно было спрятать свое заплаканное лицо хотя бы временно. Он выглядел слишком беззащитно и хрупко, но в голосе все равно слышались остаточные ноты его решимости: — Там не смазка.       — Я посмотрю? — Ли дернулся и заставил себя посмотреть на альфу. По глазам было понятно, что он против. Они были полны страха и недоверия к этому решению, что моментально отдалось ноющей болью в живот, сорвав с уже порядком искусанных губ тихий болезненный сип. — Только как лекарь, обещаю, я не трону тебя.       Минхо неуверенно и едва заметно кивнул, чуть стягивая одежду. Было безмно стыдно, что он снова предстал перед Хваном в своем самом слабом и унизительном положении, но теперь уже было и осознание, что Хенджин не навредит, ему можно довериться. Альфа подошел, скинув влажное полотенце на другую половину кровати, и полностью снял нижнюю часть вещей с Ли, вслушиваясь в реакции сверху. Ладонью коснулся этой ягодицы впервые, но с четким осознанием, что делает это только для помощи и заботы. Он развел половинки в стороны и действительно увидел грязную липкую субстанцию, больше напоминающаю просроченную мазь в их лекарском доме. Вязкие капли были темного цвета, почти черные, и неприятно пахли затхлостью, чем-то гадким и абсолютно точно не привлекающим. Хенджин сглотнул и погладил нежную кожу под своей ладонью большим пальцем. Было все-таки осознание, насколько Ли стыдно и неловко, тревожно и больно.       — Это… — он притих, думая, как объяснить своему омеге это ужасающее явление правильно, но не смог никак смягчить правду: — Это выходит отсюда вся застойность и грязь, которые накопились в отсутствие течек и природной смазки в целом, — Хван закусил губу и протянул руку к оголенному низу живота Минхо, осторожно надавливая ладонью и согревая. Тихий скулеж боли сорвался с его губ. — Я буду тут.       — Не надо, пожалуйста, — как можно тверже попросил Ли, но, противореча своим словам, сжал кисть альфы. Хотелось чувствовать, что он больше не один, и верить, что о нем действительно позаботятся снова, когда это так нужно.       — Почему?       — Потому что это грязно, от меня снова будет ужасно пахнуть. Не хочу, чтобы ты видел меня таким, — тихо объяснился, тороторя, и дернулся грудью к коленям, когда снова почувствовалась сильная боль.       — Ты для меня всегда будешь самым сладким, нежным и прекрасным, — хмуро ответил Хван, поглаживая с трепетом по животу. — Мне без разницы, смазка из тебя вытекает или вот это, но я не перестану считать тебя своим. Хочу быть твоей опорой, поддержкой, чтобы ты мог прийти ко мне в любой ситуации и не боялся того, что я могу тебя осудить, — он залез на кровать к Минхо, укладываясь на самый край, и обнял его, повторяя полностью его согнутую в три погибели позу. Его не пугали грязные капли, норовящие стечь прямо на его чистую кожу. Раз это проходит его омега, то и он должен. — Никогда не осужу тебя, всегда прислушаюсь и встану на твою сторону, только чтобы ты был счастлив и спокоен. Чтобы ты чувствовал мою любовь к тебе.       — Перестань, пожалуйста, — почти шепотом попросил Ли и развернулся лицом к лекарю, чтобы не пачкать. С запахом Хвана было легче переносить эти режущие боли, а в объятиях еще и теплее: озноб никуда не делся.       — Перестану, когда ты полностью примешь меня, а сейчас лучше постарайся вздремнуть, — проурчал лекарь, прижимаясь к омеге так, чтобы животом прижать к себе и греть дальше, а поясницу накрыть своей теплой ладонью. И все же вязкий, неприятный из-за восстановления запах исправно насыщался настоящим освежающим можжевельником, когда Минхо получал такие нежданные признания от Хенджина. Этот раз исключением не стал.